Текст книги "Восстание на Боспоре"

Наступила вторая ночь. Лайонак вооружился и вышел во двор. Дом Саклея спал. На улицах брякали оружием ночные стражи. «Будет трудно выбраться из города», – подумал он, но понадеялся на свое счастье и купеческое платье, а также на помощь Таная с его смелыми товарищами. Чуть теплилось окошечко в теремке под крышей. Кто там не спит в поздний час?… Из темноты вынырнула бесшумная фигура человека.

– Астрагал?

– Я…

– Как ведут себя дворовые люди?

– Спят. Медок, что ты послал им, всех свалил. И стражи храпят в углу двора.

– Хорошо. А у кого огонь в окне?

– А там сидит узница и раба Саклея – Гликерия. Та, что в склепе с Савмаком была поймана. Любовница его.

– Гликерия? – изумился Лайонак. – Поймана?… Кто сделал ее рабой?… Да может ли быть такое?… Значит, они не успели скрыться из склепа?

Лайонак в тот день так быстро ускакал из Пантикапея, что до сих пор ничего не знал о судьбе девушки. О Савмаке же знал немногое.

– Потом расскажу тебе все, что знаю, – ответил Астрагал, – а сейчас надо спешить. Приезжал из дворца Саклей, опять пытал Бунака… Боюсь, что через город вам не пробраться – везде фракийцы, дандарии. Царь с Диофантом замышляют недоброе!

– Да?… – Лайонак задумался. – Другого пути нет. Иди поднимай наших людей!

Спутники Лайонака были уже на ногах. Они быстро седлали коней. Потом вышли во двор с обнаженными мечами и топорами. Аорса схватили во время сна. Он с неописуемым ужасом озирался, но не мог разглядеть лица людей. Зато сразу заметил, как блестят их кинжалы.

– Открывай подвал, где узник сидит! – приказал старший.

Аорс замотал головой, застонал, как бы в бреду. Но когда холодная сталь вошла ему в спину против печени на дюйм или больше, а теплая струйка крови побежала вниз по коже, он забормотал невнятно и, всхлипывая, повел насильников к двери. Замок и петли были вывернуты могучими руками, дверь скрипнула и распахнулась.

Люди бесшумно вступили в коридор подвального помещения. Повеяло холодом и плесенью. Они спустились по каменным ступеням и опять уперлись в окованную дверь.

– Ключ у хозяина, – плачущим голосом заявил Аорс.

Попробовали рубить топорами, но листовое железо не поддавалось. А ну!.. Лайонак дернул за холодную, влажную скобу. Дверь свободно открылась. Оказалось, Саклей не запер ее. По рассеянности или по иной причине – неизвестно. Очевидно, он спешил.

Вспыхнули факелы. Из тьмы выступили квадраты каменной кладки, совсем черные от сырости и мха внизу, более светлые вверху, где они переходили в полукруглые своды. Одна узкая прорезь под потолком служила источником свежего воздуха.

Послышался стон, сменившийся надрывным воем. Это был протестующий голос, в котором звучали страданья и бессильный гнев.

– Опять пытать?… Не знаю я ничего!.. Какие заговорщики, откуда я могу знать их, если я был не здесь, а в Скифии!.. Убейте меня!..

Только теперь стало видно, что в углу на голом полу сидит черный человек с горящими глазами. При каждом его движении гремела цепь, которой он был прикован к стене.

На полу валялись щипцы и железные прутья. Лайонак поднял один из этих инструментов и при свете факела разглядел на нем пятна запекшейся и свежей крови. Острое чувство жалости и гнев охватили его. Он упал на колени и обнял узника, не будучи в силах удержать невольные слезы. Но тот отшатнулся и закричал от боли. Он был покрыт ожогами и ранами.

– Ой! – закричал он. – Больно!.. Не надо мучить меня, лучше убейте!

– Вот и меня так же пытал этот пес! – возмущенно заговорил Астрагал, указывая на Аорса. – У-ух ты змей! С этими словами он размахнулся и ударил Аорса в лицо. Его удержали. Разъяренный раб готов был тут же прикончить подручного и доверенного Саклея, ненавистного всем слугам.

– Друг, друг мой, Бунак, – воскликнул Лайонак, – это ты?… Вот где пришлось встретиться!.. Ты не узнал меня, это же я – Лайонак!

Аорс вздрогнул от этих слов и, продолжая потирать ушибленную щеку, пытливо уставился своими проницательными глазами на говорившего. Так вот кто этот купец, что нашел приют в доме его хозяина!..

– Надо спешить! – подсказал Танай, уловив какие-то звуки во дворе. – Аорс, сними цепи с узника!

Палач дрожащими руками разомкнул замки, и цепи упали. Бунак поднялся, шатаясь. Он еле мог двигать ногами. Слезы лились из его глаз, он рыдал и прикасался руками к одежде и лицам своих освободителей, как бы стараясь убедиться, что это не сон, не обман чувств, вслед за которым вновь последуют пытки и мучения. Неожиданно упал без сознания. Лайонак поднял его, влил ему в рот глоток вина из фляги. Бунак открыл глаза.

– А теперь, – решительно приказал Лайонак, – вперед, как бы нас здесь не застали!

В дверях появился сторожевой воин и сказал, что к воротам подъехало пять или шесть всадников. Слышен голос Саклея. Он кличет привратника и ругается, угрожает ему наказанием.

Аорс метнулся, пытаясь вырваться, но сильные руки пригвоздили его к месту. Лайонак и Танай вывели под руки Бунака. За ними вышли остальные. Во дворе нетерпеливо топтались оседланные кони. Неожиданно Аорс вырвался из рук воинов и с криком «Грабят!» кинулся прямо в открытую дверь подвала. Воины бросились его преследовать, но Лайонак остановил их. Было бессмысленно гоняться за беглецом по многочисленным переходам огромного незнакомого дома.

– Поздно!.. Теперь нам остается одно – открыть ворота и, впустив Саклея со стражей, перебить их!.. Садитесь на коней!

– Кто там кричит? Да поразит вас злая немочь! – рассерженно ругался Саклей.

В соседних дворах послышались голоса, хлопанье дверей, полыхнули отсветы фонарей. Тревога ширилась и готова была разбудить всю улицу.

С ключами, отобранными у Аорса, Лайонак подошел к воротам и стал греметь замком, стараясь подобрать нужный ключ. Он громко кашлял и говорил, изменив голос:

– Сейчас, сейчас, милостивый господин! Уснул я, к стыду моему. Будь милостив!

Всадники уже сидели на конях, готовые сразу ринуться в ворота, смять свиту Саклея, изрубить ее и скакать дальше наудачу в сторону рынка, где ворота города, по словам Астрагала, охранялись слабо. Бунака привязали к седлу арканом, чтобы не свалился.

Но у Лайонака не клеилось с замком, он не мог найти нужный ключ. До сознания Саклея тем временем дошло, что во дворе творится неладное. Аорс кричал не зря. Волосы зашевелились на голове от страшного предположения. Как бы в подтверждение его догадки, распахнулось окно в самом верху дома, рядом с теремом Гликерии. Оттуда показалась голова Аорса и истошный крик рассек тьму ночи:

– Господин! Хозяин! Саклей, сын Сопея! В твоем доме – разбойники! Купец, гость твой, обокрал тебя! Он освободил Бунака! Имя купцу – Лайонак!.. Эге-ге!.. Сейчас они распахнут ворота и убьют тебя! Берегись!

Мимо проезжал многоконный отряд дандарийских всадников.

– Стойте! – закричал им Саклей. – Стойте! Скорее на помощь! Я – Саклей, друг царя и лохаг пантикапейский! В моем доме грабители и бунтари!

– О господин! – продолжал взывать Аорс. – Я сослужил тебе службу, так не забудь этого, не вини меня и не наказывай строго!..

Теперь уже во многих домах вспыхнули огни, подбегали вооруженные горожане. Около ворот образовалась толпа конного и пешего люда, готового содействовать Саклею.

– Конные – с седел не слезать! – распоряжался Саклей. – Если они выедут верхами, атакуем их!.. Пешие – готовьтесь встретить их копьями! Вспарывайте мечами животы их лошадям, стреляйте из луков во всадников! Никто не уйдет из наших рук! Вот он, тот заговор, который я пытался раскрыть!..

Лайонак почувствовал, что обстановка изменилась и им никуда не уйти отсюда. Ворота раскрывать нельзя, так как пробиться не удастся.

– Слушайте, братья, – обратился он к своим воинам, – слезайте с коней – и все в дом! Будем обороняться внутри дома!

Он уже все обдумал. Его словно озарило. Взволнованный, преисполненный внутренним огнем, он подозвал юркого Астрагала и приказал ему:

– Проберись через город к Атамазу или к Савмаку, передай им, что я и Бунак окружены в доме Саклея. Проси помощи! Скажи им и всем рабам, кого встретишь, что ждать больше нечего, ибо – час настал!

– О! – выдохнул раб восторженно. – Час настал!

Астрагал скинул с себя рваный кафтан, бросил на землю оружие, оставив при себе лишь кинжал, отобранный у Аорса, и быстро вскарабкался по дереву на высоту каменного забора, увенчанного гребенкой острых кольев. Факелы давали мало света, трудно было рассмотреть, как он перебрался через страшные зубья и исчез за забором. Добрался ли он до рыбных ям, нашел ли Атамаза, – Лайонак так и не узнал.

Восстание рабов в порту и в рыбных сараях, как это стало известно позже, началось несколько ранее, само собою. Раскаленная лава человеческих страстей достигла кратера вулкана и хлынула по его склонам всесокрушающими потоками.

Раб Астрагал пропал в эту ночь – возможно, он погиб, как и сотни других таких же людей, славных своим геройством, но оставшихся неизвестными для истории.

На небосклоне взошла луна, озарила Пантикапей. Возле ворот Саклеева дома пылали факелы, воины рубили топорами ворота, таранили их крупами лошадей. Ворота трещали, но не поддавались. Лайонак, Бунак и люди Таная проникли в дом через ту дверь, которая вела в подвал. Войдя, задвинули железный засов. Как и предполагал Лайонак, там оказалась внутренняя лестница, ведущая наверх. По ней Аорс сумел так быстро добраться до слухового окна под самой крышей.

– Двое вперед, найти Аорса и сбросить его живого вниз. Это ему награда за предательство!

Проникнув во второй этаж, они тщательно завалили лестницу чем попало, а сами заняли позицию у окон, выходящих во двор. Торопливо хватали со стен развешенное оружие, ломали дорогую мебель, намеревались использовать ее обломки как метательные снаряды.

– Держаться будем до последнего человека! – наказывал своим спокойным голосом Танай, расставляя воинов против окон. – Нас выручат!

– Да, да, – подтверждал Лайонак, – к нам придут на помощь!.. Готовьтесь поджечь дом по моему сигналу!.. Только вот девушку следует найти и освободить!

Он кинулся было на чердак вслед за воинами, но Аорс все двери запер на крепкие замки. Хода наверх не оказалось.

Среди роскошного зала развели костер. Горящую мебель выбрасывали во двор, на головы хозяйской челяди. Саклей слышал треск огня и рвал свои седые волосы.

Бунак почувствовал себя бодрее. Он осматривался с изумлением, пораженный тем, что творилось. Никак не мог поверить, что человек с мягкой бородой, одетый богатым купцом, – друг его Лайонак.

Тот протянул ему полный фиал и сказал с улыбкой:

– Пей, Бунак, Саклеево вино, подкрепись!.. А за то, что вытерпел муку, не выдал никого, спасибо!.. Может, нам и не удастся выйти живыми из этого дома, но мы умрем не напрасно! За нас отомстят!

– О Лайонак, ты не смотри, что я изранен, я хочу драться! Я еще доберусь до печени Саклея! Хоть и трудно мне… соски на груди Саклей огнем выжег. А на спине – живого места нет. Ой!..

Он хлебнул вина и с перекошенным лицом, отражающим пережитые страдания и ненависть, стал бросать вниз египетские вазы, которые хозяин ценил дороже золота.

Рухнули ворота. Во двор ворвалась орава конных дандариев, пеших горожан и ночных стражей. Навстречу им полетели расписные амфоры, финикийское стекло, резные ларцы и камни из развороченного очага. Саклей кричал неистовым голосом и метался по двору как одержимый.

– Взламывайте двери! – приказывал он. – Олухи, трусы! Чего испугались? Я вас награжу, а того, кто струсит, волею царя на кол!..

Мимо пронесли на руках воина с обожженным лицом и грудью, рослый страж, зажимая рану на боку, бежал, забыв на земле меч. Сверху летели пылающие обломки, за ними стрелы сарматские, скифские и даже таврские длиною в рост человека. Все, что было найдено в доме-музее, осажденные использовали как оружие для отражения беспорядочной атаки дандариев. Лайонак, отличный лучник, стрелял без промаха. Нападающие с проклятиями отхлынули от дома, оттаскивая раненых. Убитые лежали в лужах крови, среди дымящихся кусков красного и черного дерева, привезенного из далекой Ливии за дорогую цену.

– О боги! О боги! – взывал Саклей в исступлении. Он забыл о смертельной опасности и подбежал к окнам, потрясая кулаками. Он хотел призвать на головы разбойников все силы аида, но не успел.

Дрожа от ярости, Бунак выхватил из рук Лайонака лук и стрелу, оттолкнув друга локтем и выставился из окна. Направив на врага своего острие стрелы, крикнул ему:

– Получи, проклятый старик, должок от раба твоего – Бунака!..

Стрела угодила старому вельможе прямо в рот, выбила передние зубы, рассекла язык и, пронизав горло, вышла из-под затылка. Он упал навзничь, взмахнув руками.

В этот момент Аорс спускался по потайной лесенке, держа за руку Гликерию. Оба они оказались свидетелями смерти их хозяина. Побледнев от волнения, девушка поняла, что совершилось нечто необыкновенное и страшное. Она не знала, кто засел в доме, но суматоха и трупы во дворе так поразили ее, что она желала теперь лишь одного – скорее покинуть этот ад.

Первый приступ был отбит. Осажденные пили по очереди из амфоры и вытирали рукавами потные лбы.

– Как, помощи еще нет? – спрашивали воины.

– Будет! – громко отвечал Лайонак, поглядывая на ворота и прислушиваясь.

Всюду двигались огни, кричали люди. Улицы превратились в подобие развороченного муравейника. Часть дома загорелась, в окна ударяли клубы белого дыма.

Двое панцирников оттащили тело Саклея. Теперь ему было все равно. Он глядел остекленевшими глазами во тьму далекого неба. Взгляд мертвеца казался осмысленным, еще не успел утратить выражения, которым горел в последний миг жизни.

Так неожиданно, отлучившись на короткое время с царского столованья, погиб старый лохаг Пантикапея Саклей, сын Сопея, один из последних радетелей Боспорской державы Спартокидов.

Скифский медок, привезенный из борисфенских стран купцом Халаидом, сделал свое дело. Царь, все его сановники и гости никогда ничего подобного не пили. Вначале развязались языки, потом речи стали невнятными и многие боспорцы и понтийцы, всегда с презрением отзывающиеся о «пьяницах-скифах», сами свалились под столы. Наиболее крепкими оказались Диофант и, как это ни странно, сам царь. Они продолжали беседовать, еле ворочая языками.

Олтак нес стражу и отвечал за безопасность пирующих, так же как и за порядок в городе. Когда он подошел к царю и сказал, что в городе шум и вспыхнули пожары, Перисад махнул костлявой рукой и одеревенелыми губами произнес с трудом:

– Твердой рукою… – причем сделал жест, понятый Олтаком как приказание навести порядок любой ценой.

Почти в этот же момент в дверях показались вооруженные дандарии. Они удерживали под руки главного эргастериарха Кефалона. Последний протягивал вперед окровавленные руки и говорил быстро и невнятно, стремясь скорее прорваться к царю.

– Что такое? – спросил встревоженный Олтак. – Что случилось?

– К оружию! – из последних сил прохрипел Кефалон. – Рабы бунтуют!..

Сказав это, эргастериарх упал замертво на узорчатый пол, замусоренный сейчас объедками рыбы, бараньими костями, залитый вином и соусами. Черная, как фасосское вино, струя крови показалась из-под трупа и стала растекаться в лужу.

Олтак немедленно вызвал всех дежурных слуг и стражей, приказав им развести упившихся гостей по спальням и ночлегам. Бритагора и Дорилая поддерживали под руки. Диофант ушел сам, но ступал ногами вкривь и вкось. После он говорил, что таким пьяным не был никогда, и даже высказывал догадку, что в вине было дурманящее зелье. Некоторые позже пустили слух, что медок был приготовлен из дурного кавказского меда, того самого, которым отравились воины первых греков-переселенцев. Этот мед пчелы собирают не то с ядовитых рододендронов, не то с растения букса.

Понтийцы занимали дом, расположенный на половине пути к порту, и сейчас пошли туда с песнями. Особо хмельных слуги понесли на плащах по темным улицам. Волна рабского бунта еще не докатилась сюда.

Шум и ночные беспорядки в «нижнем» городе никого особенно не встревожили. Одни были пьяны, другие привыкли к ночным происшествиям.

Олтак распорядился усилить охрану дворца. Но значительная часть дандариев оказалась во хмелю. Царевич ругался на родном языке, хлестал плетью подчиненных. Набрав сотню человек, более других сохранивших способность сидеть в седле, он выехал в город. И сразу же наткнулся на препятствия. Улицы оказались загроможденными срубленными деревьями, корзинами с землей и рухлядью, взятыми в ближайших дворах и садиках. За завалами мелькали огни, слышался топот многочисленных ног. Отовсюду выглядывали люди с дрекольем. Появились воины, они трусливо отступали, склонив низко головы. Без копий.

– Эй, кто вы? Стойте! Я – Олтак!..

Теперь он заметил, что многие из воинов потеряли шлемы. Они без толку размахивали обломками оружия, показывая назад.

– Трусы! – взъярился Олтак. – Откуда вы?

– Саклей убит! – сообщил один из гоплитов. – В его доме бунт! Разбойники заняли дом, отбиваются! А дом горит…

Царевич подскочил в седле. Новость была потрясающая – убит лохаг, его дом подожжен, разграблен!

Олтак взмахнул плетью. Всадники издали многоголосый воинственный клич и попытались на скаку преодолеть завалы. Бунтующие встретили их яростными ругательствами, вслед за которыми посыпался дождь увесистых камней, булыжника, издревле служившего оружием уличных повстанцев. Дандарии поспешно отступали, их кони начали беситься и рвать поводья.

– Поехали в обход! – приказал царевич, и вся конная ватага с оглушительным грохотом поскакала по улицам, приводя в ужас перепуганных горожан.

Владельцы домов поспешно укрепляли запоры на наружных дверях, облачались в доспехи, готовясь защищать от ночных грабителей свои очаги. Севернее порта уже разгоралось зарево пожаров. Рабы-рыбники покинули страшные вонючие узилища и сразу же подожгли их. Пожар явился символом полной расплаты рабов со своей тюрьмой. Предавая ее огню, они как бы сожгли за собою и свою горькую долю, а вместе с нею и возможность отступления назад.

Из расспросов людей удалось выяснить, что рабы Саклея, его конюхи, спальники и стольники, войдя в связь с ночными грабителями, замыслили злое дело – ограбить своего господина и бежать, пользуясь ночной темнотой.

Это походило на правду, и Олтак, не склонный к длительным расследованиям, когда надо было действовать, поверил этому.

Подъехав к дому Саклея, он застал его уже пылающим с одной стороны и разграбляемым с другой. Всем было хорошо известно, какие богатства сосредоточены в стенах Саклеева жилища. Когда труп злополучного богача, второго человека в царстве, оттащили к каменному забору, то его сразу затоптали ногами без толку мятущиеся люди. Наступило замешательство. Дандарии, вместо того чтобы продолжать штурм дома с засевшими в нем злоумышленниками, увлеклись ловлей прекрасных коней купца Халаида, оставленных во дворе. Варвары чмокали губами от восхищения при виде лихих скифских скакунов, хватали их за поводья и тут же вступали в ссоры, даже дрались между собою, не поделив захваченной добычи.

Аорс, выйдя во двор, сразу заметил все это, и проклятия сами собою посыпались из его уст. Он до глубины души возмутился поведением дандариев и, оставив девушку около колодца, кинулся прямо в свалку.

– Что делаете?! – громогласно закричал он. – Надо разбойников из дома вытащить, связать их, а потом пожар потушить! А вы начинаете грабеж!

Лучше бы ему не говорить таких слов. Дело в том, что некоторые из дандарийских воинов уже не ограничивались ловлей коней, но выносили из кладовых дорогие шубы и связки бесценных рифейских мехов, увязывали все это в тюки и прикрепляли к седлам, весело смеясь. Они забыли о настоящих виновниках тревоги. Те также прекратили обстрел двора и с любопытством выглядывали из разбитых окон.

– Вот они, царские стражи и дружинники! – с презрением кивал на них Лайонак. – Вместо того чтобы охранять хозяйское добро, они сами его расхищают! А вы боялись их, братья! Не мешайте им, пусть грабят, а мы выскользнем отсюда незаметно!

Смелые люди быстро разобрали завалы из ломаной мебели, спустились к выходной двери и стали ждать удобного случая покинуть горящий дом.

Один из дандариев хлестнул Аорса плетью, тот толкнул обидчика и вскричал громче прежнего:

– Эй, верные слуги и рабы Саклея! Если мы не сохраним имущества господина и не унесем его тела из-под ног этих людей, всем нам будет одна награда – смерть! Таков закон!.. Вооружайтесь!

Этот призыв возымел неожиданный успех. Рабы и слуги Саклея, преданные ему при жизни, страшась неумолимой кары закона, быстро сплотились, вооружились чем попало и дружно ударили по нестройной толпе дандариев, крича:

– Прочь со двора, грабители!

Началась свалка, настоящее побоище между слугами Саклея и дандариями.

Девушка, стоя у колодца, видела, что ей угрожает опасность. Не имея какого-либо определенного плана, она стала соображать, что делать. Заметив, что один из оседланных коней потерял хозяина и бежит мимо, быстро схватила его за волочащийся повод. Солидные вьюки не помешали искусной наезднице вскочить в седло.

– Эй, стой, куда ты! – раздалась за спиной ломаная речь дандария.

Но девушка подняла коня на дыбы и в следующее мгновение уже проскочила через ворота. Аорс заметил ее бегство и кинулся было за нею, требуя остановиться. Его задержали дерущиеся люди. Суматоха усилилась. Наездница исчезла во мраке ночных улиц.

Лайонак решил, что настало время действовать. Он толкнул ногою дверь, и его немногочисленная рать вышла во двор. Всех, кто преграждал дорогу, рубили одновременно несколькими клинками.

– Вперед, братья, к воротам! Бунак, держись позади меня!

Когда Олтак со своей сотней ворвался на скаку во двор, то сразу оценил обстановку. Его доблестные одноплеменники сражались с восставшими рабами Саклея. Не сдерживая коня, он врезался в толпу рабов и начал рубить их мечом. Послышались крики и проклятия.

Аорс, видя такой оборот дела, сообразил, что он своим вмешательством погубил всех дворовых, да и сам попал из огня в полымя. Не зная, как поступить, но прекрасно понимая, что теперь ему несдобровать, ключарь кинулся было к Олтаку, намереваясь выгородить себя, но его как обухом ударило громкое приказание царевича:

– Всех бунтовщиков предавать смерти на месте!

Это означало, что вся челядь Саклея попала в разряд бунтовщиков и будет немедленно уничтожена черномазыми азиатами.

Услыхав такое грозное определение собственной судьбы, раб почувствовал, как смертельный холод охватывает его, а по спине сыплются колючие, неприятные мурашки. Ему, ключарю и привратнику, не уберегшему хозяйского имущества, первый удар!

Не теряя времени, Аорс выскользнул из ворот и со всех ног кинулся бежать по улице.

Часть дома рухнула, и гигантский фонтан огненных брызг взлетел к черному как сажа небу. Дандарии азартно рубили головы захваченным Саклеевым слугам, а то и просто живьем бросали их в огонь. Олтак с верными воинами обыскивал еще не охваченные пожаром покои дома, задыхался от дыма, ругался и потрясал оружием. Но нигде не мог найти того, что искал, что хотел найти с таким страстным желанием. Собственно, он, как и его люди, тоже хотел ограбить дом злосчастного Саклея, только той драгоценности, которую он искал, нигде не было. Гликерия как в воду канула. В доме Саклея ее не оказалось.