Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

7. Финансовая бомба Ерофеева

Моя телеграмма Ерофееву в Иркутск о благополучном прибытии в Нижне-Ангарск и о полном неблагополучии с деньгами осталась без ответа. Принимая ее, молоденькая телеграфистка смотрела на меня с явным сочувствием. Видимо, слова «Срочно высылайте деньги. Не могу вернуться Иркутск» произвели на нее сильное впечатление.

Все мои остальные телеграммы постигла та же участь. Ответом было полное молчание. Соответственно, не было и денег на обратную дорогу. Возникал очень простой вопрос, а нужен ли такой руководитель экспедиции, который не исполняет своих прямых обязанностей!?

Между тем, от Нижне-Ангарска до Иркутска расстояние совсем не маленькое – примерно как от Москвы до Ленинграда. И при том либо по горам и бездорожью, либо пароходом по озеру. Но пароход из Нижне-Ангарска отправляется всего лишь раз в неделю. И если ты не уехал сегодня, то, в лучшем случае, уедешь только через семь дней.

Что делать? Глава района не проявил никакого интереса к моим денежным проблемам. Пошамкав старческим ртом, он произнес:

– Единственно, что могу для вас сделать, это написать записку в гостиницу, чтобы вас выпустили под честное слово заплатить за проживание по прибытии в Иркутск.

Назавтра отходила уже стоявшая на рейде «Ангара». Можно понять мое настроение, когда после посещения телеграфа я с кислой физиономией появился в гостинице.

– Чем это ты так расстроен? – спросил меня подполковник Петрохалкин.

– Да вот денег не прислали на обратную дорогу, – ответствовал я. – Понять не могу, что случилось с моим начальством. Ни на одну мою телеграмму нет ответа. А с деньгами у меня вообще дело швах: нет ни на еду, ни на оплату гостиницы. Но в Иркутске у меня деньги будут сразу же по приезде.

8. План подполковника Петрохалкина

– Не горюй, – загудел басом Петрохалкин, – дело поправимое. Я вот завтра направляюсь на нашем катере как раз до порта Байкал. И тебя могу захватить, если пожелаешь. С ветерком пролетим по всему Байкалу и не нужна тебе эта старая калоша – «Ангара». Кстати, и берег посмотришь с близкого расстояния. А деньги можешь занять у меня до Иркутска. Сколько тебя устроит?

Оказалось, что меня вполне устроят 50 рублей.

Однако спустя несколько часов подполковник сообщил мне пренеприятную новость: получено штормовое предупреждение, и выход в море маломерным судам запрещен. Стало быть, веселое путешествие по Байкалу отменяется.

Грешным делом, я сгоряча не поверил подполковнику. Мне казалось, что он лукавит и отказывается от своих намерений помочь мне. Хотелось высказать ему по этому поводу пару ласковых слов. Но я промолчал: человек собирался сделать добро, но передумал. Что ж, бывает и такое! Разве можно его за это упрекать?

Кстати говоря, и хорошо сделал, что промолчал. Петрохалкин говорил чистую правду. Через пару дней штормовое предупреждение полностью подтвердилось. «Ангара» попала в жесточайшую бурю. Байкал бесновался так, словно с ума сошел. Если бы мы отправились на катере, то неминуемо погибли бы.

– Придется наш план поменять. На катере я доставлю тебя только до «Ангары», а там ты устраивайся, как сможешь, – развивал свою мысль Петрохалкин.

Вообще же пассажиры на «Ангару» доставлялись с пристани баржей, посадка на которую проводилась после билетного и паспортного контроля, проводимого двумя вооруженными винтовками солдатами. Поездка на катере позволяла мне избежать излишнего внимания к моей персоне. Отплывали мы на катере не от пристани, а прямо от крутого берега недалеко от нашей гостиницы, по которому мы долго и очень осторожно спускались, опасаясь скатиться в озеро. Вместе с Петрохалкиным на катер сели его провожающие: несколько незнакомых мне мужчин в гражданской одежде, но с военной выправкой. Они пришли к подполковнику загодя. По тому, как они понимали друг друга с полуслова, можно было заключить, что это его давние знакомые, а быть может и друзья. И хотя слов было сказано немного, мне стало ясно, что здесь собралась вся силовая верхушка района: главный милиционер, глава районного НКВД и районный военком.

На озере начиналось легкое волнение. И когда катер подошел к «Ангаре», нам не сразу удалось захватить сброшенную сверху веревочную лестницу.

Забираться на высокий борт корабля по этой лестнице оказалось сущим адом. Перекладины у нее были также веревочные. Нога, ступившая на такую «перекладину», тут же проваливалась и обволакивалась веревкой. Выдернуть ее из этой петли стоило больших усилий. Тем более, что другая нога также застревала в веревочной петле. Подниматься было очень трудно. К тому же свободной у меня была только одна рука. Другая же была занята портфелем с документами. Только позже пришло понимание преимуществ такой лестницы. Если бы ступеньки у нее были деревянными, я, имея свободной только одну руку, наверняка сорвался бы. А тут меня как бы поддерживали за ноги лестничные веревки.

Дело осложнялось и начавшимся волнением. Раскачивались, и притом вразнобой, и корабль, и катер, и веревочная лестница вместе со мной. Поэтому все время приходилось изворачиваться, чтобы во время этой качки удар о борт корабля не пришелся по голове, а ограничивался коленями, локтями или плечами. При такой суете важно было не потерять очки, без которых вернуться в Москву для меня было бы проблематично.

Наконец, весь избитый и измученный, я кое-как перевалился через борт и шатающейся походкой направился в поисках укромного места, где бы безбилетнику можно было укрыться на палубе от контролеров и непогоды.

Однако этим скромным планам не суждено было сбыться. Как только я появился на палубе, мне навстречу бросилась какая-то женщина, видимо, из команды корабля. На ней не было форменной одежды, и внешне она напоминала уборщицу. Мне уже слышался ее грозный окрик: «Ваш билет»! И она действительно крикнула:

– Ваш…!

Услышав его, я, было, метнулся в сторону. Но укрыться от нее решительно было некуда. Палуба была совершенно пуста: ни людей, ни каких-либо палубных построек. Женщина мгновенно оказалась рядом.

– Ваш… ключ! – произнесла она, слегка запыхавшись. – От четвертой каюты! – пояснила она. Сунув мне в руку здоровенный ключ, она растворилась в неизвестности.

На мгновение показалось, что все это произошло во сне. Меня – безбилетника – не только не высадили с корабля и не выбросили в море, а приглашают в каюту первого класса. Но нет, это был не сон. В моих руках действительно лежал здоровенный ключ, отполированный бесчисленными руками пассажиров.

Тем не менее, идти в каюту не хотелось. Там сразу же обнаружилось бы мое безбилетное состояние. Лучше бы где-нибудь спрятаться на палубе. А что в таком случае делать с ключом? Отдать его обратно? Но кому? И как объяснить такой шаг? И где искать эту женщину?

Ну, будь что будет!

Вскоре после моего прибытия в четвертой каюте появился и подполковник Петрохалкин. Это было чисто случайное совпадение. Я и понятия не имел, в какой он будет каюте. Да и сам я эту каюту не выбирал. Такие совпадения бывают только в плохих пьесах, когда авторы не знают, что им делать со своими героями и потому постоянно ставят их в явно искусственные положения. Но в нашем случае было именно так: мы с подполковником встретились в четвертой каюте совершенно случайно.

Петрохалкин был чем-то очень озабочен.

– Послушай, – сказал он мне, – я тут собираюсь выпить с друзьями на дорожку. Мало ли что может случиться по пьянке? Возьми мой билет на всякий случай. Береженого Бог бережет! А как вернусь в каюту, ты мне его отдашь. Хорошо?

Этот сюжет тоже из плохой пьесы: безбилетник, случайно оказавшийся в каюте первого класса, случайно получает (пусть на время) билет именно в каюту этого класса. Ведь так в жизни не бывает!

Оказывается, и не такое бывает.

Сабантуй Петрохалкина, видимо, затянулся. «Ангара» уже снялась с якоря и вышла в море. Двигатель корабля мерно постукивал. Наступила глубокая ночь, а Петрохалкина все не было. Подполковник вернулся в каюту, когда я крепко спал. Естественно, билет вернуть ему до утра у меня не было никакой возможности.

9. «Ваши билеты»!

Утром меня разбудил гневный бас подполковника, проклинавшего каких-то негодяев. И такие они, и сякие. Перетряхивая свои карманы, он бубнил:

– Вот сволочи! Все выгребли. Ну, деньги, понятно, хотя и их жалко. Но расписки зачем взяли, мерзавцы? Ведь никому, кроме меня, они не нужны. Выбросят куда-нибудь, сволочи, а мне же по этим распискам отчитываться.

Речь подполковника прервали стук в дверь и последовавшее за ним появление человека в морском кителе.

– Старший штурман Николаев, – представился вошедший и совсем некстати добавил: – Ваши билеты!

С каких это пор старшие штурманы проверяют билеты у пассажиров? – поморщился я.

– Сейчас, сейчас будут тебе билеты, – пообещал Петрохалкин штурману, – а пока вот, садись и послушай, что я тебе расскажу. Нет-нет, ты садись и послушай, может быть и тебе интересно будет.

Мы тут выпили с друзьями на прощание. Они сошли, а я заснул на палубе. И меня ночью на корабле обокрали. Это твои ребята. Больше некому. Ты пошуруй там. Все украли: деньги, расписки. Черт с ними, с деньгами. Но пусть хотя бы расписки вернут.

Штурман присел рядом с подполковником. Посочувствовал приключившейся с ним беде. По их разговору было видно, что они давно знают друг друга. Поговорили о том, о сем. Только я подумал, догадается ли подполковник сказать, что его билет украден вместе с деньгами и расписками, как он произнес, завершая беседу:

– И билет мой украли.

– А ваш билет? – повернулся ко мне штурман. Мне не оставалось ничего другого, как подать штурману билет подполковника, который я все еще держал в руках, собираясь вернуть его законному владельцу. Так, по воле случая, у безбилетника на момент проверки в руках оказался билет в каюту первого класса. Вот и такое бывает!

Теперь оказалось, что пятьдесят рублей, полученные мной у подполковника – это все наши с ним ресурсы на всю дорогу до Иркутска. От коньяка, икры, копченой колбасы и тому подобных деликатесов ему тут же пришлось перейти на черный хлеб с пустым чаем и овсяным толокном, которое привезено было мной из Москвы именно на случай такого рода. Внезапно свалившуюся на него бедность подполковник выносил с большим достоинством и безропотно. По утрам и в полдень он отправлялся на камбуз за кипятком для толокна. Разведенную толоконную болтушку мы сдабривали куском черного хлеба. Совсем невкусно, а подчас и вовсе противно.

Ранним утром «Ангара», окутанная промозглым туманом, подошла к Бургузину. Здесь должен был подсесть на обратный путь Будимир. Может быть, ему повезло больше, чем мне, и он получил деньги на обратную дорогу? С большим трудом, весь продрогнув на холодном ветру, я отыскал своего друга среди множества пассажиров, вповалку лежащих на сырой палубе. Почти в один голос мы спросили друг у друга: «Тебе деньги прислали»? Оказалось, что и он сидит на бобах. Вопроса о том, как он смог проникнуть на корабль, не возникало, поскольку у Будимира был большой опыт безбилетных поездок на подмосковных электричках.

Удивительно, но его появление в нашей каюте первого класса ни у кого, в том числе и у штурмана Николаева, не вызвало никаких вопросов, а между тем теперь в этой каюте (самой дорогой!) к одному безбилетнику (в моем лице) добавился еще один (в лице Будимира).

10. Буря на Байкале

Приняв пассажиров в Бургузине и взяв на буксир баржу, «Ангара» направилась к острову Ольхон. Плотный встречный ветер вскоре превратился в жуткую бурю. Корабль неистово мотало из стороны в сторону. Пол внезапно ожил, то стремительно проваливаясь в бездну, то вздымаясь к небесам. Четвертая каюта, которой полагалась колебаться только вместе с кораблем, ходила ходуном. Ее пассажиров одними из первых вывернуло наизнанку. Исключение составил только Будимир, который стойко выдержал самые сильные встряски бури и потянулся к иллюминатору только на следующее утро, когда Байкал полностью утих. Видимо, крепко доставалось и обитателям соседней – матросской – каюты, откуда, словно из пыточной камеры, доносились леденящие душу дикие крики, вопли и стоны. Тяжелую картину являли собой и пассажиры нижней палубы. Мокрые и измученные бурей, они лежали вповалку на металлическом полу, скользком от блевотины.

С бурей на море я сталкивался впервые, и захотелось увидеть ее воочию. На палубе стало очевидным, что «Ангара» на самом-то деле всего лишь маленький кораблик, который беспомощно барахтается среди огромных волн и при том на самом глубоком месте Байкала. Временами «Ангара» проваливалась так глубоко, что лохматые волны, застилая небо, взлетали выше мачт корабля. Постоит-постоит мгновение разъяренная водяная стена рядом с бортом и рухнет вниз. На палубе, на которую вал за валом катились волны, удержаться можно было только крепко ухватившись за поручни. Но стоять на одном месте, когда всё так неистово захвачено безумным танцем корабля и моря, было просто невозможно. Попробовал перебегать с места на место по кренящейся и мокрой палубе. Промок и быстро понял, что волне ничего не стоит тут же смыть за борт бегущего, если он хотя бы раз поскользнется.

И только к утру отчаянные усилия «Ангары», двигавшейся всю ночь против ураганного ветра, увенчались успехом. Ей наконец-то удалось войти в зону, защищаемую горным хребтом. Показался остров Ольхон.

Здесь «Ангара» загрузилась бочками с омулем. Было тихое солнечное утро. По деревянным настилам бойко и сноровисто катили бочки сильные загорелые люди, кое-как прикрытые лохмотьями. Они громко о чем-то своем переговаривались. Казалось, что эта работа им в радость. Однако, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить тут и там расставленных автоматчиков, зорко присматривающих за работающими.

Покончив с погрузкой омуля, «Ангара» повернула свой нос в сторону порта Байкал, откуда по железной дороге мы должны были добраться до Иркутска. Теперь наша с Будимиром главная задача сводилась к тому, чтобы по прибытии в порт суметь пройти билетный контроль без билетов. Осторожные расспросы показали, что билеты проверяются только при выходе с территории порта.

– Купим один билет на двоих, – предложил Будимир. – Ты выйдешь по этому билету, а я как-нибудь просочусь через контроль и без него.

На следующее утро в порту Байкал Будимир вместе с толпой прибывших на корабле пассажиров подошел к пропускному пункту и стал рядом с одним из проверяющих у внутренней стороны забора, огораживающего пристань. Издалека мне было видно, как, переминаясь с ноги на ногу, он спокойно стоит рядом с контролером, не делая никаких попыток проскочить мимо него. Проверяющий привык к тому, что рядом с ним кто-то стоит. В один из моментов Будимир, как бы уступая дорогу пассажиру с багажом, сделал только один шаг, но это был шаг через контроль. После этого шага он никуда не побежал, хотя контроль он уже фактически прошел, а продолжал так же спокойно стоять рядом с контролером, но уже с внешней стороны забора. Постояв несколько минут, он спокойно пошел прочь к железнодорожной станции.

Протягивая контролеру с некоторым волнением билет, купленный на последней остановке «Ангары», я с удивлением обнаружил, что билеты не только проверяют, но и отбирают.

– Подождите, подождите… Мне билет нужен для финансового отчета, – попробовал я сопротивляться своеволию контролера, придерживая билет, за который были уплачены наши последние живые деньги.

– Нет, нет билет вы должны сдать! – повысил голос контролер, выхватывая из моих рук злосчастный картонный квадратик.

– Обратно его сможете получить на таможне через час после высадки пассажиров, – уже спокойнее пояснил он, махнув рукой в сторону неказистого строения, одиноко стоящего на пустынном берегу.

Мы так измотались и изнервничались от навязанных нам финансовых тягот, что на таможне имели нахальство потребовать для «финансового отчета» (в виде частичной компенсации за наши страдания) билеты за проезд во втором классе до порта Байкал, что позволило нам – невольным безбилетникам – по прибытии в Москву получить сполна оплату за плаванье на «Ангаре». В итоге получалось, что не мы платили, а нам заплатили за проезд по Байкалу.

На железнодорожной станции нам пришлось решать важную проблему, как потратить оставшиеся несколько рублей: купить один билет на двоих до Иркутска или приобрести что-нибудь съестное на двоих. Мы оба склонились ко второму варианту. Поэтому до Иркутска пришлось потратить немало усилий на то, чтобы уклониться от встречи с контролерами и проводниками.

Меня буквально трясло от пережитого нервного напряжения, когда в августовскую субботу мы прибыли в Иркутск. Ерофеев, через Будимира, тут же потребовал предоставить привезенные документы и отчет о поездке.

– Ни в коем случае! Встретимся только в понедельник, – ответил я, – мне нужно прийти в себя. Иначе я и пощечину могу влепить своему доблестному начальнику.

– А кто мне оплатил бы телеграмму, которую я послал бы тебе? И что она тебе дала бы? Денег-то у тебя все равно не было бы! – бубнил наш горе-руководитель при встрече. – У меня денег на баб не было, не то, что тебе на билет, – нашел он, наконец, убедительный аргумент в свое оправдание. – Ведь ты же, худо-бедно, но вернулся! А я зря просвистал весь август в Иркутске! С бабами такой номер без денег не проходит, это тебе не старая калоша «Ангара»!

По возвращении в Москву на отчетном совещании у руководства нашего отдела Гидроэнергопроекта я решил не спускать с рук свинское поведение Ерофеева во время командировки и рассказал о том, как он «руководил» нашей работой.

Глава 14
Аспирант кафедры политической экономии

1. Приглашение на работу

Еще не отгремели выпускные экзамены, а уже к выпускникам нашего института стали проявлять большой интерес ряд важных государственных учреждений, в том числе и Госплан, и некоторые другие.

О том, что в этот день прибудет важная комиссия, набирающая на работу выпускников института, было известно заранее. Много о ней шушукались по углам. Много было домыслов о характере «набирающей кадры» организации, о перспективах, которые она открывает… Но никакого официального – письменного или устного – оповещения не было. Пожалуй, и я лучше помолчу о своих догадках о характере этой комиссии.

В кабинет директора, где расположилась комиссия, студентов приглашали по одному. Дошла очередь и до меня.

– Ну, как? Вы хотите поступить к нам на работу? – живо поинтересовался человек, усевшийся за директорский стол, по видимому председатель комиссии.

– А что у вас за организация? Куда я, собственно, поступаю на работу, если я поступаю к вам? – проявил и я живой интерес к теме.

– Вот, как вы дадите свое согласие, а затем и поступите к нам на работу, так мы вам сразу же и скажем, что у нас за организация, – с готовностью ответил председатель.

От такого ответа у меня что-то поехало в голове в разные стороны. С трудом восстановив равновесие, я решил воззвать к логике председателя:

– Но как же я могу дать вам согласие поступить на работу, если мне неизвестно, какую организацию вы представляете?

– А что, вы не догадываетесь, кто мы такие? – не без язвительности ответил он вопросом вопрос. – Вы, что, ничего не слышали, что о нас говорят у вас в институте? Мы тут работаем не одну неделю!

– Да мало ли, о чем я догадываюсь? Мало ли, что о вас говорят вокруг? Все эти разговоры слишком ненадежные основания для решения вопроса о будущей работе. Вдруг вы, к примеру, речное пароходство. Что я у вас в таком случае буду делать?

Меня начинала бесить эта дурацкая зашифрован-ность. Если это та организация, о которой шепотком говорили в институте, то она должна строиться на здравом смысле и доверии. А в позиции председателя комиссии не проглядывалось ни того, ни другого.

Инициаторы встречи, видимо, сознательно допустили утечку: в институте только и говорили об этой организации, называя все своими именами, а ее представители зачем-то играют втемную с теми, кого они решили пригласить к себе на работу. Вроде бы доверяют, если готовы взять к себе на работу, и вроде бы не доверяют, если не говорят, что это за работа. Черт знает, что такое!

– Уж мы точно не речное пароходство. Хотя и его используем в нашей работе, – весело ответствовал председатель. Но было видно, что и ему все это начинало порядком надоедать.

– А научной работой у вас можно будет заниматься?

– поинтересовался я, мечтавший об аспирантуре.

– Конечно, можно! В свободное от работы время занимайтесь наукой, сколько хотите.

– Ну, так как же? Вы соглашаетесь у нас работать? – вернулся мой визави к главной теме.

Лицо председателя выражало крайнее недоумение:

«Какая же ты тупица! – как бы говорило оно. – Я тебе втолковываю: не давай согласия на наше предложение. Я же не могу прямо так вот отговаривать тебя в открытую! К тому же я не могу даже назвать ту организацию, которую я представляю! А ты никак этого не поймешь!»

Наконец, с трудом в мою голову как-то медленно и неохотно стала заползать мысль:

«Своей странной позицией председатель меня предостерегает! Если эта та организация, о которой я догадываюсь, то лучше мне в нее не поступать. Рано или поздно они докопаются до моего «греха», который я, конечно, буду во всех бумагах скрывать. Доберутся до полученного мной приговора суда за проезд на грузовом транспорте во время войны с его условным годовым сроком. Прегрешение, по своей сути, небольшое, а, быть может, и вовсе не грех для организации, в которой многое строится на личной инициативе, но, судя по этому разговору, здесь возможно и господство нелепого, чисто формального, бездушного подхода к людям».

Значит, пока не поздно, нужно отказываться. Тем более, благовидный повод для этого любезно представляет сам председатель комиссии.

– Ну, так как же, соглашаетесь? – нетерпеливо повторил председатель свой вопрос.

– Нет, не соглашаюсь, – ответил я, – потому что не слышу вразумительного, серьезного предложения о работе. Мне все-таки осталось неизвестным, куда и на каких условиях я поступаю работать. Играть же в кошки-мышки в таком деле мне представляется несерьезным и недостойным, тем более, что у меня есть моя семья, за которую я в ответе.

– Ну, в таком случае вы свободны! – воскликнул председатель, кивнув головой в сторону двери.

– И в самом деле, свободен! – обрадовался я.