Текст книги "Россия – мой тёплый дом"

3. Защита докторской диссертации

К моменту защиты докторской диссертации в 1971 г. вышла в свет моя книга «Этапы развития буржуазной политической экономии. (Очерк теории)» и множество статей в научных журналах и сборниках. Тема диссертации звучала так же, как и эта книга. Но защищалась не книга, а диссертация, состоящая из двух томов.

Защита продолжалась шесть часов. Из них мое вступительное слово заняло целый час. Кроме того, два часа мне потребовались для ответа на многочисленные вопросы как официальных, так и неофициальных оппонентов. У некоторых из них вызывало возражение мое утверждение о том, что современная буржуазная политическая экономия, несмотря на свой в целом ненаучный, вульгарный характер, содержит некоторые элементы научного анализа.

Первым оппонентом выступал известный ученый Федор Яковлевич Полянский. Он положительно отозвался о диссертации в целом. Но его не удовлетворило отсутствие в ней «разносной», как он выразился, критики буржуазной политической экономии. Между тем, два других оппонента, профессора – Андрей Владимирович Аникин и Мотылев – как раз именно в отсутствии «разносной» критики видели достоинство работы.

После защиты по сложившейся традиции был устроен небольшой фуршет в одной из аудиторий Академии. Так что домой пришлось возвращаться, будучи несколько навеселе.

Нервная нагрузка в ходе защиты была такой, что на следующее утро у меня впервые случился сердечный приступ.

Чтобы отдохнуть после защиты, мы с Юлей рано утром на электричке отправились в Барвиху. Уже сойдя с поезда, я почувствовал, что у меня начинают неметь кисти рук и лицо, а также усиливается сердцебиение. Пульсирование крови в руках и лице все более возрастало. Колени сами собой стали подгибаться. Пришлось постелить плащ на траву и прилечь. Пульсация продолжала усиливаться. И это пугало, поскольку никаких лекарств с собой у нас не было, кроме валерьянки в таблетках. Приняв пригоршню таблеток, я улегся на плащ в ожидании конца. Пульсация все возрастала и возрастала. И вот-вот должно было что-то надорваться. Но вдруг почувствовалось, что пульсация, дошедшая до предела, начала понемногу спадать. Каждый следующий всплеск становился слабее предыдущего. Ну, значит, пронесло! Тем не менее, сил не было никаких. Потребовалось еще с полчаса, чтобы можно было, хотя бы немного, приподняться. И тут перед моими глазами предстала потрясающая картина: на лесной тропинке появилась стройная, очаровательная девушка. Ее ножки, покрытые легким загаром, спокойно и уверенно двигались в такт песенки, которую она напевала. И я засмотрелся на это чудо!

– Ну, раз девушками уже интересуешься, значит, жить будешь! – заключила Юля.

После защиты докторской диссертации закрепившееся за мной в школьные годы прозвище «профессор», можно было бы подтвердить дипломом.

4. Самая глубокая тайна спецчасти

Мне как-то довелось совсем не по собственной воле ознакомиться с тем, что официально называется государственным секретом: с данными, не подлежащими оглашению в открытой печати.

А дело было так. Я проводил семинар с аспирантами и был замотан до предела, поскольку время занятий фактически не лимитировалось. Дискуссия была напряженной и яростной. Обсуждалась судьба абсолютной ренты: существует ли она в современных условиях, когда технический уровень развития сельского хозяйства сравнялся с уровнем развития промышленности. Если такой ренты нет, то как, в каких формах реализуется частная собственность на землю? А если она существует (а это вполне вероятно, поскольку и худшая земля предоставляется в аренду не бесплатно), то каков же её источник: ведь её материальная основа – разница между стоимостью сельскохозяйственной продукции и ценой производства этой продукции при равенстве органического строения капитала в промышленности и сельском хозяйстве – исчезает?

Аспиранты выдвигали все новые и новые аргументы в защиту своих позиций, которые я тщательно фиксировал, чтобы подготовиться к заключительному слову, и в то же время не мог оторваться от залитого осенним солнцем окна, в который заглядывали ветки растущего в дворе тополя. И перед моим мысленным взором мелькали картины сегодняшнего раннего утра – картины стремительного десятикилометрового марша на велосипеде от дачи в Мурашках сквозь ещё не проснувшиеся, затянутые утренним туманом леса и поля до Пяловского водохранилища, захватывающее дыхание купание в ледяной воде и такой же стремительный путь назад. Я даже ощутил холодок, струившийся по спине.

Вдруг открывается дверь и появляется дама, которую я часто встречал в коридорах Академии. Не запомнить её было невозможно. Она заметно хромала и на лице её, добром и покорном, всегда блуждала кривая улыбка. На этот раз, прижимая к плоской груди белую папку, она подошла к моему столу и прошептала на ухо: «Пожалуйста, в перерыв зайдите в спецчасть».

Тут я снова ощутил холодок на своей спине. Такой визит в самом оптимальном варианте не сулил ничего хорошего. Вины моей как будто бы ни в чем нет, но чем чёрт ни шутит, когда ангел спит?!

Мало сказать, что я не любил заходить в такого рода «части». Что они надумали, что раскопали в моем прошлом, настоящем или будущем? Всегда такие приглашения вызывали смутную тревогу. Накопать можно на каждого. Было бы только желание и время. В далеком детстве, в 30-е годы, я, бывая у деда в гостях, как-то помогал ему сапожничать, вырезая из спичек деревянные гвоздики, которые, к моему удивлению, он ловко загонял в подошву чинимой им обуви. А однажды я увидел его фотографию с царским орденом на груди. Это у сапожника-то! Кем же он был, мой дед? Или откопали что-то из моей славной Кизнерской эпопеи?

К тому же перерывы в занятиях в общем-то служат не для посещения спецчасти, а совсем других помещений. Но о них в данном случае, увы, следовало позабыть.

В спецчасти передо мной положили толстую – страниц пятьсот – книгу в черном переплете, на титульном листе которой значилось что-то вроде того – «Перечень сведений, составляющих государственную тайну», и предложили расписаться в том, что я ознакомлен с её содержанием.

– А домой можно взять? – спросил я, не ведая, о чем я веду речь.

– Ни в коем случае, это секретный материал. Запрещается не только выносить этот материал из спецчасти, но и любое упоминание о нем, где бы то ни было. Садитесь здесь и читайте! – был мне ответ.

Что было делать? Холодная тоска заползла в мою душу. Читать здесь этот перечень?! С тоски умрешь, да и не запомнишь ничего, а отвечать-то придется по всей строгости закона!

Я был буквально как на иголках. Времени в обрез. Даже бегло просмотреть, пролистать этот том за время перерыва немыслимо. Да и других неотложных дел немало у меня было припасено на этот перерыв. Что оставалось делать? В отчаянии я открыл фолиант где-то посередине. И то, что я там увидел, потрясло меня до глубины души.

Я ожидал столкнуться с перечнем важных государственных, в том числе военных, тайн. К примеру, с данными о нашем вооружении: о том, сколько у нас пушек, авианосцев, боевых самолетов, каковы их характеристики, где они расположены и т. п. и т. д. Или, например, что собой представляют наши стратегические резервы – в виде производственных мощностей, материалов, топлива, обученного личного состава и прочее тому подобное. Я думал, что в этом томе в числе засекреченных данных будут перечислены наши военные базы, их дислокация, оборудование или на худой конец – наши мобилизационные транспортные возможности, сеть железных и шоссейных дорог, некоторые из которых, как я знал из своего велосипедного опыта, отсутствовали на картах, следовательно, были секретными (что в век спутников-шпионов выглядит несколько наивно: ведь если дорога на карте отсутствует, а из космоса она, тем не менее, просматривается, значит, на ней как раз-то имеется что-то, достойное пристального внимания).

С большим волнением и трепетом, с мыслью о том, что никогда и никому и ни при каких обстоятельствах всех этих военных секретов я не поведаю, даже если мое упорство в сохранении государственной тайны будет стоить мне моей единственной жизни, я открыл книгу и… увидев государственную тайну, обомлел, не поверив своим глазам.

Я тут же захлопнул книгу, правда, заложив найденное мной место указательным пальцем.

Потрясенный, я оглядывался по сторонам. Несколько чиновников с серьезными и скучающими лицами занимались своими обычными делами, читали и перекладывали с места на место какие-то бумаги, доставали с полок и разглядывали какие-то папки. Никто и не замечал моего потрясения, никто не улыбался исподтишка и не прыскал в кулак.

Дорогой читатель! Сам ты вряд ли догадаешься, что же я увидел в этом перечне страшных государственных тайн. Тебе, как и мне, никогда бы это не могло бы прийти в голову и ни в какое-либо другое место.

К тому же я нахожусь в очень стесненном положении. Я не могу не рассказать о том, что я там увидел, иначе мой рассказ потеряет всякий смысл. И вместе с тем, я не имею права сказать о том, что там было написано. Ведь это государственная тайна, о неразглашении которой я давал расписку!

Попробую решить проблему с помощью намеков. На открытой мной странице и речи не было о чем-то военном, бронированном, стреляющем и взрывающемся, со штыками, лязгающими гусеницами, изрыгающем огонь, дым и смерть.

Совсем напротив! Это было нечто удивительно мягкое, нежное и ласковое. Это была сама жизнь! Быть может, самое восхитительное, что в этой жизни имеется.

Догадались?

Нет? И я бы ни за что не догадался, если бы не увидел этого текста своими собственными глазами!

Уж, так и быть, добавлю: это было кое-что женское, а если быть совсем точным – девичье.

Догадались теперь-то? Еще нет?

Ну, уж и не знаю, как и быть с вами! А если я скажу, что это было кое-что… круглое?

…Мягкое, нежное, ласковое, женское, девичье…

Никак? Не догадались?

Теплое…Нежное… С «бутончиком»…?

Вот я и проговорился.

Ну, теперь и ежу ясно, что речь там шла о… девичьей груди.

Поразительна расторопность и предусмотрительность секретных служб! К моему крайнему удивлению в толстой амбарной книге было написано, что не подлежат оглашению данные об объеме груди у девушек и далее следовал перечень возрастных групп, на которые распространялся этот запрет.

Перед моим взором во всей своей трепетности возникла грудь молодой красавицы, с недоумением взирающей на меня и не подозревающей причины моего смущения. Ей и в голову не могло прийти, что, восхищаясь ее прелестями, я сталкиваюсь с великой государственной тайной, о которой я должен молчать до гробовой доски.

Быстрый просмотр амбарной книги показал, что касается женщин, то секретными там почему-то считались данные только о женской груди. Но у женщин еще так много других таинственных, секретных и не менее очаровательных мест! Одна моя знакомая уверяла (и не без основания, как я сам мог убедиться), что самое красивое у нее – это ее «лебединая» шейка, другая видела – и вполне справедливо – особую красоту в кистях своих рук. Никто не станет спорить о том, что женские ножки по праву занимают одно из первых мест в перечне объектов женской красоты. Да сколько еще осталось очень секретного и прекрасного в женщинах, о чем умалчивала эта странная книга!

Самое поразительное, что, еще не знакомясь с содержанием этой толстенной книги, я всегда твердо следовал её заветам. Никогда и никому, ни единым словом не говорил о том, что видел и ощущал нежное, женское, теплое, круглое, ни о размерах, ни о возрасте, ни об имени… ни-ни. Короче говоря, никогда не трепался попусту о тайнах женской красоты, с которыми посчастливилось познакомиться.

Тут уж со спецчастью не поспоришь! Это действительно великая тайна, которую необходимо всячески охранять. И каждый раз, когда мне случалось встретиться с такой очаровательной государственной тайной, я ее всегда свято хранил.

Потрясенный, и все же нашедший некое созвучие со своими собственными ценностями, я, не глядя на весь оставшийся перечень, представлявшийся мне куда менее важным, тут же подписался о неразглашении и всех остальных сведений, составляющих государственную тайну.

5. Неисчислимы чудеса твои, господи!

Однажды объявили о предстоящем докладе в Академии героя социалистического труда, народного академика Трофима Денисовича Лысенко. Его выступление состоялось в актовом зале.

Одетый в черный военный френч, галифе и сапоги, с черной челкой, спадающей на левый глаз, он больше походил на активиста УПА, чем на «человека думающего», каковым, по сути, должен быть академик.

Получив слово для доклада, Трофим Денисович встал из-за стола президиума и решительно направился к трибуне. Но не дошел до нее. Он остановился на полдороги и, зажав большим пальцем правой руки правую ноздрю, громко высморкался «в пол». Шумно вздохнув, он проделал ту же операцию с левой ноздрей и вытер нос рукавом. Продемонстрировав, таким образом, свою «близость к народу», академик взошел на трибуну и начал речь.

Из его выступления стало известно, что Трофим теперь не просто академик, а что он трижды академик – член Академии наук Украины, академик Академии наук СССР, а также академик Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук и, кроме того, – он еще и Президент этой последней.

Постепенно прояснилось и научное кредо академика. Он утверждал, что растения имеют свойство перерождаться, превращаться друг в друга. Посеешь, к примеру, пшеницу, а соберешь рожь или ячмень. И наоборот. При сборе урожая ржи, говорил он, получаешь не только рожь, но и некоторое количество пшеницы. Отсюда им делался вывод о перерождении одного вида злаковых в другой. «Теперь уже, – читал академик по бумажке, – накоплен большой фактический материал, говорящий о том, что рожь может порождаться пшеницей, причем разные виды пшеницы могут порождать рожь. Те же самые виды пшеницы могут порождать ячмень. Рожь также может порождать пшеницу. Овес может порождать овсюг».

Наследование растениями приобретенных под воздействием целенаправленной и упорной агрономии положительных признаков позволит, с точки зрения Лысенко, выработать не просто высокоурожайные сорта растений. Их наследование, утверждал академик, создает возможность своего рода конструирования совершенно новых, никогда ранее не встречавшиеся видов растений, что позволит фундаментально решить продовольственную проблему страны.

Вот было бы здорово, если бы еще научились наследовать человеческие знания, подумалось мне. Тогда можно было бы решить и проблему существенного повышения уровня образования в стране, в том числе и образования малограмотных академиков и поддерживающих их невежественных политиков.

Для меня, как неспециалиста, концепция академика прозвучала совсем не убедительно. При сборе урожая ржи, думал я, получают, например, и некоторое количество семян других растений, в том числе и крапивы, если поле заросло крапивой. Можно ли отсюда делать вывод, что рожь порождает крапиву? Вряд ли. Если поле не засорено, то никакого превращения одного вида растений в другой не происходит и не может происходить. Это и ежу ясно!

Бальзак как-то заметил, что критикуют академиков из зависти не академики, а люди, лишь мечтающие стать академиками. В моем случае это не совсем так. Я, к примеру, однажды решительно отклонил сделанное мне предложение стать академиком. Поэтому с чистой совестью могу сомневаться в достижениях Лысенко.

В лихие 90-е предложение о присвоении звания академика мне сделал аспирант, которого я консультировал по плану его будущей кандидатской диссертации. По совместительству этот аспирант был довольно крупным предпринимателем, удачно приватизировавшем пару государственных заводов. Кстати говоря, мы дальше разработки чернового плана диссертации с ним так и не продвинулись. Разработали вариант плана, подискутировали и разошлись.

Примерно через полгода аспирант позвонил мне и сообщил, что он презентует мне только что опубликованную им книгу по теме своего исследования. В числе трех авторов книги значилась и фамилия аспиранта.

Через пару месяцев в том же ключе с теми же соавторами вышла в свет его вторая книга. Учитывая весьма солидное финансовое состояние этого аспиранта-предпринимателя, не трудно догадаться, кто в действительности был автором этих книг.

Несколько месяцев спустя аспирант сообщил мне, что его можно поздравить с избранием в члены-корреспонденты Академии социально-информационных наук. Спустя короткое время он стал действительным членом этой Академии, а вскоре – ее вице-президентом.

Вот тут-то этот добрейший и милейший человек, преуспевающий бизнесмен, вспомнил о своем внештатном научном консультанте, с которым он так и не написал кандидатской диссертации, и предложил мне стать академиком в своей Академии. И, естественно, получил вежливый отказ.

Глава 19
Два основных направления моей научной работы

Во-первых, это история экономических учений, на которой я специализировался со времени своего студенчества и которую преподавал в течение многих лет в Московском Государственном экономическом институте, в Академии общественных наук при ЦК КПСС, Институте экономики АН СССР, Московском Государственном университете и в некоторых других вузах.

Во-вторых, специальное изучение двойственной природы экономических явлений, зафиксированной еще Аристотелем, правда, на примере только одного единичного явления. Но какого! Товара! Многочисленные конкретные проявления этой двойственности нашли свое выражение в работах многих выдающихся экономистов как классической, так неоклассической школы, прежде всего, А. Смита, Д. Рикардо, К. Маркса и А. Маршалла. Наука установила, что здесь она имеет дело с неким всеобщим свойством экономических явлений, что все экономические явления без всякого исключения обладают двойственной структурой, что в рыночной экономике действует своего рода объективный закон, с необходимостью обусловливающий двойственную природу этих явлений.

1. История экономических учений

Первоначально мои симпатии целиком и полностью принадлежали политической экономии социализма как дисциплины малоисследованной и весьма актуальной. Но еще будучи студентом, я убедился в том, что подлинно научный анализ в этой области на многие годы фактически невозможен по многим причинам. И не только в силу недостаточной развитости социализма, а прежде всего из-за крайне острой политической и идеологической борьбы по проблемам теории и практики этого еще только нарождающегося общественного строя. Чтобы не попасть в жернова исторического процесса, мчащегося по сложнейшей, запутанной траектории с головокружительной скоростью, пришлось отказаться от «красавицы» (теории социализма) и переключиться на сильно попахивающую нафталином «дурнушку» (историю экономических учений).

Но, к моей величайшей радости, я довольно быстро не только привык к этой «дурнушке», но и по уши влюбился в нее. Она оказалась не только подлинной красавицей, но и настоящей волшебницей, познакомившей меня с величайшими достижениями экономической мысли человечества за последние два тысячелетия, от которых прямо-таки захватывало дух. Чего стоит один только Аристотель со своими догадками о таинственной природе экономических явлений и процессов! А Уильям Петти, впервые приоткрывший сокровищницу политэкономической мысли! А Адам Смит с его головокружительными танцами вокруг сложнейших и крайне противоречивых экономических процессов! А Давид Рикардо с его строго дозированным проникновением в глубинные тайны экономики! А Карл Маркс с его действительно священным служением научной истине, расчищающем сложнейшие завалы вульгарной теории! А Альфред Маршалл, разрывающийся между страстным желанием сказать правду о тайнах капиталистической экономики и смертельно боящийся взглянуть ей в глаза!

Неудивительно, что и после защиты докторской диссертации, посвященной проблемам истории экономических учений, меня продолжала глубоко интересовать эта наука, что нашло свое выражение во множестве публикаций.

Большой интерес у меня вызывала классическая буржуазная политическая экономия, анализу которой был посвящен целый ряд книг и статей. Она привлекала к себе внимание присущими ей неустанными поисками научной истины, к которым она пробивалась с большим трудом сквозь буржуазную ограниченность своего кругозора. Интересно было наблюдать, как необходимость защищать интересы капитала на ранних этапах развития капитализма выступала мощнейшим стимулом научного анализа экономических процессов, тогда как на более поздних этапах эта же идеологическая функция буржуазной экономической теории превращалась в не менее мощный тормоз научного анализа экономики. Неудивительно, что классической школе было посвящено большое внимание в моих публикациях. Прежде всего, это книга об основоположнике классической школы в Англии Уильямс Петти – «Возникновение классической буржуазной политической экономии» (1960), положительная рецензия на которую была опубликована в Японии. Два обширных предисловия к различным изданиям эпохальной работы Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1962 и 2007 гг.), написанных с интервалом почти в полвека, акцентировали внимание на удивительной особенности экономической теории великого шотландца: крайне противоречивой, как правило, двойственной, трактовке экономических явлений капитализма. Небольшая книжечка «Давид Рикардо» (1988) была посвящена анализу идей завершителя классической школы.

Всего мной было опубликовано около 20 книг и брошюр и около 200 статей в научных журналах. О гонорарах за эти работы можно сказать словами Владимира Маяковского: «Мне и рубля не накопили строчки…»

История политической экономии полна загадок и парадоксов. Чего стоит хотя бы австрийская школа, нацеленная на опровержение трудовой теории стоимости К. Маркса, а на деле внесшая определенный вклад в развитие этой «опровергаемой» ею теории. Данной проблеме посвящена статья «Вклад австрийской школы в развитие трудовой теории стоимости (к проблеме единства экономической науки) в журнале «Вопросы экономики» № 2, 2002. Статья переведена на английский язык и опубликована в Австралии: «An Austrian Paradox: The Contribution of Austrian School to the Development of Marx.s Labour Theory of Value I I History of Economic Review № 43 Australia Winter 2006 pp. 21–37.

История человечества с несомненностью свидетельствует о том, что тот или иной общественный строй не вечен. Первобытно-общинный строй сменился со временем рабовладельческой системой, а эта последняя – феодальным строем, на смену которому со временем пришел капитализм. В наши дни многочисленные факты торможения и разрушения производительных сил – кризисы перепроизводства, периодические мировые войны с их бесчисленными материальными и людскими жертвами, длительные периоды экономического застоя, массовая безработица, низкие темпы экономического роста и многие другие подобные факты говорят о том, что и капитализм так же, как и предшествующие ему системы, отнюдь не вечен. Породив гигантские производительные силы, капитализм, как общественный строй, основанный на частной собственности, в наше время фактически изжил себя, так как в новых условиях оказался неспособен обеспечить сколько-нибудь эффективное развитие экономики общества. Сегодня человечество стоит перед жизненно критичной для него проблемой – выбора путей дальнейшего развития. В этих исторических условиях фактическое запрещение политической экономии – науки об объективных законах развития общества – самоубийственно для того общества, которое это делает.