Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

Глава 10
Двадцать три экзамена за лето

1. Девятое мая 1945 года

В мае 1945 года окончилась самая кровопролитная война в истории человечества. Завершился разгром фашистских армий, и девятое мая в СССР было объявлено днем Победы. В этот, во всех смыслах, солнечный день потоки людей устремились на Красную площадь – на главную площадь страны. Два мощных ручья – справа и слева – огибали здание Исторического музея. Это много позже, в годы «демократизации» при Горбачеве, были предприняты шаги, чтобы затруднить появление демонстрантов на Красной площади: левый проток был перегорожен восстановленными Иверскими Воротами, а также перекопана Манежная площадь, чтобы помешать подходу демонстрантов к правому протоку между Историческим музеем и Кремлем.

В этот день никто не организовывал и не возглавлял потоки демонстрантов, направлявшихся на Красную площадь. Это был истинно народный порыв выразить свою радость по случаю окончания всемирного побоища, выразить свою великую благодарность советским воинам, переломившим хребет фашистскому зверю. Шли в обнимку, пели военно-патриотические и лирические песни, танцевали, подбрасывали в воздух всех, кто попадался навстречу в военной форме. К вечеру на Красной площади было не протолкнуться. Долго ждали появления на Мавзолее какой-нибудь подходящей такому исключительному случаю начальственной фигуры. Но не дождались. В Кремле, видимо, не хотели ограничиваться просто митингом по такому чрезвычайно важному поводу и подменять им готовящийся Парад Победы. Закончилось это стихийное шествие в честь Победы ярким фейерверком и артиллерийским салютом невиданной мощи.

2. Шесть лет за шкафом

Но еще до Дня Победы нам с Изей стало ясно, что летом 1945 года нам предстоит сдавать целую кучу – общим счетом 23 = очень серьезных экзаменов:

– одиннадцать экзаменов и зачетов за выпускной десятый класс,

– шесть экзаменов за второй курс авиационного техникума,

– шесть вступительных экзаменов в экономический институт.

В связи с этим предстоящим валом экзаменов в нашей с сестрой девятиметровой комнатке пришлось делать перестановку. Комнату перегородили платяным шкафом на две части. Получилось два «отсека». Первый, от входной двери до шкафа, занимал я, а второй, от шкафа до окна, отводился сестре, собиравшейся выходить замуж. В первый отсек был поставлен видавший виды диван, служивший мне и постелью, и креслом. Перед ним располагался двуногий туалетный столик в роли письменного стола. Для устойчивости его прибили к задней стенке шкафа. Сразу над столиком повесили электролампочку, а над ней прибили к задней стенке шкафа полки для книг. Получилось что-то вроде отдельного кабинетика, правда, без солнечного света и довольно далеко от свежего воздуха.

Естественно, периодически требовалось производить уборку моего рабоче-спального места. При этом постоянно на глаза попадалась коробочка с бумажными пакетиками, наполненными витаминами. Однажды настолько они мне надоели, что я разом высыпал все порошки в стакан с водой и залпом выпел. Выпил и обомлел. Что же я наделал! Это же более чем месячная доза витаминов. Так и отравиться можно! Скоро я почувствовал озноб. Вместе с тем поражала крайняя легкость в движениях. Чуть шевельнешь рукой, а она тут же взлетает вверх. Сильно колотилось сердце. Вскоре я с ужасом обнаружил, что на теле появилось красное кольцо, которое медленно поднималось от пояса к сердцу. Казалось, что как только оно доберется до сердца, мне конец. Но, слава Богу, все обошлось.

Трудясь над книгами и конспектами, готовясь к семинарам и экзаменам, я провел за этим шкафом целых шесть лет с 1945 г. вплоть до женитьбы в 1951 г.

Занимались мы с Изей в «три этажа». Первая часть дня отводилась занятиям в техникуме, вторая – школе «вечерней молодежи», как ее называли в шутку сами учащиеся. Времени между этими занятиями хватало только на то, чтобы доехать от техникума до школы и по дороге прожевать бутерброд, если его удавалось добыть. На поздний вечер и ночь приходился «третий этаж» – выполнение домашних заданий техникума и школы.

На счету была каждая минута. Очень уставали. Именно в этот период мы с Изей научились засыпать накоротке в любом месте и в любое время. Засыпали за письменным столом в читальном зале, стоя в тесном троллейбусе или в метро. Несколько минут «отключки», и ты снова работоспособен и деятелен.

Экзамены, которые нам предстояло сдавать, как правило, не повторяли друг друга и были очень серьезными. Шесть сложных экзаменов нужно было сдать за второй курс авиационного техникума, в том числе высшую математику, теоретическую механику, сопротивление материалов и ряд других не менее трудных предметов. Кроме того, предстояло выдержать шесть вступительных экзаменов в Московский государственный экономический институт. Но, прежде всего, следовало сдать одиннадцать экзаменов и зачетов за десятый класс школы рабочей молодежи и получить впервые введенный в стране в 1945-м году аттестат зрелости.

3. Свиток Шулима

Считается, что сдать зачет легче, чем экзамен. Однако не в нашей вечерней школе. Очень сложным оказался, например, зачет по черчению, по предмету, который в школе сколько-нибудь обстоятельно не изучался. Между тем, за два курса учебы в авиационном техникуме в черчении мы с Изей довольно близко подошли к профессиональному уровню. И казалось, получить нам зачет по этому предмету в средней школе, да к тому же в школе рабочей молодежи, будет очень легко.

Но не тут-то было!

– Прежде чем получить зачет, вы должны выполнить мое задание, – поставил нам с Изей условие Шулим Матвеевич, школьный преподаватель черчения. Он уточнил:

– Хочу облегчить вашу жизнь и даю вам одно задание на двоих. Сделаете деталировку этого изделия и зачеты ваши.

С этими словами он протянул нам большущий свиток ватмана. На нем был изображен деревообрабатывающий станок со множеством деталей.

Деталировка, как известно, предполагает выделение изображения каждой детали на отдельном листе чертежа. Работа сама по себе муторная, требующая большого времени, внимания и особой аккуратности. Но в этом чертеже была еще одна закавыка, которую мы обнаружили не сразу.

У Изи и у меня дома было так тесно, что работать над этим чертежом не представлялось никакой возможности. Делали деталировку у Колосовых наших соседей в Теплом переулке, любезно предоставивших нам на время комнату с большим обеденным столом.

По легенде, тут же рассказанной нам соседями, до революции эту многокомнатную квартиру на третьем этаже занимала известная поэтесса Зинаида Гиппиус, якобы бывшая тогда хозяйкой всего нашего (тогда – доходного) дома. После таких рассказов казалось, что именно к нам обращены ее вещие слова:

 
«В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.
И если это божья длань —
Кровавая дорога —
Мой дух пойдет и с ним на брань,
Восстанет и на бога».[1]1
  Русская поэзия XX века. М.: АМИРУС, 1991 с.51.


[Закрыть]
 

Но в последствие выяснилось, что это действительно всего лишь легенда. На деле же наш дом принадлежал ее однофамильцу выдающемуся московскому архитектору Гиппиусу Карлу Карловичу.

На этом обеденном столе нам наконец-то, удалось разложить «свиток Шулима». И тут мы с ужасом обнаружили, что станок изображен в двух, а не в трех, как обычно, проекциях. Это означало, что нам следовало, помимо собственно деталировки, додумать, как же должны выглядеть детали станка, и какие они должны иметь размеры на отсутствующей проекции, чтобы станок мог нормально работать.

Но и это препятствие нас не остановило. Упорная, изобретательная и дружная работа в течение нескольких дней и ночей, прошедших в оживленных дискуссиях, и задание въедливого чертежника было выполнено.

Шулим Матвеевич, тщательно просмотрев лист за листом всю сделанную нами деталировку станка, воскликнул:

– Ну, ребята, порадовали старика! Молодцы! Держите свою марку так же высоко и дальше!

Приходил посмотреть на нашу работу сосед-юрист, очень похожий на клоуна Карандаша, маленького роста со смешными усиками. Узнав, что меня зачем-то вызывают в милицию, он тут же дал мне несколько советов:

– Скорее всего, это в связи с твоим самовольным возвращением из эвакуации. Тебе придется в письменной форме пояснить, как ты попал в 1943 году в Москву. Этот текст тебе следует тщательно запомнить, потому что через год тебя снова вызовут в милицию, и тебе снова придется писать такое объяснение. И в случае расхождения в текстах тебя долго будут мотать допросами и расспросами.

Так оно и вышло. Примерно через год снова пришлось письменно излагать события 1943 года для моей любознательной милиции. Но, как и прежде, я слово в слово гнул омскую (а не кизнерскую) версию своих дорожных приключений.

Первейшая проблема, связанная с экзаменами, состояла в том, чтобы многочисленные экзамены не совпали по времени. Не знаю, что здесь сыграло решающую роль – разумная политика министерства просвещения или моя мольба к господу Богу, но экзамены ни разу не «наехали» друг на друга. По времени они распределились самым наилучшим образом. Один экзамен приходился примерно на неделю. Таким образом, создавалась реальная возможность подготовиться к очередному экзамену. Наша «сессия» растянулась почти на полгода (с апреля по конец августа 1945 года).

Поняв, что мне предстоит все лето, которое у нас очень короткое и бывает всего один раз в году, провести в напряженной подготовке и сдаче множества экзаменов, и тепла и солнца я в этом году не увижу, я испытал настоящий шок. Но другого пути у нас не было. Задача должна была быть решена, во что бы то ни стало. Страна, победившая фашизм, только что выдержала самый тяжелый в своей истории экзамен. Мы были вдохновлены этой победой и полны оптимизма: мы не подкачаем!

И притом экзамены должны быть сданы честно, без шпаргалок, которые, конечно, облегчали бы сдачу экзаменов, но и могли загубить все дело.

К слову сказать, шпаргалками я никогда не пользовался, за исключением только одного случая. К ним пришлось прибегнуть в техникуме на экзаменах по истории, поскольку преподававшая этот предмет Мария Кузьминична – женщина с явно выраженными странностями – требовала от студентов, как правило, дословного воспроизведения текстов своих лекций. Но на этом уровне их запомнить удавалось далеко не всегда. Вызывая очередную жертву к доске, она обычно грозно и ехидно спрашивала:

– Отец твой, небось, в тылу ошивается?

И если отец студента действительно в тот момент не был на фронте, то его чадо, независимо от полноты ответа, получало в самом лучшем случае тройку. Отец-фронтовик давал значительную фору на таких семинарах. В этом случае Мария расплывалась в доброй улыбке, подсказывая студенту содержание его ответа и дополняя его.

4. Как подготовиться и честно сдать экзамены?

Уже при подготовке к первому экзамену у нас с Изей сложилась своеобразная система, которая, как оказалось в итоге, давала гарантию благополучной сдачи экзамена с хорошими оценками. Экзаменуемому, как известно, следует решить всего две задачи:

Во-первых, разобраться в проблеме, которая является объектом экзамена, возможно обстоятельнее понять ее.

И, во-вторых, запомнить все необходимое для того, чтобы показать экзаменатору, что ты действительно разобрался в данной проблеме.

Всего-то ничего: понять и запомнить!

Решаются эти две взаимосвязанные задачи одним способом – конспектированием материалов по соответствующему предмету, лекционных записей, учебников, конспектов и т. п. Желательно готовиться по нескольким учебникам или записям, поскольку они всегда более или менее односторонни и по отдельности не гарантируют достаточно полного изложения проблем.

Особое внимание следует уделить именно конспектированию, потому что при нем, как известно, задействуются не одна, а несколько видов памяти, в том числе моторная, зрительная, ассоциативная, логическая и ряд других. Вдумчивое конспектирование какого-либо текста позволяет «отжать» всю содержащуюся в нем «воду», различного рода повторы и несущественные детали и разъяснения, что значительно уменьшает объем материала, подлежащего осмыслению и запоминанию.

Итогом такого конспектирования должен быть двоякий результат:

Во-первых, выявление и уяснение основного смысла и логики ответа.

Во-вторых, определение основных фактов, без которых сколько-нибудь обстоятельный ответ на поставленный вопрос невозможен (формул, цифр, дат, имен, названий городов, книг, событий и т. п. и т. д.), т. е. так называемый фактаж.

В процессе такого конспектирования познается и во многом запоминается суть рассматриваемой проблемы, запоминаются связанные с ней главные факты, а также множество побочных сведений.

Конспектирование такого рода – это физически и психологически весьма тяжелый и напряженный труд. Бывало конспектируешь в течение шести дней из отпущенной на подготовку к экзамену недели. И когда остается всего один день до экзамена, складывается ощущение, что все в голове перепуталось, и ты ничего толком не знаешь. Однако прояснение наступает в последний день, когда начинаешь просматривать свои записи.

Конспектирование – это лишь первый, важнейший этап подготовки к экзамену.

Второй этап – это просмотр и запоминание сделанных в ходе конспектирования собственных записей. Лучше – с цветными карандашами.

Важна и техника осуществления конспективных записей.

Чтобы полностью гарантировать запоминание полученных нами ответов на экзаменационные вопросы, мы делали очень краткие записи основной логики и основных фактов, необходимых для ответа, на узких полосках бумаги (¼ листа А4). На узкой полосе, в отличие от цельного листа, легче обозреть, а потому и легче запомнить содержимое записей. В них не должно быть ничего лишнего: пять-шесть, от силы семь пунктов логики и несколько главных фактов, составляющих ядро ответа. Все остальные подробности сами собой легко запоминались на основе такого ядра.

Годовой курс по какой-либо сложной дисциплине умещался при таком способе записи на 10–12 узких полосках бумаги, которые легко можно было запомнить, а перед экзаменом – просмотреть и освежить в памяти. Но сделать такие конспекты – огромный тщательный труд.

Таким путем нам удавалось в отведенное время и достаточно основательно освоить предметы, которые выносились на экзамен, в том числе и устранить имеющиеся пробелы в их понимании. Дело облегчалось тем, что мы и в школе, и техникуме занимались неплохо и получали хорошие и отличные оценки.

Фактически такие записи – это тщательно разработанные шпаргалки. Но мы никогда не брали их с собой на экзамены и не использовали в качестве шпаргалок. Фактически в этом не было нужды, тем более, что шпаргалки могли загубить все дело.

5. Это не ЕГЭ, а ОГО-ГО!

Зная структуру и содержание ответа, интересно было наблюдать, как и какие вопросы преподаватели ставили нам на экзаменах. Как правило, опрос шел по такой схеме:

Сначала преподавателями задавалось несколько элементарных вопросов из начала и конца курса. Это была своего рода пристрелка. Таким путем сразу определялось, готовился к экзамену отвечающий или нет.

Затем следовали вопросы средней сложности по всему курсу на понимание сути и основных фактов, касающихся сдаваемого предмета.

Преподаватели стремились к тому, чтобы мы не только знали содержание тех предметов, по которым сдавали экзамены, но умели увидеть и использовать методологическую составляющую этих дисциплин, чтобы нас не могли поставить в тупик проблемы, которые мы формально «не проходили» в школе, а фактически должны были знать.

Нас учили думать, а не зубрить, бездумно запоминая изучаемый материал. Это была важная составная часть решения стратегической задачи советского образования – подготовки всесторонне развитых личностей.

Поэтому, как правило, завершался экзамен серией сложных вопросов, нацеленных на выяснение того, насколько творчески осмыслен курс, насколько глубоко понимание основных причинно-следственных зависимостей изучаемых явлений. Этот подход принципиально отличается от того, что заложено в основание ЕГЭ.

Между прочим, складывается впечатление, что введением ЕГЭ преследуются самые неблаговидные идеологические цели: с детства отучить от системного мышления и привить привычку к фрагментарному восприятию мира, исключающему понимание, прежде всего, причинно-следственных связей вообще, а в общественных науках, изучающих и без того сложный для усвоения материал, в особенности.

Все двадцать три экзамена были сданы нами на «хорошо» и «отлично». Правда, пришлось, как следует поработать, чтобы решить эту задачу.

Ровно за неделю до первого сентября, когда начинались занятия в Экономическом институте, нами был сдан последний экзамен. Это была первая за несколько месяцев упорной работы неделя, когда над нами ничего не висело, и когда, казалось бы, можно было отдохнуть.

Отдыха властно требовала огромная нервная перегрузка при подготовке к сдаче экзаменов, да и на самой сдаче. Эта перегрузка обнаружила себя в самой драматичной форме.

После сдачи последнего – двадцать третьего – экзамена прихожу домой вечером, открываю дверь в комнату и вдруг удар в голову. Как топором. Но не снаружи, а изнутри, в правую сторону головы. В глазах потемнело, колени подогнулись. Чтобы не рухнуть на пол, завалился на диван. Благо, он стоял рядом с дверью. Подумал: «Все! Конец! Инсульт! В девятнадцать лет!»

Но слава Богу! Полежал немного, отдышался, острая боль в голове прошла, и силы постепенно восстановились. Вероятно, в голове или в сердце какая-то зарубка от этого удара все же осталась.

А двадцать три экзамена за лето сдал, однако.

Нервная нагрузка на учащихся советских школ действительно была огромной, в чем-то явно излишней. Общее число экзаменов, сданных мною за все годы обучения в разных учебных заведениях, приближалось к сотне.

Мы с Изей, конечно, прекрасно понимали, что при такой напряженной подготовке к экзаменам вполне можно надорваться. И, по мере возможности, старались отдыхать. Если крепко уставали, то засыпали на короткое время и днем. А перед ночным сном старались погулять, как правило, по пустынному в 1945 году Садовому кольцу. Прогулки на природе в этот период были для нас непозволительной роскошью. О них я мог только мечтать.

 
Мне хочется одеть рюкзак на плечи
И прихватив припасов на три дня,
В таинственный и тихий майский вечер
Уйти, куда глядят глаза.
Пройти спокойными лесами
И подышать величьем рек.
И пусть за дальними холмами,
Гремя, летит двадцатый век!!
 

6. В отделе кадров

Но отдохнуть в эту последнюю «невузовскую» неделю не удалось. Ее пришлось потратить на оформление ухода из техникума и поступления в вуз. Прихожу в отдел кадров техникума, чтобы забрать документы.

– Вы понимаете, что вы делаете? – спрашивает меня заведующая кадрами. – Ведь я, как только получу Ваше заявление, сразу же должна буду передать Ваши документы в военкомат. Вы и до института не успеете дойти, как получите повестку из этого учреждения.

– Но я уже поступил в институт, успешно сдал все вступительные экзамены, – отвечаю я.

– А это не имеет никакого значения. Отсрочку вам давал техникум, а сейчас он ее ликвидирует, соответственно вашему же заявлению об уходе.

– Но вуз также дает отсрочку, – пытаюсь я возразить.

– Дает-то он дает. Но сейчас-то ведь еще не дал. И даст отсрочку только тогда, когда оформят ваше поступление в институт. Сколько времени-то пройдет! А призовут вас сразу же, как только получат от нас ваши документы. Тогда учеба в институте прости-прощай, хотя и сдали вы вступительные экзамены!

– Что же мне делать? – поразился я такому неожиданному и неприятному для меня обороту событий.

– А что тут сделаешь? – ответила она вопросом на вопрос, постукивая пальцами по столу, словно играя на пианино.

– У меня сын вашего возраста, – неожиданно произнесла она тихо, как бы про себя, после продолжительного молчания. Окидывая взором полутемный кабинет отдела кадров, в дальнем углу которого копошилась с бумагами одна из его сотрудниц, она задумалась.

– Так я вот что сделаю! – воскликнула она вдруг и повернулась ко мне. – Упрячу ваши документы подальше с глаз долой, под груду бумаг. Как будто, я их просто позабыла отправить в военкомат. И буду держать, как можно дольше. Ну, пожурят меня за неаккуратность. Выговор, в конце концов, могут влепить. Ну и что? Дело-то уже будет сделано. Я ведь не делаю ничего плохого. Война-то кончилась. Если бы она продолжалась, я бы так не поступила! А сейчас что вам в армии делать? Только время зря потеряете.

Но как только вас окончательно оформят в институте, сообщите мне. А в институте учитесь на хорошо и отлично. Договорились? – закончила она, улыбаясь.

Как и предвидела опытная заведующая, в институте наше с Изей оформление затянулось надолго и закончилось лишь к декабрю 1945 года, когда завотделом кадров Экономического института Аомакин, встретив нас случайно в коридоре, с радостью объявил: «Всё! Теперь, ребята, можете учиться спокойно. Я, старый человек, ноги все оттоптал по дороге от института в военкомат и обратно, но отсрочки для вас все же добился»!

Поразительно, но ни в техникуме, ни в институте мы никого не просили нам помогать и не искали никаких обходных путей. И тем более никому ни за что не платили денег. Да и не было их у нас. Жили буквально впроголодь. Но в то время чужая беда, чужая забота воспринималась как своя собственная. Все понимали, что только всем миром, всем народом можно выбраться из той пропасти, в которую попала страна. И испытывали искреннюю радость, если могли хоть что-то сделать полезное для другого человека.