Текст книги "Тьма внешняя"

* * *

Информационно-логический блок ПЕ-994-Ц.

Текущая информация о положении в континууме 29 уровня ствола 2748-991 главная ветвь 98 ответвление 81, основная планета, он же источник Сомы № СН-1123, раздел № 102 Реестра.

Вектор развития процессов в социумах, затронутых плановыми мероприятиями – без изменений, по сравнению с предыдущим обзором. Изменение реальности продолжается.

Состояние фактотума – стабильное, однако, наблюдается ряд явлений, могущих свидетельствовать о его возможном ухудшении.

Рекомендации – активизировать меры по восстановлению управляемости.

* * *

…Это был жуткий сон, сон во сне. Мне казалось, что я стараюсь пробудиться, но всякий раз оказывалось, что я оказываюсь в очередном сне. Как будто я стараюсь выйти из какого-то дьявольского лабиринта, но стоит мне отворить очередную дверь, как за ней открываются новые и новые, и этому нет конца… Слуги мне сказали, что утром, когда они вошли ко мне, я сидела на постели, с невидящим взглядом и перекошенным лицом, и тихонько плакала, раскачиваясь из стороны в сторону…

* * *

Мир. Континент Аэлла. Атх.

599 цикл Эры Второго Поколения, 204 день.

…Под высокими сводами пещеры пронесся негромкий, басовитый звон, как будто лопнула где-то туго натянутая струна.

Схлопнулся последний канал прямой связи.

– И что же теперь? – повернувшись к Наставнику, невесело спросил Таргиз.

Зоргорн пожал плечами.

– Ну, что ж, – он старался говорить уверенно, но нотки сомнения проскальзывали в его голосе, – теперь задействуем на полную нагрузку спиральные трассы… в крайнем случае, остаются еще энергетические… они тоже годятся.

Таргиз не преминул отметить, что лицо Зоргорна, хотя и по прежнему моложавое, заметно постарело за эти дни. Неужели всему виной эти странные неудачи с двойником? Да и о каких энергетических трассах он говорит? Это же смешно. За такие проекты даже браться не стоит… передавать информацию через энергетические трассы – уму непостижимо. Потеря сигналов – девяносто шесть процентов…

Присев на низкую каменную скамеечку, Наставник принялся сосредоточенно разглядывать сплошь усыпанные друзами горного хрусталя стены пещеры, вернее, одного из множества тысяч рабочих залов дворца Атх. Над его головой были тысячи метров скалы, и сотни уровней нижних этажей дворца, не считая тех десятков и сотен, что были пробиты в километровой толщины кристаллитовом фундаменте, созданного неизвестно кем, еще быть может, до Первоначальных.

У стены возвышалась длинная, дугообразная колоннада, материал которой напоминал окаменевший свет множества чистейших оттенков – от прозрачного розового, до густо фиолетового. Приглядевшись, можно было заметить почти неразличимую в полумраке стоявшую в отдалении от них прозрачную колонну тоньше, и выше прочих. Время от времени по ней пробегали темно красные искры. О ней смутно было известно, припомнил, что это какой-то инструмент одной из предшествующих цивилизаций, каким-то чудом уцелевший. У Зоргорна она вызывала куда более определенные ассоциации. Он находил ее похожей на одну из Магических Арф Багура, но имел веские причины промолчать об этом.

Он бросил взгляд на ученика, колдующего над аппаратурой, специально смонтированной в этом особом месте по его личной просьбе, и с разрешения Высших. Не стоит расстраивать его, лучше уж держать свои соображения, мало – помалу переходящие в уверенность, при себе.

Следует подумать о будущем.

Где грань между случайностью, неблагоприятным стечением обстоятельств, и ошибкой? Между ошибкой и небрежностью? Между небрежностью и небрежением долгом?

И где проведут ее Высшие, которым доведется решать их судьбу, если (или, не будем лукавить перед самим собой – когда), неудача станет очевидной?

Ведь разве не случалось, что Высшие сурово карали одних за то, что сходило с рук другим? Или Высшие обладают какой-то иной логикой, и им в самом деле безошибочно ведомо – что во благо Мидру, а что во вред, и то, что сегодня – преступление, грозящее основам их существование, завтра – просто досадная мелочь, не более того?

А может быть в подобных действиях как раз и нет никакой особой логики, и просто власть предержащим, как и везде, требуется создать впечатление, что они – то как раз и обладают некоей высочайшей мудростью, что им ведомы безошибочные пути ко благу?

Ведь…уже не впервые за его долгую жизнь пришло в голову Зоргорну, в сущности, ниоткуда не следует необходимость существования Высших, так же как не следует и то, что без них Мидр погибнет…

И в самом деле – много ли раз встречались ему проявления той самой великой мудрости Высших?

Пусть он готов согласиться, что эксперименты его давних товарищей с аурентитом, или с «белой силой» действительно угрожали многими бедствиями. Но чем и кому угрожали его исторические изыскания в архивах? Или археологические раскопки Нгомбо?

И если угрожали – почему не объяснить причину и суть этой угрозы?

Что все – таки руководило выносившими запрет?

Так же как неизвестно с чем связано ограничение, наложенное на исследование некоторых (между прочим, довольно многочисленных) континуумов.

Хотя в отношении почти таких же – изучай, сколько душе угодно!

Откуда эта глубочайшая тайна, за которой явно скрывается тщательно скрываемый страх, окружающая многие из миров, в которых живут те, кого нельзя считать обычными людьми? Хотя информация о разумных муравьях, пчелах и ящерах вполне открытая.

Или дело просто в том, что их нет среди живущих в Мире?

А в самом деле, почему именно их нет, если на их планету попадали существа и куда более редкие?

В свое время, очень давно, Зоргорн надеялся, что, когда-нибудь, став Высшим, он узнает все. Потом исчезла и эта надежда.

Теперь, уходит надежда, что этого сможет достичь и Таргиз.

* * *

Конец июля. Шварцвальд.

Сверху, с невидимого отсюда неба сыпалась мелкая водяная пыль. В неглубокой ямке, у корней старого засохшего дуба, дымил, стреляя угольками, небольшой костер. Перед ним, угрюмо нахохлившись, сидел Владислав с обнаженным мечом на коленях, протянув озябшие ладони к огню.

Рядом с ним, на заботливо разостланном плаще, в забытьи лежал Матвей.

– Скоро ли мы пойдем дальше? – вдруг спросил он, облизнув запекшиеся губы.

– Куда? Ты ведь на ногах не стоишь!

– Все в порядке, друг Владислав, я могу идти… Вот только отдохну немного…

Его лихорадочно блестевшие глаза вновь закрылись, на лбу выступила испарина…

«Он умрет, если не поест и не согреется. Эти леса его доконают» – отрешенно подумал Владислав, подбросив еловые ветви в дающий слишком мало тепла костерок.

С того случая в монастыре у мертвого ныне Фогельштадта, похоже, кончилась полоса относительного везения. Коней им добыть больше так и не удалось. В попадавшихся им на пути деревушках уже давно пахали на тощих коровенках да на совсем уже еле живых старых клячах. Да и драться за них с голодными злыми мужиками, имея два меча, охотничий лук с несколькими стрелами да арбалет без боеприпасов, было бы самоубийством. Затем они углубились в леса, и человеческое жилье стало попадаться все реже и реже. В последнем из лесных хуторов на них напали.

Чем уж не угодили они его единственным обитателям – двум тощим, обросшим, как медведи, мужикам и уже немолодой женщине, осталось неизвестным. Владислав, однако, предполагал (не делясь подобными мыслями с Матвеем), что хуторяне просто собирались сожрать их. Всё могло кончиться весьма скверно – черт дернул их положить на землю оружие при появлении хозяев, в знак мирных намерений.

Их обоих спас Матвей. На развороте он ловко вырвал вилы у одного из мужиков, раскроил ему череп ударом их массивной рукояти, тут же насадив на ржавые зубья бабу. Бросившегося бежать второго мужика прикончил Владислав, метнув ему в спину нож.

Потом они вступили в совсем безлюдную дикую местность. Владислав решил идти напрямик через Шварцвальд, но должно быть память подвела бывшего разбойника, и они заплутали.

Шварцвальд. Чащи, куда не проникают солнечные лучи. Скалистые невысокие горы, с узкими обрывистыми долинами. Горные озерца, и болота в долинах. Дикие, непролазные чащи с серебристыми от старости стволами, ветвями, согнувшимися под тяжестью лишайников, мхи, густые как овечья шерсть, высокие папоротники. В таких местах живут, как гласит молва, лесные духи с эльфами и феями. Места действительно весьма для них подходящие. Во всяком случае кабанов, величиной с полугодовалого бычка, и стада оленей в полсотни голов ему попадались.

Их путь пролегал дикими темными чащобами, где приходилось пробираться через высокие буреломы, меж тронутыми плесенью и поросшими лишайниками стволами столетних елей. Уже очень, очень давно не приходилось забредать Владиславу в столь глухие, угрюмые, зловещие места.

Бог весть сколько лет назад здесь последний раз ступала нога человека (если вообще ступала). Уже не один раз силезцу начинало казаться, что за ними наблюдают весьма недружелюбные и как будто даже нечеловеческие глаза. В один из дней они влезли в трясину, откуда еле выбрались, утопив последние остатки припасов, взятые в монастыре.

Весь оставшийся путь они питались дичью, которую удавалось подстрелить, да еще нечасто встречавшимися грибами, съедобной травой и кореньями. Вскоре от такой еды у них начало подводить животы.

Лес вокруг был становился все более диким и пугающим. Могучие деревья в два – три обхвата переплетали над их головами сучья толщиной в человеческое тело, так что свет едва пробивался сюда. Жутковатая тишина, лишь изредка нарушаемая криком птицы или шумом ветра в ветвях, стояла в сумрачном зеленом царстве.

Старый лес по сравнению с этой чащей мог бы, пожалуй, показаться ухоженным парком при богатом замке. Порой силезцу начинало казаться, что они окончательно заблудились и теперь кружат на одном месте. Настолько однообразны были все эти трухлявые буреломы, обросшие бородами лишайников вековые стволы, густой вереск и папоротник на полянах. Временами же он почти не сомневался, что чувствует на своей спине чей-то весьма недобрый и как будто даже нечеловеческий взгляд.

Они натыкались на заброшенные и покинутые людьми уже невесть сколько лет назад лесные хутора – заросли почти поглотили остатки убогих жилищ. Пару раз им попадались языческие алтари – каменные плиты, с почти начисто стершимися, уже неразличимыми изображениями, поросшие мхом и глубоко ушедшие в землю.

Однажды Владислав обнаружил недалеко от места их ночлега след огромного раздвоенного копыта. Выглядел он довольно зловеще, и хотя Владислав догадывался, что скорее всего след оставлен одним из последних германских туров, неприятный холодок с души не исчез.

Хуже всего было то, что Владислав не представлял совершенно, где они могут находиться.

Как он хорошо знал, шварцвальдские чащи спускаются вниз, в Лотарангию, где смыкаются с арденнскими лесами, так что путники могли вполне и блуждать по эту сторону гор, и быть уже недалеко от французских земель. Кроме того – стоит им слишком уклониться к югу, как придется либо возвращаться назад и идти по равнине, вдоль Шварцвальда, либо огибать едва ли не половину срединной Германии.

Они шли уже больше десяти дней.

Потом Матвей неожиданно заболел. Просто однажды утром он поднялся с жестоким жаром и головной болью.

Скоро он еле передвигался. Но тем не менее он продолжал идти, не обращая внимания на предложения Владислава остановиться передохнуть. Горько сожалел Владислав, что не был настойчив тогда. Болезнь выпивала из его спутника последние силы, и он уже с трудом таскал ноги. Наконец, настал этот день, когда он не смог подняться.

Темно-серый филин бесшумно взмыл из ближних кустов и, сделав круг над землей, скрылся в лесном сумраке. Силезец поглядел вверх. Вот уже несколько дней подряд моросил нудный промозглый дождь, почти не переставая. Сырость пропитала всё вокруг, забиралась под одежду, растекалась по телу противным ознобом, отзывалась тупой болью в старых ранах и ломаных костях. Что ему делать, если Матвей умрет? Как он сможет пройти в одиночку этот путь, на который сам себя обрек и который почти невозможно пройти?

Сумеет ли он хотя бы приблизиться к цели? Господи Иисусе!! Вот он и подумал о своем спутнике как об уже мертвом. Сердце его сжалось. Он только сейчас почувствовал, как дорог стал ему этот совсем еще молодой парень… Вернувший ему надежду спасти свою многогрешную душу…

Тоскливые размышления Владислава были прерваны самым неожиданным образом. Из-за обступивших поляну деревьев бесшумно возникли вооруженные люди.

Владислав еще только положил ладонь на рукоять мизерекордии, когда в грудь его уже смотрели оголовки полдюжины стрел, а в спину уперлись, больно уколов, сразу два копья.

– Не бойся нас, путник, – беззлобно сообщил ему стоявший напротив высокий бородач в черном плаще, украшенном белыми многолучевыми звездами, из-под которого виднелся засаленный кафтан дорогой материи, расшитый серебром и золотыми галунами. – Вам не причинят вреда, если вы, конечно, не слуги проклятого Иешоуа.

– Нет, конечно, добрый человек, – выдавил из себя Владислав, впервые слышавший это имя.

– Я младший коронный рыцарь[58]58
  Коронный рыцарь – мелкий дворянин, являющийся непосредственно вассалом монарха.


[Закрыть] Альфред, – напыщенно заявил бородатый. Для тебя – господин Альфред.

«Что же это за люди?!» – напряженно думал Владислав, оглядывая обступивших его воинов. Кроме «господина коронного рыцаря» здесь были еще невысокий человек, одетый почему-то в праздничный швабский костюм и точно такой же, как у того, черный плащ; явный горожанин, по виду мелкий лавочник или ремесленник; трое тех, чьи манеры и облик выдавали бывших ландскнехтов. Остальные несомненно были вчерашними крестьянами, лишь недавно взявшими оружие в руки.

Шляпу шваба украшали заткнутые за атласную ленту фазаньи перья: на голове одного из крестьян был самодельный шлем из дерева, окованного медью, с приделанными по бокам бычьими рогами.

Один из пришельцев, тем временем наклонился над Матвеев, запустил ему руку за ворот.

– Креста нет! – сообщил он вполголоса, ни к кому не обращаясь.

Шваб, тем временем, бегло осмотрел лежащие тут же вещи путников, повертел в руках арбалет, восхищенно цокнув языком, потянул тетиву и как бы ни в чем ни бывало перебросил славное изделие генуэзских мастеров через плечо. Меч силезца удостоился мимолетного презрительного кивка и был передан кому-то из подчиненных.

– Так что же вы такие и что делаете во владениях нашего преславного императора? – вдруг грозно спросил он.

Прежде, чем мозг успел осмыслить услышанное, безошибочный инстинкт старого травленого зверя, не раз ходившего рядом со смертью, подсказал Владиславу, что делать и как вести себя.

– Добрые люди! – выдохнул он, вставая на колени. – Не губите нас. Мы ни в чем перед вами не провинились. Мы с моим двоюродным племянником бежали из Штирии, там всё разорено, голод… На наш обоз напали… мы едва спаслись… Его свалила болотная лихорадка… Помогите! Не без удивления Владислав почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы, – так хорошо он вошел в роль…

Тут все это время стоявший молча Альбрехт вдруг наморщил лоб – некая мысль внезапно посетила его.

– Ты на войне был когда-нибудь? – осведомился он, оборвав на полуслове излияния Владислава

– Приходилось, ваша милость, – с готовностью ответил Владислав. – Четыре года я воевал в Италии, в войске…

– Хорошо, очень хорошо, – прервал его «рыцарь». – А твой племянник? Впрочем ладно… Вы поедете с нами, – не допускающим возражений тоном заявил он.

Владислав всем своим видом изобразил смирение.

Шваб (похоже, он был в отряде вторым человеком), сунув два пальца в рот, переливчато засвистел. Заржала неподалеку лошадь, и через несколько секунд раздался точно такой же, разве еще более залихватский свист… Ведя в поводу коней, на поляну вышли еще десятка два людей, так что на ней враз стало тесно.

Среди пришельцев оказалась одна женщина, вернее сказать девушка, совсем юная, лет восемнадцати на вид. Сказать по правде, именно она-то и не понравилась Владиславу более всего. Дело было не в том, что она была одета в мужскую одежду – зеленый кожаный камзол и широкие штаны, заправленные в высокие сапоги со шпорами. И даже не в том, что на боку у нее, как и у всех остальных, висел меч, а за спиной – лук.

Едва ли не худшим во всем этом было то, как она выглядела.

Хрупкая на вид, худенькая, как тростинка, с тонкими чертами лица и синими глазами, трогательно глядевшими из-под длинных ресниц, она казалась воплощением ангельской невинности.

И ни торчавший из-за пояса внушительных размеров зазубренный тесак, ни красный платок, по пиратски повязанный вокруг головы, ни шрам на верхней губе, оставленный несомненно стальным острием (уж в чем в чем, а в шрамах он разбирался), не могли развеять этого впечатления.

Это еще больше встревожило Владислава, чем если бы перед ним оказалась какая-нибудь здоровенная бой-девка, скалящая в наглой ухмылке выбитые зубы. В самом тихом омуте водятся, как известно, самые опасные черти. И тем меньше оснований ожидать чего-то хорошего от встречи с людьми, среди которых есть подобная особа…

Подталкиваемый в спину копьями Владислав поднялся на ноги.

Девица небрежно обыскала его, сорвала с пояса пустые ножны, вытащила из-за голенища кинжал. Стилет, спрятанный на груди, вместе с узелком, где был старухин медальон, цепочка с кольцом, и несколько серебряных монет, она не нашла.

Тем временем еще двое, довольно бесцеремонно подхватив Матвея под мышки и за ноги, перекинули его, как куль, не забыв при этом обезоружить, через спину мышастого мерина. Затем на мерина предложили сесть и Владиславу, недвусмысленно подтолкнув под лопатку тупой стороной копья.

Пока они ехали постепенно редеющим лесом, Владислав не переставал напряженно размышлять над переменой их участи, делая при этом вид, что всецело поглощен тем, как бы его спутник, так и не пришедший в сознание, не упал с коняги. И чем больше он думал, тем меньше ему всё это нравилось.

Император, нежданно-негаданно объявившийся в здешних краях, какие-то коронные рыцари, этот, как его, Иехогуа… что ли? Да еще девка… Только однажды ему приходилось сталкиваться с кем-то похожим на нее, и воспоминания эти не могли улучшить его настроение.

Скорее всего, пришел к выводу силезец, их везут к какому-нибудь типу, захватившему власть в округе и вообразившему невесть что о себе. Что, если по прибытию на место их бросят в темницу или просто вздернут на всякий случай? И в мирное-то время, в этих землях любой барон творил, что ему вздумается. Бежать? Но как бросить Матвея, да и как быстро не беги, а стрела все одно быстрее…

Надеясь выяснить что-либо, Владислав внимательно прислушивался к долетавшим до него разговорам взявших его в плен.

Рыцарь Альбрехт и шваб обсуждали сравнительные достоинства различных видов холодного оружия. Первый стоял за алебарду, поскольку раны, ей наносимые, почти всегда смертельны, а редкий доспех выдержит ее удар; второй возражал, что искусный боец с мечом всегда возьмет верх над вооруженным топором, благодаря лучшей подвижности клинка. При этом, в доказательство своих слов, они приводили различные эпизоды, в которых участвовали сами или о которых слышали когда-либо.

Горожанин время от времени принимался откровенно заигрывать с девушкой, та отвечала ему солеными шуточками. Прочие же, насколько мог разобрать Владислав, вели глубокомысленные беседы о бабах и пиве или что-то напевали.

С пленниками никто не пытался заговорить или спросить их о чем-нибудь. Во всем этом чувствовалось этакое снисходительное пренебрежение, словно подобрали случайно валявшуюся в лесу тряпку, а не людей. Впрочем, черт его знает, может быть у них вообще порядок такой – хватать весь прохожий люд, и тащить его к себе?

Когда часа через полтора кавалькада выехала из лесу, силезец так ничего и не узнал о том, в чьих руках теперь они находятся.

Зато Владислав узрил кое-что, его удивившее – впереди поднимались стены и башни небольшого городка.

На пространстве меж ними и лесом располагалось множество человеческих жилищ – скопищами и поодиночке. Везде, в немалом числе, сновали люди.

Неподалеку от городских стен стояло какое-то сооружение из бревен и тесаного камня крытое листами полированной меди. К нему примыкало поросшее зеленой травой обширное пустое пространство с несколькими кострищами. На краю его лежал большой плоский гранитный камень.

Всадники меж тем уверенно направились туда, где сгрудилось пять или шесть слепленных на живую нитку землянок. Из одной из них выскочил седобородый согбенный старец и с удивительной для своего возраста прытью подбежал к ним. Старик услужливо принял поводья из рук спрыгнувшего с коня Альбрехта, протянул ему глиняный кувшин. Тот принялся жадно пить, запрокинув голову и обливаясь густым темным пивом.

– Вот что, Петер, – заявил коронный рыцарь, утолив жажду. – Устрой-ка вот этих людей, – он ткнул пальцем туда, где стоял, спокойно прядая ушами, мерин Владислава. Это новенькие… Да в хорошую землянку, один из них, того и гляди, душу богу отдаст.

В отведенной им землянке оказалось довольно чисто и как ни странно сухо. На устланном горбылем полу валялась охапка свежей ячменной соломы. Больше ничего, кроме грубо сложенного из камней и глины очага с земляным дымоходом и пары обрубков бревен, там не было.

Владислав с Петером уложили на солому открывшего на несколько секунд глаза Матвея. Потом старик ушел и вскоре, вернувшись с вязанкой хвороста, принял разжигать очаг.

– Добрый человек, – обратился к нему Владислав. – Объясни ты мне, куда это мы попали.

– А тебе разве рыцарь Альбрехт не объяснил? Ты сейчас попал в Гросслёйхтенбург,[59]59
  Дословно название столицы дьяволопоклонников можно перевести как «Град Великого Света».


[Закрыть] столицу великого императора Ирода I, наместника на земле бога нашего Люцифера.

Ноги у Владислава подкосились, сердце сжали железные когти.

* * *

Информационно-логический блок ЭИ-2340-Дол.

В полиментальном комплексе фактотума наблюдаются деструктивные изменения. Усиливаются эмоции черной части спектра, в особенности немотивированный страх. Данное явление периодически оказывает доминирующее влияние на рассудочную деятельность объекта. Внешний источник воздействия не фиксируется. Тщательная проверка всех блоков и элементаров повреждений не выявила. Дифференциалы скелетных полей – без изменений. Статические напряжения – в пределах нормы. Шестой и двадцать второй каналы не трассируются. Вышеперечисленные процессы по имеющейся на данный момент информации, не могут оказать заметного отрицательного влияния на функционирование объекта, однако делают невозможным осуществление с его помощью положительные трансформации происходящих в социуме процессов.

* * *

– Как ты сказал… э-э… почтенный Петер? – пробормотал Владислав, подавляя отчаянное, почти нестерпимое, желание бежать со всех ног куда глаза глядят.

– Да я и сам не особенно всё это понимаю. Я всю жизнь думал, что есть Бог, а есть Дьявол. А оказывается Дьявол и Сатана, то есть он не дьявол, – запнулся Клаус, – это и есть вроде как настоящий бог, создавший землю и людей… А бывший бог – Иешоуа то есть… Его Люцифер победил, а мы теперь должны ему поклоняться – ведь он теперь наш Господь… Вот так…

На морщинистом добром лице Петера застыло напряженное выражение – наверняка его бесхитростный ум не привык размышлять о столь высоких вещах.

– Завтра как раз субботняя проповедь – ты всё сам услышишь и узнаешь.

Владислав, уже более-менее успокоившись, решил прекратить расспросы. Как бы то ни было, следовало прежде всего позаботиться о друге, а обо всем остальном будем думать потом.

– Послушай, добрый человек, мой племянник, ты видишь, здорово болен. Есть тут лекарь какой-нибудь?

Старик с готовностью закивал.

– Лекари тут найдутся, но вот что я тебе скажу – тут неподалеку живет ведьма, она хоть кого поставит на ноги в один день.

– Ведьма? – с некоторым беспокойством спросил Владислав.

– Самая настоящая, гильдейская, ты не сомневайся… Да я ее сейчас позову.

И старец, вновь суетливо закивав ему, вышел прочь.

Присев на чурбан у стола, Владислав, поглядывая время от времени на разметавшегося в жару Матвея, принялся обдумывать услышанное. Сказать, что он был потрясен, значит не сказать ничего. Подкинула судьба веселенькую встречу. Слуги Сатаны, вот уж подфартило!

Словно злой рок привел их прямиком в обиталище дьяволопоклонников.

– Черт и тысяча чертей… да… царство Бога-Люцифера, нечего сказать, – бормотал он себе под нос. И ведь не было этого шайзе, когда я год тому назад поблизости отсюда был. Эх, надо же… вот попал так попал… А тут еще эта ведьма! Еще почует что, не приведи Бог!

В том, что ведьма может почувствовать в них врагов Дьявола, он почти не сомневался. Но зачем все-таки их с Матвеем приволокли сюда? Помнится, этот Альбрехт спрашивал, воевал ли он. Видимо, он хочет забрать их в войско этого самозванного царька. Кто их знает, может здесь платят за каждого нового солдата, как венецианским вербовщикам? Почему тогда их не допросили, даже просто не поинтересовались, кто они такие? Наконец, почему их поселили в почти пустом, давно заброшенном, по всему видеть, лагере? Чертовщина! А чему еще быть во владениях нечистого?

У входа в землянку появился Петер в сопровождении обещанной ведьмы. Против ожидания, это была вовсе не старая, лет тридцати с небольшим, хорошо одетая женщина.

Подобрав многочисленные юбки, она спустилась вниз по кривым ступенькам и, не обращая внимания на опасливо косившегося на нее Владислава, занялась Матвеем. Расстегнув кафтан и ворот рубахи, она выслушала сердце, посидела с минуту, закусив губу, с рукой, положенной на лоб русина. Затем из принесенной с собой корзинки извлекла узелок. В нем оказалась пригоршня каких-то крупно нарубленных корешков, смешанных с сухими листьями.

– Сваришь это на слабом огне, снимешь сразу как кипеть начнет… – бросила она Владиславу, – и напоишь его… сейчас и вечером. Еще можешь купить на рынке заячьей капусты. Будет совсем хорошо… Есть чем заплатить? Есть – плати, а нет – я пошла, не впервой, сотворю добро и бесплатно…

Решив, что сейчас лучше не скупиться, Владислав вытащил из-за пазухи тряпку и извлек из нее серебряный талер, один из трех оставшихся у него. Равнодушно оглядев истертый серебряный кругляш, женщина опустила его в висевший на поясе кошель и вышла вон.

– Повезло твоему родичу, – бросила она уже открыв дверь, – Еще бы дней пять, и даже наша старшая помочь бы не смогла.

Ничего не говоря, силезец вышел прочь из землянки. Владислав шел меж разбросанных там землянок, глинобитных домиков, бревенчатых лачуг. Взгляд его отмечал и целые улицы, застроенные добротными деревянными домами, крытыми черепицей и тёсом, за крепкими оградами.

По тропинкам, пролегшим меж домами и кварталами, сновали по своим делам люди, ничуть не напоминавшие слуг зла или одержимых бесами. Они, пожалуй, ничем не отличались от виденных им во множестве других городов и земель. Между домами бегали дети.

Несколько раз навстречу ему попадались, заставляя каждый раз сжиматься сердце, мужчины и женщины в длинных одеяниях и высоких шапках черного и красного цвета, усыпанных многолучевыми звездами и пентаграммами. То были, как без подсказки понял Владислав, служители здешнего культа.

У очень многих жителей при себе имелось оружие, что говорило о том, что культ Дьявола, как и следовало ожидать, весьма воинственен. На глаза ему попался отряд из нескольких десятков деревенского вида людей разного возраста, которых беспощадно муштровал седоголовый человек, в таком же черном плаще, как у Альбрехта.

Имелось тут и регулярное войско. Мимо него проследовала колонна вооруженных до зубов пехотинцев в кольчугах и шлемах, сопровождаемых полусотней конных. Позади четверка цугом запряженных лошадей волокла какое-то огнеметное приспособление, с раструбом в виде бронзовой головы дракона, широко распахнувшего пасть.

Из всего этого Владислав заключил, что здешний «император», кто бы он ни был, вовсе не дурак и свою выгоду понимает.

Пользуясь хаосом, творящимся вокруг, он стремится захватить как можно больше земли и как можно шире распространить свою веру.

«Этак он и впрямь в императоры вылезет, чтоб его черти уволокли!»

Среди вояк он заметил и с полдюжины вооруженных баб. Одна из них, – длинная и костлявая особа, в широких кожаных штанах и камзоле на голое тело, скрепленном на груди лишь двумя роговыми пуговицами, поймав его взгляд, скорчила презрительно-злую гримасу, яснее ясного говорившую: «Чего уставился? Топай-ка ты отсюда, да поживее».

Навстречу ему двигалось что-то похожее на крестный ход. Около двух сотен человек, изрядно пьяные, дудели в рожки и трубы, били в бубны, что-то нестройно распевая. Впереди высокий мужчина и босоногая девица с распущенными волосами и полуголой грудью несли доску, на которой был намалеван портрет молодого человека, из глаз которого вылетали молнии. Время от времени толпа принималась выкрикивать хвалу истинному спасителю – сыну Люцифера.

Немного дальше ему попалась еще одна компания приверженцев новой (или старой, как мир) веры.

Крестьяне весело водили хоровод вокруг врытого в землю бревна, увенчанного грубо вырезанной рогатой головой. Рядом, в яме на цепи, сидел медведь. Их подвыпивший предводитель тут же объяснил Владиславу, что они собираются зарезать этого медвежонка во славу Люцифера, а мясо съесть и запить пивом вот из той маленькой бочки. Его корявый палец указал на стоявший поодаль чан ведер на сорок.

В стольном городе Диавола, царил, по всему видать, весьма жизнерадостный дух. Зазывалы громко нахваливали достоинства блюд, приготовляемых в трактирах, и продаваемого в них совершенно не разбавленного пива; приглашали желающих посетить замечательные бани, а также дома, где добрые девушки одарят всех, у кого есть немного денег, своей лаской и вниманием.

С трех сторон столицу императора-бесопоклонника окружал густой лес, довольно мало попорченный, если учесть, что он рос рядом с городом, а лесники, сурово каравшие за каждую сломанную березку исчезли, как их и не было. С четвертой стороны город был огражден невысоким земляным валом и полосой баррикад, сложенных из суковатых бревен, лежащих зубьями вверх, старых борон, грудами лежащих обломков старого дерева и кирпича, – должно быть, остатками снесенных домов предместья. Подойдя поближе, Владислав увидел среди них немало разбитых надгробий – должно быть, христианское кладбище не внушало местным жителям ни малейшего уважения.

Возле городского вала расположились обширные торговые ряды. Здесь продавали и обменивали всё – от окороков и оружия до конских седел, кусков парчи и живых поросят. Не первой молодости толстуха продавал плетенный из золотых нитей пояс, с несколькими крупными изумрудами, вделанными в ажурную пряжку, а горбатый коротышка важного вида торговал мечами, валявшимися прямо на земле, как связка хвороста.