Текст книги "Тьма внешняя"

– Покайтесь грешники! – яростно закричал монах – видно он-то и был судья, – Покайтесь, прежде чем предстанете перед Судией Вышним!

– Каемся, каемся, – пробурчал стоящий рядом чернобородый (только сейчас Владиславу бросилось в глаза, что борода у него – точь-в-точь, как у Ирода. Владислав невольно встретился взглядом с ним, тот в ответ странно посмотрел на силезца, и подмигнул. Или показалось?

– А почему, святой отец, нас не сжигают, како положено нечестивцев богомерзких? – спросил вдруг чернобородый, обращаясь к распорядителю казни.

Монах, или кто там он был, задохнулся от ярости, даже побагровев.

За него ответил один из его помощников – одутловатый, невысокий, с медной чернильницей у пояса – секретарь, или писарь.

– Казнь огнем, губя плоть, очищает душу от грехов телесными мучениями. – Вы же, предавшиеся врагу Господа нашего, спасения недостойны. В Преисподней вам хватит огня до Страшного суда! – он с презрением сплюнул.

– До Страшно-ого? – нарочито удивленно протянул тот. А почему обычного-то суда не было? – продолжал между тем ерничать бородач, – Положено ведь выслушать грешников, поспрашивать… Дыбой там, клещами…

На этот раз его никто не удостоил вниманием.

Приговоренных разделили на две партии. В первой оказались крестьяне и обе женщины.

Несчастная в изодранном платье не смогла подняться, и ее, как куль с зерном втащили на неуклюжее подобие эшафота двое палачей – паренек лет пятнадцати с топором за поясом, и юркий мужичок в подряснике.

– Да простит Господь-бог наш Иисус грехи ваши, как мы прощаем вам,

– произнес успокоившись более-менее, монах, – вверьте себя его милосердию, ибо лишь оно одно, безграничное, вас ныне спасти может. Отрекитесь от нечестивого бесовства и неслыханной мерзости, пока вы еще в мире сем.

Старуха, вдруг, набрав полную грудь воздуха, выкрикнула черное злое богохульство, длинное и замысловатое, услышав которое прежде, силезец бы всенепременно перекрестился. Старший палач, готовившийся уже набросить на морщинистую шею петлю, занес кулак для удара.

…И в этот момент громыхнуло так, что заложило уши. Можно было бы подумать, что небо ответило громом на брань старухи, но короткий, рвущий слух свист, крики, и упавшие тела вокруг подсказали, что сие – дело рук человека.

– Слава Сатане!! – взревел бородач, ловко разбрасывая стражников. Откуда только силы взялись – лишь несколько ударов сердца спустя он уже завладел мечом одного стража. Двое вооруженных монахов, уже почти настигших его, тотчас свалились наземь, держась за распоротые животы.

Он ринулся к столу, но судейских уже и след простыл – Владислав даже не заметил – когда успели исчезнуть.

Снова ударил гром. И опять начали валиться на землю люди, и на белых одеяниях новоявленных крестоносцев герцога Константина расцвели ярко красные пятна.

Несомненно, в ход пошло огнестрельное оружие. Да не ручные пищали, бьющие пулями с лесной орех, а настоящие орудия, которые волокут по три лошади самое меньшее. И которые, во всяком случае, никак не удалось бы незаметно протащить по лесу.

«Пушки?! Но откуда они тут?» – недоуменно подумал про себя Владислав повалив бестолково топчущегося вокруг стражника – того самого, что всего минуту назад гордо вышагивал среди жалких, обреченных на смерть «чертепоклонников», вмиг обезоружил – тот как заяц ринулся прочь, как только древко протазана выскользнуло из ослабевших рук труса.

Отогнав замахом копья кинувшегося было на него с топориком юного палача (все прочие охранники, вмиг забыв о пленниках, последовали примеру судей) силезец подхватил под руки русина, потащил в сторону.

– Теперь им не до нас, слава тебе Господи, Езус-Мария! Главное выбраться, а там уж разберемся! – бормотал Владислав, волоча на себе полубесчувственного Матвея, посекундно оглядываясь туда, где над деревьями поднимался густой серый дым.

Из леса тем временем во множестве выбегали вооруженные люди, гнавшие перед собой редкую цепочку уже не помышляющих об обороне герцогских воинов. Похоже, весь гонор и храбрость слетела с тех, словно бы ее и не было.

Навстречу атакующим, наскоро построившись неровным клином, устремились лучше вооруженные воины, среди которых было немало монахов.

Вновь выстрел – на этот раз стреляла одна пушка. Но и его хватило, чтобы прорубить изрядную просеку в плотно сбитом строю.

Но следом за первым отрядом устремились воспрявшие духом солдаты, панику среди которых командирам таки удалось прекратить – нескольких непонятливых проткнули пиками.

Над прогалиной засвистели стрелы, нападавшие тоже начали падать. Затем обе стороны сошлись в рукопашной.

Все смешалось, и в завязавшемся бою уже никому не было дела до человека, одной рукой сжимавшего копье, а другой поддерживающего полубесчувственное тело товарища.

К Владиславу подбежал какой-то тип в круглой шапке с болтающимися ушами, и драном кафтане, не понять кто – дьяволопоклонник или воин герцога, крутящий над головой меч.

– Ты чего – своих не узнаешь?! – рявкнул на него силезец, первое что пришло в голову, при этом выставив вперед пику.

Тот, выругавшись сквозь зубы, метнулся в сторону, за ним устремились еще трое, последовавших было за ним.

Схватка продолжалась недолго. Хотя, то тут, то там христианам, во главе с монахами удавалось было потеснить приверженцев Сатаны, но лишь на краткое время.

Нападающих все прибывало, и совсем скоро они смяли и опрокинули своих врагов. Те вновь попытались было засев за деревьями, затеять перестрелку, но быстро обратились в бегство.

Лесная опушка заполнилась довольно гудящими люциферитами.

Никто не преследовал удирающих. Дьяволопоклонники тут же принялись по хозяйски грабить лагерь своих врагов.

На двух чудом спасшихся людей пока не обращали внимания, и силезец даже понадеялся, что сможет незаметно ускользнуть с места боя. Как выяснилось, напрасно.

– О, кого я вижу! – к Владиславу направлялся чернобородый мужик – тот самый, с которым Владислав едва не повис на одной виселице. К этому времени он успел обрядиться в снятый с кого-то из пленных или мертвых добротный суконный плащ. Позади него переминались два человека, глядевших на него с обожанием. – Я видел, как ты дрался, приятель, – он хлопнул Владислава по плечу. Молодец! Меня Иуда зовут, – сообщил чернобородый. Раньше Карл звали, а теперь взял имя в честь лучшего слуги Великого Господина нашего. Капитан императорского войска. А ты из какого отряда, брат?

– У Альбрехта служим, – ответил силезец.

– У Альбрехта Рыжего?

– Да вроде, второго дня он не был рыжим, – пожал плечами Владислав.

– А, у Жабы! – хлопнул его по плечу бородатый, – Так это вас он в лесу подобрал? Ясно. А повезло вам, – бросил он. Порезали отряд Жабы, как есть всех порезали. Эти же белые крестоносцы, чтоб им позеленеть! Вообще-то про них мы давно слышали, – доверительно сообщил он Владиславу, – но прежде они почти не высовывались. А сейчас чего-то осмелели.

– Ну ничего, мы их быстро отправим – во тьму внешнюю. Так что, теперь вам самая прямая дорога, в мой отряд. Тебе сразу десяток дам. Не боись: Бог…то есть господь Люцифер не выдаст, – бросил Иуда-Карл напоследок, – свинья не съест, – он дружески хлопнул Владислава по плечу, и отошел.

Раненных люциферитов, и даже тела убитых погрузили в телеги, захваченные у братьев. Вместе с ними Владислав пристроил и Матвея, который уже не стоял на ногах после всего перенесенного.

Вслед за повозкой побрел и Владислав, положив на плечо копье.

На окраине леса он увидел оружие, принесшее солдатам Ирода победу.

На земле лежали установленные на рогульках бревна в два человеческих роста, недавно срубленные и грубо ободранные от коры. С некоторых даже свисали лохмотья лыка. Небрежно откованные железные полосы обвивали их, а в торцах чернели круглые отверстия.

Возле них стояло несколько человек в кожаных, прожженных во многих местах куртках, и таких же кожаных колпаках. Кисло пахло серой.

Это были явно те самые пушки, которыми на его глазах в пух и прах разнесли новоявленных крестоносцев, только вот раньше что-то не приходилось слышать ему, чтобы артиллерийские орудия можно было сделать из дерева. Хитро придумано – оценил затею бывший кондотьер. И много легче обычных, и можно сделать прямо на месте, за пару часов самое большее. А главное – таких штук можно наделать хоть сотню, если не тысячу – вон, в лесу деревьев сколько! Разве что – выстрелить из них можно от силы пару-тройку раз…

Да, и в самом деле, как говорили у Матвея на родине: наставляет Бог слепца а черт – кузнеца. И оружейника – сугубо.

Когда они покидали разгромленный лагерь, в телегу, где лежал Матвей, зло швырнули несколько связанных пленных – то были сплошь монахи.

Обреченно потащившийся вместе с обозом опять в Гросслейхтенбург, откуда так стремился сбежать, силезец, несмотря ни на что, искренне сочувствовал их судьбе.

Часть третья. ОКОНЧАНИЕ ПУТИ.

Мидр. Южный океан. Остров Дйоори.

599 цикл Эры Второго Поколения, 277 день.

Машина Таргиза оставила позади пенную береговую линию Дйоори. Закрывая горизонт, перед ним вздымалось самое величественное сооружение из всех воздвигнутых Вторым Поколением. Дом Высших. Центр Мидра, его мозг, его святыня, его средоточие.

Это не был дворец в полном смысле слова, – просто огромная гора, отесанная машинами и потоками Сомы, и принявшая форму усеченной призмы.

Целая гора, изрытая как муравейник коридорами, залами, анфиладами больших и малых помещений, которые в нижних ярусах, глубоко у оснований горы, переходили в огромные природные пещеры с гладко отполированным блестящим полом. Весь Атх мог бы многократно поместиться внутри. Большая часть подземелий была девственно пуста, и собственно, создана про запас, на всякий случай.

Где-то здесь, в глубине был один из двух подземных городов, переживших наступление Света Смерти – Шаатарш-Арг.

Был – потому что, окончательно покинув его, пережившие катастрофу уничтожили его без остатка, дабы ничто не напоминало им долгих лет, проведенных в убежище, ставшем тюрьмой.

Спустившись по длинной наклонной потерне с площадки, где сел его аэр,

Таргиз вступил наполненный мягким, жемчужно серым светом овальный холл, в который выходило с десяток дверей больших лифтов. Нефритовые, с золотой инкрустацией ворота, в обеих концах его были настежь распахнуты.

Эти несколько залов были, в свое время, чем-то вроде сокровищницы, а быть может и музея. В стоящих вдоль стен витринах, чьи толстые крышки были выточены из гигантских кристаллов горного хрусталя, прозрачного как вода, в гнездах из полированного дерева были разложены тысячи золотых украшений Глаз Таргиза различал предметы, принадлежащие хорошо известным культурам многих планет, другие были едва знакомы Хранителю, но больше всего было совершено неведомы ему. Он даже остановился на несколько секунд, чтобы полюбоваться прихотливым узором металлических кружев, и многоцветным блеском мириадов огней в бриллиантах и изумрудах. По внешнему виду хранилища невозможно было сказать: создано ли оно уже в Мире, либо перенесено сюда оттуда, где людям стали доступны путешествия в иные континуумы.

Но он почти не задержался, хотя был в Доме второй раз в жизни.

Ему предстояла встреча с Наставником, и личный доклад у курировавшего их проект Высшего.

…Зоргорн в одиночестве прогуливался на кольцевой галерее, у ворот, ведущих в зал, где их должен был принять тот, кто вызвал их с учеником.

Таргиз еще не появлялся – в соответствии с обычаями, вызванный к Высшим должен являться точно в назначенное время. Сам Зоргорн мог позволить себе маленькое отступление от общепринятого – незаметная слабость, которую мог себе позволить человек, потерпевший в свое время поражение, и добровольно отказавшийся от борьбы.

На плавно загибающейся великанским кольцом стене огромными самоцветами были выложены письмена.

Строки складывались в слова, посвященные какому-то из некогда совершенных деяний.

«В цикл… Эры Второго Поколения… По воле Высших… ибо это идет на благо Мира и всех живущих в нем…» Древние слова; древние плиты; древние церемонии. Древняя, застывшая цивилизация, созданная горсткой уцелевших после исполинской катастрофы. Не самых лучших, не самых умных, а просто тех, кому повезло. Цивилизация, впитавшая в себя осколки множества культур, сложенные вместе – без порядка и смысла.

Когда им было необходимо что то, они не могли создавать это сами, а вынуждены были брать это в готовом виде – от Сомы, до тонких вин… У них не было иного выхода, и они пополняли свои ряды извлеченными из других континуумов людьми. Ради их же блага они стирали их память, но невозможно было стереть то, что было глубинной основой личности. Их цивилизация такова, какова есть, и то, что было неизбежным следствием, стало ныне неотъемлемой ее чертой.

Их чуть больше миллиона. Есть еще десять миллионов Свободных, но они не в счет. Миллион тех, кто повелевает вселенными.

И вселенные эти непрерывно увеличивались в числе, разветвляясь и множась. В одних отличия от породившего их мироздания были практически незаметны, в других буквально все разительно переменялось. Потомок жалкого бедняка и бродяги, благополучно умершего от голода или ножа в десятках прочих континуумов, становился сокрушителем, казалось бы, вечных империй, и созидателем новых, или творцом обгоняющих свою эпоху на века открытий. Поднимается со смертного одра, казалось бы обреченный царь-завоеватель, или никому неизвестный простолюдин, чей далекий потомок убьет в одной из множества войн, о которой вскоре забудут, далекого предка великого полководца или еще кого-то, чьи деяния должны были бы изменить жизнь людей. Где-то, за тысячи километров по иному подул ветерок, и вот уже зарождается нежданный ураган, затапливая целые страны, или отправляя на дно непобедимые флоты – и вот уже чужие корабли атакуют ставшие вмиг беззащитными берега…

Астероид, что должен был, по всем законам небесной механики, благополучно миновать планету, (и миновавший ее во всех иных мирах), вдруг, захваченный ее тяготением рушился на Землю, неся с собой гибель цивилизации и возвращение жалких остатков рода человеческого назад, к каменным топорам и пещерам.

Они видели как возникают и исчезают великие державы, и впадают в ничтожество древние высокие цивилизации. Как сходятся в смертельных битвах народы, а после, долгие века самые мудрые не могут понять – из-за чего. Как уходят на дно океана острова и материки, как извергающиеся вулканы заливают лавой целые страны, как возвращаются звездолеты к обращенным в мертвые пустыни неразумными обитателями планетам – при их старте мирным и цветущим.

И часто, тем или иным способом, они получали дань с этих миров

В одних они брали только то, что уже никому не принадлежало. В других могли только слегка направить события в нужную для них сторону. Наконец, были миры, полностью подчиненные их воле. Но в любом случае приток Сомы был ничтожен…

Зоргорн облокотился на гранитный бордюр, ограждающий кольцевую галерею, проходившую почти в двух сотнях человеческих ростов над полом, теряющимся в полумраке.

Там, впереди, в матовом свете редких светильных кристаллов, вмурованных в стены, возвышалось колоссальное яйцевидное тело черного цвета – космолет «Сын бури».

Зоргорн долго смотрел на гигантскую скалу звездного корабля, чей нос почти достигал купола зала.

С того времени, когда этот исполин поднялся в небо, прошло немало циклов, но все перипетии споров вокруг проекта «Стрела» Наставник помнил очень хорошо.

Многие, очень многие были против, говоря – и совершенно справедливо – об огромных затратах Сомы, об опасностях, грозящих кораблю в бесконечном пространстве с совершенно непредсказуемыми свойствами. Наконец – и это было самое серьезное возражение – утверждали, что никаких, представляющих практический, или хотя бы научный интерес данных, даже в случае успеха получено не будет, ибо информацию об иных звездных системах гораздо проще получить из нормальных континуумов.

Высшие раскололись надвое, и все – таки, сторонники проекта одержали верх, пусть и с перевесом в несколько голосов.

С технической точки зрения затея никакой сложности как будто не представляла: к услугам Мидра были все известные конструкции звездолетов – от термоядерных фотонных исполинов восемнадцатого века Хиджры, до гиперпространственных, конца двадцать первого века, созданных разумом объединенного коммунистического человечества.

Любую из них можно было скопировать в материале в течение нескольких белых единиц времени.

Но почти непреодолимым было препятствие иного рода – ведь, выйдя из стабилизированного пространства родной планеты, корабль оказывался практически сразу обреченным на гибель.

Ученым пришлось потратить немало времени, чтобы разработать хранилища для Сомы на все долгое время полета, которые были бы способны нести космические корабли.

Из десяти стартовавших кораблей вернулся только один, после чего скептики восторжествовали, и проект «Стрела» был заморожен…На одном из космолетов, что не вернулись, была и та, которую он любил.

В момент, когда из дверей неслышно поднявшегося на галерею гравилифта вышел, обменявшись приветствием с Наставником, Таргиз, вход в зал, закрытый бронзовой плитой, распахнулся, и ровный женский голос из невидимых динамиков пригласил их войти.

Они оказались в большом семиугольном зале на верхнем этаже дворца, высокий потолок которого был сложен из плит прозрачного камня. Здесь были разбиты изысканные цветники, отделенные друг от друга шпалерами искусно подстриженных кустов, и карликовых деревьев в гранитных чашах. Почти в самом центре расстилалась обширная лужайка в форме идеального семигранника. Ее украшал изящный мраморный фонтан, изображавший какое то, стоявшее на задних лапах фантастическое существо. Из его рта вытекала тоненькая струйка воды, исчезавшая в миниатюрном гроте, забранном золотой решеткой. Это было, пожалуй, единственное место во всем дворце, да и не только в нем, куда допускались Свободные. Именно из их – и только их числа набирались садовники для Сада Покоя – так именовалось это место.

Именно тут, на мраморной скамье их ожидал Высший.

В окне за его спиной – величиной сравнимого с воротами любой земной крепости, была видна испещренная крупными и мелкими провалами и воронками поверхность плато, под сине-лиловатым предзакатным небом. Над иззубренными скалами низко висело оранжевое солнце. Вдали ярко блестели контуры каких-то металлических сооружений, по направлению к которым вела блестящая, черная, дорога петлявшая среди острозубых яшмовых скал, отсвечивающих в лучах светила багровым и ярко– алым.

Опять, как и год назад, и в третий раз, Таргиз излагал все, что и так, должно было быть известно собеседнику, все что было связано с первой его самостоятельной работой на благо Мидра.

Так же молча выслушал его Высший, не перебив его, и не побеспокоив Зоргорна.

Затем в тишине прозвучал его ровный, даже с каким-то доброжелательным оттенком голос.

– Я бы хотел выслушать твое мнение, Хранитель Таргиз, о причинах столь досадной задержки, и путях ее устранения.

– Я действительно ничего не понимаю, – произнес Таргиз с нехорошим чувством. Даже догадок, способных пролить свет на проблему, я не могу предложить вниманию Высших. Ничего подобного никогда не происходило ни с одним фактотумом, насколько мне известно.

– Возможно, дело в том, – поддержал его Зоргорн, – что мы имеем дело с неким чрезвычайно редким процессом, и случаи использования их были слишком немногочисленны, чтобы набрать достаточную статистику, статистику. – да и, потом, никто не занимался всерьез теоретическими вопросами их существования, – поддержал его Зоргорн. – А о процессах, происходящих в первичных полях, да еще на квантовом уровне, вообще ничего не известно.

– Вы правы, – произнес хозяин, выдержав традиционную долгую паузу, чем никогда не пренебрегали Высшие в беседах с подчиненными. – Матрично-волновые структуры и все, что с ними связано, – одно из самых темных мест во всем, чем приходиться заниматься нам, Хранителям. Однако, – в его голосе прорезался металл, – перед нами стоят сейчас чисто практические вопросы, а именно – как восстановить хотя бы частичный контроль над объектом. А между тем, насколько мне известно, количество поступающей Сомы, да и ее качество, неуклонно, хоть и медленно, снижаются. И всё больше ее приходится тратить на подпитку объекта. Конечно, уважаемые, – обнадеживающе добавил он, переводя взгляд с Таргиза на Хиэрпа и обратно, – мое мнение осталось неизменным – когда сохраняется хоть малейшая надежда на восстановление нормального хода Плана, не следует скупиться. Если встанет вопрос о закольцевании системы, то мне, пожалуй, удастся отстоять на Собрании свою точку зрения. Но если потребуется выделение резервов со стороны, то боюсь, мне будет непросто убедить других равных мне.

Высший поднялся, и не прощаясь, вышел. А Таргиз и Зоргорн еще какое-то время сидели перед пустой скамьей, избегая смотреть друг на друга. Зоргорн был особенно печален. Надежд на помощь бывшего ученика, ныне – одного из тех, кто определяет судьбу Мидра, не оставалось.

* * *

Вот, опять этот страх! Он появился совсем недавно, и сперва я даже не обратила на него внимания. Но он приходит все чаще и чаще, становится все сильнее. А главное – я не могу понять, как это бывало всегда – откуда он, и что мне угрожает… И против него не помогает ни крепкое вино, которое я вливала в себя ведрами, ни мужчины, сколько бы их не принимала в себя моя плоть, ни даже серое сарацинское зелье, дающее людям сладкое забвение… Я чувствую себя обреченной. И эта обреченность лишь сильнее губит меня, разрывает в клочья мою душу…

Ах, если бы не этот, ставший почти непрерывным липкий страх, изматывающий и неотступный! От него можно укрыться только в коротком ночном сне, где меня поджидает То… Иногда я становлюсь похожей на прежнюю себя (себя ли?) Я думаю и чувствую так же, как и раньше, до этих последних месяцев. Я вновь бодра, и неутомима, вновь могу дать ответ на любой вопрос, вновь, с легкостью повелеваю тысячами и тысячами, что идут со мной в этот поход, цели и назначения которого не в силах понять я сама. Но такое бывает все реже, и даже в эти часы я не могу уже освободиться от страха. Не того, другого – страха, перед тем мгновением, когда страх вновь вернется…

Но больше всего меня страшит иное. Все чаще я впадаю в забытье, и непонятно кто в мое отсутствие моими устами отдает приказы. Вот и сейчас, забывшись в Британии, я очнулась уже на французской земле, куда, по моей (моей!!?) воле переправилась армия. Уже семь дней назад.

* * *

Середина августа. Бывшие имперские земли, неподалеку от границы бывшего Французского королевства.

В корчме, что стоял сразу за воротами города Лан, бывшего архиепископства Меца, медленно, с достоинством, вкушали поданную им пищу два человека. Сейчас они были единственными, кто посетил заведение почтенного хозяина – метра Ансельма.

То были Матвей и Владислав, оказавшиеся здесь по чистой случайности. С тех пор, как они вырвались из града Люцифера, прошло уже довольно много времени.

– И что за жизнь теперь, уважаемые путники? – мерно, с расстановкой звучал в почти пустом зале голос. – Ведь в это лето постояльцев из других земель по пальцам перечесть можно. А до Войны… Сколько к нам купцов за тем же вином приезжали! Ведь вина у нас не хуже бургундских и рейнских, а теперь? Тяжко говорить – виноград повырубили еще позапрошлой зимой на дрова, а что осталось – от холода погибло; а сколько лет надо, чтобы хороший виноград вырастить? Да еще через нас же торговый путь на север шел, из Франции шафран везли, и соль, и шерсть. А наши краски? Почитай полгорода этим кормилось… Эх!

Матвей хотя и понимал французскую речь с пятого на десятое, хорошо знал, о чем говорил их гостеприимный хозяин – мэтр Ансельм, ибо вот уже почти месяц выслушивал он сетования его на разорившую всех и вся войну, на дороговизну и на скудость урожаев и обилие лихих людей, на прекращение торговли и вырубленные на топливо виноградники.

– Ну и долго мы еще будем ждать здесь неизвестно чего? – спросил Матвей, после того как дверь убогой комнатенки закрылась у них за спиной.

– Ты думаешь, что будет очень просто переплыть море, везя с собой еще и мертвеца? Я уж о прочем не говорю.

– А если… – начал было Матвей, и тут же замолк, по всему видно, не зная что сказать. Владислав тоже не блистал красноречием, лишь угрюмо изучая ножны меча, лежащего на коленях.

Вот уже месяц без малого, как они пришли в этот город, видя в нем лишь краткую остановку в пути. Здесь их и застал слух: Святая Дева собирает новое войско, чтобы переплыть из Англии на континент. Это было возможностью достичь цели без лишних препятствий, в виде нового путешествия по опасным дорогам, и необходимости переправляться морем в Британию. Пусть и сомнительной, но все же…

И вот они остановились здесь, в землях бывшего архиепископства, последний сюзерен которого пал под Авиньоном.

Голод и чума не слишком опустошили эти края, удовольствовались одной третью. Война тоже быстро затихла. После того, как были разгромлены сначала французские рыцари, а после и крестоносцы, к стенам города подошли войска Девы.

Городские нобили, не то впав в полную прострацию от всего происшедшего, не то наоборот, трезво все взвесив и осознав, что сопротивление бессмысленно, сами отворили ворота войску великой мятежницы. Поэтому и особых зверств не было, ограничились резней не успевших попрятаться священников и монахов, ну и само собой немногих оставшихся в городе дворян. Конечно, были и грабежи, и пользование горожанками – какая же война без этого? Но даже сопротивлявшихся убивали редко. Стукнут дубиной, или ударят плашмя мечом, чтобы лежал смирно, пока победители вознаграждают себя по своему извечному праву твоим добром и женой. Так уж устроена жизнь. И говорить о справедливости не приходится. Сильный всегда прав.

В полумиле от города стоял «Храм Истинной Веры», при котором раньше состоял небольшой отряд, следивший, чтобы колья на площади перед ним не пустовали. Но уже к концу осени прошлого года отряд этот как-то незаметно растаял, служитель культа тоже исчез куда-то, и лишь изредка к полуразвалившемуся сооружению родные приводили кого-нибудь из безнадежно больных, в расчете на чудесное исцеление.

Город кое-как пережил трудные времена. Многие их уцелевших бюргеров разбрелись кто куда; кто-то вернулся в деревню, и принялся крестьянствовать, кто-то пристал к одному из многочисленных отрядов, проходивших через город за это время, а кто-то решил попытать счастья в разбое.

Но по-прежнему изрядное число людей проживало за кирпичными стенами. На хороших землях, поблизости от города, выращивали хлеб, на лугах у реки мычали коровы. По воскресеньям на площади перед ратушей действовала ярмарка, где горожане и крестьяне обменивали зерно, овощи и зелень на хорошие топоры, лемехи, ножи, конскую упряжь и не в последнюю очередь – на арбалеты, хорошие луки и алебарды, которые кузнецы ковали тут же, на глазах покупателей. Уцелевший чудом кюре соборовал умерших и крестил новорожденных и даже пробовал учить детей грамоте.

Казалось, жизнь возвращается в привычную колею. Казалось…

…Из гнездилища Ирода они выбрались спустя семь дней после своего чудесного спасения из рук – смех и страх сказать – истинных христиан.

Просто дождались, когда пастухи, выгнавшие в ночное коней, напьются бражки, и уведя двух самых лучших кобыл – пригодились умения Владислава, рванули прочь куда глаза глядят, прямо через чащу.

На третий день они наткнулись на покинутое давным-давно строение из черных стволов мореного дуба – судя по всему, на охотничий домик какого-то из бывших хозяев округи. Тут пала, не выдержав скачки через труднопроходимые дебри одна лошадь, и заболела, съев какую – то болотную траву вторая.

А на следующий день вернулась болезнь Матвея, только-только отпустившая его.

На этот раз Владислав почти поверил, что тот отдаст Богу душу.

Русин лежал в забытьи, только изредка приходя в сознание. В бреду ему мерещились какие-то мохнатые гнусные твари; они то терзали его грудь железными когтями на лесной опушке в немецких горах, то пытали, прикованного к стене в каком-то подвале, сменяя друг друга. То к нему на постель садилась прекрасная женщина, подставляя губы для поцелуя, но когда ее лицо оказывалось совсем рядом, она вдруг обращалась в рогатого и клыкастого дьявола. Владислав не находил себе места, пока наконец не вспомнил об одном старом способе, не попоил друга кровью свежеубитого зайца. Бредовые видения сменились долгим, непонятным забытьем, когда Владиславу чудилось, временами, что душа уже покидает тело спутника. Временами Матвей просыпался, и тогда Владиславу казалось, что друг его попросту сошел с ума. Лишь странная надежда заставляла его быть рядом. Несколько дней Матвей провалялся в бреду. Его по прежнему душили мерзкие кошмары, заставлявшие его то кричать, то жалобно молиться. И Владислав вздрагивал, когда по отдельным выкрикиваемым в забытьи угрозам догадывался – что именно видит его друг. Потом русин вдруг очнулся. И зашелся таким кашлем, что казалось, все внутренности вылетят наружу. Владислав, не зная что предпринять, снова принялся за лечение заячьей кровью. Матвея выворачивало наизнанку с желчью, но Владислав повторял процедуру, и вскоре русин вновь открыл глаза. На девятый день жар спал, и Матвей окончательно пошел на поправку. – Матвей все еще неважно себя чувствовал, но сразу же принялся спрашивать Владислава, когда же они продолжат путь. Но Владислав заявил, что они не сдвинутся с места, пока тот окончательно не выздоровеет. На это ушло еще две недели, а еще спустя восемь дней они оказались тут. И тут их ушей достиг смутный и неопределенный слушок, что Дьяволица собирается вернуться на континент.

Они задержались, тем более, что дальше дороги пока не было – впереди разыгралась очередная война между двумя большими ватагами сброда, одну из которых возглавлял некто, именующий себя графом.

Что и говорить, Матвей тяготился вынужденным бездельем, и не раз уже задавал Владиславу вопрос, сколько времени они еще проведут здесь, и тот всякий раз отвечал ему довольно раздраженно, что если судьба посылает им такую удачу, что не придется добираться до цели через море, то не следует искушать Бога.

Матвей честно пытался чем-то себя занять: звенел по утрам мечами с Владиславом, или с хозяйским слугой – сухощавым мрачным парнем, бывшим ландскнехтом; пытался даже учить французскую речь, но дальше трех десятков слов дело так и не пошло.

Изо дня в день Матвей наблюдал жизнь этого города.