Текст книги "Я не Байрон. Эссе"

Становится виден уже не только видимый мир, но и:

– Весь мир, – в котором и Перевод будет другим, а не поверхностным, как, например:

– Шекспир – это Копьем Потрясающий, – а:

– В Трубу Свивающийся Лист.

В первом случае перевод делается, исходя из буквальности видимого мира, а второй:

– Имея в виду Посылку, знаменитую фразу Шекспира:

– Весь мир театр, и люди в нем актеры, – что значит, пространство делится на две части, на Сцену и Зрительный Зал, на Поля и Текст, или, как сказал Пушкин в Борисе Годунове:

– Не всяко слово в строку пишется.

Ролан Гаррос – комментатор переводит Джона Макинроя более-менее нормальным голосом, но понимания перевода нет абсолютно, ибо переводчик-комментатор говорит:

– Безотносительно к разговору Макинроя.

Тогда как Шекспир в Двух Веронцах показал, что:

– Не может быть в роли Итальянского леса итальянский же лес. – И когда не понимают почему, то ответ такой:

– Шервудский лес Шекспир применил не вместо итальянского, а:

– На фоне итальянского, – оставив таким образом существовать Прошлое, а не стал строить, как здесь, в России в 17-м году, мир заново. В этом фантастической величины разница:

– У Шекспира Прошлое существует – поэтому он и пишет исторические пьесы, что значит, как и сказал Иисус Христос:

– Все живы!

После 17-го года, наоборот: все мертвы, как было написано в истории СССР:

– Князей и Графов мы убили в 17-м году, а, следовательно их и:

– Не было-о-о-о! – Ни-ког-да.

26.05.16

– Роли все расставлены стоят. – Это по поводу желания переводчика Голышева:

– Выводить из состава без объяснения причин.

Имеется в виду, как дали роль – так можно ее и взять.

Голышев и его друзья-товарищи, критикуя Чацкого за то, что он не плюнул, и не бросил влюбляться в наглую Софью не просто ошибаются, что бы еще ничего, в том смысле, если бы:

– Объяснили своё необъяснимое поведение, – но считают это Грибоедовское поведение Чацкого тем, чего:

– Не-бы-ва-ет-т! – Если только он, этот Чацкий, не полный осёл.

Почему, собственно, нет объяснения?

А потому, что коммунистическое мировоззрение 17-го года считают естественно-правильным по умолчанию. Мол:

– А как? Все так, – кроме Чацкого.

Но в том-то и дело, что Чацкий не один такой-сякой. Есть ещё, как-то:

– Иисус Христос, Эйнштейн, Ферма, Пушкин, Шекспир, и. И дальше большая-большая очередь из ВСЕЙ классической литературы.

А Толстой напополам с Гавриловым называют Голышева гениальным переводчиком. Называют на основании того, что в его переводах:

– Даже слышен скрежет зубовный американского гоготанья.

Но, друзья мои, да по барабану, что там слышно, у Пушкина нигде ничего слышно. Почему? Да потому, что слышны могут быть только вопли приносимых в жертву на Пирамиде Майя Хомо Сапиенсов. Ибо приносится в жертву Образ! Вот эти самые, пока еще не умолкнувшие звуки божественной эллинской речи.

Делается – правда, не элементарная, – логическая ошибка:

– За американское произношение принимается – этеньшен:

– Американское произношение. – Как будто вот это американское – есть правильное в противовес тому произношению, которое используют Леонид Куравлев и Любовь Полищук в фильме Ширли-Мырли, только чтобы посмеяться.

Ошибка это потому, что мы никогда – по завещанию Экклезиаста – не видим Подлинника, потому что, как он сказал:

– Всё это уже было, или:

– Было, было, было. – Что значит:

– На сцене всегда роль. – А это значит, самый-пресамый американский-английский никогда не будет Подлинником. Это не Гамлет, а Смоктуновский в роли Гамлета.

А аргумент по поводу гениальности перевода делается исходя из доисторического мышления – в котором не удивительно, что мы еще находимся:

Переводчик переводит Гамлета! Этого не может быть, потому что не может быть никогда, как говорили средневековые схоластики. Ибо никакого Гамлета давным-давно, а именно, как напомнил в Библии Экклезиаст:

– Три раза уже закончилось то время, когда Гамлет мог существовать:

– Сам по Себе.

Следовательно, настоящим американским будет чтение перевода Андреем Гавриловым, а не Голышевым.

Что это значит? Значит:

– Не скрежет зубовный Голышева, – который является не чем иным, как Игрой Актера на сцене, принятым за:

– Настоящий американский. – Это не подлинник переведен, а переведен уже перевод, просто потому, что перед нами:

– Всегда – уже перевод! – Всегда Копия!

Поэтому мы никогда не можем сказать – если по-настоящему, в Подлиннике, что:

– Иисус Христос был евреем. – Ибо Иисус Христос был исполнителем роли Отца.

Как и Гамлет.

И значит:

– Если русский человек – есть на самом деле верующий, то и:

– Иисус Христос – это русский!

Как настоящий американский – это русский перевод Гаврилова.

Можно сказать, что английский-американский язык, как его изучают в институтах – это еще не язык, еще не Детали Машин, а только еще:

– Просто Прокат, – вот этот самый звон, который и услышал Иван Толстой, приняв его за призыв бежать на Встречу с вот-вот уже прибывающим Иисусом Христом, но, увы, это был только призыв строиться к Пирамиде Смерти в четыре километровые очереди со всех сторон, как было дело на Пирамиде Майя. Это был Не Тот звон, на который надо бежать, как и сказано в Библии:

– Нет Меня ни там – ни здесь. – Ибо:

– Подлинник в вас.

Как это и почувствовали от души переводчики эпохи VHS.

Россия вспряла ото сна, что значит, в ней был Бог. – Но, увы, опять двадцать пять, сказали:

– Постарайтесь забыть.

И звонят теперь только с Вавилонской Башни, вплоть до того, что уже прямо и открыто заявляют, что:

– Актеры на сцене играют свои роли:

– Без сердца. – Всегда, в том числе и Высоцкий, и Смоктуновский.

Только, мол, верить можно с сердцем, только для веры дано сердце человеку. В фундамент поставлена логика 17-го года, или, что тоже самое:

– Вавилонской Башни, – или, все равно, что:

– Золотого Литого Тельца.

На самом деле, сама Жизнь – и наука, и литература, и искусство – и даны человеку, чтобы он отнесся к ним:

– Со всем сердцем, и всем разумением своим, – именно для того, чтобы поверить.

Жизнь не противостоит Вере, а, как спел Владимир Высоцкий:

– И есть та Профе-лактика, – которая нужна Вере.

Без жизни вера будет никому не нужна, она будет – как тоже сказал Высоцкий:

– А я здесь просто – только погулять вышла.

Прокат сам по себе хорош, его можно продать, или обменять на что-нибудь, но плохо то, что он выдается за Детали Машин.

Которых никогда не видел.

Что, собственно, играть актеру, если Образ – это не гут?

Играть надо индейца Майя:

– Принесение Образа в Жертву.

26.05.16 – С Христианской Точки Зрения

Яков Кротов говорит:

– Я верую, поэтому не ищу подтверждений своей вере.

Это фундаментальная ошибка. Ибо в такой вере нет связи между верой и жизнью. Как будто бы люди и так верили и жили свободно, как свободные люди, но вот Зараза Жизнь тут еще попалась по дороге и надо ее прожить.

Тогда как Жизнь для того и дана, чтобы поверить.

Ибо каждый верующий должен спросить, как спросил один человек – уже старец лет под восемьдесят у Иисуса Христа:

– Могу ли и я поверить, Господи?

А вот эти рассуждения:

– Я уже верю – хреновина.

Так же и ученый, беседующий с Яковом Кротовым ошибается, противопоставляя научную деятельность вере, ибо наука – это та же вера, только в её Теории Относительности.

Наука, о которой говорит ученый – это советская наука, критерием которой является не познание, а:

– Преподавание. – Следовательно, да, это наука, только:

– Официальная:

– Где ее нет, а будем считать, что есть.

Она очень похожа на настоящую науку, только имеет отличие, которое Гёте обозначил, как:

– Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет.

Следовательно, наука этого ученого сделала из гипса, сегодняшняя наука, в ней нет завета Экклезиаста:

– Что это повтор, повтор, повтор.

Вера – это айсберг, а наука, которую ученый противопоставляет вере – только верх, видимая часть айсберга. А он говорит айсбергу про его же верхушку, что:

– А вот у меня всё не так, всё не так, ребята.

Дак естественно.

Вера – это Теория Относительности. Которую проклинают классические физики за ее непонятливость. Не что они ее, а, мол, она нас:

– Так и не хочет понять. – Хотят сказать:

– Если уж свалился с неба, то изволь, чтобы тебя понимали и камни. Ибо сами мы никак.

Но в том-то и дело, что не никак, а просто:

– Не желают верить!

Теорию Относительности не понимают не потому, что она непонятна, а потому что:

– Не хачу.

Но и действительно, в Библии написано:

– Не все побегут, а только:

– Избранные.

Избранный – это тот, кто хочет понять Теорию Относительности, едва услышал о ней пару слов, еще не зная содержания. А если задавать вопрос:

– Вот вы и объясните нам! – Сколько ни пытайся – ничего не выйдет.

Радио Свобода – Лицом к Событию – Елена Рыковцева – Малиновый Пеликан – новый роман Владимира Войновича

Андрей Архангельский говорит, что Чернов – из Огонька – говорил в начале 2000-х годов, что:

– Никто уже не понимает двойного дна. – Но!

Но это значит, что вообще ничего не понимают, потому что внешние события – это не сами события, а только рассказ о событиях.

Без двойного дна – это все равно что Илиада и Одиссея без участия богов: ничего не будет понятно.

Как будут непонятны поступки Иисуса Христа, Его неожиданное появление в доме без окон и дверей, если не иметь, не подразумевать этого 2-го Дна, что в Его роли Отец – Бог.

Архангельский говорит, что равняется при анализе Малинового Пеликана на классический роман, что первая часть роман отличается от дальнейших двух третей. – Но!

– Но никакого Классического Романа никогда не существовало, кроме как в головах школьных учителей, для которых для самих придумали эту схему:

– Динамичного развития живых образов и искрометного юмора, – в РОНО.

И придумали не просто для простоты и понятности литературы после урока физкультуры, а только и единственно для:

– Дэзы – информации. – О мире нашем грешном.

И точно также делаются переводы Шекспира:

– Имея Двойное Дно в виде школьного сочинения на тему:

– Как хорошо было учиться, учиться и учиться в школе.

Ровняться надо на Илиаду и Одиссею.

Войнович говорит, что несколько раз возвращался в уже написанный ранее текст.

Зря, лучше возвращаться, как в Библии:

– По ходу романа, – это будет соответствовать реальности.

Вот сейчас еще раз включил, и Войнович отвечает, он:

– Не переключился на новую идею, а развивал начальную.

Это очень важно, так предполагается, что роман не отстранен от автора и читателя, а они вместе с ним.

Как и говорит сейчас Войнович:

– Я писал, а события параллельно развивались.

– После 150—200 страниц роман почему-то – и у всех писателей – становится другим. – Фантастика! В том смысле, что по Архангельскому – роман – это школьное сочинение на тему, как я провел лето. Лето уже кончилось, и поэтому должно хватить дыхания на описание ушедшего лета полностью, именно потому, что настоящее, к этому прошлому лету:

– Не имеет никакого отношения. – Постулат Архангельского:

– Настоящее и Прошлое – не связаны. – Тогда вся загадка, равносильная разгадке Жизни именно:

– В связи времен.

Вот это именно классическая идеология Семнадцатого Года:

– До сего времени ничего и не было, однако.

А на самом деле по барабану, что первая часть не связана со вторыми двумя частями, и знаете почему? Потому что они связаны:

– По определению, – вот оно было так и всё. Так сказать:

– Вот вам Илиада, а вот извините никак не связанная с ней Одиссея.

Так же как не связаны с логикой поступки героев:

– Приам затаскивает Коня в город, тогда как все ему горят:

– Зачем он нам, давай его сожжем.

Или, по крайней мере, можно бы сломать часть коня и проверить:

– Эй вы, там наверху, спускайтесь! – Нет, никаких связанных с элементарной логикой школьного сочинения проверок:

– Я так хочу.

И все погибли. Ибо:

– Не все во власти Школьного Сочинения. Это сейчас. А раньше:

– Не всё во власти человека, ибо есть еще и:

– Боги-и!

Архангельский имеет в виду, что Их давно, после 17-го года отменили вместе с князьями и графами, а Войнович считает:

– Есть, есть еще Некоторые, остались, и никак не могут отличить реальность от фантасмагории.

А критики думают, что автор просто забыл, о чем он начал писать роман, и продолжил совсем о другом.

Ошибка Архангельского в том, что он никогда не изучает Теорию Относительности, означающую, что наблюдатель периодически включается в систему наблюдения, а данном случае в:

– Роман.

Следовательно, роман он не видит уже со стороны, и не может сказать точно, что:

– Роман развалился, как Титаник на две неравные части. – Ибо:

– Сам-то он, где был в это время?

На какой из этих частей? Так сказать:

– Василий Иванович, ты за белых, али за красных?

– Так, а кто из них за Третий Интернационал?

Неизвестно. Ибо, как и сказано:

– Белые придут – грабят, красные идут:

– Тоже, скорее всего, будут грабить, так как:

– Что ишшо им делать-то, неприкаянным? – Тем более, среди красных сколько, спрашивается, белых офицеров?

И оказалось:

– Оди-на-ко-во-о!

Поэтому белые воюют, а мы, как и раньше было:

– Только отдуваемся.

Ш-вы, Н-ны – всё наши бывшие законодатели.

Парижских мод.

Архангельский говорит, что тетя Зина уже не ужаснется. Так как не узнает себя в мартышке Крылова, как дополнил Войнович про эту Зинулю.

Вот это УЖЕ Архангельского явная ошибка, ибо:

– Если сейчас уже не увидит – значит, никогда не увидит, так как раньше-то он-она:

– Вообще ни хрена не видел:

– Ни переда, ни зада, а уж самого себя, тем более, ибо:

– А зачем?

Чтобы очередной раз ужаснуться? Дак это и так ясно, что я:

– Ничем не лучше других. – И знаете почему?

– У нас отличий вообще не бывает. – Сказано же:

– Все равны.

Ну может я чем-то и получше остальных, но и остальные – можно предположить – тоже не лыком шиты, думают про меня:

– Тоже не хуже меня, – но полюбить ради юмора всё равно не получится, ибо:

– Любить иных тяжелый крест:

– Можно остаться вообще без извилин.

Как говорится:

– Кто это? Твой жених?

– Это Блок.

Вот и все знакомство с литературой в виде ее трансформации из реальности в фантасмагорию. Ибо имелось в виду:

– Что он не похож.

– На кого?

– На нас с тобой.

– Почему?

– По лицу видно: не пьет, как некоторые ноль восьмые бомбы прямо и горла, а нравятся ему не крановщицы, а:

 
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
 

Блок

Как Елена Рыковцева у микрофона.

И каждый, уходя с передачи говорит – думает, приобрел ли он что-то новое? И резюмирует уже в тачке, едва не приняв красный за зеленый:

 
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
 

Стихи – Александр Блок

Это была запись, в вот прямой эфир, начинается передача Михаила Соколова с Илл – м – ее лучше выключить:

– Здесь истины не найти – только ужаснешься сознательной политологической способности к демагогии. – Так-то бы хрен с ним, но каждый раз ужасаешься способность врать, не совсем понятно зачем?

27.05.16

Иван Толстой и Борис Парамонов в передаче от 22.05.16 говорят, что один из американских студентов заметил разницу:

– Между Онегиным и мной, – имеется в виду обратная сторона Луны, или медали Собачьего Сердца Михаила Булгакова, что не только профессор хорошо, но хорош и Шариков, ибо требует по сути дела того, чего требуют ЛГБТ сообщества:

– Пусть я из собаки, но я тоже человек, – и, следовательно, не надо строить удивленных рож, когда и мне положены мои законные девять метров жилой площади, Зинка, чтобы на ней жениться, несмотря на то, что простая секретарша, да налево, как все могу сходить – хотя Зинка – это и есть лево, друзей пригласить, и разводить с ними пьянку, может и нельзя. Но не настолько, чтобы у профессора начала проявляться мания бешенства. Выпить рюмку? Меня не колышет, что вам не нравится. Впрочем, тогда и сами не пейте, а это может соблазнить даже собаку.

Далее Каутский и Энгельс. Студентов заставляют их читать, а я, можно сказать, прочитал с удовольствием. Вы против, что с ними не согласен? Так вы же сами просили Зинку выбросить их в печь. Это хуже, чем просто не соглашаться.

Замечание об американских студентах, высказанное Иваном Толстым, хорошо тем, что, действительно, я, например, догадался об этом, что Шариков ничем не хуже профессора, только тогда, когда узнал, что Бортко:

– Категорически против демократии, – а значит, это его отношение должно было проявиться и фильме. И все, что увидели американцы – услышал и я.

И не в том, что:

– Они вот такие демократы, – как сказал Иван Толстой, дело, что благородные образы профессора, его помощника Борменталя, кухарки и ее помощницы легендарной Зинки, готовы обосрать, чтобы выручить из беды представителя меньшинства Человека-Собаку:

– Шарикова, – а это заложено в пьесу самим Булгаковым, ибо:

– Рабство-то в России все равно было, – и им наслаждались во-вторых актах своих пьес профессора, их помощники и другие деятели и не только культуры. А нам даже пивных, между прочим, не хватает. Точнее, не хватало, всегда очереди в пивбар, куда сходить:

– Есть большой праздник, – как уже давно рассказал Сергей Юрьенен, и даже сдал в ломбард для этого последнее пальто.

– А надо будет – трахну и саму ломбардини.

Тем более, что и так хочется.

Поэтому.

Поэтому, если мы и другие, то только потому, что ума не хватает для того, чтобы:

– Взглянуть правде в глаза.

Вся литература здесь насквозь фальшивая. Точнее, не литература, а её понимание.

Все комментарии настроены на защиту кандидатской диссертации, рассчитаны не на мысли народа, а на восприятие различных культурных секций. Сколько здесь было разных грандов – как мы сейчас узнаем по их закрытию, и никак все еще закрыть не могут – во времена Ельцина и:

– Ничего!

Ни до чего больше не смогли додуматься, что Чацкий не тот человек, который нам нужен. А это не что иное, как:

– Простая советская идеология!

Дальше кружков макраме и кройки и шитья никто не пошел. Кроме Пелевина и Сорокина, но их считают почти сумасшедшими.

Далее Борис Парамонов говорит, что бог – это и добро и зло вместе. Но это только слова, они не работают. Ибо не виден механизм связи между прошлым и будущим, между добром и злом. А в этом механизме все дело.

Например, все повально, и Борис Парамонов в том числе, обвиняют Владимира Набокова, что его Лолита – это не более того, как сдвиг по фазе самого Набокова и больше ничего. Если не считать, что это вымысел, но ложный.

Но дело в том, что это почти та же связь, что связь Человека с Богом. Неуловимая как:

– Промельк маховой, – если попытаться ее – эту бабочку – остановить и рассмотреть – ничего не остается из того вечного, что можно найти в мире.

По барабану, все только хохочут.

Мы сейчас смотрим на понимание религии, как на ошибку, когда договорились уже до того, что гордиться надо не чем-то, а именно:

– Конями на Большом Театре.

А это – нет, не бандитизм, а хуже:

– Идолопоклонство. – Откровенное и сознательное.

Просто и ясно, от души заявляют:

– Мы молимся на икону, но видим за ней бога, – так что все нормально, это и есть наша вера.

Но дело в том, что молиться Образу и видеть за ним Необраз – невозможно! Дело в том, что видеть одно, а представлять себе другое – это и есть механизм контакта с богом.

Реальный механизм, а не мысленный.

28.05.16 – Культ Личности – Велехов – Венедиктов

Венедиктов говорит:

– Преподаватели были мракобесы, но!

– Но блестяще преподавали историю. – Как говорится:

– Что-что, а историю они никак не могли преподавать, а не только блестяще. – Вообще никак.

Почему никто и не слушает Эхо Москвы:

– Информация не реальная, а выдуманная. – Ибо:

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Единственно понятный поступок Венедиктова – это когда он перестал ставить двойки, ибо понял:

– Не все так хорошо, как кажется:

– Пришли, проверили и ему самому двойку не поставили.

А могли бы. В том смысле, чтобы:

– Всем, – точнее:

– Все!

Иван Толстой и Борис Парамонов говорили вчера о связи человека с дьяволом, но:

– Не всегда дьявол – это Лолита, а:

– Набоков – тоже.

Далее:

– Лолита – это связь между Понимающим и Непонимающим, между:

– Человеком и Богом.

Хотя с первого взгляда кажется, что это:

– Использование, – туюс.

Нет.

– В переводе должно быть 2-а текста, как в пьеса Шекспира Два Веронца – два леса:

– Шервудский на фоне Итальянского. – Но!

– Но не вместо него как думают.

29.05.16

Свободный человек может не делать ни то, ни это.

Не надо обязательно делать выбор.

Дверь лежала на помойке, как собака или кошка, не понимая за что ее выгнали из дома, в котором она стояла и стольких впустила и выпустила.

Третий путь – брожение по пустыне – вместо того, чтобы идти назад или вперед – может выглядеть не обязательно именно, как третий, а один из двух первых. Почему?

– Во время выбора пути забыл – как Саул – что друг ему Давид. – Так и здесь:

– Это именно был Бог, этот Путь, а по духу вышло именно:

– Свобода выбора.

А дело было так:

– Две недели выбирал металлическую входную дверь – и бесполезно:

– Все двери похожи на металлические ворота для гаража, пусть иногда и сделанные аккуратно. Они все равно пустые, нет в них духа фабричных дверей, фирменности, так сказать.

Но были два места, где двери нормальные. Но в одном месте я настолько им надоел, что разругался:

– Не захотели последний раз объяснять, почему одна из моделей идет только на заказ через месяц, а прошлый раз я приходил, говорили, что их можно взять сразу. Точнее, наоборот:

– Сначала нет, а в этот раз, да:

– Пожалуйста, берите. – Вот даже здесь можно запутаться во всех правилах и исключениях с характеристиками этих дверей. Потом оказалось – я сам вспомнил на следующий день:

– Взять можно сразу, только нельзя, ибо они все правые, а левых, какая мне нужна, нет – только на заказ. – Но было уже поздно – взял дверь в другом магазине, и когда шел в этот последний магазин, думал, что брать в нем очень не хочу, но:

– У меня нет выбора уже. – А!

А вчера вечером додумался по пути Моисея, что можно вообще ни хрена не делать – и это будет самым правильным решением:

– Свободного человека – ни вперед через пустыню, ни назад в Египет.

Забыл! Забыл, как Саул, что Давид, во общем-то, неплохой парень, и не надо его гонять по городам и весям, чтобы грохнуть. Ужас-с! Вспомнил только тогда, когда дверь уже поставили, и на ней я обнаружил небольшой, так сказать:

– Зигзаг – не знаю, удачи, или неудачи. – Его раньше не было!

В магазине смотрел несколько раз – не было, когда привезли домой рассматривал – не было. Поставили – есть! Откуда, если я не отходил от установщика дверей ни на минуту, а чтобы сделать такою вмятинку – зигзаг надо несильно, но ударить дверь лицом и при этом еще сдвинуть по этому зигзагу. Когда бы он мог сделать это уму непостижимо. Тем более, он уже уехал, когда я заметил этот дефект.

Если этот дефект был уже в магазине – непонятно, как я его не заметил. Может быть, не заметил именно потому, что владелец магазина всегда показывал мне другой дефект – за который он делал чуть ли не тридцатипроцентную скидку на эту дверь:

– Небольшая прогнутость металла около ручки. – Он так и сказал, что ее уронили на эту ручку, но при желании легко поправить. Но я посмотрел – можно и не править:

– И так нормально.

В результате сейчас:

– Прогнутости металла около ручки не обнаруживаю, а небольшой зигзаг по середине двери – есть!

Рядом с этим зигзагом раньше была наклейка довольно большая, с объяснением, что это за дверь, и возможно, она отвлекала внимание от вмятины, но явно, что не закрывала. Хотя теперь уже можно думать, что хочешь.

Не могли же они ее подменить?! Ибо зачем, я бы и так ее взял, за скидку в 7 тысяч. Другая дверь – Восьмерка – продавалась тоже скидкой в 5 тысяч, но там вмятина была внизу явная, а вверху еще и небольшая, но видимая царапина. Эта Десятка была у них единственной дверью, которую они по спецзаказу ждали два месяца.

Вообще в воспоминании происходят очень большие странности. Однажды не купил чайник сербский, так как у него на дне был плохо пропечатан круг с маркировкой, и дома я думал, что так не могли сделать на заводе, что печать вильнула по полтора – не меньше – сантиметра. А когда решил все-таки его купить, увидел, что дефект этот не больше миллиметра!

Реально и такого не должно быть, и может быть поэтому сознание увеличило дефект, чтобы показать, что я прав:

– Таких чайников на сербских заводах не делают, а делают только где-то рядом с Сербией, но в своих гаражах.

Тем не менее, я не мог поверить, что это тот же самый чайник! А с другой стороны:

– У них таких чайников больше не было.

Фантастика, не привезли же они другой для того, чтобы я специально его купил?

Трудно поверить, что тот – мой первый – они продали, а поставили другой, с таким же дефектом такой же непропечатки, только намного меньшим.

Чудеса творятся, честное слово.

Наверное, вот также думал Саул, когда решал:

– Опять подружиться с Давидом, а потом наоборот, опять искал, чтобы убить:

– Почему приходится думать то так, а то:

– Наоборот? – Хотя со стороны – так сказать – противника:

– Ничего не меняется.

Что показывает воспоминание:

– Факт, или идею, в том смысле, что отвечает на вопрос:

– Быть или не быть? – В данном варианте:

– Брать или не брать? – И тогда дело уже не в несопоставимости дефектов, а наоборот:

– Преувеличенный в воспоминании дефект показывает не на величину, а на:

– Предсказание.

Вот у меня, как птица полетела не в ту сторону, когда греки решили плыть и отомстить неразумным хазарам в лице Приама, его сыновей и вообще всей Трои, – а:

– По барабану – они все равно ее купили, но у них это по-другому:

– Пошли, увидели и победили! – Только в итоге все, кроме Одиссея умерли, были убиты или в сражении, или дома при возвращении.

Вот я знал, что не надо ни хрена идти и покупать эту дверь по одной простой примете:

– Вечером – так сказать:

– Однажды вечером, я зашел и парень – владелец магазина дверей сказал:

– Бери ее со скидкой?

– Сколько? – спросил я. Это про Восьмую модель

– Пять тысяч скину, бери за двадцать. – Так-то она стояла с ценником 25-ть тысяч.

– А Десятку? – спросил я.

– Да тоже за двадцать.

– Хорошо, – ответил я, – я подумаю, а утром приду и скажу, какую беру.

Прихожу.

– Ну! Какую? – спросил он.

– Десятую.

– Не могу продать Десятую. И знаешь почему? Я ждал ее два месяца и теперь не могу расстаться.

Фантастика! Продавец не может расстаться с продаваемой им вещью – дверью.

Но потом мы поднялись наверх, и он сказал, как Михаил Светин в Золотом Теленке, а точнее, в Двенадцати Стульях:

– За двадцать не могу, а могу только если:

– За двадцать две.

– Почему? – спросил я.

– Ну, – ответил он, – на Восьмую модель я скинул пять тысяч и на эту пять, а на стоит на две дороже.

Но вчера вечером он прямо сам мне сказал, без подсказок с моей стороны:

– Да тоже за двадцать.

И я ушел, поклявшись себе, что большей моей ноги не будет на грязных тротуарах Бродвея, а в данном случае:

– Этого дверного магазина.

И вот, пажалста:

– Пришел, не увидел брака, купил и понял:

– Опять, как всегда, ошибся.

Получается:

– Тут хоть кол на голове теши, а все равно ошибешься.

Ибо Ошибка не существует, и видна в Настоящем только как:

– Бре-ке-ке-кекс! – отрицательное предвидение, и проявляется во всю свою видимую, как на фотографии красу, только:

– В будущем, – когда уже поздно пить Боржоми:

– Троя-то уже пала, а мы все мертвы.

Те две тысячи, которые утром – как Георгий Вицин или Лев Борисов – вежливо попросил продавец, заместо вчерашнего вечера, где их вообще не было – по логике справедливы, но воспринимаются как настоящее свинство. А этому, своему восприятию несуществующей еще действительности не только я – вообще, даже древние греки:

– Никто не верит.

Не верят, несмотря на то, что этот парень – продавец дверей, а по совместительству и владелец этого магазина, утром глотнув водички, сказал:

– Вчера надо было брать, вчера я был добрый. – Сказал, несмотря на то, что мы договорились:

– Подождать до утра.

Наверное, также как Россия – Советский Союз – попросила Гитлера подождать:

– До утра, – а он начал чуть раньше.

Почему? Получается потому, что посланное мне в Предвидении отрицательного моментума в этой сделке в виде этого свинского поведения продавца:

– Было ему – тоже в Предвидении:

– Известно.