Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

Глава 17
Преподаватель Московского государственного экономического института

1. В быту как в бою

Тут самое время несколько вернуться назад.

В 1953 г. произошли два важнейших события в моей жизни. Родилась дочь, которую мы назвали Аней. Я так и говорил Юле: «Роди мне Аню»!

Роды прошли очень тяжело. Юля двое суток была без сознания. Доктор, принимавший роды, выходил ко мне встревоженный.

– Очень трудно идет дело, – сообщал он. – Как говорят французы в таких случаях: «la femme en travail» – «женщина в работе». Ваша жена все еще без сознания. Силенок у нее маловато. Вы должны быть готовы к любому, в том числе и трагическому исходу. Быть может, вам придется выбирать между женой и ребенком, если мы сможем спасти только одного из них. А, быть может, не сможем спасти никого.

Конечно, мы сделаем все, что он нас зависит, но многое определяется и возможностями самой роженицы. Ей очень помогло то, что роды начались в нашу пересменку, когда одна смена врачей еще не ушла, а вторая уже прибыла, и две бригады дружно взялись выхаживать молодую маму.

Но, слава Богу, все закончилось благополучно: спасти удалось и юную маму, и новорожденную дочь. Провожая Юлю с малышкой, покидающих роддом, доктор Карабельник предостерегал:

– В это заведение вам нельзя появляться в ближайшие десять лет. Вам следует набраться сил, окрепнуть и только тогда думать о новых родах.

Мечта Юли о многочисленной детворе оказалась неосуществимой.

В этом же 1953 году произошло другое важное событие – началась моя преподавательская работа в МГЭИ в качестве лектора. По окончании аспирантуры я был оставлен ассистентом кафедры политической экономии и, к моему удивлению и к немалой радости, лектором, читающим полный курс истории экономических учений для студентов третьего года – сам еще совсем недавно студент, а сейчас еще не защитившийся аспирант. Фактически это означало, что мне – ассистенту – было доверено исполнение профессорской должности с соответствующей профессорской оплатой в 2.000 рублей в месяц, которые я стал получать вместо 80 рублей аспирантской стипендии. Ошеломляющий рост денежного дохода в 25 раз!

Объяснение могло быть только одно – вести этот курс на многих лекционных потоках, по сути дела, было некому. Доцент Василий Иванович Аисютин, читавший его до меня, посвятил кандидатскую диссертацию взглядам хорватского ученого XVII в. Юрия Крижани-ча, долгие годы жившего в России. Доцент подчас сводил чтение курса лекций к постраничному пересказу своей кандидатской диссертации. Руководство кафедры такое положение удовлетворить, конечно, не могло.

Свалившуюся на меня огромную ответственность как лектора, ведущего один из основных теоретических курсов, преподаваемых в институте, можно было бы обеспечить только тщательной и творческой подготовкой к лекциям. Но работать над лекциями было решительно негде. Жилье в Шикаловском переулке, где мы тогда обитали с женой и маленькой дочкой, представляло собой 18-ти метровую комнату в старом, аварийном доме. В комнате проживало десять человек. Комната была столь плотно заполнена ее обитателями, что заниматься в ней было совершенно невозможно. Немалые трудности нужно было преодолеть, чтобы просто перемещаться по этой комнате. Положение усугублялось отсутствием элементарных бытовых удобств. Водопровода, туалета, центрального отопления в постройке начала XIX века не было. Воду можно было добыть лишь на улице в колонке, которая замерзала в холодные дни. Туалет, один на два дома, располагался в соседнем доме на втором этаже и, как правило, не освещался. Комната отапливалось старой голландской печью из коридора. В ней-то я однажды и сжег свои дневники, которые вел многие годы.

Все понимали, что это преддверие ада может превратиться в настоящий ад, если начнутся ссоры и выяснение отношений. А потому держались весьма достойно и уважительно. Всячески помогали друг к другу в этой общей беде.

2. Защита кандидатской диссертации

Утром в день защиты отправился пешком из своей обители в Теплом переулке в дом Пашкова, в то время представлявшем собой юношеское отделение Ленинской библиотеки. В этом прекрасном дворце примерно за час составил план-схему своего вступительного слова размером в одну страницу и пешком через Каменный мост, мимо кинотеатра «Ударник» направился защищаться в институт на Зацепу 41.

Перед тем как получить слово для выступления, услышал шепот профессора А.А. Мендельсона: «Если будешь говорить больше десяти минут, буду голосовать против, что бы ты там ни говорил».

Моими оппонентами были известный российский экономист профессор Энох Яковлевич Брегель и мой старый знакомый и конкурент по кафедре В. И. Лисютин. Как это ни странно звучит в настоящее время, когда аспиранты нередко вынуждены сами писать отзывы на свои диссертационные работы, оба моих оппонента проделали эту работу собственноручно.

Защищая кандидатскую диссертацию, я доказывал, что центральным звеном кейнсианской теории является концепция эффективного (т. е. прибыльного) спроса, а отнюдь не концепция занятости, как это утверждала вся экономическая литература того времени. Теория занятости идеологически прикрывала нацеленность кейнсианского государственного регулирования на максимизацию прибылей. «Занятость», понимаемая Кейнсом, как «нормальный уровень» безработицы, в этом контексте выступала всего лишь в качестве одного из факторов, воздействующих на эффективный спрос, т. е. на условия максимизации прибылей.

Характеризуя «сущность» своей теории занятости, Кейнс писал: «…Уровень занятости определяется точкой пересечения функций совокупного спроса и совокупного предложения. Именно в этой точке ожидаемая предпринимателями прибыль будет наибольшей. Величину D в той точки кривой функции совокупного спроса, где она пересекается с функцией совокупного предложения, назовем эффективным спросом. Последующие главы будут посвящены главным образом исследованию различных факторов, от которых зависят обе эти функции; ведь в этом и состоит сущность общей теории занятости, выяснение которой является нашей целью».[5]5
  Джон Мейнард Кейнс. Общая теория занятости, процента и денег. Избранное. М.: Эксмо. 2007. С. 59–60.


[Закрыть]При этом Кейнс пояснял: «Выручку, ожидаемую предпринимателями при занятости N человек, обозначим через D».[6]6
  Там же, С. 59


[Закрыть]

Эта трактовка сущности теории занятости Кейнсом не оставляет сомнений в том, что непременным условием занятости, т. е. производственной деятельности наемного труда, он считал обеспечение эффективного спроса, т. е. максимизацию прибыли капиталистов.

В выступлении первого официального оппонента профессора Брегеля поразило не только глубокое содержание произнесенной им речи, но и ее форма. Он не отступал от своего письменного отзыва фактически ни на одну букву, но говорил при этом так интересно и эмоционально, что никак нельзя было догадаться, что он просто зачитывает свой письменный текст. Это был высший пилотаж. Он четко по пунктам выделил достоинства работы и также по пунктам – ее недостатки.

По итогам защиты в урну был брошен всего один черный шар. Совсем не трудно было догадаться, кому он принадлежал.

3. За себя и за того парня

Продираясь сквозь бесчисленные бытовые неурядицы, я готовился к лекциям по истории экономической мысли с большим энтузиазмом. Казалось бы, уже известный материал, когда его начинаешь заново продумывать и систематизировать, чтобы возможно более понятно и интересно донести до слушателей, вдруг поворачивается неизвестной, таинственной стороной, порождая массу интереснейших проблем и загадок. Все свои находки, после некоторой выдержки временем, старался донести до студентов. При этом никогда не читал лекции по заранее написанному тексту. И текста такового поэтому не имел вообще. Обычно готовил развернутый план-схему лекции, что позволяло отразить логику рассматриваемой проблемы, основную сумму фактов, имен, источников. Методика подготовки к лекциям была очень схожа с тем, что мы с Изей применяли при подготовке к экзаменам в жаркое для нас лето 1945 года.

Такой план во время чтения лекции не связывал мысль. Более того, поскольку у меня не было текста лекций, постольку при изложении той или иной проблемы приходилось искать ответы на поставленные теоретические проблемы вслух в присутствии нескольких сотен внимательно слушающих студентов. Поставив, например, вопрос – почему трудовая теория стоимости возникает лишь в XVII веке, хотя развитие товарных отношений к этому времени насчитывало многие тысячелетия, я начинал искать ответы, напрягая тем самым и самих слушателей. Конечно, в плане-схеме содержалась большая часть из этих ответов. Но, во-первых, далеко не все, а, во-вторых, к имеющимся ответам еще нужно было подвести слушателей. И я пытался рассуждать в ходе чтения лекций. Конечно, это не могло не захватывать студентов.

Иногда вдруг во время чтения лекции у меня мелькала ранее неизвестная мне мысль, которую нужно было двумя-тремя словами записать на полях плана-схемы. И студенты с удивлением взирали на вдруг замолчавшего лектора, который что-то пишет, стоя за кафедрой. Потом из этих записей возникали научные статьи и книги.

По материалам читаемых мной лекций по истории экономических учений позже было опубликовано несколько книг и множество статей в коллективных монографиях и сборниках.

В разработке планов-схем для лекций очень помогал учебник выдающегося ученого, члена-корреспондента АН СССР Д.И. Розенберга[7]7
  Д.И. Розенберг «История политической экономии». Часть I. М.: Государственное социально-экономическое издательство. 1940.


[Закрыть]. В нем талантливо и глубоко, на основе многочисленных первоисточников, некоторые из которых были переведены с иностранных языков специально для данного учебника, прослеживается сложнейший процесс становления и развития политической экономии. Думаю, что это самый лучший учебник по истории политической экономии, который когда-либо был написан.

Трудное занятие – чтение лекций – мне доставляло большое удовлетворение. Я чувствовал себя на своем месте, ответственным за тот уровень знаний, который получают студенты, за их отношение к изучаемому предмету. Нужно было читать лекции так, чтобы не только сообщать студентам некую, значительную сумму знаний, но и пробуждать у слушателей интерес к экономической науке, а также – что особенно важно – стремление к самостоятельным научным поискам и размышлениям.

В целом, замечательному, творчески деятельному коллективу преподавателей кафедры политической экономии МГЭИ удавалось решать столь сложные задачи. Особенно мне запомнилась необычно интересная группа студентов общеэкономического факультета отделения политической экономии набора 1950 года. Это была удивительная группа, в которой все студенты были отличниками. Из них впоследствии вышли многие выдающиеся ученые-экономисты. Но и в годы студенчества это была очень заметная группа в МГЭИ.

Однажды эти студенты выпустили сатирическую стенгазету, в которой привели многочисленные «перлы», взятые из лекции одного из преподавателей курса научного коммунизма, которые ими иллюстрировались множеством талантливо сделанных рисунков.

Преимущества общественной собственности сравнительно с частной собственностью, например, этот лектор демонстрировал крайне неудачным образом: «На острове Утопия, – заявлял он, – сушились общие полотенца». Что-что, а уж полотенца-то пусть будут личными, а не общими!

Закономерную тенденцию технического прогресса лектор иллюстрировал следующей фразой: «Если раньше мы били мух просто так, то теперь применяем липкую бумагу».

Великий гуманист и основоположник утопического социализма Томас Мор в его лекции выступал в несколько неожиданной роли: «Генрих VII любил часто менять своих жен и втянул в это дело Томаса Мора».

Газета, естественно, провисела недолго, но она была сделана столь талантливо и была столь объективна, что обошлось без рассмотрения личных дел. Я как-то встретил этого горе-лектора. Маленький, щупленький, с бессмысленным выражением лица и убого маленькой головкой. В нее просто не вмещались гигантские идеи научной политической экономии.

Бывшими студентами этой группы, спустя более полувека после окончания ими института, была написана небольшая книжечка воспоминаний «Мы – студенты пятидесятых». Мне было очень приятно прочитать, что живое слово лекции некоторые из них с благодарностью пронесли практически через всю свою жизнь.

На вопрос, каких преподавателей МГЭИ Вы помните, Светлана Масунина (Аепская), написавшая милое стихотворение «Спасибо Зацепе», ответила:

«…Я повторю те же фамилии, что назвало большинство моих товарищей. Что и говорить, это были замечательные преподаватели, яркие люди – Соллертинская, Флейшиц и т. д. Но мне хочется вспомнить и других, может быть, менее популярных, чьи фамилии, к сожалению, не всегда помнишь, но помнишь их облик, а главное – их предмет. Например, изумительно интересную историю экономических учений или историю народного хозяйства СССР, прекрасный курс экономической географии зарубежных стран».[8]8
  Мы – студенты пятидесятых. Составители Масунина (Аепская) С.М. и Абрютина М.С. М.: Дело. 2006. С. 47.


[Закрыть]

В 1953 г., когда группа Масуниной слушала курс истории экономических учений, его чтение было поручено мне.

Другая бывшая студентка этой же группы Маргарита Прокофьева (Чугреева) на тот же вопрос ответила так: «С первых дней мне было очень интересно учиться. С особым вниманием слушала лекции преподавателей Е.И. Солляртинской, П.К. Фигурнова, Н.П. Сибельдина, Н.А. Кузнецова, М.Ф. Леснова, В.С. Афанасьева, Б.С. Ястремского, И.А. Анчишкина, Е.А. Флейшиц и др».[9]9
  Там же. С. 61.


[Закрыть]

Будучи лишь начинающим лектором, оказаться в одной компании с такими выдающимися учеными и преподавателями как Фигурнов, Солляртинская, Анчишкин и другие им подобные – это самая высокая оценка, которую только можно себе представить. К тому же студенческое мнение – это не чиновничье решение, выполненное в соответствии с должностной инструкцией. Это оценка, выдержавшая испытание временем и сделанная от души.

Наряду с лекциями пришлось вести и семинарские занятия во многих группах, которые также некому было проводить. Еще не оперившемуся лектору приходилось туго. Начитанного курса нет, к каждой лекции нужно впервые тщательно готовиться, да и на семинарских занятиях студентам палец в рост не клади. А тут еще и кандидатскую диссертацию, кровь из носа, необходимо было заканчивать. Заведующий кафедрой Николай Александрович Кузнецов предупредил, что без ее защиты кафедра не сможет меня оставить в числе своих работников на приближающейся аттестации.

Подчас ловил себя на том, что засыпаю, стоя в толпе в метро или трамвае. А уж когда появлялся дома у жены в Шикаловском переулке, тут же мертвецки засыпал, спрятав голову между подушками.

Дорабатывать диссертацию приходилось по большей части ночью. Стараясь не шуметь, вставал, включал настольную лампу, покрытую плотной тканью, чтобы светом не будить жену с дочкой и няней, родителей жены, ее двух сестер, а также мужа и сына старшей сестры, и писал.

Подчас к моей работе подключалась проснувшаяся маленькая дочурка Аня. Тихо, как мышка, сидя у меня на коленях, она внимательно следила за тем, как бежит ручка по листу белой бумаги, оставляя за собой замысловатый черный след. Это ее участие бесконечно трогало меня и помогало работать.

Об этом времени Аня впоследствии писала:

 
Ты научил меня искать и не сдаваться,
Ценить людей за труд и доброту,
К бескрайним далям на колесах мчаться
С надеждой повстречать свою мечту.
 
 
Тебе я благодарна за просторы
Приокские! И широту души!
За то, что есть я,
                         За Барвиху и Раздоры,
За первый опыт творчества в тиши,
Когда я, ничего не понимая,
Следила, как рождаются слова,
И чуду недоступному внимала,
Пока не засыпала голова.
 
 
Хочу, чтоб бодрости хватало и здоровья,
И сил и мужества,
                          Чтоб жить в стране родной,
Чтобы душа твоя была полна любовью,
Надеждой, радостью, мамулей и весной!
 

4. Депутат районного совета

Нагрузка достигла своего апогея, когда с осени 1957 года я стал работать научным руководителем аспирантов Академии, продолжая выполнять весь прежний огромный объем работы со студентами МГЭИ.

А тут еще черт кого-то дернул выдвинуть меня в депутаты районного совета. И так минуты нет свободной. Нужно очень серьезно готовиться к лекциям и семинарам, особенно для аспирантов Академии, как-то переживать тяжести трущобной жизни в Шикаловском, а тут, на тебе, сиди на заседаниях депутатов и участвуй в работе депутатов райсовета, в которую пришлось включиться сразу же после избрания.

У входа в Академию меня остановил басовитый женский возглас:

– Минутку-минутку! Я ваша избирательница! Дворником работаю…!

– Да-да! Пожалуйста! – ответил я, хотя такая остановка в тот момент для меня была совсем некстати. Вот-вот должна была начаться моя довольно сложная лекция для аспирантов.

– А жить негде! – продолжала дворничиха. – У меня семья семь человек, двое новорожденных. Живем в тесном помещении, в подвале, вода заливает при каждом дожде. Приходите к нам, сами все увидите!

– Вам в райисполком нужно обратиться, в жилотдел, и стать на очередь.

– Была я там, была. На очереди уж не один год. Теперь в первом десятке.

– И что же вас не устраивает?

– Тянут уж очень долго. И ничего не говорят, когда дадут, как очередь движется и вообще. Вот сейчас слыхала, что очередь опять будут пересматривать. Мы все очень переживаем….

Крепко схватив меня за руку и наклонившись ко мне, она закончила сквозь слезы:

– Кричат на меня, обзывают по-всякому. Тяжело мне. Я за всю семью в ответе.

Аспиранты должно быть уже все собрались – мелькнуло у меня – вот-вот звонок прозвенит.

– Я вас отлично понимаю. У меня тоже плохо с жильем, – сделал я попытку высвободить руку.

Но не тут-то было. Хватка у дамы была железная.

– Дом у меня аварийный, – продолжал я, выдергивая руку. В глубине здания глухо прозвенел звонок. – Дождь только не заливает. А остальное все как у вас. Я приму все меры. Обязательно вам позвоню!

– Всюду одни пустые обещания! Вы позвонить-то позвоните! А толку-то что? Опять ничего! Нам-то как быть прикажете? В петлю всей семьей?

– А как с вами связаться?

– Я работаю на разных территориях. Но по этому телефону меня всегда позовут, – она назвала номер своего телефона. – Спросите Авдотью Мамаеву. Помогите, Богом вас прошу!

– Наберитесь терпения. Вы же в первой десятке. Как только в районе будут сдавать под заселение жилье, вы сразу же получите, – утешил я дворничиху, как мог.

У лекционного зала меня, приветливо улыбаясь, встречала заведующая кабинетом Елена Александровна Снежко с дружеским упреком:

– У нас опаздывают только аспиранты! Преподаватели всегда приходят вовремя!

Слова дворничихи не выходили из головы. Что делать? Как ей помочь? Обратиться в райком партии? Но секретарь райкома завален работой, куда более важной, чем жилье для дворничихи. Для него одна квартира и судьба одного человека или одной семьи – мелочь. Он ворочает десятками и сотнями квартир и судьбами сотен людей. Но без него, хотя бы без ссылки на него, конечно, не обойтись.

Позвоню-ка я лучше председателю райисполкома. Его работники довели дворничиху до истерики и пусть расхлебывают эту кашу. Вот он-то будет заинтересован в том, чтобы побыстрее дать ей квартиру и не доводить дело до скандала.

Мне казалось, что не следует катить бочку лично на председателя, хотя он и был виновен в этом безобразии. А поговорить с ним о политической подоплеке дела. Представившись (Академия при ЦК КПСС, депутат райсовета) и рассказав, как в райисполкоме мою избирательницу Мамаеву довели до истерики, я поделился с Николаем Николаевичем своими соображениями:

– Из-за чего мы ссоримся с избирателем по квартирным делам? Отказываем ему в получении квартиры?

Нет, не отказываем!

Отодвигаем его очередность?

Нет, не отодвигаем!

Выжимаем из него взятку?

Тоже нет, не выжимаем!

Так в чем же дело?

Ссоримся из-за того, что не желаем с ним по-человечески говорить, терпеливо и уважительно разъяснять все, что ему непонятно. То есть ссоримся из-за собственного бескультурья, прежде всего политического бескультурья. Не понимаем простой вещи, что, исполняя свой долг перед избирателем, мы выполняем важную политическую функцию. В итоге такого отношения к избирателям получатся странная и страшная вещь: советская власть, впервые в мировой истории в массовом масштабе бесплатно предоставляет трудящимся жилье, но по вине советских чиновников, осуществляющих выдачу жилья подчас в такой возмутительной форме, что у населения возникает ненависть к этой власти.

Эта политическая оценка предназначалась для того, чтобы обеспокоить председателя райисполкома. Создать у него возможно более сильный стимул к действию, чтобы дело не окончилось одними разговорами. Нужно было, попросту говоря, пугануть его, но деликатным образом. Поэтому, изображая дурочку, я ему доверительно сообщил:

– Я собираюсь пойти на прием к секретарю райкома и посоветоваться с ним, как нам, пропагандистам, вести в этих условиях агитационную работу, когда нерадивые чиновники, хотят они этого или не хотят, но фактически ведут контрпропаганду.

Перед председателем замаячила перспектива неприятных объяснений с секретарем райкома, которая могла кончиться для него весьма плачевно и которой он всячески постарается избежать.

Вот теперь, думал я, он сделает все, что в его силах, чтобы дать дворничихе жилье.

И действительно, через три-четыре дня мне позвонили из исполкома и сказали, что я могу сообщить Мамаевой, чтобы она пришла за квартирным ордером.

Ответ Мамаевой на мое сообщение поразил и порадовал меня:

– Спасибо вам! Я уже получила ордер. Даже два ордера. На две двухкомнатные квартиры в одном доме, даже в одном подъезде, но на разных этажах. Это очень удобно. Нас всех все это очень устраивает. Вроде бы все вместе, но, тем не менее, отдельно! Еще раз, спасибо вам большое!

Пора было устраивать и свои собственные жилищные дела. Как только в нашей семье произошло прибавление, родилась дочь, стало очевидным, что мы не в состоянии и не имеем права скитаться по чужим углам, если не хотим потерять малыша. Маленькому человечку нужны нормальные условия для жизни и развития.

Пришлось пойти в райисполком с просьбой о предоставлении хотя бы однокомнатной квартиры для новой семьи. Чиновнику, принимавшему меня, я сразу же выложил на стол два своих козыря: справку с работы о том, что читаю полный курс лекций студентам, к которым мне необходимо готовиться, а потому и иметь домашнюю библиотеку, и фотографию новорожденной дочери. Оказалось, что все это не имеет никакого отношения к делу, хотя малышка действительно прехорошенькая.

Чиновник вежливо поинтересовался:

– Вы хотите получить отдельную квартиру? Так ведь? А на каком основании? Вы что, сумасшедший, и вы опасны для окружающих? Или у вас открытая форма туберкулеза? Можете кого-то заразить этой опасной болезнью?

Только в этих случаях, чтобы изолировать человека от общества, мы предоставляем отдельные квартиры.

– К счастью, я не сумасшедший и без туберкулеза. Мне отдельное жилье нужно не только для семьи, но и для работы, – растерянно бормотал я, начиная понимать, что здесь действуют только жесткие инструкции и ничего больше.

Тем не менее, через пять лет после подачи заявления в 1958 г. у нас, наконец-то, появилось собственное жилье. Райисполком предоставил нам комнату в коммунальной квартире. В новом доме на третьем этаже на Комсомольском проспекте. Комната большая, светлая, теплая. Потолки высокие. Отопление – стенная панель. Большая оконная рама, сделанная из двух маленьких. Предел мечтаний!

Теперь не нужно было скитаться по чужим углам. Теперь можно было прийти к себе домой. И даже пригласить друзей. Вознесенский, только что вернувшийся из лагеря, не отходил от этой согревающей панели.

Правда, дом был экспериментальный. Видимо, поэтому стены подчас издавали громкий треск, наподобие выстрелов. Возможно, это от перенапряжения рвались какие-то металлические связки. Тем не менее, дома этого типа дожили до XXI века и ни один из них не развалился. Эксперимент явно удался.

На радостях купили огромную радиолу «Эстония» с всеволновым радиоприемником и проигрывателем пластинок. На первое время мебель соорудили из новеньких ящиков, которые в избытке выбрасывал продовольственный магазин, расположенный на первом этаже нашего дома. Юля застелила их белоснежными скатерками и салфеточками, и ящики куда-то исчезли, превратившись в удобную и изящную мебель.

С соседями и повезло, и не очень. Одинокая старушка, занимавшая самую маленькую комнату, быстро превратилась в близкого друга семьи.

– Полина Васильевна! Полина Васильевна! Идите скорее сюда! Посмотрите! Посмотрите! Я стала женщиной! – звала ее наша маленькая дочурка, чтобы поделиться со старушкой своей радостью: Аня приняла ванну и впервые одела ночную сорочку на бретельках. Тогда ей казалось, что этого достаточно, чтобы превратиться из девочки в женщину.

Рано утром милая старушка, в юности боец армии Буденного, уходила погулять и покормить птичек и собачек. Ее не было видно и не слышно.

Куда более шумными оказались другие соседи – муж и жена. Странная пара. Он – чиновник райисполкома, она – кассир в нашем продовольственном магазине. Он – страстный любитель классической музыки. Когда жены не бывало дома, он наслаждался волшебным звуками произведений Чайковского, Шопена, Листа, Бетховена и других великих мастеров. Все менялось, когда появлялась кассирша. Вместо чудесной приглушенной музыки из их комнаты на всю квартиру начинали греметь визгливые вопли раздраженной торговки. Она явно ревновала мужа ко всем и вся. Маленького роста, шарообразного сложения, она стремглав, не разбирая дороги, с воплями металась по квартире. Все ей было не так. На ночь, чтобы несколько умерить этот грохот, я приоткрывал под определенными углами двери в ванную, в туалет и на кухню. Летать по квартире в темноте и не набить себе шишку теперь становилось затруднительно.

Комната решала множество житейских проблем, но далеко не все. Заниматься наукой в общей комнате было сложно.

В 1964 г., через девять лет после моего поступления на работу и через шесть лет после зачисления на полную ставку в штат преподавателей, Академия предоставила нам отдельную двухкомнатную квартиру на окраине Москвы – в Сетуни, в новом микрорайоне, в котором еще не было ни магазинов, ни поликлиники. Но зато совсем рядом была школа, куда Аня была определена на учебу. Нашим перемещением в Сетунь сразу раздвигались горизонты для велосипедных прогулок. Запросто можно было отправиться на природу: в Барвиху, в Ромашково, в Раздоры. А с другой стороны, сразу же резко ухудшались условия для Юли: если раньше до работы она добиралась пешком за полчаса, то теперь на автобусе, метро и троллейбусе ей приходилось тратить на дорогу более часа в одну сторону. Да и мне добираться до работы стало значительно сложнее.

Соседей по квартире не было, но стены ее оказались столь тонкими, что мы жили как бы одной жизнью целым этажом. Так, нам хорошо были знакомы творческие мучения слесаря-сантехника, по совместительству художника-любителя, жившего в соседней квартире через стенку. Он никак не мог решить проблему живой натуры. Жена наотрез отказывалась раздеваться и позировать в голом виде.

– Если ты настоящий художник, рисуй по памяти! – говорила она ему.

– А что я помню? Ты гасишь свет и только потом раздеваешься!

Не менее решительно она возражала и против того, чтобы муж к ним домой приводил голых женщин на художественные этюды. Попав в эту творческую мышеловку, бедный художник запил. Но не просто, а музыкально, под аккомпанемент песни о черном коте: «Жил да был черный кот за углом». Наливая рюмку, он пускал в ход и пластинку. Как только заканчивалась песнь, иголка переставлялась в начало пластинки и «черный кот жил да был» снова. Так могло продолжаться часами, до глубокой ночи, да и ночью.