Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

2. Свадьба

Был теплый солнечный июльский день 1951 года. Юля взяла на работе отгул, а в моих аспирантских делах часа на три возникло «окно». Это время мы решили использовать для похода в ЗАГС на Остоженке.

– Нет, зарегистрировать ваш брак не могу, – огорошила нас чиновница в ЗАГСе. – После подачи заявления должен пройти двухнедельный срок. А вы заявление подали только сегодня.

– Кто вас знает, может быть, вы еще десять раз передумаете? – пояснила она. – У молодежи это часто бывает. Подадут заявление, а на следующий день рассорятся и бегут брать его обратно. К тому же вы не привели с собой свидетелей.

– Но поймите, у нас это очень серьезно, – настаивали мы. – Мы не передумаем ни через две недели, ни через два года, ни через десять лет. А со временем у нас совсем плохо. С большим трудом выкроили пару часов. Отпросились на работе!

– Все вы так говорите! А завтра будете умолять вернуть заявление назад. А по восемнадцати-то вам уже стукнуло? Что-то вы слишком молодо выглядите.

– Еще как стукнуло! – предъявил я наши паспорта. – Невесте двадцать, а мне – двадцать пять. Мы любим друг друга и хотим быть вместе! Разве вы этого не видите?

В лице чиновницы что-то дрогнуло:

– Мало ли что я вижу! К делу этого не пришьешь! – пробурчала она. – Ладно уж! Если будут у вас свидетели, так уж и быть, зарегистрирую я вас!

Дело остановилось за малым: нужно найти свидетелей. Мы как-то об этом не подумали. И где их так – вот вдруг отыскать?

Но в этот день нам все было по плечу. И свидетелей нашли всего за несколько минут. Ими оказались студент и студентка Института иностранных языков, остановившиеся полюбезничать около ЗАГСа. И через полчаса в руках у нас уже было свидетельство о том, что мы теперь муж и жена.

Мы вступали в брак, как Адам и Ева, ничего, кроме нашей любви, не имея за душой. Правда, в отличие от них мы, слава Богу, слегка были одеты. Но именно – слегка! У нас не только не было никаких материальных ценностей, денег, земель, заводов, фабрик и пароходов и т. п., но не было и элементарного жилья. Напряженно было с одеждой и обувью. Не говоря уже о деньгах. Мы все должны были начинать вместе с чистого листа. И вместе своими руками строить свою собственную жизнь. Никаких побочных, и, как правило, пагубных для семейной жизни, мотивов вступать в брак у нас не было. Только наши отношения друг к другу в чистом виде и больше ничего.

И это мне очень нравилось.

Убежден, что это самый прочный фундамент для семейной жизни. Если он есть, будет и все остальное. И жилье, и деньги и все прочее. Если же его нет, дело не спасут ни самые пышные свадьбы, ни даже «горы золотые».

Все это с полным основанием можно сказать сейчас, когда после ЗАГСа на Остоженке прошло более семидесяти лет и вместе нам удалось преодолеть на жизненном пути немалые трудности самого разного свойства. Как ни были прекрасны женщины, в которых я влюблялся, жена для меня всегда оставалась милее всех.

Страна только что пережила страшную войну, и у нее на тот момент не было средств обеспечить нормальную жизнь своим гражданам. Но мы были твердо уверены в том, что победившая страна успешно решит и эту проблему. И мы в беде не останемся.

После ЗАГСа на радостях мы с Юлей решили в ночь поехать в Мурашки. По пыльной дороге от станции Тарасовка дошли до первого моста через узкую здесь Клязьму и окунулись в море теней, трав и шорохов.

Казалось, что эта темная тихая безлунная ночь опустилась на землю не случайно, что и она участвует в нашем торжестве, что и лошади здесь, на приречном лугу, не зря, что в эту волшебную, теплую летнюю ночь они так и должны для нас звенеть цепями, хрустеть сочной травой и фыркать. И этот необычный, никогда ранее невиданный, двухслойный туман, затопивший нас по пояс, тоже в эту ночь так низко растекался над рекой не случайно. И он участвовал в этой дивной постановке по чьему-то велению и хотению. Казалось, что и природа разделяла с нами радость, овладевшую нашими душами, когда мы друг другу сказали: «Да!»

В полной темноте, добрались до последней дачи в Мурашках, где мы с Юлей когда-то познакомились и подружились. Чтобы никого не разбудить, решили тихо перелезть через забор. Я хорошо знал, где это можно сделать лучше всего – у ворот. Там на столбе есть выступы, некое подобие ступенек. Мигом оказавшись по другую сторону забора, я обнял спускающуюся вниз свою вторую половинку и впился в ее губы тем самым поцелуем, от которого кружится голова и подкашиваются колени.

Так возникла моя семья. Случилось это на второй год моей аспирантуры. Женой стала Юлия Воейкова, тогда студентка первого курса Лесотехнического института, расположенного в подмосковном поселке Строитель.

В Мурашках мы задерживались возможно дольше осенью и приезжали туда возможно раньше весной. Нередко на велосипедах мы дружной компанией совершали велопробеги по Подмосковью.

Младшая сестра Юли Надя – удивительно интересный и талантливый человек – как-то подарила мне на день рождения свое стихотворение:

 
А в юбилей я твой скажу:
Прости, любить не обязуюсь,
Но я грущу или не грущу,
А улыбаюсь и волнуюсь.
Как ты был добр и щедр и мил,
Когда воспитывать решился
И вместе с юною душой
В Тарасовке ты поселился.
Как нам жилось беспечно, чудно,
Как ты тогда мог на руках меня ещё носить,
Но накормить обедом для тебя являлось
                                  делом трудным, нудным
И мог ты курицу всю в потрохах сварить.
Как были познавательны велопробеги,
Как вместе мы маршруты выбирали,
                                                    чертили план
И совершали вдруг туристские набеги
К Оке, в Переяславль-Залесский, Углич
                                               и обратно к нам
В Тарасовку – приют души и сердца,
Где каждому тогда здесь находился уголок.
Куда же трепетным моим воспоминаниям деться?
Конечно, принесла к тебе я их на юбилей,
                                                             на огонёк.
Спасибо, что меня ты научил купаться
Сначала в Клязьме, а потом и море
                                        мне казалось нипочём,
Спасибо, что на двухколёсном так умела
                                                             я кататься,
Что взрослые шептали: «Ты живой останься,
Мы, Надюша, непременно твои подвиги учтём!»
Воспоминания, так они приятны!
Так хочется подчас все возвратить назад,
Но дни бегут вперёд и это всем понятно:
Мы прошлым заполняемся и каждый здесь
                                             из нас по-своему богат.
Спасибо, мой наставник детства,
За книги, за прогулки, за родство!
Будь оптимистом – это всем проверенное средство
И мы продолжим непременно наше торжество!
 

Оказалось, что серьезная научная работа в аспирантуре невозможна без занятий в той или иной форме спортом. Для меня это были прежде всего велосипед и путешествия на построенном нами катере. На велосипед садился при первой возможности. Несколько лет подряд мы с Юлей колесили на бывшем городском аэродроме – Ходынском поле. Другое любимое место для велопрогулок – Серебряный Бор. Там можно было и вволю покататься на велосипеде и искупаться в реке. Но туда все более сложно было добираться из-за того, что наш путь лежал по городским улицам со все более уплотняющимся транспортным потоком. От этих поездок пришлось отказаться после того, как однажды перед самым моим носом пролетел с грохотом огромный самосвал, ничуть не сбавляя скорость на выезде из переулка на городскую магистраль.

Я понял это, как предупреждение свыше. И полностью прекратил поездки на велосипеде по Москве.

3. Холодное лето 1956 года

Дождь лил и днем и ночью. С самого начала лета 56 года мы жили в Мурашках в ожидании погожего дня. Любую сухую минуту использовали для велопрогулок, тренируясь перед большим велопробегом, в которое мы намеривались отправиться при подходящей погоде.

Наш маршрут проходил по части «Золотого кольца»: Загорск (прежде – Сергиев посад), Александров, Переславль – Залесский, Ростов Великий, Углич. От Углича предполагали добраться на пароходе до ближайшей пристани у Большого шоссейного кольца, пересекающего Ярославскую железную дорогу, которая привела бы нас домой – в Мурашки.

Ориентировочно весь маршрут занимал около 500 км, из которых примерно 300 км приходилось на велосипедный путь.

Наша команда состояла из четырех человек: двух взрослых мужчин (мой коллега из МГЭИ – Юрий Александрович Гайдуков и я) и двух подростков (Надя – сестра жены и мой брат Юра).

Как только мы приехали в Сергиев Посад, солнечный день сменился проливным дождем. В такую погоду передвигаться на велосипедах по шоссе с интенсивным движением было довольно сложно. Чтобы в дороге не потерять своих юных спутников мы с Гайдуковым попеременно возглавляли и замыкали нашу кавалькаду. Мое положение осложнялось тем, что очки постоянно запотевали и видимость резко ухудшалась. Чтобы не выехать на полосу встречного движения, приходилось ориентироваться на правую кромку шоссе.

К тому же наше оснащение оставляло желать лучшего. Ни непромокаемой одежды, ни палаток, ни запасов продуктов и многого другого столь необходимого для туристов у нас не было.

Дождь не переставал лить и в Александрове. Поэтому решили оставить его осмотр до лучших времен. В Переславль-Залесский прибыли глубокой ночью. Вести переговоры о ночлеге в первый попавшийся большой дом отрядили меня и Надюшу, как выглядевших наиболее миролюбиво: я в очках, а Надя – маленькая девочка. Хозяин дома, оглядев нас мокрых с головы до ног, с мокрыми рюкзаками, согласился поместить непрошенных гостей только на скотном дворе на сене. Выбора у нас не было: либо ночью под дождем в незнакомом месте, либо на скотном дворе. Наши соседи по сенному сараю и не думали ночью спать. Они ржали, кукарекали, хрюкали, блеяли, кудахтали и, совсем не стесняясь нас, громко выясняли свои отношения. Все это мы слышали сквозь сон, лежа под самым потолком на сене, толстым слоем настеленным для просушки на жердях, расставленных над всей этой неуемной живностью.

В Переславле-Залесском мы задержались на два дня. Отдыхали-просыхали и знакомились с Плещеевым озером, на котором, по преданию, юным Петром 1 был построен «потешный флот». В честь этого события на его берегу демонстрируется «ботик Петра».

Сильное впечатление на нас произвели рассказы о коварстве Плещеева озера с его многослойным дном. Ступив на первое дно, можно сквозь него провалиться до второго, из которого будет очень трудно выбраться на поверхность. Много нам говорили и о жестоких бурях, внезапно возникающих на озере.

Ростов Великий прошли пешком под проливным дождем, поражаясь величию старинных церквей, дворцов и крепостей. Недалеко от Ростова в глухом лесу слева от дороги, ведущей к Угличу, обнаружили огромных размеров крепость, по площади превышающей Московский кремль, с высоченными кирпичными стенами и множеством боевых башен. Как видно, наши предки очень серьезно относились к обороне своих рубежей.

Дорога от Ростова до Углича, крытая булыжником, оказалась крайне тяжелой для велосипеда. В ней постоянно перемежались подъемы и спуски. Трудно было преодолевать подъемы по булыжнику. Но по такой дороге не простыми были и спуски. Трясло так, что казалось еще миг и из тебя душа вылетит вон.

Проехав примерно половину пути в сторону Углича, мы так устали, что продолжать наш путь уже не могли. Спешились со своих железных коней, и только тут заметили, что наша юная спутница – Надюша – плачет.

Это было тем более удивительно, что я знал Надю, как на редкость выносливого и выдержанного человека. «Болит» – совсем неясно пояснила она свои слезы. На вопрос, что именно болит, мы получили поразивший нас ответ: «Все болит». У нее болели все мускулы, на которые легла столь значительная и непривычная для них нагрузка. По счастью, рядом оказалась деревня, в которой нам разрешили переночевать в сенном сарае. Кое-как довели Надю до этого сарая и уложили спать на сено. Было неясно, сможем ли назавтра продолжать путь.

Но наутро Надя вновь была полна сил и горела желанием двигаться вперед. «Это вы из-за меня вчера так рано кончили ехать»? – спросила она, вытаскивая свой велосипед из сарая. И под общий хохот добавила: «Я вчера совсем не устала».

Оставшаяся часть дороги была чуть легче предыдущей, хотя крытая булыжником дорога, как и прежде, вся состояла из подъемов и спусков. Но теперь общий уклон местности был в сторону Углича. Теперь мы ехали все больше «с горки», а не «в горку».

К обеду мы были уже в Угличе. Зашли в первую попавшуюся столовую, находившуюся в старинном здании. От входной двери с улицы к залу столовой на втором этаже вела длиннющая лестница, откуда в старину, как нам рассказали, сталкивали неплательщиков. Подобно парижским ресторанам, здесь в зале на столах красовались кувшины с выпивкой. В Париже – с вином, в Угличе – с пивом. Голодные и усталые с дороги, мы, отведав первого и второго блюда, принялись за пиво, несмотря на решительный протест Нади, обвинившей нас в том, что все мы «несчастные пьяницы», и покинувшей наш стол.

Около Угличского кремля мы присоединились к туристической группе, с явным состраданием внимающей трагической истории несчастного царевича Димитрия, рассказываемой экскурсоводом. Скромно одетая пожилая женщина, в наиболее драматических моментах своей речи встряхивала связкой поразительно длинных старинных ключей явно еще из «той жизни». Некоторые из них были не менее полуметра.

4. Строительство и плаванье «Пифа»

На дачной террасе в Мурашках под умелым руководством моего брата Юры был построен катер для плаванья по рекам и озерам. Юра имел глубокие познания и большой опыт в строительстве маломерных судов, поскольку много лет преподавал в судомодельном кружке при крупном машиностроительном заводе.

Юра и члены его кружка изготовили с десяток действующих маломерных судов, которые располагались на озере в заводском пионерлагере. Глава английской делегации, пожилой лорд, посетивший однажды этот лагерь, был настолько впечатлен увиденным, что не смог удержаться от восклицаний: «Да тут у вас целая флотилия покачивается на волнах. Какая прелесть! Невероятно! И все это сделано детскими руками»!?

Наш катер был изготовлен на славу. Он имел три «подушки безопасности» (одну на носу катера и две на корме) в виде независимых замкнутых отсеков, обеспечивающих непотопляемость судна в случае повреждений его бортов или дна. В бортах катера были сделаны две пары вертикальных отверстий, в которые вставлялись пэ-образные металлические дуги. На них натягивалась «серебрянка», – тонкая, непромокаемая ткань серебристого цвета, несколько не доходившая до верхней кромки бортов катера, что обеспечивало широкий обзор и постоянный приток свежего воздуха. Получилось что-то вроде плавучей палатки, в которой можно было укрываться от дождя, а также – спать трем пассажирам на надувном матрасе. В отсеках катера, охлаждаемых забортной водой, удобно было хранить пищевые продукты.

В таком «закрытом» положении катер вполне мог плавать, поскольку управление подвесным мотором, расположенном на корме, осуществлялось с помощью системы тросов с водительского места, снабженного рулевым колесом и защищенным ветровым стеклом.

Чтобы вынести катер в сад, пришлось разобрать два окна дачной террасы. Только здесь можно было завершить работу над его корпусом, покрыв кипящей олифой его борта и дно.

В работе над катером принимала участие и моя шестилетняя дочка Аня. В фанерной обшивке катера я прокручивал шилом отверстия, в которые она старалась отверткой вкрутить винты, скрепляющие эту обшивку со шпангоутами.

К большой радости Ани катер назвали «Пифом» по имени очаровательной собачки, ее любимого героя из книги «Приключения Пифа».

Ходовые испытания катера, проводившиеся на Пироговском водохранилище, показали, что он хорошо слушается руля и вполне пригоден для путешествий. Самые первые минуты плавания, когда Юра столкнул катер с мелководья, а я запустил мотор, прошли для меня довольно напряженно. Меня лихо и с явным удовольствием обгоняли парусники. Но постепенно я освоился с совершенно новым для меня положением. Теперь уж я мог помериться скоростью с парусниками, что было, нужно сказать, не так уж и просто.

В первое лето мы лишь осваивали азы водного туризма. Примкнули к лагерю бывалых туристов. У них нам было чему поучиться.

Казалось бы немудреное дело развести костер: набрал хвороста, чиркнул спичкой и костер готов. Ан нет! Это еще не костер. На костре необходимо готовить пищу, а на кучку хвороста кастрюлю не поставишь. А на что сесть около такого костра, когда обед сварился? А как укрыть костер в проливной дождь?

Наши новые знакомые в этом случае поступали весьма основательно: разводили небольшой костер, а затем на него надвигали с двух сторон два толстых и сухих бревна так, чтобы костер продолжал гореть в щели между бревнами. На эту полыхающую горелку можно было ставить чайники, кастрюли и сковородки, на толстых бревнах удобно было сидеть и поедать приготовленную пищу. Довольно долго можно было не подкладывать дров в костер, поскольку со временем начинали гореть и бревна. Такой костер не гас при сильном ветре и проливном дожде.

Лето было теплое и дождливое. А воздух в лесу у водоема божественный. Жили в туристической палатке. Спали на надувных матрацах. Однажды обнаружили, что матерчатый «пол» в углу палатки как-то странно топорщится. Шуткам не было конца, когда выяснилась причина этой странности – под «полом» палатки обнаружились грибы, два крепких белых.

Попытка поставить катер на зиму в Химках, где существовало множество лодочных станций, окончилась неудачей. Пришлось возвращаться в наш лагерь уже в полной темноте. И притом в одиночку. Не давали скучать только многочисленные идущие на большой скорости реактивные «Ракеты», создающие фактически всего одну, но очень высокую, волну. Если эта волна оказывалась параллельной движению катера, то она могла запросто перевернуть его. Чтобы этого избежать, приходилось сразу же, как только появлялась «Ракета», разворачивать «Пифа» перпендикулярно набегавшей волне. А потом так же быстро выравнивать курс.

Положение существенно изменилось как только «Пиф» вошел в Пяловское водохранилище, затянутое плотным туманом. Куда плыть, на что ориентироваться, если видимость не более нескольких метров? Скорость пришлось сбросить до крайнего минимума. В белой пелене глаза ничего не различали, пришлось ориентироваться на слух. Прошло томительных 15–20 минут прежде чем я услышал еле различимые на фоне равномерного стука мотора далекие голоса наших туристов.

Катер на зиму пришлось возвращать в Мурашки.

И только на второе лето отправились в «дальние плаванья». Теперь уже по Оке. На грузовике довезли катер до деревни с божественным названием – Прилуки. Одно лето на катере провели втроем – Виктор Георгиевич Лебедев – преподаватель АОН, тринадцатилетняя Аня и я. Погода стояла удивительная. Целыми днями грохотали грозы. Четыре-пять гроз приходились на светлую часть суток, и две-три – на темную.

В грозу, как правило, приставали к берегу, желательно крутому, чтобы не быть под ударами молний. Приходилось учитывать, что на катере находились бак с бензином, а также запасная канистра с горючем. Промежутки между грозами были настолько небольшими, что подчас мы не успевали приготовить еду. В грозу разводить костер было опасно.

Но однажды выдался по-настоящему погожий день. Ни одного облачка на небе, ни ветерка над рекой. Самое подходящее время для рыбалки. Но, как назло, рыба не проявляла никакого интереса к нашей наживке. Пришлось использовать перемет. Его протянули от нашего берега до еле видимого песчаного островка на середине Оки. Через несколько часов, оставив Аню на берегу, отправились с Виктором за добычей. В основном это была мелочь, хотя иногда весьма породистая – маленькие осетры, которых тут же отпускали на волю. Наш улов составил с десяток крупных окуней. Только мы добрались до островка, как заметили рядом с Аней непрошенного гостя. Это был здоровенный, и, как нам издалека показалось, совершенно голый мужик. Виктор сделал предупредительный выстрел из взятого с собой охотничьего ружья в сторону берега. На тихой речке грохнуло так, словно он выстрелил из пушки. Мужик бросился бежать. Через мгновение его и след простыл.

В последний день наших путешествий на Оке, как обычно, бушевала гроза. Выбора у нас не было: пришлось заночевать в Прилуках на пологом берегу. В целях безопасности я решил оттащить канистру с бензином подальше от катера. Для этого пришлось в полной темноте ползти по пляжу с канистрой в проливной дождь с непрекращающимися вспышками молний и ударами грома. Удовольствие ниже среднего.

Семьей и с друзьями в летние сезоны мы совершили на катере еще несколько плаваний по подмосковным водохранилищам и по Оке, а затем поставили «Пифа» на вечную стоянку в деревне Прилуки.

Загадочная штука – человеческая память. Иногда она стирает гигантским ластиком что-то негативное, а иногда, наоборот, близкие сердцу воспоминания. Порой всплывает перед глазами крутой берег Оки недалеко от деревни Зиброво, где вокруг нашей палаточной стоянки раскинулись заросли дикой черноплодки, из которой мы всем кагалом с Аней и Юлей, с Юрой и его женой Олей на костре варили ароматный компот. Какие-то детали наших водных путешествий угасли. Однако, живописные пейзажи и чудесные названия – Велегож, Таруса, Поленово – до сих пор живут солнечным теплом и светом в наших душах.