Текст книги "Теория и практика управления рисками организации"

Накопились и другие проблемы и трудности реализации предложений Марковица. Например, нет согласия в определении причин изменчивости, не говоря о причинах того, почему изменчивость колеблется. Кроме того, изменчивость беспокоит не всех. Наличие риска в действиях означает, что на самом деле случится лишь часть того, что может случиться; к этому и сводится определение изменчивости, но время остается неопределенным. При введении элемента времени ослабляется связь между риском и изменчивостью результата. Время изменяет риск несовпадения результата во многих отношениях, а не только его связь с изменчивостью. Измерение риска значительно усложняется, если параметры не стабильны, а изменчивы. Даже сама изменчивость не стоит на месте.

Этим проблема не исчерпывается. Мало таких людей, кто в течение своей жизни не меняет отношения к риску. Люди становятся старше, мудрее, богаче или беднее, и понимание риска и степень его неприятия меняются в ту или иную сторону. Так же меняется отношение к риску у инвесторов, что вызывает значительные изменения в их отношении к будущим доходам от акций и долгосрочных облигаций.

Остроумный подход к такой возможности был предложен Шарпом. В 1990 г. он опубликовал статью, в которой проанализировал соотношение между изменением богатства и желанием инвесторов владеть рискованными ценными бумагами. Если в соответствии с точкой зрения Д. Бернулли и У.С. Джевонса у богатых людей вероятность неприятия риска должна быть большей, чем у других, то, по Шарпу, изменения богатства тоже влияют на степень неприятия риска. Рост богатства повышает способность людей переносить потери, но потери уменьшают эту способность. Вследствие этого увеличение богатства влечет за собой усиление аппетита к риску (его допустимого значения для данной системы, не вызывающего заметных отклонений), а потери ослабляют этот аппетит. Учет данных обстоятельств потребовал разработки новых моделей анализа рисков.

1.2. Современный этап моделей исследования рисков: изучение иррациональности поведения субъекта анализа

Поведение людей в условиях неопределенностей. Механизмы схождения к среднему не всегда срабатывают в достаточной мере для решения о наступлении будущих событий. В § 1.1 уже упоминалось одно из ограничений – асимметрия выборки анализируемых событий, характерная для неустойчивых и кризисных состояний экономических систем, и отличие кривой распределения от «нормальной» формы. Другое ограничение также обсуждалось, когда шла речь о необходимости многократного (представительного) повторения исходов для составления статистических баз данных. Далее речь пойдет об еще одном ограничении: рациональность и иррациональность при принятии решений, или о человеческих слабостях.

Критика модели Марковица, частично изложенная в § 1.1 и не утихающая до сих пор, стимулировала разработку новых концепций и новых приложений, которые никогда не смогли бы появиться без его основополагающей идеи (табл. 1.2).

Критические работы об иррациональном поведении на рынке, которые начали появляться в кризисные 1970-е гг., обусловили разрыв с оптимистическим взглядом на рациональный подход, характерным для новаций 1950-х и 1960-х гг.

Таблица 1.2

Хронология современных этапов эволюции (моделей) теории анализа рисков (начало глобализационной революции)

¹ Тверски уверен, что «вероятностные суждения зависят не от событий, а от описания событий… суждение о вероятности события зависит от того, насколько четко оно описано».

² Одна часть нашей личности (планировщик) осуществляет долгосрочное планирование и принимает решения в пользу будущих интересов за счет немедленного удовлетворения. Другая часть нашей личности требует немедленного удовлетворения желаний.

³ Утверждение, что направление изменения цены акции не имеет значения для оценки опциона, противоречит интуитивным представлениям. Но в этом и заключается суть задачи, обусловленная асимметричной природой самого опциона: потенциальные потери инвестора ограничены исходной ценой опциона, в то время как потенциальная прибыль безгранична.

Ричард Талер, экономист из Чикагского университета, отметил, что люди не являются ни «законченными идиотами», ни «сверхрациональными автоматами». Новаторские исследования Талера о том, как люди делают выбор в реальной жизни, рисуют картину, значительно отклоняющуюся от того, во что верили Бернулли и Марковиц, рассуждая о полезности, рациональности и оптимальности.

Каждый человек считает себя разумным существом, способным даже в критических ситуациях здраво и расчетливо применять законы вероятности для осуществления выбора, перед которым его ставит жизнь. Но то, что человек предполагает о себе, не есть то, что он на самом деле. Насколько эти его представления о себе соответствуют действительности? Ведь не могут все одновременно оказаться выше среднего уровня? К тому же часто приходится принимать очень важные решения в сложных, запутанных, смущающих, а то и пугающих обстоятельствах, когда не хватает времени оперировать законами вероятности. Жизнь – не игра в balla, хотя эта модель может быть использована в ряде практических ситуаций. Реальную жизнь часто затрудняет фон неопределенности поведения всех участников – акторов рынка, о котором говорил К. Эрроу. Классическая модель рационального поведения, на которой основываются теория игр и большинство концепций Марковица, определяет, как акторы должны принимать решения перед лицом факторов риска и на что был бы похож мир, если люди на самом деле вели себя в соответствии с этим определением. Однако многочисленные исследования и эксперименты показали, что отклонения от модели встречаются гораздо чаще, чем большинство из нас может предположить.

Дэниел Канеман и Эймос Тверски, израильские психологи, выполнили наиболее значительные исследования поведения людей в условиях риска и неопределенности.

Эймос Тверски (Tversky Amos, 1937–1996), израильский психолог, пионер когнитивной науки; долгое время соавтор Дэниела Канемана и ключевая фигура в открытии систематических когнитивных искажений в оценке риска потенциальной выгоды

«Когда-нибудь вы придете к тому, что будете замечать схождение к среднему везде, – писал Канеман. – Выполняют ли ваши дети то, что им сказано, хорошо ли играет баскетболист в сегодняшней игре, много ли ошибок совершит инвестор в этом квартале – будущие характеристики с большой вероятностью отразят схождение к среднему значению независимо от того, поощрят их или накажут за предыдущие результаты». Эта идея о схождении к среднему, если ее продолжать в такой сфере, как спортивные соревнования, в какой-то мере помогут объяснить высокую вероятность проигрыша после победы или серии побед (или поражений) любимой футбольной или хоккейной команды при условии относительного равенства сил команд.

Канеман и Тверски детально обсудили вопросы о том, не является ли невнимание к механизму схождения к среднему единственной причиной ошибок, которые подстерегают людей, пытающихся предвидеть будущее на основе прошлых фактов. Плодотворное сотрудничество ученых вылилось в серию интересных экспериментов, направленных на выяснение поведения людей, делающих выбор в условиях неопределенности.

«Теория перспектив» Канемана и Тверски открыла стереотипы поведения, которые никогда не замечали сторонники рационального принятия решений. Ученые приписали эти стереотипы двум человеческим слабостям:

• эмоциям, которые часто мешают самоконтролю, необходимому для рационального подхода к принятию решений (для минимизации риска хочется пожелать быть сдержаннее в дискуссии и особенно при принятии решений);

• трудности осознания, когда люди не способны ясно понять, с чем имеют дело.

Дэниел Канеман (Daniel Kahneman, p. 1934) – израильско-американский психолог, один из основоположников психологической экономической теории и теории поведенческих финансов, в которых соединены экономика и когнитивистика для объяснения иррациональности отношения человека к риску в принятии решений и в управлении своим поведением. Лауреат Нобелевской премии по экономике 2002 г. «за применение психологической методики в экономической науке, в особенности при исследовании формирования суждений и принятия решений в условиях неопределенности» (совместно с В. Смитом)

Трудности во многом обусловлены ограниченностью выборки, что вынуждает индивида принимать решения, в которых проявляется его иррациональность. Лейбниц когда-то предупреждал Бернулли: «Природа столь разнообразна и столь сложна, что трудно делать правильные выводы из того, что мы наблюдаем. Нам доступны только крохи действительности, и это ведет нас к ошибочным выводам, или мы интерпретируем малые выборки как полноценное отражение характеристик большой совокупности».

Вследствие этого люди склонны использовать субъективные методы измерения: Кейнсовы трудноизмеримые, хотя и улучшенные Роем Форбсом Харродом «степень уверенности», «склонность к сбережению и риску» фигурируют в их решениях гораздо чаще, чем вполне измеримый «треугольник Паскаля», а интуитивные оценки часто управляют даже тогда, когда люди думают, что используют измерения.

Часто ЛПР пренебрегают общими аспектами проблемы. Это, в частности, одна из причин того, что рекомендации Марковица по формированию портфеля так медленно и только после общемирового экономического (энергетического) кризиса начала 1970-х гг. получили признание. ЛПР уделяют повышенное внимание маловероятным событиям, имеющим драматические последствия, и, можно сказать, забывают о более вероятных рутинных событиях, по-разному воспринимают расходы и невозмещенные потери. Они начинают с чисто рационального подхода к принятию решения о дальнейшем поведении в условиях риска и затем экстраполируют, рассчитывая главным образом на благоприятный исход. В итоге ЛПР забывают о схождении к среднему, застревают на принятой ранее ошибочной позиции, в результате чего рождаются неприятности.

Асимметрия наших подходов к принятию решений, направленных на достижение выигрыша, и решений, направленных на избежание проигрыша, является одной из самых продуктивных находок «теории перспектив» Канемана – Тверски.

Например, когда речь идет о значительных суммах, многие отказываются от игры, предпочитая гарантированный доход: многие желают просто получить 100 тыс. дол., чем играть с шансами 50 на 50 выиграть 200 тыс. дол. или не получить ничего. Другими словами, люди не расположены к риску (но, заметим, в разной степени).

Посмотрим, как обстоит дело с потерями. В первой статье Канемана и Тверски, появившейся в 1979 г., описан эксперимент, показывающий, что выбор между отрицательными исходами является искаженным (т. е. не зеркальным) отображением нашего выбора между положительными исходами.

Когда выбор касается потерь, люди выбирают риск. Канеман и Тверски, как и многие их коллеги, выяснили, что такая асимметрия встречается постоянно в самых разных экспериментах.

В результате этого исследования пришло понимание того, что Бернулли был неправ, когда заявлял, что «польза, полученная от малого приращения богатства, обратно пропорциональна уже имеющемуся богатству». Бернулли верил, что оправданность риска, направленного на приумножение богатства, зависит от исходного уровня богатства. Канеман и Тверски обнаружили, что оценка рискованной возможности оказывается в гораздо большей зависимости от точки отсчета, с которой оценивается возможность выигрыша или проигрыша, чем от оценки конечного размера богатства, каким оно станет в результате игры. Решение определяется не тем, насколько вы богаты, а сделает ли вас принимаемое решение богаче или беднее – так называемым эффектом ментальности. Поэтому Тверски предостерегает: «Наши предпочтения… могут быть изменены изменением точки отсчета».

Он ссылается на обследование, в ходе которого участников ставили перед выбором между политикой, обеспечивающей высокую занятость в сочетании с сильной инфляцией, и политикой, влекущей за собой низкую занятость и слабую инфляцию. Когда речь шла о выборе между уровнями безработицы 10 или 5 %, большинство высказалось за то, чтобы, смирившись с инфляцией, снизить уровень безработицы. Когда же было предложено выбирать между уровнями занятости 90 и 95 %, уменьшение инфляции показалось делом более важным, чем повышение уровня занятости на 5 пунктов.

Тверски и его коллега Крейг Фокс (Fox) более детально исследовали неприятие неопределенности и пришли к выводу, что дело значительно сложнее, чем предполагал исследователь этой темы Д. Эллсберг в одной из своих работ. Они провели серию экспериментов, чтобы определить, во всех ли случаях или только в случайных играх люди предпочитают иметь дело скорее с известными вероятностями, чем с неизвестными. Ответ был ясным и убедительным: люди предпочитают неизвестные вероятности в тех ситуациях, в которых они чувствуют свою компетентность, и известные вероятности в ситуациях, в которых они чувствуют себя некомпетентными. Отсюда Тверски и Фокс делают вывод, что неприятие неопределенности «порождается чувством некомпетентности… и проявляется, когда человек оценивает совместно ясные и туманные перспективы, но оно уменьшается или исчезает вовсе, если оценивается каждая перспектива по отдельности».

В опубликованной в 1992 г. статье, подводящей итог достижениям «теории перспективы», Канеман и Тверски пишут: «Теории выбора в лучшем случае приблизительны и несовершенны… Выбор является процессом конструктивным и ситуационным. Столкнувшись со сложной проблемой, люди… используют приблизительные и отрывочные расчеты».

«Теория перспективы» отнюдь не приводит с необходимостью к пессимистической оценке человеческих возможностей. Ее авторы исходят из предположения, что «только рациональное поведение обеспечивает выживание в условиях конкуренции, а поведение, основанное на отказе от рациональности, будет хаотичным и непродуктивным». Напротив, они указывают, что большинство людей может выжить в условиях конкуренции, даже поддаваясь причудам, из-за чего их поведение будет не вполне разумным по критериям Бернулли. «Возможно, важнее то, – утверждают они, – что, судя по имеющимся фактам, люди принимают упорядоченные решения, хотя их рациональность не всегда отвечает принятым критериям». Американский экономист Р.Х. Талер добавляет: «Квазирациональность не является формой немедленной обреченности». Упорядоченные решения предсказуемы, но нет оснований считать, что поведение непременно окажется произвольным только потому, что оно не вполне отвечает жестким теоретическим постулатам. Выполненное Канеманом и Тверски эмпирическое исследование подтверждает значительную часть собранных экспериментаторами наблюдений об особенностях принятия решений не только инвесторами, но и прочими людьми.

Поскольку инвесторы рискуют, они должны быть готовы к проигрышам. С иными настроениями лучше заняться чем-нибудь другим. Но теория предсказывает, что ожидания разумного инвестора реалистичны: разумный инвестор иногда переоценивает, иногда недооценивает, но все же он не ошибается в оценках ни постоянно, ни даже в большинстве случаев.

По словам Канемана, «недостатки рациональной модели не в ее логике, а в использующем ее мозгу. Найдется ли такой мозг, который может в точности осуществить предписания модели? А ведь каждый должен бы знать и понимать всё, целиком и сразу». Канеман не первый отметил жесткие ограничения, налагаемые рациональной моделью, но он одним из первых объяснил последствия этих жестких требований и то, как совершенно нормальные люди их регулярно нарушают.

Если инвесторы склонны нарушать рациональную модель, она не может рассматриваться как надежное описание поведения рынков капитала. Значит, необходимо изыскивать новые инструменты измерения риска.

Бихевиоризм – одно из ведущих направлений в американской психологии[11]11
  Ларина Е., Овчинский В. Большие Данные, фруктовые салаты и Большой Брат. – http://hrazvedka.ru/blog/bolshie-dannye-fruktovye-salaty-i-bolshoj-brat.html. Дата обращения: 12.08.2016.


[Закрыть]. По мнению психологов – сторонников этого направления, любые наблюдения за внутренним состоянием человека не имеют смысла (например, тестирование). Они считали, что основой выводов должна быть информация о поведении людей, которую можно количественно измерить.

Влияние развивающейся когнитологии на бихевиоризм выразилось в осознании больших различий в поведении людей в различных условиях и того, что они скорее будут поступать в соответствии с выработавшимися в течение жизни стандартами, чем в соответствии с расчетами экономического характера.

К 1970–1990-м гг. такой взгляд стал широко распространяться среди экономистов и получил название «поведенческая экономика». Огромный вклад в обоснование поведенческой политики внесли профессора из США Касс Санстейн (бывший сотрудник Администрации Президента США) и Ричард Талер (советник бывшего премьер-министра Великобритании Д. Камерона)[12]12
  Thaler R.H., Sunstein C.R. Nudge: Improving Decisions about Health, Wealth, and Happiness (Подталкивание: как улучшить решения, касающиеся здоровья, достатка и счастья). New Haven, C T: Yale University Press, 2008. 293 p.


[Закрыть]. Предложенный авторами нормативный подход заключался в формулировке декларации, содержание которой сводится к фразе «мы знаем, как сделать вашу жизнь счастливее»[13]13
  Ларина Е., Овчинский В. Указ. соч.


[Закрыть].

Группа ученых-экономистов в ответ на критику недостатков рациональной модели предложила новый подход – финансовый бихевиоризм, который анализирует попытки инвесторов лавировать между угрозой потерь и прибылью, то находя путь с помощью бесстрастных вычислений, то действуя под влиянием эмоциональных импульсов. Результатом этого совмещения рационального и не совсем рационального подходов является рынок капитала, который и сам работает не вполне так, как должен бы в соответствии с описаниями его функций в теоретической модели.

П. Бернстайн назвал эту группу специалистов «приверженцами концептуального патрулирования, потому что они постоянно стараются проследить, соблюдают или не соблюдают инвесторы законы рационального поведения, открытые Бернулли, Джевонсом, фон Нейманом, Моргенштерном и Марковицем».

Г. Шифрин и М. Стэтман выдвинули гипотезу о двойственности человеческой психики, когда человек выступает одновременно в роли планировщика и потребителя (см. табл. 1.2). Планировщик, надеясь на награду за самоограничение, порой выигрывает. Когда возникают потребности, у планировщика всегда под рукой дивиденды. Но планировщик ограничивает потребление неустанным повторением урока: тратить дивиденды допустимо, а проедать капитал – грех.

Однажды уяснив этот урок, инвесторы начинают требовать, чтобы дивиденды выплачивались регулярно и постоянно росли. Нет дивидендов – нет денег на расходы. Следовательно, нет выбора. Продажа нескольких акций или получение дивидендов – только в теории абсолютно взаимозаменяемые источники финансирования потребительских затрат, а продажа акций даже выгоднее, поскольку обычно облагается меньшим налогом. Но на практике – это далеко не одно и то же из-за уловок, используемых психикой для самоконтроля. В этом кроется ответ на вопрос, задаваемый студентами и экономистами и поставленный в начале данного параграфа.

Талера удивляло «весьма интересное» несоответствие между ценами, за которые люди готовы купить и продать одни и те же вещи. Он придумал выражение «эффект обладания» для описания нашей склонности устанавливать более высокую продажную цену на то, что мы имеем (чем мы наделены), чем ту, которую мы бы заплатили, если бы этого не имели. Каждый из нас помнит подобную ситуацию купли-продажи на любом рынке и не удивляется этому, но о причинах такого поведения не задумывается.

Инвесторы – люди время от времени добиваются выдающихся успехов на фондовом рынке. Но даже если приписать эти достижения умению, а не удаче, остаются две проблемы.

1. Прошлые показатели не являются надежной основой для принятия решений. Ретроспективно легко найти всех победителей и чемпионов прошедших финансовых баталий, но мы не можем достоверно и заранее выявить инвесторов, чье умение обеспечит им успех в будущем. Даже самые удачливые инвесторы (например, Бенджамин Грэм и Уоррен Баффетт) переживали такие длительные периоды неудач, какие редкий инвестор смог бы выдержать. Другие (например, Джорж Сорос) приобретали известность одной или двумя блестящими сделками, но те, кто им подражал, не повторяли их успехов. Никто не знает, когда придет его время, и придет ли оно вообще.

О хороших показателях неуправляемых индексных фондов можно сказать то же самое, потому что любые экстраполяции на будущее здесь не более надежны, чем везде. Все проявления нерационального поведения, которыми столь богат фондовый рынок, на индексных фондах отражаются сильнее, чем на других портфелях. При этом портфели, копирующие поведение одного из главных индексов, скажем S&P500, все же имеют явное преимущество перед активно управляемыми портфелями. Поскольку крутые повороты возможны только при изменениях индекса, трансакционные расходы и налоги на доход от повышения курса акций минимальны. К тому же комиссионные сборы в пользу менеджеров индексных фондов составляют около 0,10 % объема активов; в активных фондах комиссионные во много раз больше, зачастую превышают 1 % стоимости активов. Эти структурные преимущества не являются следствием везения и не привязаны к моменту или периоду времени; они работают на инвесторов постоянно. Поэтому так быстро развиваются фондовые рынки с их специально разработанными механизмами защиты (например, механизмы защиты кастодиальных банков) и растет зависимость инвесторов от состояния этих рынков, в том числе от спадов и кризисов.

2. Период активного функционирования удачных стратегий выдающихся портфельных менеджеров обычно невелик. На таких активных и ликвидных рынках капитала, как фондовые, конкуренция настолько сильна, что трудно повторить или удержать успех методов, хорошо себя проявивших в прошлом. Многие изобретательные люди не достигают успеха, потому что менее изобретательные быстро пристраиваются им вслед и сводят на нет преимущества, которые обещала удачная стратегия[14]14
  Нужно помнить, что конкурентное преимущество с позиций ресурсной теории развития может быть реализовано, если оно уникально и доступ к нему органичен.


[Закрыть].

Рынки капитала всегда отличались неустойчивостью, потому что здесь идет торговля ставками на будущее, которое полно неожиданностей. Покупка акций, которые не имеют срока платежа, – рискованный бизнес. Единственный способ избавиться от акций – продать их другим инвесторам, т. е. каждый зависит от ожиданий и покупательной способности всех остальных. Подобные рассуждения применимы и по отношению к облигациям, по которым владельцам выплачивают деньги, вложенные в их покупку, но только в будущем.

Эти обстоятельства создают благоприятные условия для нерационального поведения: неопределенность страшит.

Краткий генезис развития представлений о рисках. Серьезное изучение инвестиционного риска и соотношения между риском и прибылью началось сравнительно недавно. Марковиц сформулировал основную идею еще в 1952 г. Может показаться, что прошло уже много времени с тех пор, как была предложена эта крупная идея в истории финансовых рынков. Но в 1950-х гг., когда на рынках раскручивалась игра на повышение, идея Марковица об учете риска при выборе акций не привлекла внимания инвесторов. В 1960-х гг. она заинтересовала научные круги, но инвесторы-практики обратились к ней только после структурно-энергетического кризиса начала 1970-х гг. Возможно, именно здесь проходит граница новейшего времени в управлении рисками и управлении жизнью – неопределенность бизнеса и жизни заметно и, главное, качественно выросла. С.П. Капица отметил этот факт в цивилизационном развитии при исследовании демографии и изменения численности населения Земли на протяжении его истории. Каковы признаки изменений в бизнесе и в чем они проявились? Бернстайн описывает характер изменений следующим образом.

Во-первых, изменения степени нестабильности рынка. В период с 1926 по 1945 г. – годы Великой депрессии и Второй мировой войны – среднее квадратичное отклонение суммарной годовой доходности (дивиденды плюс изменение курса акций) составило 37 % при среднегодовой доходности около 7 %. Это был действительно рискованный бизнес.

Инвесторы конца 1940-х – начала 1950-х гг. хорошо помнили об этом. Новая спекулятивная лихорадка и оптимизм наращивались медленно, несмотря на активную игру на повышение, которая поднимала индекс Доу-Джонса и довела его от менее чем 200 в 1945 г. до 1000 в 1966 г. С 1946 по 1969 г. при хорошей годовой доходности, превышающей 12 %, и бурном подъеме спекулятивной активности в 1961 г. среднее значение среднего квадратичного отклонения общей годовой доходности составило только треть этого показателя в 1926–1945 гг.

Изменения, причем значительные, начались в конце 1960-х гг. С конца 1969 г. по конец 1975 г. среднегодовая доходность индекса S&Р500 составила только половину (около 6 %) этого показателя за 1946–1969 гг., в то время как среднегодовое среднее квадратичное отклонение почти удвоилось, достигнув 22 %. В течение 12 из 24 календарных кварталов этого периода инвесторам на фондовом рынке было бы выгоднее вкладывать деньги в казначейские векселя.

Профессиональные менеджеры, которые до 1969 г. более чем на 70 % наполняли портфели своих клиентов обыкновенными акциями, в 1970-х гг. были в полной растерянности, поскольку структурно-энергетический кризис начала 1970-х гг. изменил существующее положение на рынках и поломал сложившиеся схемы и практики.

Во-вторых, в результате глобализационных процессов и обострения социально-экономических проявлений в целом устойчивость национальных и мировой хозяйственных систем снизилась. Чувствительность к потрясениям и взаимозависимость элементов такой сложной системы весьма высокие. Во время кризиса 1974 г. в передовице первого номера журнала «The Journal of Portfolio Management» руководитель Wells Fargo Bank с горечью признал: «Даже несмотря на растущую популярность новых методов управления инвестиционным риском, в 1970-х и 1980-х гг. возникли новые виды неопределенности, с которыми никогда не сталкивались люди, воспитанные в комфортабельной атмосфере послевоенного роста». Потрясения, в том числе энергетический кризис, скачок цен на нефть, конституционный кризис, вызванный Уотергейтским скандалом (1972–1974) и отставкой президента США Р. Никсона, захват заложников в Тегеране (1979) и Чернобыльская авария (1986), террористический акт 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке изменили ситуацию на мировых рынках.

Леонид Витальевич Канторович (6 (19) января 1912, Санкт-Петербург – 7 апреля 1986, Москва) – советский математик и экономист, пионер и один из создателей линейного программирования. Лауреат Нобелевской премии 1975 г. в экономике «за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов»

В результате дерегулирования финансовых рынков, широкого использования производных инструментов ценных бумаг[15]15
  Появление производных инструментов было вызвано стремлением снизить риски трансакционных операций, но они в свою очередь породили новые риски в поведении акторов и обеспечении процессов на рынках.


[Закрыть] и роста инфляции возникла нестабильность процентных ставок, обменных валютных курсов и цен на товары, которые показались бы немыслимыми в предыдущее 30-летие. Устоявшиеся формы управления риском не могли помочь в новом мире, нестабильном и пугающем.

На наш взгляд, с настоятельной потребностью в новых методах управления риском далеко не случайно совпали впечатляющие технологические достижения, определившие новейшие технологические уклады: когда проблема совершенствования контроля над риском стала особенно актуальной, в управлении инвестированием стали использоваться компьютеры и новейшие аналитические и расчетные программы. Без большой натяжки можно предположить, что и интернет возник, чтобы информационно быстро, точно и защищенно обслуживать финансовые рынки. Впечатляющие возможности значительно увеличили скорость обработки данных и умножили возможности реализации сложных стратегических решений.

Начиналась новейшая эпоха в управлении риском, причем концепции, технологии и методы управления риском использовались финансовыми системами, но потребители были разбросаны далеко за пределами рынка капиталов. Возникли новые приемы минимизации рисков на основе разработки новых инструментов – фьючерсов и опционов (о них речь пойдет далее).

В наши дни производные финансовые инструменты отличаются от использовавшихся в прошлом только в ряде отношений: они оцениваются математически, а не произвольно и «на глазок»; стали сложнее риски, от которых они должны защищать; их конструируют и ими управляют с помощью компьютеров; их используют для решения новых задач. Но не только этим определяются причины их стремительно растущей популярности.

Производные финансовые инструменты нужны только в условиях неустойчивости показателей системы и неопределенности внешней среды; можно сказать, что их распространенность и растущая популярность довольно точно характеризуют наше время. Примерно с 1970‑х гг. неустойчивость (дисперсия) экономических параметров и неопределенность (непредсказуемость будущих событий) стали проявляться в сферах, долгое время отличавшихся стабильностью. До начала 1970‑х гг. обменные валютные курсы фиксировались решениями правительств, цены на нефть колебались в узких пределах, а общий уровень цен рос не более чем на 3–4 % в год. Внезапное появление новых видов риска в областях, ранее считавшихся стабильными, инициировало поиск новых и более эффективных инструментов управления риском. Производные финансовые инструменты являются не причиной (как механизм хеджирования потерь), а симптомом неустойчивости экономики и финансовых рынков.

Риски реального сектора экономики. Российский вклад. Необходимо сказать хотя бы несколько слов о рисках реального сектора экономики, в том числе о вкладе российских исследователей этой темы. Социоэкономические исследования повышения эффективности организаций в отечественной науке начаты работами, проведенными в советский период Н.А. Витке[16]16
  Витке Н.А. Организация управления и индустриальное развитие. М., 1925. По мнению Витке, с развитием производства, его концентрацией (в терминологии Витке: с развитием индустриализма) возрастают роль и значение управления им. Индустриализм приводит к организационному кризису, который состоит «в том, что современная, массовая, коллективно‑трудовая (кооперативная) по природе своей организация уже не может управляться традиционными методами индустриализма, перенятыми от мелкого хозяйства». Выход автор видит в назревании «организационной революции», простирающей «свое влияние не только в отношении предмета к предмету и человека к предмету, но и в отношении людей друг к другу в производственном процессе». Главным Витке считает целесообразную организацию людей в их взаимоотношениях как участников единой трудовой кооперации. Отсюда ясно, что автор четко различает два вида управления – людьми и вещами и свое внимание акцентирует (возможно, чрезмерно) на управлении людьми.


[Закрыть] и впоследствии развитыми Я.С. Улицким, Р.С. Майзельсом и др. В более поздний период вопросы научной организации труда исследовали Г.В. Осипов, А.А. Заворыкин[17]17
  См., например, Заворыкин А.А. Личность как единство генотипических, психофизиологических, социальных сторон человека и методы ее изучения // Проблемы личности: Материалы симпозиума. М., 1970. Т. 2. С. 9.


[Закрыть], В.Т. Пуляев и др., которые оперировали такими понятиями анализа, как мотивация работника, активизация и рост роли и ответственности человеческого фактора, т. е. основными составляющими эффективности (снижения уровня допустимых рисков) в достижении целей организации[18]18
  У истоков НОТ. Забытые дискуссии и нереализованные идеи; сост. Э.Б. Корицкий. Л.: Изд‑во Ленинградского гос. ун‑та, 1990.


[Закрыть].

Значительный вклад принадлежит работам Л.В. Канторовича, который рассматривал эффективность и оптимальность принимаемых ре‑ шений как функцию меняющейся и несущей системные риски рыночной цены.

В более поздний период появились работы по анализу рисков, связанные с социально‑психическими мотивами принятия решений в условиях неопределенности, философа А.П. Альгина, психолога В.А. Петровского и др.

Важным вкладом стали работы В.К. Сенчагова, указавшего на использование методов регулирования рисков на основе оценки индикаторов экономической безопасности как механизма предупреждения угроз и обеспечения экономической безопасности экономической макросистемы.