Текст книги "Инспектор и бабочка"

Для этого совершенно не обязательно пересекать Атлантику. Достаточно не приставать с неудобными или неприятными, с точки зрения русской, вопросами. Не задевать ее семьи, которая априори выше всяких подозрений. Скорчить из себя милого недотепу-испанца (для приезжих принципиальной разницы между басками, каталонцами и собственно испанцами не существует). Недотепы-испанцы щелкают кастаньетами, наяривают на акустической гитаре, любят порассуждать о сакральности корриды, к месту и не к месту цитируют Гарсиа Лорку и неплохо справляются с амплуа «латинского любовника».

Недотепы-испанцы вспыльчивы, поэтичны, не особенно глубоки и… безобидны.

Будь безобидным, Икер Субисаррета, и, возможно, тебя когда-нибудь назовут по имени. Назовут другом, главное достоинство которого состоит в том, что он не тратит время на поиск истины. А если даже обнаружит истину случайно, предпочтет закрыть на нее глаза.

– Быть моим другом означает быть другом моей семьи, инспектор.

– С Лали мы почти подружились… Остался только Исмаэль. И кошки.

– И Лали не придумала для вас прозвища?

– А должна была?

– Это ее обычная практика.

– Зато я узнал, как она зовет вас – Мо. Что означает «Мо»?

– Ничего.

– Одну из горничных в «Пунта Монпас» она назвала Раппи и объяснила мне, что это червь. Который не брезгует утащить под землю все, что плохо лежит и недостаточно быстро движется. Маленькую антилопу, например. Или человека по имени Ндиди.

– Лали – фантазерка, я говорила вам.

– Рассуждала она со знанием дела. Выходит, никакого червя-убийцы не существует?

– Существует, но это обычный дождевой червь. Необычны лишь размеры. Он гигантский, да. Но вовсе не убийца.

– А Ндиди? Я так понял, что он жил в вашем доме…

– Он присматривал за садом и цветочными клумбами. С ним произошел несчастный случай, но червь здесь ни при чем.

– С Нгози тоже случилось несчастье?

Дарлинг хмурит брови: ей не особенно нравится этот разговор, хотя в нем не упоминается ни один из возможных участников драмы в «Пунта Монпас».

– Нгози пал жертвой пчелы-убийцы, инспектор.

– Я всегда думал, что пчелы-убийцы – порождение фантазии создателей фильмов ужасов…

– Есть регионы, где это – реальность. Часть повседневной жизни.

– И что же это за регионы?

– К примеру, Африка, – коротко сообщает Дарлинг.

– Ну да… Вы же специалист по африканскому декоративно-прикладному искусству. Рискну предположить, что вы частенько бываете там.

– Случается.

Фотографический триптих в номере Исмаэля. На одной из его частей запечатлен дом с сильно отличающимся от традиционного швейцарского пейзажем. Субисаррету сбили с толку пальмы и обилие совершенно нехарактерной для Европы растительности, но теперь все становится на свои места. Очевидно, это африканский дом троицы, жаль, что инспектор не рассмотрел снимок внимательнее, вдруг бы там обнаружились Нгози и Ндиди? Или кто-нибудь другой, совершенно неожиданный.

Альваро Репольес.

Вероятность такого поворота событий ничтожно мала, она изо всех сил стремится к нулю, а Субисаррета еще и подталкивает ее в спину: лишь бы между троицей и убитым не оказалось ничего общего.

– И… какую страну в Африке вы предпочитаете?

– Их несколько…

– Столько, что и не перечислить?

– Вы ведь не отстанете от меня, инспектор? Если я отмолчусь, вы найдете способ узнать это по другим каналам, ведь так?

– В век тотальных информационных технологий это несложно.

– Хорошо. Несколько месяцев в году мы проводим в Гане… и Бенине.

Пристегни она к короткому перечню еще десяток стран – главным все равно остался бы Бенин. Альваро-Кристиан прилетел из Бенина – транзитом через Швейцарию, гражданами которой являются Дарлинг и Исмаэль Дэзире. Полиграфическая продукция, найденная в его багаже, тоже взывает к Бенину, к его декоративно-прикладному искусству. А Дарлинг к тому же – эксперт по этому самому искусству. Африка не то место, куда европеец отправится на пикник в ближайшее воскресенье. Логичнее всего было бы предположить, что поездка туда Альваро как-то связана с аукционным каталогом. И здесь Субисаррета снова натыкается на Дарлинг: представить себе работу аукционных домов без участия экспертов невозможно. Но можно зайти и с другой стороны, отмахнуться от каталога и сосредоточиться на наркотическом веществе ибога под ногтями Альваро. В этом случае Дарлинг сдает почетную вахту Исмаэлю, ведь он – конголезец. Уроженец той самой страны, где прием ибоги – вещь обыденная. А значит, Субисаррете нужно очень постараться, чтобы не связать все вышеперечисленное в одну смысловую цепочку.

– Я уже говорил вам, что в вещах покойного нашелся аукционный каталог. И брошюра по искусству Бенина.

– Да.

– К сожалению, я не запомнил автора.

– Пола Бен-Амос? – спрашивает Дарлинг.

– Может быть… – Субисаррета и под страхом смерти не воспроизвел бы имя с обложки. – Но я не уверен.

– Книга Бен-Амос – почти библиографическая редкость. Есть и более поздние исследования, но это одно из лучших.

– Дело не только в книге, Дарлинг. Убитый прилетел из Бенина.

– Ну и что? Бенин часто посещают европейцы. Это довольно спокойная страна. Не настолько, чтобы чувствовать себя так же свободно, как в Сан-Себастьяне или каком-нибудь другом городе Европы, но все же… Худшие для Бенина времена остались в прошлом.

– Очевидно, это связано с вашей научной и просветительской деятельностью. – Шутка выходит неуклюжей, но Дарлинг все равно находит в себе силы улыбнуться.

– Никакой особой просветительской деятельности я не веду, инспектор.

– Но контакты с теми, кто интересуется искусством Бенина, поддерживаете?

– Человека по имени Кристиан Платт среди моих клиентов не было, если вас интересует именно это.

– Я вам верю, Дарлинг. Я просто ищу возможный мотив преступления… Скажите, как дорого могут стоить африканские поделки на аукционах?

– Если речь идет не о… как вы выразились, поделках, а о подлинных предметах искусства – достаточно дорого.

– Порядок цифр?

– От нескольких десятков до нескольких сотен тысяч евро. В случае с артефактами ценник может содержать любое количество нулей. Что, в расследовании возник аукционный след?

Мысль об аукционном следе оформилась у Субисарреты лишь сейчас, и то – с подачи русской. Надо бы присмотреться к Кристиану Платту поближе, собрать сведения относительно его пребывания в Бенине, если таковые имеются. И вообще выяснить, чем он занимался при жизни. Обычная рутинная работа, связанная с пересылкой десятков факсов, файлов и электронных писем. И возможным выездом за пределы уютного джаззальдийского Сан-Себастьяна. Не это пугает инспектора – то, что, присмотревшись к Кристиану Платту поближе, он все равно обнаружит за стеклом пижамного рождественского шара своего друга Альваро Репольеса.

Альваро-Кристиан, а теперь еще и Хлей.

– Малышка назвала покойного Хлеем. Это никак не связано с червями?

– Боюсь, что нет.

– Просто ничего не означающее имя? Такое же, как Мо?

– Возможно… – Дарлинг снова хмурится. – Возможно, это сокращенное от Хлелайла.

– Хлелайла? – старательно повторяет Субисаррета.

– Хлелайл – африканское имя, не слишком распространенное. Близкий по значению перевод, хотя и не очень точный, – «измененный».

– Как?

– Измененный.

Теперь уже инспектор чувствует себя заключенным в стекло рождественского шара. Дарлинг еще что-то говорит, но разобрать слова невозможно. Ни одного звука не проникает сквозь толщу стекла, разом исчезли все запахи. Картинка же, наоборот, приобрела дополнительную четкость, предметы укрупнились и приблизились: Субисаррета видит темную вмятину на боку одного из яблок и следы гниения на другом. Те же неприятные метаморфозы произошли и с другими фруктами, повезло только финикам: они всего лишь сморщились и усохли. Капли морской воды на поверхности стола, до того прозрачные, неожиданно стали карминно-красными; в бокале с вином покачивается крошечное птичье перышко, невесть как туда попавшее. Перышку не выбраться без посторонней помощи, так же чувствует себя и Икер: кто-то извне должен сказать или сделать что-то, чтобы наваждение рождественского шара рассеялось.

– В… еважн себ… увствует?..

Фраза Дарлинг бьется о невидимое толстое стекло, и части слов теряются. Разбиваются вдрызг с тихим мелодичным звоном, подобно сорвавшейся с елки новогодней игрушке. Однако общий смысл понятен: «Вы неважно себя чувствуете?»

– В… побледн…

Вы побледнели. Да.

– Должно быть, я не очень хорошо переношу качку. – Услышала ли его русская?

– Я скажу капитану, чтобы он лег на обратный курс.

– Не стоит менять его из-за меня, Дарлинг.

– Нам все равно нужно возвращаться. Это была небольшая морская прогулка.

– Все в порядке. Мне уже легче.

Субисаррете и вправду легче, ощущение застеколья исчезло, все произнесенное доносится до ушей в первозданном виде: ни одной буквы не потеряно, ни одной запятой. Яблоки сияют непорочными глянцевыми боками, финики – свежи и округлы, белесый налет с сыра исчез, и капли воды на столе – всего лишь капли воды, а не крови.

– Почему Лали назвала Кристиана Платта именно так?

– Откуда же мне знать? – Дарлинг пожимает плечами. – Боюсь, что и сама она не сможет вам объяснить. А даже если бы смогла… Лали редко снисходит до объяснений. Мы к этому привыкли, но… Предполагаю, что посторонним людям с ней тяжело.

– Мне не было тяжело с ней. Лали – очень обаятельная девочка, и общаться с ней одно удовольствие.

– О да! Если она хочет понравиться – обязательно понравится.

– Вы даже не спросили меня, удалось ли выяснить новые подробности по делу…

– Удалось ли выяснить новые подробности по делу? – послушно повторяет Дарлинг, но чувствуется – ей не особенно интересен ответ.

– Ничего, что кардинально изменило бы ход расследования или направило его по новому руслу. В любом случае беседа была познавательной. И я благодарен, что вы позволили поговорить с девочкой наедине.

– Надеюсь, беседа была исчерпывающей.

Тонкий намек на то, что Дарлинг больше не хотела бы видеть Икера Субисаррету поблизости от своего святого семейства. Ее поведение понятно: полицейский инспектор, находящийся при исполнении служебных обязанностей, мало на кого действует вдохновляюще. Особенно если ты оказался невольно втянутым в орбиту преступления. Для многих это самый настоящий стресс (в практике Субисарреты бывали и такие случаи), но до сих пор русская не проявляла явного недовольства. Она подробно отвечала на вопросы, не выглядела растерянной, не путалась в показаниях. Вежливое равнодушие – именно так можно охарактеризовать идущий от нее слабый импульс. Останется ли она такой же равнодушной, если узнает, что один из ее воспитанников скрыл факт знакомства с ночным портье?

– Я обещал девочке несколько книг с комиксами…

– Вы уже говорили об этом.

– Сегодня вечером я собираюсь заглянуть в «Пунта Монпас», у меня еще осталось несколько вопросов к персоналу… И мог бы занести книги в ваш номер.

– Проще оставить их на ресепшене, инспектор. Вечером нас не будет в гостинице.

– Когда вы собираетесь вернуться?

– Не знаю. Видимо, поздно.

Так и есть, Дарлинг недвусмысленно дает понять, что считает их общение законченным. И чтобы продолжить его, Субисаррете нужны более веские основания, чем стопка книжек с картинками.

– Я понял вас, Дарлинг.

– Вот и отлично.

– Мне хотелось бы еще переговорить с Исмаэлем…

– Вы можете сделать это прямо сейчас. Идемте.

Спустя минуту Субисаррета оказывается на носу яхты. Ветер здесь намного ощутимее, лицо то и дело обдает солеными брызгами, а над головой громко хлопает крыло паруса. Идиллическую картину дополняют фигуры Исы и ангела: черного парня, стоящего широко раздвинув ноги, и белой девчушки, прижавшейся к нему. Чайки, если они и были, давно уже покинули окрестности «Candela Azul». Только теперь Субисаррета понимает, что оба они – и парень, и девчонка – по-настоящему красивы, хоть сейчас на обложку какого-нибудь журнала для домохозяек. И сама маленькая – почти скульптурная – группа выглядит законченной: брат и сестра с разным цветом кожи, но одинаково любящие друг друга. Здесь не нашлось бы места даже Дарлинг, не говоря уже о Субисаррете с его унылыми полицейскими вопросами. Русская первой решается нарушить идиллию и произносит:

– Исмаэль!..

Голос Дарлинг, запутавшийся в ветре, так тих, что едва доносится до стоящего рядом Субисарреты, но у Исмаэля хороший слух. Он оборачивается и приветственно машет рукой.

– Инспектор хотел поговорить с тобой.

– Да, конечно.

– А мы с Лали поднимемся к Серхио.

Серхио, очевидно, и есть капитан «Candela Azul», человек, который хорошо знает свое дело. Лали перекочевывает из рук брата в руки Дарлинг, и обе они скрываются в рубке. А Субисаррета подходит к Исмаэлю и становится рядом; некоторое время они оба наблюдают за белыми гребешками волн. Первым прерывает молчание саксофонист:

– Вчера вечером я рассказал вам все, что знал, инспектор. Больше мне добавить нечего.

– Со вчерашнего вечера кое-что изменилось.

– Вы напали на след преступника?

– Я хотел бы поговорить с вами о ночном портье. Викторе Варади. Вы вроде бы знакомы с ним…

– Тот парень, который втирал мне про красоты Сан-Себастьяна. И про Аквариум, я помню. Только трехминутную беседу нельзя назвать знакомством.

– Вы не виделись с ним за пределами отеля?

– С чего бы?

– Значит, нет?

– Нет.

Ни один мускул не дрогнул на лице Исмаэля, ни одна ресница не пошевелилась. Почему Субисаррета уверил себя, что приезжавший к Виктору «ниггер» и есть Иса? Этим «ниггером» мог оказаться любой человек с темной кожей. Ведь цыганский засранец дал весьма приблизительное описание визитера, ограничившись ничего не значащими характеристиками. В актив можно записать лишь дреды и золотой медальон: они есть и у Исмаэля, но и у любого другого африканца тоже. Их носит если не каждый первый, то уж каждый второй – точно. И хорошо одетый африканец не редкость, все остальные пассажи можно отнести к субъективному восприятию засранца. Как он выразился? – «Черномазый похож на человека, у которого водятся денежки. И в каждом кармане по лопатнику». Гипотетический лопатник к делу не пришьешь.

К тому же Исмаэль Дэзире Слуцки – саксофонист. Очень талантливый саксофонист, он служит джазу, а само понятие «джаз» для Субисарреты свято. Хороший джазмен может оказаться не очень хорошим парнем, любителем алкоголя и травки, головной болью для женщин и геморроем для друзей, но руки в крови он не испачкает никогда. Никогда не совершит злодейства, никогда хладнокровно не лишит жизни другого человека.

До сих пор все умозаключения Субисарреты строились на том, что вчерашним гостем Виктора был именно Исмаэль, теперь же они, как о скалу, разбиваются о надменный профиль черного принца. Принц не проявляет ни малейшего беспокойства, единственная эмоция, которую можно прочесть, кроется в уголках губ: Исмаэль Дэзире сочувственно улыбается.

Ну и собачья работа у вас, инспектор.

Собачья, да.

– Где вы были вчера, в районе четырех часов дня?

– Это важно? В Аквариуме.

– У меня другие сведения.

– Интересно.

– Вы действительно были в Аквариуме, это подтверждают члены вашей семьи. Но затем вы расстались – и?..

– …и я отправился в «Эль Пахарито», я говорил вам об этом джаз-клубе.

– В котором вы выступали накануне ночью?

– Да. У меня была назначена встреча, и как раз на четыре пополудни. С одним из друзей владельца, он тоже работает с джазовыми исполнителями. Речь шла о возможных клубных выступлениях в Мадриде и еще нескольких городах.

– Участники встречи могут это подтвердить?

– Конечно.

– Хотелось бы узнать их имена.

– Могу назвать только одно, потому что разговаривали мы с глазу на глаз. Луис Альмейдо. Если вам нужны его контакты… У меня сохранилась визитка, она в гостинице.

– Это всего лишь простая формальность, Исмаэль. – Субисаррета чувствует облегчение и досаду одновременно. Облегчение от того, что Иса непричастен к мутной ирунской истории с Виктором. Досада тоже вполне объяснима: если визитер – не Исмаэль, им может оказаться кто угодно. И найти этого «кого угодно», украшенного дредами и золотом, – проблема из проблем.

– Я могу узнать, что произошло вчера в четыре часа дня? Это как-то связано с убийством в гостинице?

– Это связано с возможным свидетелем убийства…

– И этот свидетель – Виктор Варади?

– С чего вы взяли?

– Вы ведь хотели поговорить со мной именно о нем, не так ли?

– Скажем, рассматривается и такая версия.

– Он показался мне славным парнем. И он был добр к нашим кошкам.

И снова Исмаэля нисколько не взволновало упоминание о Викторе Варади. Но он хотя бы проявляет любопытство, в отличие от опекунши ангела.

– Дарлинг сказала мне, что вы часто бываете в Африке.

– Так и есть. Я родом оттуда. Из Конго.

Еще одно очко в пользу саксофониста: он не стал напрягаться при одном упоминании Черного континента, да и улыбка сожаления больше не тревожит губы Исмаэля: теперь ее можно назвать мечтательной.

– Моя мама очень любила Африку и всегда хотела вернуться. Остаться там навсегда. Всякий раз приезжая туда, я об этом думаю.

– Но все же не остаетесь.

– Это зависит не только от меня. От людей, которых я люблю. Я буду там, где лучше им, и приму любое их решение.

Еще один пример безоговорочной преданности клану, состоящему из трех людей и двух кошек. Преданности, залившей корни молодого деревца по имени Исмаэль цементным раствором. Он не допускает и мысли, что все в его жизни может в любой момент измениться. Что, если он когда-нибудь полюбит девушку, а та по какой-то причине не понравится Дарлинг или вздорному ангелу? Посягнет на привычный уклад? Субисаррета почему-то уверен: выбор будет сделан в пользу нынешней семьи в ущерб возможной будущей. А если ради двух женщин – большой и маленькой – придется отказаться от карьеры джазового саксофониста?

Исмаэль пойдет и на это.

– Убитый Кристиан Платт тоже… м-м… интересовался Африкой.

– Я знаю массу людей, которые интересуются Африкой, – флегматично замечает Иса.

– Он интересовался искусством Африки. Это то поле, на котором играет один из членов вашей семьи.

– Вы имеете в виду Дарлинг?

– Да. Возможно, это случайное совпадение, что знатоки и любители Африки синхронно оккупировали европейский отель…

– Совпадение и есть. В противном случае… В случае если бы мы встречали этого человека раньше, мы обязательно сообщили бы об этом следствию. Мы – законопослушная семья…

Глава девятая:
гора Ургуль, Сан-Себастьян, 24 июля, 19 ч. 45 мин. по среднеевропейскому времени

…Субисаррета подъехал к Кастильо-де-ла-Мота на предпоследнем рейсовом автобусе. Последний пойдет сразу после восьми, и есть немаленькая вероятность, что тот, кому Кристиан Платт назначил встречу у статуи Христа, может оказаться в нем. Воспользоваться машиной он вряд ли сможет, велосипед серьезно не рассматривается, так же как и восхождение на своих двоих – на него можно убить полчаса, а то и сорок минут (учитывая неспешный обзор окрестностей). Но вряд ли часы «Улисс Нардин» будут безропотно отсчитывать каждую минуту из сорока, они призваны сжимать время для сомнительных прогулочных удовольствий, а не растягивать его до бесконечности.

Субисаррета был почти уверен, что на Ургуль поднимется именно Улисс (так он назвал для себя похитителя купюры из «Папагайос»). Роль простого курьера, с которой в свое время неплохо справилась Лаура, ему не подходит – не тот масштаб, не те часы, не та физиономия.

О физиономии Улисса инспектор мог судить предметно: вот уже несколько часов он являлся счастливым обладателем портрета, созданного коллективными усилиями Йонатана и бармена из «Папагайос». По словам бармена, не без гордости озвученным Йонатаном, незнакомец на рисунке получился «как живой», именно этот человек выпил в тапас-баре кофе и снял с доски купюру.

Тип, вызванный к жизни мазилой-растаманом, действительно был примечательным во всех отношениях: с листа бумаги на Субисаррету смотрел мужчина средних лет, с правильными, без единого изъяна, чертами лица. Не то чтобы красивый, но исполненный внутренней силы и человеческой значительности. Его легко можно было бы представить отошедшим от дел суперагентом. Отправившимся на покой не по возрасту, а в силу изменившейся жизненной философии. Так и есть, Улиссу надоело бесконечно спасать неблагодарный, погрязший в пороках мир, и он повесил на гвоздь свою лицензию с правом на убийство. Занялся чем-то совсем другим, прямо противоположным своему прежнему ремеслу, демонстративно противоположным. Судомоделированием или, к примеру, разведением кошек-ориенталов. С трудом отыскал на карте пару мест, где еще не побывал, и съездил туда как турист, с группой школьных учителей. Подтянул языки: пару мертвых и один практикующийся в малодоступных горных районах Северных Анд; в перерывах между решением японских кроссвордов выстроил график прохождения через Солнечную систему кометы Эльста-Писарро и просчитал все возможные, связанные с кометой, риски.

Просчитывать риски – его основное занятие.

Это первое, что пришло в голову Субисаррете относительно Улисса. Вторая мысль, которая посетила Субисаррету: не хотел бы я, чтобы этот человек стал моим врагом.

– Надеюсь, это не преступник, – промурлыкал Йонатан, вручая инспектору портрет.

– Надеешься?

– Если он преступник – тебе его не переиграть.

Несмотря на страсть к марихуане и общую безалаберность, Йонатан – неплохой психолог, и как бы Субисаррета ни относился к сказанному, его мнение нельзя сбрасывать со счетов. Фанат Тарантино вовсе не пытался наступить инспектору на профессиональную мозоль – просто констатировал очевидное. Вступая в схватку с Улиссом, непонятно, где окажешься. И хорошо бы оказаться там в сознании и без несовместимых с жизнью травм.

Но пока Икер находился ровно там, куда привез его рейсовый автобус: на смотровой площадке с видом на бухту Ла Конча, у подножия замка Кастильо де ла Мота; «замок», впрочем, весьма условное название, «ла Мота» больше подходит определение «форт».

Статуя Христа – еще выше.

Портрет Улисса внес некоторую корректировку во внешний облик инспектора: он успел сменить фатоватый пиджак на рубашку с короткими рукавами нейтрального темно-серого цвета, а брюки – на джинсы. И только ретрошляпе удалось удержаться, прошмыгнуть в автобус и добраться до места назначения. В очередной раз обнаружив ее отражение в автобусном стекле, Икер подумал: если так пойдет и дальше, он будет спать и есть в ее обществе и сойдет с ней в могилу. А до этого энное количество раз примет душ; жаль, что в результате этих невинных манипуляций шляпы с Икером, а Икера – с собственным сознанием джазменом не станешь.

– Ну, как я выгляжу? – спросил Икер у верного оруженосца Микеля, прежде чем отправиться к Христу.

– Как полицейский инспектор на отдыхе, – мрачно констатировал Микель.

Они стояли на автобусной остановке, где Субисаррета назначил встречу помощнику. До прибытия автобуса оставалось еще минут десять, их вполне хватит, чтобы обсудить текущие дела и наметить план операции «Улисс».

– Хочешь сказать, что на туриста я не похож?

– Э-э… – Микель запустил пятерню в затылок. – Похожи на инспектора полиции из задрипанного городишки Аспэ, который приехал в Сан-Себастьян оттянуться.

– Инспектор полиции – ключевое слово?

– Я бы на его месте сразу просек, что к чему…

– Дай мне тогда фотоаппарат, что ли.

Микель, в отличие от своего шефа, решил пойти совсем другим путем: унылому и неброскому прикиду Икера он противопоставил футболку ядовитого зеленого цвета и канареечные пляжные шорты. Дополняли гардероб бейсболка, пляжные же шлепки, легкий рюкзак и фотоаппарат.

– Фотоаппарат я одолжил, он вообще-то дорогущий…

– Ничего с ним не случится.

Отобрав у Микеля «Никон» с угрожающей величины объективом и водрузив его себе на шею, Субисаррета снова воззрился на помощника:

– Теперь как?

– Теперь вы похожи на полицейского инспектора, который наконец-то скопил денег на дорогую технику…

Это уже слишком.

– А ты, честно говоря, похож на идиота, Микель. Где ты раздобыл эти клоунские трусы?

– На распродаже. – Микелю и в голову не пришло обидеться. – Между прочим, девушки в восторге.

– От трусов?

– Шорты. Это – шорты. А идиоты, в отличие от закамуфлированных полицейских инспекторов, никогда не вызывают подозрений.

– Ну ладно. Теперь по существу. Я отправлюсь на Ургуль прямо сейчас, а ты поедешь на последнем автобусе. На самый верх лучше не подниматься, прогуляйся по ла Мота, подыши воздухом.

– Это нелогично. Забраться на гору и толочься на одном месте, даже не поднимаясь к статуе… Любознательные идиоты так себя не ведут.

– Ну… Два мужика, прогуливающиеся в одиночестве, неподалеку друг от друга, – это подозрительно. Я бы точно заподозрил неладное, а этот парень – не глупее нас с тобой.

– Не в одиночестве. – Микель самодовольно улыбнулся. – Я кое-кого пригласил.

– Кого? – изумился Субисаррета.

– Девушку.

– С ума ты сошел, что ли?

– Она не в курсе дела, не волнуйтесь, шеф. Я подумал, что влюбленная парочка вызовет гораздо меньше подозрений.

Мысль о том, что у простака Микеля может быть девушка, до сих пор не приходила Субисаррете. Но без распускания павлиньего хвоста здесь точно не обошлось. Сто против одного, что Микель наплел своей возлюбленной кучу небылиц относительно опасной работы полицейского. Пересказал сюжет какого-нибудь тупого крими-сериала, подставив вместо главного героя себя… Хотя нет, он наверняка выдает себя за аналитика, расследующего самые запутанные преступления, одними невинно хлопающими ресницами завоевать сердце девушки невозможно. С другой стороны, идея с влюбленной парочкой не так уж плоха: вступать в контакт с Улиссом никто не собирается, главная задача – понять, кто он. Проследить, куда направится потом, установить личность и род занятий, а также возможные точки пересечения с Кристианом Платтом. Не нынешние, запечатленные на камбоджийской купюре, – прошлые.

– Твои трусы ее не смущают?

– Шорты! – Микель молитвенно прижал руки к груди. – Это шорты. Шор-ты! Мы их вместе выбирали, шеф.

– М-да, – вздохнул Субисаррета. – И когда она должна подойти?

– Уже должна была. Но девушки имеют обыкновение опаздывать, и я всегда беру это в расчет. Вы с ней не пересечетесь, не стоит волноваться.

– Сделаем так. Ты поедешь на следующем после меня автобусе. На окружающих можешь не пялиться и объект не искать, это я возьму на себя. Позже я тебе отзвонюсь, и если Улисс появится, ты аккуратно и нежно, насколько позволят трусы, его примешь. Девушка не расстроится, если ты внезапно сольешь свидание?

– Нет. Она понятливая.

Похоже, был пересказан не один сериал. Два как минимум, рейтинговый и не очень.

– Может быть, вернете мне фотоаппарат, шеф?

– Зачем? Чтобы снова стать полицейским инспектором из задрипанного городишка Аспэ, который не скопил даже на приличную аппаратуру?

– Вообще-то у меня были кое-какие соображения. Относительно фотоаппарата.

– Какие еще соображения?

– Я мог бы попросить… объект, чтобы он щелкнул нас с девушкой, на фоне красот природы. Такие просьбы обычно ни у кого не вызывают отторжения, к влюбленным все относятся с симпатией.

– Да?

– Вы сами никого никогда не щелкали?

Припомнить что-либо подобное сразу не получается. За исключением случая с тремя скандинавскими дылдами, остановившими Субисаррету года полтора назад, на набережной у Дворца конгрессов. С таким же идиотическим предложением, какое озвучил сейчас Микель: щелкнуть их на фоне. Субисаррета без всякой задней мысли согласился и потратил на скандинавок намного больше времени, чем требовалось для снимка. Дылды постоянно меняли позы, трясли волосами и хихикали, а потом спросили у Субисарреты, видел ли он живьем Джорджа Клуни.

– Хоть пару раз да было? – Иногда Микель бывает невыносим в своей дотошности.

– Может, и было.

– Тогда признайтесь, что вы восприняли происходящее совершенно спокойно. И даже не подумали о том, что кто-то охотится за вашими отпечатками…

Забавно.

Субисаррета и вправду честно отщелкал nordic-лахудр, после чего забыл о них навсегда. И ни малейшего сомнения в истинных побудительных мотивах скандинавок у него не возникло. Нельзя же, будучи в здравом уме и трезвой памяти, представить себе, что лахудры выполняли спецзадание по снятию Икеровых отпечатков! Точно так же, как ни в одну, даже самую умную голову не закрадется мысль о том, что деревенщина в ярко-желтых труселях и с мультяшным Губкой-Бобом на футболке служит в криминальной полиции.

– Выходит, ты решил разжиться пальчиками Улисса?

– Почему нет? Вдруг к ним уже прилипала какая-нибудь нехорошая история?

Маловероятно, что суперагент Улисс мог где-нибудь наследить, это идет вразрез с его портретным воплощением, – но наличие отпечатков не помешает.

– Девушка хоть красивая? – подмигнул помощнику Субисаррета.

– Не настолько, чтобы вызвать зависть объекта.

– Ладно. Держи свой фотоаппарат. «Форд» так и не нашелся?

– Пока нет, хотя я отправил ориентировки. Но если он стоит сейчас где-нибудь на открытой парковке в пределах города – это вопрос часов. Максимум – суток. Подземный гараж в зоне вилл или тойер[25]25
  Автомастерская (исп.).


[Закрыть] – дело другое, тут придется попотеть.

– А что с самим Виктором?

Больше, чем Виктор, Икера волнуют лишь некоторые члены святого антикварно-саксофонного семейства, но это относится к переживаниям личного порядка. А тихий и неприметный Варади неожиданно стал ключевой фигурой следствия, особенно после того, как пришли сведения от судмедэксперта Иерая Арзака: кровь на рубашке ночного портье полностью идентична крови убитого. И этот факт если и не меняет картину происшедшего, то существенно корректирует ее. И поиск одного из возможных свидетелей автоматически становится поиском убийцы. Хотя представить ночного портье хладнокровным убийцей у Субисарреты все еще не получается.

– Виктор канул вслед за «Фордом». И сведений о нем почти нет, кроме самых общих. Вид на жительство в порядке, ни в чем противоправном замечен не был, до работы в «Пунта Монпас» несколько лет подвизался официантом в разных кафешках, в основном сезонных. Тех, что открываются только на лето. И полгода проработал на той же должности в яхт-клубе.

– В яхт-клубе? – Субисаррета поморщился: ну и денек, куда ни ткни – всюду совпадения! И двух часов не прошло, как он покинул суденышко «Candela Azul», а уже вырисовался яхт-клуб с Виктором Варади на задворках. И если окажется, что половина его членов перевозят на своих яхтах тонны комиксовой макулатуры и бенинских артефактов – он нисколько не удивится.

– Я неточно выразился: в баре при яхт-клубе. Он работал официантом в баре. Мне удалось пообщаться кое с кем, кто знал его по тем временам. Ничего хорошего о нем не говорят, ничего плохого – тоже. Обычный парень, всегда держался в тени, не ленился, но и жилы не рвал. Ни с кем особенно не сближался. Честно говоря, его с трудом вспомнили… Опознали по фотографии, и то не сразу.