Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

4. Нестор Кукольник и Нина Свиридова

Как-то в разгар экзаменационной сессии на четвертом курсе, когда взбудораженные пережитым студенты беспорядочно бродят по коридорам и аудиториям, нас с Изей буквально затащили в только что освободившуюся от экзаменов комнату.

– Давай, давай! Заходите, заходите! Будет интересно!

Что там могло быть интересным? В беспорядке сдвинутые столы и стулья, на полу скомканные бумажки, послеэкзаменационная духота в аудитории и все увеличивающаяся толпа студентов.

Но вот от этой толпы отделяется невысокая фигурка смущающейся девушки. Она слегка сутулится. Некрасиво висящая на ней одежда не может скрыть заметную грудь. «Нина! Нина! Сюда, сюда!» – слышатся возгласы добровольных организаторов, зовущих ее на середину комнаты.

Еще несколько минут и в наступившей тишине раздается сильный и удивительно низкий для столь хрупкой девушки голос:

 
Уймитесь, волнения страсти!
Засни, безнадежное сердце!
Я плачу, я стражду, —
Душа утомилась в разлуке;
Я стражду, я плачу, —
Не выплакать горе в слезах,
Напрасно надежда
Мне счастье гадает,
Не верю, не верю
Обетам коварным
Разлука уносит любовь.
Как сон, неотступный и грозный,
Мне снится соперник счастливый,
И тайно, и злобно
Кипящая ревность пылает,
И тайно, и злобно
Оружие ищет рука.
Напрасно измену
Мне ревность гадает,
Не верю, не верю
Коварным наветам.
Я счастлив – ты снова моя.
Минует печальное время, —
Мы снова обнимем друг друга,
И страстно, и жарко
С устами сольются уста.[4]4
  Русский романс. М.: Художественная литература. 2001. С. 108–110.


[Закрыть]
 

Раздались бурные аплодисменты. Вся комната ходила ходуном. Вокруг юной певицы вихрем кружились восторженные поклонники ее таланта.

Я был потрясен необычной, словно первобытной, мощью и страстностью этих чувств и слов. Тем более, что как раз в это время «волнения страсти кипели и пылали» и в моей душе во всю их мощь. Кто и когда написал эти удивительные строки?

Нина рассказала, что автор романса «Сомнение» – Нестор Кукольник, создал его в 1838 году! Ровно за ПО лет до его исполнения Ниной Свиридовой.

Для меня знакомство с романсом Кукольника было открытием огромной важности. Оказалось, что в читанной и перечитанной русской литературе все еще имеются неизвестные мне истинные сокровища!

5. Перед стипендией

Как и все успевающие студенты, я получал стипендию – 22 рубля в месяц. По тогдашним ценам это была совсем немаленькая сумма. Она была эквивалентна ПО килограммам хлеба, поскольку килограмм печеного черного хлеба стоил всего 20 копеек. Такая стипендия позволяла студенту добросовестно учиться и при этом не умирать от голода. Но она была слишком мала, чтобы позволить ему удовлетворять какие-либо другие потребности. Однако большего страна, только что пережившая разрушительную войну, просто не могла дать своим студентам. Тем более, что никакой платы ни за обучение студентов, ни за пользование библиотекой или спортзалом и т. п., государство не взимало.

Высшее образование было бесплатным. Тем самым, активной и трудолюбивой молодежи давался реальный шанс получить образование по своему выбору. И грех было бы не воспользоваться таким удивительным шансом!

Особенно остро не хватало денег перед стипендией. Их необходимо было где-то занимать. Часто в таких случаях меня выручал Юра Осипов – мой старый товарищ по школе. Он работал в конструкторском бюро на улице 25 Октября (по-старому на Никольской), недалеко от ГУМа. От Теплого переулка это довольно далеко, и путь этот нужно было преодолевать пешком, т. к. если денег не было, то их не было совсем, не было и пяти копеек на метро.

Обычно я шел через Крымскую площадь (названную так из-за расположенного здесь в стародавние времена посольства Крымского хана) по Остоженке до бассейна «Москва», разместившегося в котловане, оставшимся от взорванного в 30-е годы Храма Христа Спасителя. У бассейна находилось несколько скамеек, на которых можно было отдохнуть, что для меня было совсем нелишним, так как путь был неблизким, а ноги мои с голодухи двигались с грехом пополам.

Вот и сегодня я с трудом добрался до бассейна. Только присел отдохнуть, как с соседней скамьи раздался богатырский храп заснувшего на свежем воздухе бомжа. Этому бродяге, в три погибели скорчившемуся на узкой скамейке, в отличие от меня и переночевать-то было негде. У меня хотя бы жилье есть, да и надежда на будущее имеется. А что ждет его впереди?

Словно услышав слова сочувствия, бродяга резко выпрямил затекшие ноги, которые ударили по привязанной к скамье металлической мусорной урне. Раздавшийся грохот заставил бродягу в страхе снова поджать ноги. Через некоторое время ноги снова затекли, бродяга их снова резко выпрямил, и снова скрежет металла об асфальт заставил его поджать ножки. Заработала стихийно возникшая биомеханическая система с обратной связью.

Пора было идти дальше. Теперь нужно было сделать второй бросок – добраться до улицы 25 Октября. Кружилась голова, еле переставлял ноги, когда оказался у цели своего путешествия.

– У меня денег, к великому сожалению нет, – сказал Юра в ответ на мою просьбу. – Попытаюсь занять у кого-нибудь из своих сотрудников.

С этими словами он скрылся в дебрях конструкторского бюро. Минут через десять он появился с расстроенным видом и объявил, что денег ему занять не удалось. Оказывается, и перед зарплатой бывает то же самое, что и перед стипендией. Нет денег.

Между тем, на 3–5 рублей, которые я надеялся занять у Юры, у меня были большие планы. Прежде всего, нужно было немного подкрепиться, а затем поехать в Болшево к своей бывшей няне Даше, которой я обещал вскопать огород под весенние посадки. А теперь все рухнуло. Нет денег, чтобы доехать до нее. А добираться пешком нет никаких сил. Ведь нужно дойти от Крымской площади до Ярославского вокзала, потом как-то без билета ехать в электричке, опять же пешком проделать немалый путь от железнодорожной станции до Первомайского поселка. Но даже если как-нибудь еле живой доберусь до Даши, то копать огород в таком состоянии явно не смогу, так как с трудом держусь на ногах. И как я буду выглядеть в ее глазах – беспомощный и жалкий?

Пожалуй, это был единственный случай, когда Юра не смог оказать мне финансовую помощь. Пришлось возвращаться в Теплый, не солоно хлебавши, и ждать получения стипендии.

6. Джон Кейнс, Петр Бабаев и Я. Чадаев

Естественно, наибольший интерес для научной работы представляли экономические проблемы социализма, общественного строя, делающего в нашей стране лишь первые шаги в своем становлении и развитии. Но, как оказалось, именно это обстоятельство делало в 1940-50 годы невозможным его подлинно научное исследование. Не только в силу недостатка материалов, но, прежде всего – из-за того накала политических страстей, которым сопровождались становление и развитие социализма. Уже первые попытки положить свои размышления на бумагу мне показывали, что это вернейший способ завершить свой путь строителя социализма где-нибудь на Колыме.

Поэтому уже в студенческие годы предпочтение мною было отдано истории экономических учений. Хотя это был брак по расчету, он, тем не менее, в дальнейшем перерос в истинную, глубокую любовь к этой науке и восхищение ею. Ее очарование заключалось в том, что история экономических учений со всеми ее неисчерпаемыми источниками раскрывала необъятные горизонты экономической мысли всего человечества в их историческом развитии.

Соответственно, темой дипломной работы была избрана проблема в рамках этой науки – «Критика теории занятости Дж. М. Кейнса».

Если исходить из этой темы, местом преддипломной практики должна была бы стать Великобритания, а конкретнее – Кембриджский университет, где разрабатывалась теория Кейнса. Но в те годы куда охотнее отправляли на Восток, чем на Запад.

Вопрос о моей преддипломной практике был решен очень своеобразно. Меня направили не в Англию, на родину Кейнса, а на московскую кондитерскую фабрику имени Бабаева с бумажкой за подписью тогдашнего Заместителя Председателя Госплана РСФСР Чадаева, который одно время вместе со Сталиным подписывал Указы Верховного Совета СССР.

Это был довольно странный документ под названием «Удостоверение». В нем ни слова не было сказано о моей преддипломной практике. Поэтому мое появление на фабрике можно было понимать как угодно. Там было написано: «Госплан РСФСР поручает т. А… получить на кондитерской фабрике им. Бабаева данные о выполнении плана выработки продукции за декабрь м-ц 1949 г. и январь м-ц 1950 г.».

Когда я протянул эту, в общем-то невинную, как мне казалось, бумажку директору фабрики, симпатичному, приветливому человеку, он чуть было не потерял сознание. Лицо его побледнело, руки затряслись, он как-то весь обмяк. Дело, скорее всего, заключалось в той должности, которую Чадаев, долгое время выполнял в качестве секретаря Председателя Верховного Совета СССР каковым одно время был Сталин. Его подпись на «Удостоверении» представлялась чрезмерной и воспринималась как некий зловещий акт, направленный против руководства фабрики.

Под воздействием всех этих обстоятельств для первого ознакомления с выполнением плана выработки продукции меня тут же направили в шоколадный цех. Там на конвейере неторопливо двигались шоколадные конфетки в предназначенные для них красивые коробки. Тут же меня ознакомили с принятым на фабрике правилом: в цеху конфет можно есть, сколько хочешь, а за вынос из цеха хотя бы одной конфетки полагается уголовная статья. Начальник цеха широким жестом указал на конвейер: «Не стесняйтесь – угощайтесь!» Гостеприимная встреча в шоколадном цеху должна была задобрить тайного контролера, если бы я был таковым.

На миг я почувствовал себя Хлестаковым.

Мне все это было крайне неприятно. И поскольку практика на кондитерской фабрике носила сугубо формальный характер, я постарался возможно меньше бывать на ней и попусту не мотать нервы ее директору.

Глава 13
Путешествие на Байкал

1. Происки конкурентов

Важным событием моей студенческой жизни было путешествие на Байкал. Ей предшествовал ряд событий, о которых стоит сказать хотя бы пару слов.

Отправной точкой, пожалуй, можно считать благополучное завершение первого семестра I курса в МГЭИ зимой 1945 г. Тогда по всем предметам, вынесенным на экзаменационную сессию, к моему удивлению, мне выставили «отлично». Я же просто добросовестно занимался, не претендуя на столь высокие оценки. После всех передряг военных лет – скитаний, неприкаянности и одиночества – мною овладел поистине бешенный порыв к учебе. Ни голода, ни полной бытовой неустроенности как-то не замечал. В учебе виделся единственный путь к обретению смысла жизни, своего места в обществе и независимости.

Особо заметными у меня тогда были успехи в экономической географии, по курсу которой была написана работа «Нефтяная промышленность капиталистических стран» (2 школьные тетради в клеточку с многочисленными картами). В итоге уже на первом курсе кафедра экономической географии на своем заседании приняла решение рекомендовать меня в аспирантуру по своей специализации. Тогда я еще довольно смутно представлял себе, что такое аспирантура, но специализироваться по экономической географии совершенно определенно не собирался.

Тем не менее, успехи в этой науке оказались очень кстати, когда, будучи на третьем курсе, я обратился к известному ученому, автору учебника по экономической географии, профессору Баранскому, читавшему у нас этот предмет, с просьбой посодействовать мне в устройстве в какую-либо экспедицию на период летних каникул: мир посмотреть и что-то заработать в дополнение к небольшой студенческой стипендии.

Баранский направил меня в Институт экономики АН СССР в отдел размещения производительных сил к профессору Васютину и обещал дать мне рекомендацию. Васютин – невысокого роста, полный и энергичный мужчина средних лет – принял меня очень радушно:

– Вы в нужном месте в нужное время! – воскликнул он. – Как раз у нас сейчас имеется вакансия для работы в Сибири, в порту Лена. Предполагается существенное увеличение грузооборота на этой реке, и нам необходимо изучить местные архивы за многие годы, в том числе и за дореволюционный период. Изучить грузопотоки по Лене, их максимумы и минимумы, их сезонные колебания и многое другое.

Мне же вовсе не улыбалось все лето провести в пыльном архиве маленького сибирского городка, но и трудно было сказать «нет» этому доброжелательно улыбающемуся человеку. Поэтому, сердечно поблагодарив его за добрые предложения, я все же сказал:

– Мне приходится месяцами сидеть за книгами, и потому очень хотелось летом подвигаться и сменить обстановку. Не планируются ли Вашим отделом какие-либо полевые экспедиции?

– Полевых экспедиций у нас сейчас, к сожалению, нет, – произнес Васютин неожиданным для меня столь же доброжелательным тоном, каким он предлагал мне экспедицию на Лену, – но я могу посоветовать Вам обратиться в Гидроэнергопроект. Они сейчас обдумывают строительство Ангарской плотины, и полевых экспедиций у них более чем достаточно. Вы наверняка найдете у них то, к чему стремитесь. Я им позвоню.

Давно замечено, что люди, занятые действительно серьезным делом, всегда доброжелательны. Раздражаются и брюзжат обычно бездельники и лентяи, создавая тем самым иллюзию своей занятости и значимости.

В Гидроэнергопроекте (ГЭП) выяснилось, что здесь действительно планируется экспедиция на Байкал, перед которой ставится задача оценить возможный ущерб от повышения уровня Байкала в связи со строительством Ангарской плотины. С этой целью для сбора материалов в местных органах власти и осмотра береговой линии на Байкал предполагалось направить двух человек: одного – на самый север Байкала – в Нижне-Ангарск, а другого – в Баргузин.

В самый разгар беседы со мной начальник отдела Гидроэнергопроекта, ведавшего организацией экспедиций, вдруг поднял на меня глаза и воскликнул:

– Послушайте! Вы слишком молодо выглядите! Справитесь ли вы с задачами экспедиции? Они очень сложны, требуют высокой ответственности, да и к тому же весьма многочисленны! Какими знаниями вы владеете?

Как ему ответить? Что вообще человек доподлинно знает? Что знаю я? В некотором смысле знаю то, чему научился в институте и техникуме, а также на различных работах. Перечислить ему дисциплины, изученные в институте и техникуме? Придется…

– Трудно говорить о себе, но факты таковы, – ответил я, – завершаю третий курс столичного экономического вуза, в основном на «отлично». До этого успешно закончил два курса авиационного техникума. Знаю в пределах этих курсов высшую математику, теоретическую механику, сопромат, экономическую географию, бухгалтерский учет, политическую экономию, философию, экономическое планирование, экономику промышленности и сельского хозяйства, статистику…

– Хватит, хватит, – перебил он меня. – И все на отлично?

– Почти все, – продолжал я. – Изучал также технологию ряда важнейших отраслей промышленности, советское право, финансы и кредит, ценообразование и ряд других дисциплин.

Кроме того, кое-чему научился, работая на различных должностях в колхозе, совхозе, тракторной бригаде МТС, на торфоразработках и на машиностроительном заводе.

– Когда вы все это успели? Вижу, что у вас имеются не только определенная теоретическая подготовка, – резюмировал мой собеседник, – но и некоторый практический опыт. Это очень хорошо! Думаю, справитесь!

В Гидроэнергопроекте я договорился, что в самый дальний пункт на Байкале, в Нижне-Ангарск – еду я, а во второй, в Баргузин, – также студент МГЭИ, мой друг – Будимир Балашов. Возможность побывать на легендарном Байкале приводила меня в полный восторг. Как на крыльях, я летал между МГЭИ и ГЭП, собирая необходимые бумаги.

Овладевшая мной эйфория помешала верно оценить опасность, таящуюся в личности работника ГЭП, непосредственного начальника нашей экспедиции Петра Ерофеева, невзрачной потертой личности, видевшей единственную ценность намечаемой поездки в возможности на время ускользнуть от пристального внимания вконец надоевшей жены.

Разумеется, среди студентов своего курса мною не делалось никакого секрета из того, как я проведу лето 1948 года. Поэтому я не придал никакого значения весьма подробному расспросу о моих летних планах, который учинили мои коллеги по студенческой группе Юра Карновский, Миша Коган и их друзья. Только позже я вспоминал, сколь странно конкретными были задаваемые ими вопросы: когда намечается экспедиция, кто ее возглавляет, как она оплачивается и где находится Гидроэнергопроект, с кем я вел переговоры, как туда позвонить и т. п., и с каким небрежно-безразличным видом выслушивались мои ответы. Фактически, как потом оказалось, у меня выпытывали сведения об Гидропроекте и будущей экспедиции, и притом с совсем не добрыми целями.

На мгновение я пожалел о своей откровенности, когда через несколько дней услышал на одной из перемен между двумя лекциями фразу, вдруг весело произнесенную Юрой Карновским:

– Володя, а ты никуда не едешь!

Между тем, я его ни о чем подобном не спрашивал. Просто ему не терпелось преподнести мне сюрприз.

В душе взметнулась волна горечи и негодования, но внешне я не подал вида и спокойно спросил:

– А что случилось?

– Да ничего особенного не случилось. Просто мы побывали в Гидроэнергопроекте. Им двух человек мало. Они хотят обследовать еще и Ангару в нижнем течении. Мы им предложили шесть человек. Это их полностью устроило. И все места распределены. Вы с Балашовым на Байкал не едите.

– Можно, конечно, сделать и так, как вы решили, – возможно более спокойно произнес я. – Но подумайте о том, как к вам после этого будут относиться на курсе. Ведь вам здесь еще учиться несколько лет. Все знают: эту экспедицию откопал я, и я ее участник. И вдруг я не еду, а едет ваша компания. Такую перемену вам нужно будет как-то прилично объяснить. Сможете ли?

Этого разговора оказалось вполне достаточно, чтобы ребята образумились, и все вернулось на круги своя: мы – Будимир Балашов и я едем на Байкал, а куда едет компания Карновского – это их личное дело.

2. Будимир Балашов

Путь от Москвы до Иркутска поездом занял ровно неделю. Мы были настолько бедны, что не могли позволить себе роскоши заплатить за постельное белье.

Но эта неделя не пропала даром. Появилась возможность сосредоточиться, оглянуться назад и подумать о будущем.

Иногда поезд останавливался в бескрайней степи, и мы тут же высыпали из вагона походить по твердой земле, подышать степным свежим воздухом, насладиться тишиной и полюбоваться диковинными цветами: огромными удивительно яркими маками и тюльпанами.

Будимир оказался на редкость деятельным и компанейским парнем, хотя в институте за ним закрепилась слава увальня и сони. Его имя требовало будить мир. Но на лекциях он подчас засыпал. При этом, как только он погружался в сон, его нос начинал тоненько посвистывать, оповещая мир о блаженном состоянии своего владельца. Особенно забавно это выглядело на лекциях по марксизму-ленинизму, которые читала визгливым голосом пожилая блондинка – профессор Якобсон. Занятия проходили в большой, расположенной амфитеатром, аудитории Плехановского Института. Будимир обычно устраивался в центре зала. И когда еле слышно раздавался тоненький посвист его носа, весь зал замирал в ожидании бесплатных развлечений. Все разговоры мгновенно смолкали. Наступала мертвая тишина. И в ней теперь уже явственно слышалась трель, издаваемая носом студента, бессовестно спящего на лекции по марксизму-ленинизму.

Взгляды всей огромной аудитории сосредоточивались на спящем, который несколько мгновений продолжал безмятежно посвистывать носом. Но через минуту или две совершенно непривычная для студенческой аудитории тишина будила его. Ничуть не меняясь в лице, Будимир сначала приоткрывал один глаз, обшаривая им аудиторию, затем эта задача переключалась на другой глаз. «Вы что, думаете, я заснул?» – спрашивал он без тени смущения под хохот всей аудитории.

В Иркутске нас первым делом пригласили в областное управление милиции, где строжайше запретили появляться на железной дороге, огибающей озеро Байкал.

– Если кого-нибудь из вас заметят на прибайкальской дороге, – заявил сердитый генерал, – тут же отправим с сопровождающим в Москву, а быть может, и дальше. Прощай и командировка, и учеба в вузе…

Генерал хотел сказать что-то еще более угрожающее в наш адрес, но видно передумал и, насупившись, замолчал.

В гостинице Ерофеев – руководитель экспедиции, поясняя детали нашего задания, как бы мимоходом сказал:

– Денег на дорогу я даю вам только в один конец. У меня пока больше нет. Но ничего страшного. Как прибудете на место, дайте мне телеграмму, и я тотчас же вышлю ваши деньги.

Вроде бы все прилично. Есть понимание проблемы начальством, даны обещания. Но мина под поездку на Байкал руководителем экспедиции уже заложена. Вопрос лишь в том, когда она взорвется.