Текст книги "Тьма внешняя"

– Америку? – фыркнул Кхамдорис.

– Ну, да, так в некоторых подведомственных мне ответвлениях, именуют Западный континент, – пояснил Таргиз. Странно что ты не слышал об этом, уважаемый Эоран.

Кхамдорис бросил на Таргиза полный неприкрытого раздражения взгляд.

– Да, припоминаю, – выдавил он из себя. – Так кто же ее открыл?

– Скандинавы. Они уже создали несколько поселений, на ее северо-восточном побережье. Впрочем, то лежит за пределами интересующей нас темы… Я вот тут набросал одну схему, которая, как мне кажется, позволит усилить проникающую мощность почти на одну треть…

И все трое, на мгновение забыв про все остальное, склонились над широким серым экраном визора.

Высокие Татры. Пять дней спустя.

– Красота! – произнес силезец, озираясь.

Впереди простиралась живописная, казалось, нетронутая человеческим вниманием, природа.

– Да уж, – не стал возражать Матвей.

Под ногами был рыжий песчаник, и известняк. Вгрызаясь корнями в могучие скалы, вверх, в синее небо клонящегося к закату дня возносились двухохватные сосны, чьи далекие кроны могли показаться зелеными облаками. С дерева на дерево грациозно перепархивали (иначе и не скажешь) черно рыжие горные белки. Лепое Урочище – так называлось это место – вполне оправдывало свое имя. Отсюда им предстояло начать переход через горы. Объяснявший дорогу мужичонка из крошечного – пять дворов, хутора клялся, что в этом, самом узком месте горы можно пересечь за два, а при удаче и за один день, если только не сбиться с дороги и выйти точно к Пегой Свинье – приметной горе, от которой и начинается ущелье, именуемое Холодным, по которому проходит короткий и удобный путь.

– Красиво все-таки, – повторил силезец.

– Уж здесь-то разбойников пруд пруди, – пробормотал Матвей, подозрительно озираясь.

Владислав пожал плечами, невесело усмехнувшись.

– Что-то тебе в каждом лесу разбойничья рать мерещится! Уж говорил тебе – их тут и прежде не было!

Все же, путники насторожились, и дальше двигались, поминутно вглядываясь в окружающие заросли. Вдруг да выскочит какой заплутавший искатель удачи, а то, не дай Бог, еще и стрелу засадит из укрытия.

Буковые и дубовые перелески сменились темными горными ельниками, а они, в свою очередь уступили место низким кустарникам и пышным лугам – полонинам. Матвей ехал хмурый, сосредоточенный. Силезец поглядывал на спутника, криво усмехался, не теряя бдительности. Несколько раз они натыкались на свежие следы серн и оленей, но на предложение Матвея остановиться и поохотиться, Владислав лишь мотал головой.

– Не будем тратить время, – говорил он, щурясь, глядя на припекающее солнце, – погода испортится – застрянем тут.

Путники перевалили через очередную гряду. Вниз сбегали ступенчатые террасы лугов, за ними лежал сплошной ковер светлолесья с редкими и неровными, будто выстриженными неумелым цирюльником, пятнышками полян. Синей сапфирной лентой поблескивала прихотливо извивавшаяся речушка, простирающая свои воды далеко внизу.

Спуск в долину занял не так уж много времени. Воздух здесь был сырой и холодный, пахло прелой хвоей.

– Вперед, – устало молвил Владислав устремляя взор на вершину противоположного склона. – Не спать, витязь! И вновь начался подъем.

Пологий склон становился все круче, так что где-то на полпути пришлось спешиться. Путники поднимались всё выше, колоннады сосен, искривленных ветрами, чьи ветви переплелись в вышине, вновь сменились угрюмым ельником.

Толстый слой мхов, устланный сухими иглами, пружинил под ногами. Матвей прикусил губу – густой ельник отчего-то нагонял глухую тоску.

Когда, наконец, кончился хвойный лес, Матвей вздохнул с облегчением. Но спустя некоторое время пожалел об этом. Здесь на открытом месте, сквозили, зарываясь под одежду потоки холодного ветра. Пару раз они переходили вброд быстрые горные ручьи, серебряными змеями скользившие по камням. Приходилось быть особо осторожными – стремительное течение могло запросто сбить с ног.

Вскоре пришлось в очередной раз спешиться и вести коней за собой. По узкой каменистой тропе перебираясь через осыпи, и обходя загораживавшие ее валуны, они медленно поднимались наверх. Ельники становились все ниже, ниже, переплетался колючим густым кустарником, изломанным горными ветрами.

Хотя Матвею и не в диковину было лазать по горам: он, как-никак вырос в горном краю, но и он начал ощущать усталость. Солнце между тем опускалось всё ниже, и вот туман уже пошел клубиться меж стволов.

Наконец склон остался позади. Перед путниками открылось уходившее на несколько сотен шагов вперед, заросшее мхом и редкой травой плоская вершина гребня.

«Сейчас спустимся вниз, и всё», – облегченно подумалось русину. Однако его ждало разочарование.

Немного ниже кромки гребня простиралось обширное, поросшее лесами, усеянное острыми утесами, и изрезанное узкими ущельями, плато. На его противоположном конце вновь поднимались горы. Над тающим в сумраке плато, нависала высокая гора с острой, косо срезанной вершиной. На ее сером известковом склоне выделялись пятна выходов более темной породы.

– Она самая – Пегая Свинья, – удовлетворенно молвил Владислав. – Надо бы левее чуть взять, тогда как раз вышли бы к Холодному ущелью… Ну, да ладно, глупо было думать, что хребет можно перейти в полдня. Спустимся сейчас вниз, хоть не на голых камнях заночуем.

Матвей, ежась под колючими порывами ветра, поглядел на пламенеющий в полнеба закат и не сказал ничего. Мысль о ночевке на голых камнях его не радовала, но и перспектива устроиться спать в сыром темном лесу тоже не грела.

Спускались они куда быстрее, чем поднимались. Даже кони, будто почуяв, что внизу их ждет долгожданный отдых, прибавили ходу, порываясь поскакать вниз по склону, так что их приходилось придерживать.

Матвей вдруг остановился, дернув Огневого за узду, с прищуром вгляделся в полумрак котловины. В одном месте ему почудилась струйка дыма, он даже прижал ладонь к глазам, но то ли она уже растаяла, то ли ему просто померещилось.

– Что такое? – недовольно буркнул силезец.

– Посмотри, Владислав. Может, показалось, но вон там вроде дым.

Владислав прищурился, поглаживая бороду. Глаза стали двумя узенькими щелочками, за которыми цепко и насторожено поблескивали зрачки.

– Вряд ли здесь кто-то встретится нам, – высказался он наконец. – Тут и раньше жилье редко попадалось. А уж теперь…

Тотчас послал кобылку аллюром, молвив не очень-то доброжелательно.

– Нечего торчать тут, вот будем внизу – тогда и отдыхать будем.

Матвей ничего не говоря, пустил Огневого следом. В конце концов, его спутнику может, и впрямь виднее.

Стемнело очень быстро. Только что, казалось, солнце светлым золотом озаряет мир, и вдруг уже их окружает серая сумеречная мгла.

Вскоре, над покрытыми черным лесом горами взошла отливающая медью луна, и в ее свете кроваво блеснул ручей. За ним снова густые старые ели, неприветливо грузно свесившие мохнатые ветви.

– Сюда, – молвил Владислав и русин двинулся следом.

Среди зарослей ельника они обнаружили узкую неглубокую пещерку, почти сухую и чистую, и принялись устраиваться на ночлег на мягком мху, покрывая ее каменный пол.

– Ну вот, по крайней мере не под открытым небом, – довольно бросил Владислав, укладывая на землю срубленные еловые ветви. И выспимся, и не замерзнем.

Матвей устало хмыкнул в ответ. Он был настроен менее радужно – пещера не казалась особо уютной. А случись какому-нибудь загулявшему медведю забрести в гости – тогда делать? Не очень-то ловко от косолапого мечом отмахиваться.

– Пойду хворосту соберу, – сообщил силезец и исчез в темном проеме.

Русин посидел немного, чувствуя, как глаза сами собой закрываются, и мутная дремота неторопливо затягивала рассудок. Он уже почти заснул, когда в пещеру ворвалось нечто темное, и шумное. Матвей взвился, хватаясь за эфес. Владислав выразительно уставился на него, вытащившего уже меч до половины.

– Тихо ты! – прошептал он. – Не шуми… – Силезец был явно чем-то обеспокоен.

– Что случилось? – уже спокойно вымолвил русин, пряча сталь обратно в ножны.

– Похоже, мы здесь не одни, – ответил поляк. – Пошли за мной, проверим, что тут за такие соседи объявились.

Буквально в пятидесяти шагах от пещеры стоял небольшой деревянный дом. Покосившийся от времени, глубоко ушедший в каменистую почву, он все же выглядел довольно крепким и внушительным, будучи собран из цельных толстых бревен, почерневших от времени. Оба путника остановились в нерешительности. И Матвей, и тем более Владислав, прекрасно знали, кто может скрываться за убогими стенами подобных домиков в лесной чащобе.

Сделав знак спутнику не двигаться, Владислав неслышно подобрался к крохотному оконцу, затем облегченно махнул рукой – мол, бояться нечего. В этот момент конь Матвея негромко всхрапнул. Русин бросился успокаивать Огневого, но коню что – то явно не нравилось, он только сильнее распалился.

– Ладно, уймись, – в полголоса буркнул Владислав, – нет смысла таиться.

И решительно постучал в дверь.

Сначала за дверью было тихо. Потом громко заскрипели половицы и послышалось старческое кряхтение.

– Кого там нечистый несет? – послышался из-за двери надтреснутый старушечий голос. Сказано это было по-немецки, но на каком-то малопонятном диалекте, так что Матвей едва понял о чем идет речь.

– Пусти нас переночевать, добрая женщина. Мы путники, заблудились в горах… – Владислав старался придать голосу как можно большую доброжелательность.

– Шли бы вы, люди добрые, мимо, – старушечий голос был напрочь лишен всякой доброжелательности. – Тут как раз село недалече. Или в лесу ночуйте, тут волков нет.

– Открывай давай, а то сейчас сами откроем! – рявкнул вдруг Владислав, так что Матвей невольно вздрогнул, а с еловой ветки взвилась, хлопая крыльями, потревоженная ворона.

Прошло еще несколько секунд, и внутри убогого жилища послышался шорох, брякнул сброшенный с крюка засов. Владислав резко пихнул приоткрывшуюся дверь от себя, одновременно уходя вбок, и, убедившись что за ней никто не караулит с дубиной наготове, не здороваясь, переступил порог, Матвей последовал за ним.

На пороге остановился, удивленно осматривая странноватое убранство дома, вернее будет сказать – берлоги. С первого взгляда он понял, что попал в избушку колдуньи… Да и кто еще мог жить в подобном диком и глухом месте?

Как раз подходящее пристанище для ведунов и ведьм.

Стены, полки, даже потолок были увешаны пучками сушащихся трав. В топившемся по черному очаге полыхал огонь, на котором в щербатом горшке булькало покрытое грязно-серой пеной варево. Потолок покрывала осевшая на нем за многие годы жирная копоть.

Половину хижины, не считая дымившего очага и полок с утварью, занимала широкая лежанка, застеленная лысой от времени коровьей шкурой. Стол в середине комнаты был грязный, с какими-то плохо замытыми бурыми пятнами, неприятно напоминавшими кровь.

Русин подозрительно оглянулся, шаря подозрительным и опасливым взглядом по жилищу. Черной кошки, совы, или ворона, необходимых, как известно, всякому колдуну, не было. Зато, приглядевшись, Матвей заметил в углу нечто другое, пожалуй что и похуже. В сплетенной из лозняка большой клетке на подстилке из волглой травы восседала громадная жаба – раза в два больше обычной, да еще какая-то бледная (не иначе – от старости) будто свежий утопленник.

Матвея передернуло от отвращения. И он мог бы поклясться, что заметившая это старуха довольно улыбнулась. А жаба, будто почувствовав присутствие чужаков недовольно каркнула совсем даже не по жабьи, и вылупила бессмысленные глазищи. Русин перекрестился, краем глаза заметив саркастический взгляд Владислава.

От старухи изрядно воняло, словно она не мылась целый год. Да и выглядела она, подстать закоренелой ведьме. Длинные, нечесаные волосы – редкие и сальные – неопределенного, пегого цвета, неровными прядками спадали на согбенные плечи, лицо ее было похоже на степную почву во время засухи, все сморщенное, высохшее, пропаханное уродливыми бороздами.

Кожа свисала со щек смятым желтым пергаментом. На этом лике совсем уж гнусно выглядел длинный и крючковатый, со вдавленным на переносице хрящом нос, и провалившийся беззубый рот.

Матвей невольно отвел взор, вновь, внутренне поежившись, огляделся. Место, где им предстояло провести эту ночь, вызывало брезгливость не только у русина, несколько последних месяцев жившего при королевском дворе в Буде, но даже у видавшего виды силезца.

– Ты вот что, бабка, – заявил Владислав, бесцеремонно устраиваясь на лежанке, сразу после того как хозяйка, что-то бормоча под нос, заперла на тяжелый, грубой ковки крюк входную дверь, – а подай-ка ты нам пожрать, что у тебя есть. Да побольше, мы проголодались, – зычным басом требовал он.

Старуха злобно скривилась. Но видно сообразив, что незваные гости, злись не злись, никуда не исчезнут, а вот обидеть в случае чего смогут ох как круто, молча кивнув, ушла за ивовую перегородку, где должно быть, хранились ее запасы… Владислав, встав, последовал за ней.

– Еще подашь вяленую мертвечину, с тебя станется! – гоготнул он.

С философским спокойствием на лице старуха поставила на грязном столе закупоренный жбан с пивом, кусок старого копченого сала и полкаравая грубого землистого хлеба.

– Всё, что есть, гости дорогие, – пробормотала она. Маленькие блестящие глаза злобно сверкнули из-под кустистых, похожих на кабанью щетину, бровей.

Матвей присел в уголке, не зная, как себя вести и старательно гася некое сочувствие к хозяйке. Обстановка этого дома, да еще замечание Владиславу о мертвечине отбили у него всякий аппетит, да и трапеза на столе не выглядела слишком привлекательно.

А силезцу видать, все нипочем – довольно отломил кусок хлеба, накромсал сала и, показывая волчий аппетит начал методично уминать. На злобные взгляды хозяйки отвечал полуоскалом-полуулыбкой, не переставая жевать.

– Вот чего я не пойму, и никогда не разумел этого, бабуся, – наконец, утолив первый голод, высказался Владислав, довольно погладив живот. – Ведь сколько вас, ведьм, не жгли, а всё не убавляется! Да и что еще удивительно: сколько помню, на костер тащили-то все больше молоденьких, а ведьмы – старухи, как на подбор. И откуда, интересно, вы беретесь? Или и впрямь черт вас из-под хвоста выбрасывает? Матвей, в краях которого упомянутый способ борьбы с колдунами был весьма мало распространен, только пожал про себя плечами.

Бабка, всплеснула руками, обескуражено вздохнула.

– Ах… что вы говорите про бедную старушку! Сам здешний священник пользовался, по милости своей, моими травами.

– Да ну, – нарочито изумился Владислав. – И зачем же? Дядюшку богатого на тот свет спровадить надо было, или девку приворожить? – он, не дождавшись ответа, загоготал, при этом меняясь буквально на глазах.

Вокруг Владислава словно сгустилась аура темной и жестокой силы. Плечи его налились свинцовой тяжестью, жилы, оплетавшие толстые запястья, угрожающе набухли. Запавшие глаза, казавшиеся черными провалами прямо и глухо смотрели из под мохнатых бровей.

Должно быть, именно таким был его товарищ, в годы расцвета своей карьеры грабителя с большой дороги.

Со смутной тревогой русин подумал, что в рукопашной схватке, не особенно много бы было шансов у него, устоять против силезца…

– Эх, добрый человек, – внезапно совсем другим тоном проскрипела старуха. – Каждый добывает серебро так, как умеет. И ты, – она противно хихикнула, – небось тоже не просто так по лесу ночью шатаешься?

– Хм… серебро… И на что оно тебе? Никак, на гроб дубовый копишь? – не растерялся Владислав.

– Она, должно быть, думает, что за деньги в аду напиться можно, – мрачно проговорил Матвей из своего угла. Старуха с некоторым изумлением покосилась на него. Похоже, она сперва сочла его кем-то вроде сторожевого пса при строгом хозяине, которому самой природой разговаривать не положено.

И вдруг вновь тихо, и как-то особенно мерзко, захихикала

– И вовсе нет, гости дорогие, оно мне для другого надобно. Я, добрые люди, хоть и стара уже, но каюсь, люблю мужскую плоть, и в соседнем селе как раз живет парень, который за серебряную монету готов доставить старушке такое маленькое удовольствие.

Матвея уже в который раз за вечер передернуло от отвращения.

– Попадись этот твой ухажер мне, я бы ему за этакое урезал бы срам, вместе с яйцами, под корень, – сообщил Владислав, сплюнув в очаг.

Та в ответ широко осклабилась, обнажив гнилые черные зубы.

Владислав меж тем продолжал разговор.

– Вот, например, зачем тебе эта травка? – Привстав, он снял со стены пучок невзрачных стебельков. – Скажешь, крыс морить? Или, думаешь, я не знаю, что это такое?

– Не только крыс, – гаденько усмехнулась старуха, – не только… Можно крыс, а можно и… и гостей незваных…

В этот момент из угла противно квакнуло. Путники дернулись как под кнутом, и тотчас уставились на огромную жабу.

– А это что за уродство? – вопросил Владислав. Он словно только сейчас заметил ее, и теперь изучал ее с нескрываемым отвращением и вместе с тем с любопытством.

– Это моя помощница, можно сказать. Лучше всякой кошечки, а какая ласковая! – пробормотала старуха. Я ее Агатой зову. Не обижай ее, добрый человек!

Старуха подковыляла к клетке, приоткрыв дверцу, погладила ее по уродливой, в огромных бородавках, голове. Жаба утробно квакнула, закатив вылупленные глаза.

Владислав нехорошо усмехнулся. Если бы Матвей увидел сейчас его глаза, то мгновенно бы прочел по ним все дальнейшие действия силезца. Но тот стоял как раз к нему спиной, загораживая от Матвея почти всю хижину.

– Стало быть, твою жабку зовут Агата? Добро… – тихо произнес он.

Матвей не сразу сообразил, что произошло. Рука его товарища стремительно метнулась к поясу, гибко взлетела вверх, подобно змее, и сразу же вперед. Блеснул в полете нож. Хозяйка, все с той же ухмылкой на губах, завалилась на спину.

Матвей еще непонимающе взирал на простершееся на земляном полу тело, когда Владислав, быстро перепрыгнув через труп, схватил клетку с жабой и швырнул в огонь. Раздался короткий, мяукающий крик, хижину наполнил чад паленого мяса. Тут только Матвей вышел из оцепенения.

– Ты что?!… – запоздало крикнул он, невольно хватаясь за рукоять меча.

Обернувшись, Владислав удивленно воззрился на русина.

– Тебе что, жалко это бесово отродье? Что бы было бы лучше, если бы она перерезала нам глотки во сне, или отравила? Я-то сразу понял что это за гадина.

Матвей вновь опустился на табурет. Безусловно, мерзкая карга заслужила свой конец, но мысль об убийстве беспомощной старухи вызывала у него отвращение. Владислав, вглядевшись в лицо спутника, умерил свой пыл.

– Ну что ты, друг Матвей, успокойся, – сказав он почти дружелюбно. – Одной тварью меньше на свете. Давай лучше посмотрим, что у нее в сундуках. Глядишь, не все серебро старая на блуд потратила!

…Матвей с отвращением отверг предложение Владислава поучаствовать в получении старухиного наследства, как не без здорового цинизма определил это занятие силезец. Сидя на табурете он наблюдал как тот принялся беспорядочно выкидывать вещи из сундука. На пол летели юбки из добротного сукна – синего и красного, белые сорочки и чепцы с шелковыми лентами.

– Пригодится, – приговаривал Владислав, откладывая в сторону то новые сафьяновые сапожки, то отрез красного сукна. – Обменяем, если что.

Встряхнув, с недоумением долго разглядывал подвенечное платье.

– Не иначе помолодеть собиралась, – буркнул он себе под нос. И где она интересно талеры хранила…

– Смотри-ка, – он показал Матвею медальон из бледного золота с каким-то полустертым изображением. Приглядевшись, Матвей различил человеческую голову, увенчанную козьими рогами, а по краям следы какой-то надписи, вроде латинскими буквами.

– Откуда это у нее? – несказанно удивился Матвей.

Теперь уже пришел черед ляха изумиться.

– Ты это раньше видел?

– Пришлось как-то. Тот чернокнижник… рассказывал про какой-то Знак Козла, их вроде находят иногда в старинных римских могилах…

Тайник нашелся в стенке сундука, но к разочарованию разбойника талеров или иных монет там не нашлось.

В нем оказались колдовские причиндалы старухи. Зеленые и черные свечи, какие-то каменные флаконы, крепко завязанные узелки…

– А бабка-то была не простая! – протянул Владислав, взвешивая на ладони ветхую растрепанную книгу без переплета, на первой странице которой был грубо нарисован ворон, держащий в когтях человеческий череп, в окружении летучих мышей. Должно быть, за эту старую чертовку с нас половина грехов спишется на том свете.

Фолиант полетел в очаг…

* * *

Высшие силы наверное навсегда оставили меня. Уже очень давно я не слышу голосов, и даже не чувствую их присутствия. Ни рядом, ни даже далеко. Лишь иногда, где то на грани воспаленного, истерзанного сознания я ощущаю нечто странное, как будто похожее на него, но и только. И прежних прекрасных снов я тоже не вижу. Только гудящая бескрайняя бездна, в которой я плыву, плыву по течению, не зная, что ждет впереди.

Может быть, впереди водопад, который беспощадно разобьет меня о камни, не оставив даже моей души, хотя бы для вечных мук…

Могу ли я хотя бы надеяться? Кто знает…

* * *