Текст книги "Восстание на Боспоре"

4

Узнав от Пифодора, что Табана поговаривает о возвращении на родину и хочет видеть его, Фарзой задумался.

– Нет, – сказал он, вздохнув, – говорить нам сейчас не о чем, а в Агарию она поедет позже… Почему – скажу потом.

На Боспор выехали нарочные с просьбой к Савмаку о дополнительной присылке оружия. Рати Фарзоя росли не по дням, а по часам. Князь использовал растерянность Дуланака и Гориопифа в связи с уходом из Неаполя понтийских войск и проявлял небывалую деятельность. Он что-то задумал.

Каждое утро видели, как Фарзой более часа сражался с Пифодором и Танаем на мечах, прыгал вперед и назад, метал копье, рубил тяжелой секирой. Потом все это повторялось верхом на конях.

Он и от воинов требовал подготовки к грядущим битвам. Ежедневно в степи слышались воинственные крики. Пешие гоплиты Таная шли на приступ, строились в глубокую фалангу, стреляли из луков. На ристалище, за лагерем, скачки на конях сменялись воинственными плясками молодых воинов. Победителей в состязаниях награждали конями и оружием.

Нестройная масса добровольцев постепенно превращалась в степное войско, пестрое и шумное, но стремительное и преисполненное боевого пыла.

Из Пантикапея вскоре пришли караваны с оружием, соленой рыбой и одеждой для воинов. Савмак просил поторопиться с взятием Неаполя и последующим ударом по Херсонесу.

И вот час настал. Завыли рога, войска покинули свои стоянки, оставляя после себя горы навоза, обглоданные кости и погасшие кострища. Пыль застилала все вокруг. Ржание лошадей, крики людей, скрип колес и топот копыт оглушили всех. Опять скифский народ поднялся с оружием в руках добывать свое право. Стройно и красиво шли сотни панцирных гоплитов Таная, все с копьями и щитами. Опять заколыхались от ветра знамена княжеских дружин. Как и раньше, красовались на ретивых конях богатые и знатные, а бедные брели следом с заостренными и обожженными на огне палками вместо копий, ничего не имея за спиной, кроме залатанного мешка со скудным запасом провианта.

Медленно, не изнуряя людей и лошадей, войско пересекло степь и вышло под стены священного города скифского – Неаполя.

Войско окружило город, но со штурмом не спешило.

Князья-соправители с тревогой наблюдали, как разбили богатый шатер Фарзоя, а невдалеке от него – меньший шатер Табаны. Гориопиф грозил кулаком в степь, а ночами с колдуном творил страшные заклятья, рассчитывая сжить со света врагов своих.

– А Табана – змея! – рычал князь. – Предательница!

– А разве я не говорил тебе этого? – спрашивал в сердцах Дуланак, ломая голову, как лучше выйти из создавшегося положения. И предлагал обратиться к Диофанту за немедленной подмогой.

– Не даст он нам ни одного воина, – отмахивался Гориопиф. – Савмак напугал Диофанта, и тот скоро и нас заберет в поход против рабского царства.

Между осажденными и осаждающими шли задорные переклички, иногда и перестрелки. Воины обменивались стрелами, выкрикивали обидные слова и вызывали смелых на поединки. Но жертв не было.

– Эй! – кричали задорно воины Фарзоя, махая шапками. – Эй! Зачем против верного князя идете? Обманули вас Дуланак и Гориопиф, продали вас Диофанту! Хотят навеки вас понтийскими рабами сделать!

– А ваш князь изменил богам и могилам родины! – отвечали со стен. – Он преклонил колена перед эллинскими идолами, продался грекам! А теперь Савмаку хочет Скифию даром отдать!

– Неправда! Боги за нашего князя!.. А Гориопиф был конюхом у Диофанта! Сидел у ног Диофанта на кошме!.. Хо-хо-хо!

Всем была известна изменническая деятельность Гориопифа в недавнем прошлом. «Вепри» не выдерживали этих упреков и сыпали стрелами в насмешников.

«Ястребы» жаждали поскорее ворваться в Неаполь и вырезать всех сторонников князей-предателей.

– Ни одного «вепря» в живых не оставим! На их конях ездить будем, жен их себе заберем! – кричали они, подливая масла в огонь родовой распри.

– Не божье дело делаете! – степенно вещали с высоты стен старые воины. – Против священного города нашего идете, грабить его собираетесь! Разбойник ваш Фарзой, а не князь!

Противоречивые суждения и слухи разрастались как в том, так и в другом стане. Одни говорили, что Фарзой прав, намереваясь штурмовать Неаполь, другие возражали, считая, что надо пойти на мировую с Дуланаком и Гориопифом и не допустить резни между братьями.

– Любой враг возрадуется, если мы начнем братоубийственную драку, – говорили старики в лагере Фарзоя. – Надо князьям помириться, тогда и враги будут бояться нас.

– Как же могут помириться такие враги, как Фарзой и Гориопиф? – возражали молодые. – Если «ястребы» не побьют «вепрей», то «вепри» расправятся с ними огнем и мечом. Да и Танай с оргокенцами рвутся в бой, чтобы разделаться с Дуланаком и его людьми. Дуланак Оргокены и много других сел разорил, а людей поработил. И жену Таная в рабство продал.

– Вот и пусть режутся «вепри» с «ястребами», а оргокенцы с людьми Дуланака. А при чем здесь вся Скифия?!

Военачальники обеих сторон знали о подобных разговорах, принимали свои меры, стараясь обелить себя и очернить врага. Знал и Фарзой о разноречиях в народе. Собрал воевод и князей на совет.

– Одни спрашивают, почему мы медлим со штурмом города, – начал он свою речь, – а другие с душевным страхом думают об этом штурме. Ибо штурм – это кровь и разрушение. Правы те и другие. Князей-изменников мы порешили выгнать из скифской столицы – и выгоним!.. Но разрушать Неаполь, предавать его огню и мечу негоже.

– Что же делать? – недоуменно спросили воеводы. – Для чего мы войско собрали?

– Войско собрали мы против врагов Скифии – понтийцев и против кучки тех, кто продался им. Но изменники засели в городе, а понтийцы сами ушли. Что делать?… Нужно лишить власти Дуланака и Гориопифа, однако не ценою разрушения священного города нашего, ибо народ не простит нам этого.

– Как же сделать это? – еще больше удивились князья и военачальники.

– А так, – возвысил голос Фарзой, окидывая всех орлиным взглядом. – У меня с Гориопифом кровное дело. Мы с ним враги смертные…

– Это мы знаем.

– Так вот, хочу я сразиться с Гориопифом в честном бою перед всем войском, как это и наши предки делали. Но не с одним Гориопифом, я и Дуланаку пошлю вызов одновременно. Чтобы в войске и среди народа не говорили, что молодой одолел старого, в чем не много чести. Я пойду против двоих! Если они убьют меня, тогда без меня решать будете, кому быть князем-воеводой. Если я убью их – город сам откроет врата свои. Не так ли?

– Нет! – вскричал Танай. – С Дуланаком я сам драться буду! Я должен воздать ему за разрушение Оргокен, за порабощение моей семьи!

– Не выйдет он на бой с тобою, – возразили все разом, – ведь он князь, а ты – нет. Вышлет за себя воина. Если ты и убьешь воина, толку мало будет.

– Но хорошо ли, что князь Фарзой идет против двоих? Ведь оба князя богатырями считаются.

– Сейчас нельзя иначе, – ответил Фарзой, – нельзя, брат Танай! Народ хочет вольной и мирной жизни, а не резни между родами. Дуланак и Гориопиф нелюбимы народом, но когда они говорят, что добиваются свободы и мира для всех племен, то их словам внемлет каждый.

Мужественное заявление Фарзоя о его решении вызвать двух князей на суд божий стало известно всем и вызвало немало толков. Фарзоя громко славили, считая его настоящим витязем скифским.

– Ты, князь, победишь, ибо боги за тебя, – говорил Пифодор, – но хитрость не мешает в военном деле. Вызови их не сразу, а сначала одного. Сразишь его, а потом другого вызывай. Они, как говорят, бойцы очень сильные.

– Нет, – ответил твердо Фарзой, – этого-то они и ждут. Вызову я Гориопифа, так Дуланак будет всех богов молить о моей победе. Ибо он сразу же после смерти Гориопифа объявит себя царем. А с царем может сражаться лишь царь. Значит, я должен буду или покориться ему, или бежать в степи… Я все уже обдумал и отдаю судьбу свою Святому Мечу! Удары железом скажут, кто прав. Папай рассудит нас ударами мечей наших.

«Ястребы» все как один собрались перед шатром князя и требовали немедленного штурма. В ответ на их опасения, что два сильнейших бойца Скифии могут убить его, Фарзой возразил:

– Я тоже буду не один. У меня есть помощник.

– Кто же? – разинули рты воины.

– Со мною будет великий Папай, бог отцов наших!

Взрыв восторга был ответом на эти слова. Все воочию убедились, что их князь совсем не отрекся от богов сколотских.

– Он настоящий сколот!.. Он победит!.. Папай! Папай!..

Фарзой жаждал этого поединка и боялся лишь одного – что князья не примут его вызова. Этим боем бывший гребец-невольник хотел сразу заткнуть рты всем врагам и тайным недоброжелателям, привлечь к себе сердца народные, смыть кровью скверну рабства. А потом, не растратив силу своего войска, устремиться на Херсонес, чтобы изгнать Диофанта со скифской земли, наказать херсонесцев.

Утром рано перед воротами Неаполя появились трубачи, протрубили громко, а потом объявили осажденным, что князь Фарзой вызывает на поединок обоих князей, Дуланака и Гориопифа, перед всем войском.

– Папай рассудит их! – кричали глашатаи. – Он решит, на чьей стороне правда!.. Если ваши князья откажутся, мы начнем штурм!..

Эта новость взбудоражила народ городской и войско осажденных.

– Вот он, «ястреб»! – в восторге шептали люди во всех углах Неаполя. – Один против двоих! Не испугался таких прославленных витязей, как Дуланак и Гориопиф! Видно, правда на его стороне!

5

Алмагир без труда проник в Неаполь, но сразу сделал промах, в результате которого оказался в руках князей-правителей. Имея деньги, он не удержался, чтобы не зайти в винный погребок, сильно охмелел и стал открыто говорить, что за Фарзоя боги и каждый сколот должен быть на его стороне.

Схваченный и избитый, он держался молодцом. Сколько ни хлестал его плетью Гориопиф, но ничего не добился. Воин лишь повторял:

– Ничего не помню, пьян был. Обрадовался, что из плена бежал, выпил. А что говорил – запамятовал.

Гориопиф хотел казнить воина-изменника, но Дуланак взял дело допроса в свои руки. Он любил такие дела и считал, что Гориопиф не годится быть дознатчиком, слишком груб и горяч. Но и ему Алмагир не сказал ничего, кроме того, что был пьян и ничего не помнит.

– Ты изменник, – зловеще пробасил Дуланак, – и умрешь медленной смертью!.. А ну, поджарьте его!

Палачи калили в огне концы мечей и прикладывали их плашмя к щекам несчастного лазутчика. Тот дико вскрикивал, извивался от боли, но цели своего прибытия в Неаполь не выдал.

Дуланак велел вложить между пальцами пытаемого наконечники стрел, а потом обмотать ему руки ременными поводьями накрепко. Алмагир кричал, обливаясь холодным потом, лицо его, обезображенное ожогами, вздулось. Наконец его поставили на доску, утыканную гвоздями. Воин закричал дико в лицо Дуланаку:

– Все, все воины и народ покинут тебя, проклятый князь-изменник! Ты раб Диофанта! Проклинаю тебя трижды всеми богами и духами! Быть тебе убитым от меча Фарзоя! – После чего потерял сознание.

Дуланак велел положить его на пол и задумался. Князь был суеверен. Последние слова узника болезненно отозвались в его сердце. Много раз он слыхал проклятия умирающих под пыткой. Но сейчас небывалое смущение проникло в его душу, чего он никогда до этого не испытывал.

– Облейте его водой, дайте отдышаться, – отрывисто приказал он палачам и ушел домой.

Оставшись один, позвал любимую рабыню Филу, желая рассеяться. Та предстала перед ним бледная, осунувшаяся, со слезами на глазах.

– Что с тобою? – спросил он. – Ну, мы, князья, озабочены многими делами, войной, осадой… О чем же печалиться рабе, для которой в доме хозяина всегда накрыт стол?… Дай мне вина!

У него было такое чувство, словно в грудь ему вошла стрела и он не может вынуть ее.

– Гм… – продолжал он говорить сам с собою, расставив широкие ладони, – я умру от меча Фарзоя. Нет, бродяга, ты не прав! Я еще буду править всей Скифией!

Вошел воин и сказал, что перед воротами города стоит Фарзой, верхом на коне и в полном вооружении, и вызывает на поединок сразу обоих князей – его и Гориопифа. Дуланак не смог проглотить вино и выплюнул его на пол, пораженный таким совпадением. Через час он встретился с Гориопифом в кругу советников. Последние осуждали дерзость самонадеянного Фарзоя и считали возможным отклонить вызов.

– Следует выслать кого-то за себя, – выдал свое малодушие Дуланак, – негоже старшим князьям меряться оружием и силой с младшим. Да еще с бывшим рабом.

– Тьфу ты! – изумлялся Гориопиф. – Он что, этот мальчишка, пьян или сбесился? Да мы вдвоем его, как котенка, в суму посадим и в город привезем!.. Но я тоже думаю – лучше выслать кого-то за нас. Пусть сразится с младшими.

– Нет, – возразили некоторые, подумав, – сражаться с подставными воинами Фарзой откажется. Тогда начнется штурм. Он – глава всего войска, выше его в противном лагере нет. У нас – старших двое. По обычаю – он имеет право на поединок. Если же вы оба откажетесь от божьего суда, все увидят, что боги за него, что вы не уверены в себе, боитесь. И народ валом повалит к Фарзою.

Поединок был предрешен. Оба князя пошли надевать доспехи и вооружаться. Фарзой проезжался на сером в яблоках коне перед воротами города, подкидывая высоко и ловя сильной рукой копье. Войско награждало смелого витязя зычными криками, от которых у защитников города западала на сердце тревога.

Князем восхищались друзья и враги.

6

Табана хотела увидеться с Фарзоем перед поединком, но он не допустил ее к себе.

– После боя! – кратко ответил он Пифодору.

Княгиня в волнении вышла из своего шатра и приказала тут же на походном алтаре, «палице Геракла», заимствованном у греков, разжечь огонь и приготовиться к жертвоприношению.

Она вместе с тысячами воинов приготовилась смотреть на неравный бой между Фарзоем и сильномогучими богатырями Скифии.

Все замерли, когда распахнулись ворота и выехали оба князя с блестящей свитой оруженосцев. Это не противоречило правилам поединков. Свита выстроилась невдалеке от ворот, а князья стали заезжать навстречу Фарзою. Дуланак на золотистом белогривом коне казался сказочным витязем. Он был одет в сверкающую панцирную рубашку, опоясанную золотым поясом. У пояса – акинак, прихваченный ремнем к ноге, чтобы не болтался при скачке. В руке два дротика и копье с ременной петлей. У седла боевая секира, на локте левой руки щит. Всадник казался выше обычного благодаря высокому султану, развевающемуся на бронзовом шлеме.

Гориопиф был одет в чешуйчатый панцирь с пластинками и греческий литой шлем, имеющий прорези для глаз. Его вороной жеребец рвался вперед, звеня и сверкая золотыми колокольцами и налобником.

Оба всадника выглядели очень красиво и в то же время грозно. Гориопиф размахивал блестящим сарматским мечом, грозя Фарзою смертью.

Молодой князь казался бедным по сравнению с этими пышными всадниками, но его гибкая кольчуга не стесняла движений, копье было легким и длинным, а сарматский меч не уступал по длине мечу Гориопифа. Круглый щит сверкал позолотой.

Обе стороны стали одна против другой, обнажив оружие. Потом сразу подняли лошадей в галоп и стали быстро съезжаться.

Табана зажмурилась в страшный миг. До ее ушей донеслись лязгающий звук удара, треск, чье-то глухое падение и стон. В страхе открыв глаза, она увидела, что Дуланак вместе с конем рухнул на землю, рядом торчит копье, вонзившееся в сухую траву. Фарзой и Гориопиф, подняв коней на дыбы, хлещут один другого мечами. Гомон и крики тысячного войска выдавали всеобщее возбуждение. Все видели, как в начале схватки Дуланак копьем пробил щит Фарзоя, стальной наконечник вонзился в левую руку молодого князя. Но последний выдернул конец вражеского копья и грудью своего коня повалил Дуланака на землю. Теперь раненый Фарзой рубился с Гориопифом, владея лишь одной рукой. Вот они уже мчатся бок о бок, обнявшись, словно братья. Не поймешь, что делают они. Но тяжеловесный Гориопиф гнет под себя раненого противника, и оба валятся с седел на землю.

– Гориопифу слава! – доносится нестройный вопль со стен города.

– Победил старый князь!.. Папай! Папай!..

Танай, Пифодор, Мирак и многие князья и воины хлестнули своих коней плетями и галопом поскакали к месту битвы. Воины, размахивая арканами, ловили княжеских лошадей. Ропот и смущение прошли как туча по рядам Фарзоева войска. Получалось, что Гориопиф – победитель. Все видели, что он оказался наверху и поверг Фарзоя на землю, хотя и сам рухнул вместе с ним.

Первым подскакал к месту боя Танай, за ним какой-то усатый военачальник из свиты князей. Оба спрыгнули с седел.

– Видишь, – указал Танаю нагайкой усатый, – победил наш князь! Он наверху!

– А почему у него из спины меч торчит?

Танай схватил руку Гориопифа и с трудом перевернул его тело. Князь был мертв. Меч Фарзоя насквозь пронзил его грудь.

– Оба мертвы! – вскричал военачальник. – А Дуланак – жив! Опять наша взяла!

– Подожди, не раскрывай рта! – вскричал Пифодор, сойдя с коня. – Наш князь тоже жив!

Оглушенный, Фарзой открыл глаза. Он был залит кровью Гориопифа.

– Вставай, князь! – сказал ему Пифодор. – Вставай, ты победил!

Его подняли с трудом. Левая рука его висела беспомощно. Он смотрел непонимающим взором. Пифодор кричал ему, как глухому:

– Ты победил!.. – И, обратившись к войску, добавил во весь голос:– Наш князь жив и невредим! Сейчас он добьет Дуланака, и дело сделано!

Сторонники князей кинулись к Дуланаку, но тот лежал со сломанной ногой, весь помятый. Он стонал и плевал кровью.

Когда подвели под руки Фарзоя, то стало очевидно, что ни тот, ни другой боец не в состоянии продолжать поединок. Однако Пифодор не унимался:

– Князь Фарзой! Решай судьбу Скифии! Бери клинок в руки, дерись! – И совал в правую руку Фарзоя меч.

Тот не понимал, о чем ему говорят, и валился с ног.

– Великий князь, – в свою очередь тормошил Дуланака усатый военачальник, – Гориопифа уже нет! Ты один остался на всю Скифию! Враг твой слаб и без памяти! Добей его!

Но Дуланак опустил голову на грудь и с трудом проговорил:

– Я побежден, я пленник Фарзоя.

– Ты с ума сошел, князь Дуланак! – в досаде топнул ногой усатый. – Пойми, Гориопиф мертв, а Фарзой на ногах не стоит! Ударь его по черепу топором один раз, и боги даруют нам победу!

Но Дуланак мотал головой, по его щекам текли слезы. Безжалостный сатрап, которого не могли растрогать никакие страдания и слезы людей, сейчас сам плакал, как маленький ребенок.

Военачальник окинул глазами войско Фарзоя, что горело огнем боевой страсти и ждало лишь сигнала к штурму. Сообразил, что штурм будет означать смерть для всех людей Гориопифа и Дуланака. Сдача на милость победителя ничего не изменит в этой страшной судьбе. «Ястребы», оргокенцы, все любители помахать мечом, что выстроились в степи, ненавидят князей-правителей и не остановятся ни перед чем. Один выход – объявить результат поединка ничейным, запереться в городе, провозгласить Дуланака старшим князем и просить помощи у Диофанта. Это лучше, чем умирать.

И неожиданно для Таная и Пифодора, пытавшихся помочь князю Фарзою, по знаку усатого военачальника два дюжих воина подхватили Дуланака и с трудом втащили в седло. Военачальник и воины тоже вскочили на коней и во весь дух помчались прочь.

Танай обернулся, услышав топот, и понял, что они упустили добычу. Дуланаковцы во весь опор скакали к воротам города, увозя в седле Дуланака, хотя и раненого, но живого.

– Задержать! Задержать! – вскричал Танай, ловя повод своей лошади.

Началась погоня. «Ястребы» и все конное войско не смогли устоять на месте, степь загрохотала, и вся масса полудиких всадников ринулась к городским воротам.

Усатый военачальник и сопровождающие Дуланака оруженосцы влетели в город словно на крыльях с криками:

– Победа!.. Наша взяла!.. Наш князь победил с помощью богов!.. Закрывай ворота!.. На стены, сейчас штурм будет!..

Створки ворот заскрипели. Стоявшие на стенах, увидев страшную пыль, поднятую тысячеконным войском, оробели. Они не могли разобраться, кто победил в поединке. Чья взяла, за кого боги – не ясно.

Какой-то человек с лицом, обезображенным зияющими ранами, кричал хрипло, поддерживаемый товарищами:

– Открывай ворота законному князю Фарзою! Он друг и родня Палаку! Боги за него – он победил в поединке! Он не пустит иноземца Диофанта в Скифию, а Дуланак продаст нас завтра же!

Это был Алмагир. Он воспользовался суматохой и бежал из застенка с помощью десятка друзей, готовых драться на стороне Фарзоя.

– Кто это за худого князя Фарзоя ратует? – раздался грозный окрик усатого. – Взять изменника на копья!

Усатый вздыбил коня и обрушился на толпу с мечом, рубанул с размаху, но принужден был отступить перед копьями и топорами. Толпа разделилась. Одна половина продиралась к воротам, стремясь их закрыть. Другая перегородила улицу с криками:

– Открывай ворота Фарзою! Он законный князь!.. Открывай!..

Нескольких мгновений замешательства оказалось достаточно. Ворота широко распахнулись от удара конскими грудями. «Ястребы» ворвались в город с превеликим шумом, гамом и визгом. На всем скаку они рубили направо и налево, не разбирая, кто за них и кто против. Впереди мчался Танай, оставив своих пеших гоплитов позади. Пифодор не отставал от него, вертел мечом и скалился, подобно веселящемуся демону.

По толпе, что оказалась у ворот, словно прошел молотильный каток. Люди были буквально размолоты копытами лошадей.

– Фарзой!.. Фарзой!.. – неистово кричали атакующие «ястребы».

– Папай!.. Папай!.. – вторили им конные дружины Мирака и Андирака, стремясь опередить «ястребов» в деле разграбления города.

Страшная сеча разливалась по улицам Неаполя подобно огненной буре.

Дуланаковцы и «вепри», которым нечего было ждать от врагов, кроме глумления и смерти, сомкнулись и заняли ту часть города, где стоял дом Дуланака. Они быстро сооружали завалы, поджигали все, что могло гореть, рассчитывая огнем задержать натиск атакующих. Это им удалось. Конная масса врагов потеряла свою стремительность, опаленная пламенем и остановленная завалами из плетней, срубленных деревьев и сорванных с домов крыш.

Начались пешие схватки. Осажденные оборонялись храбро и даже переходили во встречные атаки. Одновременно готовили себе путь отступления и выхода из города в степь через западные ворота. Боем руководил усатый военачальник, правая рука Дуланака. Танай сообразил, что дело оборачивается не так хорошо, стал поспешно подводить своих пеших гоплитов, которые уже вошли в город за хвостом конницы.

– Мы атакуем Дуланака и всех тех, кто разорил Оргокены! – крикнул он, слезая с коня, чтобы возглавить пешее войско. – Отомстим за все обиды наши!

Пехота сомкнутой фалангой двинулась вперед и без особого труда преодолела передние завалы. Она не щадила никого и не брала в плен. Битва приняла такой ожесточенный характер, что люди буквально шли по трупам. «Ястребы» частью продолжали драться, но в значительном числе увлеклись раздеванием убитых, ловлей коней и грабежами домов, не интересуясь, за кого стоят их хозяева. Никем не писанные законы войны вошли в силу. Люди озверели, они разили всех, кто попадался на пути. Такого кровопролития Скифия не видала и в дни штурма Неаполя Диофантом.

Танай рубился впереди всех. Пифодор, увидев его во главе пешей фаланги, тоже соскочил с коня, передал повод воину, а сам в боевом азарте присоединился к пехотинцам.

Усатый военачальник Дуланака, несмотря на огромную энергию, им проявленную, видел, что им не устоять. Приказал сотнику задержать панцирную пехоту любой ценой, а сам кинулся в дом Дуланака, где застал князя в постели, обливающегося слезами. Что-то надломилось в душе гордого и жестокого сатрапа, а что именно – он и сам не сказал бы. Рядом стояла бледная как полотно раба Фила, прижимая к груди ребенка. Она беззвучно шевелила мертвенно-синими губами и то и дело целовала голову младенца. Дуланак плакал, обращаясь к ней, но она слышала лишь шум битвы, усиливающийся с каждой минутой.

– Надо бежать, князь! – еле переводя дух, выкрикнул военачальник. Он весь был залит кровью, запылен, измазан грязью, лицо его дергалось, как у помешанного, глаза налились кровью. В руке он держал окровавленный меч.

Женщина так испугалась, что вскрикнула и бросилась в соседнюю комнату, прижимая к груди ребенка.

– Куда бежать?… Воля богов… Гнев Папая!

Дуланак сокрушенно покачал головой и опустил ее низко, словно желая показать свою покорность судьбе.

– Какой гнев Папая? – озлобленно закричал военачальник. – Я не узнаю тебя, князь! Тебя подменили или околдовали! Давай я перенесу тебя на руках к лошадям, и мы бежим в степь через западные ворота!

Вбежали воины. Один тут же упал и испустил дух, заливая горячей кровью земляной пол. Другие осипшими голосами спешили сказать, что враг у дверей. Они были изранены, утомлены, еле держались на ногах.

– Спасайте князя! Берите его, да осторожнее! – приказал усатый.

– Танай! Танай! – послышались за стеной ярые крики.

– Танай? – словно проснулся размякший князь, встрепенувшись при упоминании ненавистного ему имени. – Я не хочу встречаться с этим головорезом! Он не пощадит меня! Скорее, скорее!

– Наконец понял! – раздраженно скривился военачальник. – Не только Танай, но и никто из врагов не пощадит тебя!

Воины с усилием приняли на плечи грузного Дуланака и понесли к выходу. Едва они протиснулись в узкую запасную дверь, в которую тут же пыхнули клубы дыма, как с другой стороны в покои ворвались воины княжеской дружины, преследуемые беспощадными гоплитами Таная.

Поднимались и опускались сверкающие клинки. Страшный хряск ударов, нечеловеческие выкрики слились в демоническую, ужасную музыку смерти. Окружающее казалось одинокой женщине нереальным, как сон. О ней забыли. Она из каморки видела жуткие сцены рукопашного боя, прижалась с ребенком к стене, не зная, что предпринять.

– Где он? – раздался как гром разъяренный голос Таная, при одном звуке которого женщина в ужасе затрепетала.

– Бежал, бежал! – ответил ему Пифодор, размахивая мечом. – Вперед! Они могли уйти только туда!

Грек кинулся к двери, в которую ушли воины со своей живой ношей. Танай остановил его хриплым окриком:

– Постой, тут еще какая-то дверь!

Оргокенец заглянул в каморку, думая найти там врага своего, но вдруг опешил, остановился и медленно опустил руку с мечом. Он увидел, как ему показалось, привидение. Даже испугался, почувствовав холодный ветерок в груди. Перед ним стояла та, которую он считал потерянной навсегда.

– Липа!.. Жена!.. – только и произнес он в крайнем изумлении.

Рабыня стояла бледная, с искаженным лицом и судорожно кутала продолговатый сверток, прижимая его к груди, стараясь скрыть его под пестрыми тряпками. Крик ребенка разъяснил все.

Мужчина изменился в лице, вслед за выражением изумления и жалости в его глазах мелькнули ярость и жестокость. Он решительно шагнул вперед и, не снимая боевой рукавицы, схватил край пеленки, пачкая его кровью.

– Не тронь младенца! – высоким голосом вскрикнула женщина. Лицо ее заострилось. Она сжалась в комок, готовая защищать своего ребенка до конца, повернулась к стене, подставляя под удар спину.

– Чей, говори!

– Мой!.. Убей меня, а его не тронь! Прокляну!

– Его? Дуланака? Врага моего и разорителя?… Вот вам обоим! – В слепой ярости Танай размахнулся тяжелым, тусклым от крови мечом. Р-раз!

Но меч скользнул вправо и сверкнул искрами, задев каменную кладку стены. Кто-то схватил Таная за руку и оттащил назад.

– Опомнись, воин! На кого руку поднял!

Танай, казалось, обезумел. Он едва узнал Пифодора, который успел в последнее мгновение отразить удар его меча.

– Изменница, Дуланакова наложница! – прошептал, как в бреду, Танай.

– Рабыня она. Подневольная. При чем здесь она? Ты же сам был рабом и знаешь. Разве раб и рабыня вольны в себе? Будь, Танай, справедлив.

– Ребенка родила врагу моему.

– Таков закон хозяев. Раба рождает детей господину. Будь он хоть сам злой дух из-под земли.

Танай бросил меч и сел на пол, закрыв лицо руками. Пифодор обернулся и мигнул Липе, что смотрела на мужа, заливаясь слезами. Та быстро подхватила упавшую пеленку и, закутав ребенка, исчезла в ту же дверь, куда унесли Дуланака. В дом уже проникали языки пламени, становилось жарко и душно, потолок застлало дымом.

Замешательство Таная помогло Дуланаку и его верным слугам бежать. Они уже скакали по степи, когда Пифодор с воинами достиг западных ворот.

– Город наш! – вскричал разгоряченный, торжествующий Пифодор.

– Верно, мы победили! – отозвался Танай, но без особого подъема. – Надо принять меры, чтобы прекратить грабежи и потушить пожары.

– Я поскачу вдогон за Дуланаком!

– Бесполезно, он уже далеко. Липа спасла его, это она нас задержала.

Неаполь был во власти Фарзоя. Все кричали:

– Победа! Победа!.. Слава князю Фарзою!..

Шум сражения сменился громом победных кличей.

Только Фарзой, самый старший из воевод, герой сегодняшнего дня, ничего не знал о происшедшем. Он лежал без сознания в своем шатре, на ложе, пропитанном кровью. Около него стояли опечаленные друзья. У изголовья сидела встревоженная, заплаканная Табана.

– Очнись, князь! – шептала она, гладя его волосы белой рукой. – Очнись!.. Тебе рано умирать!.. Ты стоишь на пороге великой славы!..