Текст книги "Афанасий Никитин"

Очень может быть, что идея торговой поездки, которая породила «хождение», была тем или иным образом связана именно со смертью князя Бориса. Но не будем гадать – лучше полистаем «новостные ленты» XV века от момента смерти князя Бориса до начала путешествия Афанасия Никитина (весна 1468 года). Посмотрим с точки зрения тверского купца, бизнесмена, предпринимателя, человека, который рискует собственными и заемными деньгами, везет товары, за сохранность которых отвечает. Попытаемся понять, чем он руководствовался при выборе маршрута для очередной торговой поездки. Начнем с черноморского направления – оно почти сразу отпадает. В Европе после падения Константинополя продолжаются завоевательные походы турок-осман. К началу 1460-х турки плотно контролировали всё черноморское побережье. В Крыму на Кафу и Аккерман совершались постоянные регулярные набеги морских пиратов, поддержанных османским флотом – пираты разоряли склады, захватывали товары и брали купцов в заложники, отпуская за выкуп (вспомним, что «тетрати» Афанасия Никитина в Москву доставили русские купцы, которые кружным путем – через Крым – возвращались из турецкого плена). То есть ехать торговать через Черное море – не вариант.

Северная Европа, путь через Новгород? Тоже отпадает, потому что в 1456 году московское войско Василия II разорило богатую торговую Старую Руссу, перекрыв пути между Новгородом и Европой. В «землю аглицкую» через северные территории тоже нельзя – в Англии уже несколько лет бушует гражданская Война Алой и Белой розы, по европейским дорогам кочуют толпы беженцев, в лесах прячутся беспощадные разбойники… Отпадает.

В Валахию, через нынешнюю Молдавию (кстати, Афанасий Никитин упоминает эти земли в «Хождении» – возможно, он бывал там во время предыдущих поездок)? Но там тоже кипит война – турки свергают господаря Валахии Влада Цепеша (известного ныне как Дракула) и пытаются, хоть и не так успешно, сделать то же с его молдавским соседом Стефаном Великим. Отпадает.

Может, попробовать пеший маршрут к Волге, через Рязань и Серпухов? Нет, лучше не надо. Серпуховское княжество только что разорено московским войском, князь Василий Ярославич захвачен и отправлен в ссылку. К Москве присоединены Муром, Нижний Новгород и другие окраинные земли Руси. Соответственно, ехать с материальными ценностями в те места – не лучшее бизнес-решение.

Таким образом, единственным более-менее безопасным для торговли маршрутом остается путь в низовья Волги, в богатые мусульманские государства. Тем более что оттуда приходят хорошие новости: в 1459 году основано Астраханское ханство под эгидой бывшего хана Большой Орды (так именовался остаток распавшейся Золотой Орды) Махмуда. И там первым делом устроили «великое татарское торжище», городище Шареный бугор. Выгодное местоположение способствовало налаживанию торговых связей Хаджи-Тархана, будущей Астрахани с Хорезмом, Бухарой, Казанью. На невольничий рынок в Хаджи-Тархан привозились рабы из Крыма, Казани, Ногайской Орды. Установились торговые отношения и с Русью, в Хаджи-Тархан потянулись московские и тверские купцы.

Афанасию было понятно, что деловую поездку лучше не откладывать: в Твери сменилась власть, и начались, скажем так, неприятные брожения, грозящие серьезными последствиями для княжества и его жителей.

* * *

После смерти Бориса Александровича тверским князем стал его сын Михаил Борисович, взошедший на престол в восьмилетнем возрасте. Полноценным правителем Михаил по своему малолетству быть не мог. А кто же тогда правил в Твери? О политической активности матери Михаила, великой княгини Настасьи, ничего не известно. Епископ Моисей, которому доверял покойный князь Борис, лишился кафедры и был отправлен «на покой» в Отроч монастырь. Кафедру возглавил бывший до того архимандритом этого же монастыря Геннадий Кожа. А фактическими правителями Твери стали влиятельные тверские бояре, братья Семен и Борис Захариничи. Как и всякие временщики, они старались обеспечить себе гарантии, и поэтому первым делом поспешили убрать Моисея, чтобы завоевать расположение Москвы. Новый епископ Геннадий сразу же отправил послание новому московскому митрополиту Феодосию, сменившему умершего Иону. На самом деле оно было адресовано не митрополиту, а великому князю Василию, который в послании льстиво именовался «господином нашим, великим князем всея Руси». Проще говоря, епископ Кожа «слил» Москве своего сюзерена, князя-отрока.

В 1466 году в Великом Новгороде началась эпидемия моровой язвы, в следующем году (1467) эпидемия добралась до Москвы. Возможно, Афанасий Никитин к тому времени уже отправился в путь – кстати, не исключено, что причиной его поездки было стремление как можно дальше уехать от эпидемии, слухи о которой уже достигли Твери. То есть все последующие события происходили уже в его отсутствие.

А события эти были – увы – весьма тяжелые…

В возрасте 25 лет умерла московская великая княгиня Мария Тверская – и сразу поползли слухи, будто она была отравлена. В летописи сказано, что Мария погибла «от смертного зелья, потому, что тело у нее все распухло». Называли даже предполагаемую отравительницу – Наталью, жену дьяка Алексея Полуектова, которая якобы тайком посылала к бабе-ворожейке пояс великой княгини для «злой ворожбы». Однако зачем ей понадобилось идти на такое злодеяние – остается неясным. Довольно странно повел себя в этом деле и Иван III. Он, судя по всему, не помчался в Москву, чтобы успеть на похороны жены и весьма мягко обошелся с предполагаемыми убийцами. Дьяку запрещено было являться на глаза великому князю, но через шесть лет он был прощен. Как поплатилась сама отравительница – неизвестно.

Трудно понять, кому могла помешать «добрая и смиренная» Мария Тверская. Историки по этому поводу лишь разводят руками: «В обстоятельствах смерти Марии Борисовны, каковы бы они ни были на самом деле, трудно увидеть политическую подоплеку: при дворах сильных мира сего и пятьсот лет назад процветали зависть, интриги и недоброжелательство». И все же есть подробности, о которых трудно забыть. Брак княжича Ивана с дочерью Бориса Тверского был вынужденным, заключенным для решения конкретной политической задачи – возвращения Василия Темного на московский престол. С тех пор ситуация коренным образом изменилась. Отношения со стремительно слабеющей Тверью уже не представляли важности для Ивана III. Его политический горизонт неизмеримо расширился. Падение Византии кружило голову далекими перспективами. Быстро набиравшее силу Московское княжество уже готово было превратиться в Московскую Русь. Брак с Марией Тверской в этом отношении был уже «прошлогодним снегом».

* * *

Скажем немного о событиях на Руси, которые Афанасий Никитин уже не застал. В феврале 1469 года в Москву прибыл грек Юрий с грамотой из Рима от кардинала Виссариона. В грамоте говорилось, что в Риме живет дочь владетеля («деспота») Морейского Фомы Палеолога по имени Зоя. Она приходилась племянницей последнему византийскому императору Константину Палеологу, была православной христианкой и отвергала женихов-католиков – «не хочет в латынство идти». В 1460 г. Зоя оказалась в Риме, где получила хорошее воспитание. Рим предложил ее в невесты Ивану, надеясь тем самым вовлечь Москву в сферу своей политики.

После долгих размышлений Иван послал в Рим итальянца Ивана Фрязина «поглядеть царевну», а если она приглянется ему, то дать за великого князя согласие на брак. Фрязин так и сделал, тем более что царевна с радостью согласилась пойти за православного Ивана III. Для великого князя этот брак был необыкновенно важен и символичен – ведь в крови его сыновей от Зои потекла бы кровь самих цезарей! Наконец, после долгих переговоров, невеста со свитой отправилась на Русь. Под Псковом царскую невесту встречало духовенство. 12 ноября 1472 года Зоя, ставшая в Москве Софьей, по православному обряду венчалась с Иваном III.

К тому времени Москва уже отыграла «первый тайм» войны с Новгородом – московская рать отправилась в завоевательный поход и 14 июля 1471 года в битве на реке Шелони наголову разбили новгородцев. Бежав с места битвы, они гибли в лесах, тонули в болотах, «и не было, – писал современник, – на них такого нашествия с тех пор, как земля их стоит». Взятых в плен посадника Дмитрия Борецкого и других новгородских лидеров казнили как изменников, других же посадили в «истому». По договору, заключенному в деревне Коростынь, Новгород фактически потерял независимость и выплатил огромную дань Москве.

В следующем году москвичи «разобрались» уже с татарами. Хан Большой Орды Ахмат двинулся на Москву. Иван III отправил против него коломенцев с воеводой Федором Хромым, затем к московскому отряду присоединились пополнения из Пскова и большое войско Данилы Холмского. Татар ждали близ Коломны, но они прошли выше по течению Оки 120 километров и обрушились на слабозащищенный город Алексин. Гарнизон Алексина защищался героически, и выиграл время, дав возможность русскому войску прийти на помощь. Русские прибыли под стены города именно в тот момент, когда татары уже стали переправляться через Оку. Успевшие высадиться на левом берегу Оки татары были перебиты, их суда захвачены. На вторую попытку форсирования реки хан Ахмат не решился и велел отступать. Согласно летописи, на него произвел сильнейшее впечатление вид блестящих доспехов многочисленного русского войска в солнечный день. Татарское войско развернулось и спешно удалилось – впервые за всю историю русско-ордынской борьбы хан не решился вступить в бой с русскими войсками, признав свое поражение. После этого Москва перестала платить Орде дань.

Политическое значение битвы под Алексином (даже если учесть, что битвы как таковой не было) переоценить невозможно. Теперь московский великий князь мог делать все, что заблагорассудится. Например, пригласить в Москву (по рекомендации своей жены Софьи Палеолог) итальянского архитектора и оружейника Аристотеля Фиораванти, который достроил Успенский собор и наладил в Москве производство самых современных по тем временам пушек. Немаловажно и то, что на службу к московскому князю стали перебегать бояре из других русских земель, в том числе и из Твери. Отъезжающие в Москву сановники не видели перспектив сохранения самостоятельности Тверского княжества. Москва была сильнее в военном отношении, а на помощь извне Твери рассчитывать не приходилось. Орда доживала последние дни, а Литва связывала свои политические планы с Западом. Кроме того, подавшимися на московскую службу боярами двигала и обычная жажда обогащения. Москва все прирастала новыми землями, а владения Твери, напротив, уменьшались.

В 1477 году грянула новая (и последняя) московско-новгородская война, которая завершилась падением Новгорода и присоединением контролируемых им территорий к Московскому княжеству. Известно, что верхи Новгорода (те, кого иностранные купцы называли «300 золотых поясов») не объединились даже перед лицом поражения и гибели. Кроме того, Москва контролировала дороги Новгорода на восток и могла, закрыв подвоз хлеба, уморить голодом великий город. Наконец, пестрое новгородское ополчение, воевавшее, как в XII веке, босиком и без доспехов, оказалось не в состоянии сопротивляться сильному московскому войску, закованному в броню.

* * *

А потом настала очередь Твери.

Зимой 1485 года скончалась мать Ивана III, инокиня Марфа. Сразу после похорон великий князь объявил Твери войну. Николай Карамзин пишет, какую паническую реакцию это вызвало у тверского князя: «Сей князь, затрепетав, спешил умилостивить Иоанна жертвами: отказался от имени равного ему брата, признал себя младшим, уступил Москве некоторые земли, обязался всюду ходить с ним на войну… Иван III начал теснить землю и подданных Михаиловых».

«Им (боярам) нельзя уже было, – говорит современник, – терпеть обид от великого князя московского, его бояр и детей боярских: где только сходились их межи с межами московскими, там московские землевладельцы обижали тверских, и не было нигде на московских управы; у Ивана Васильевича в таком случае свой московский человек был всегда прав; а когда московские жаловались на тверских, то Иван Васильевич тотчас посылал к тверскому великому князю с угрозами и не принимал в уважение ответов тверского…»

Иван велел новгородскому наместнику, боярину Якову Захарьевичу, идти со всеми силами на Тверь, а сам 21 августа 1485 года выступил из Москвы «со многочисленным войском и с огнестрельным нарядом». Войско было вооружено пушками, тюфяками и пищалями. 8 сентября Иван осадил Тверь и зажег посад. Через два дня (10 сентября) из Твери бежали почти все князья и бояре – «приехали толпой к Ивану Васильевичу и били челом принять их на службу…».

Тверской князь Михаил Борисович мог либо спастись бегством, либо сдаться Ивану. Он выбрал первое и бежал ночью в Литву. Только тогда епископ Вассиан, князь Михаил Холмский и другие князья, бояре и просто земские люди, до конца сохранявшие верность своему правителю, как гласит летопись, «отворили город Иоанну, вышли и поклонились ему как общему монарху России». Иван III принял тверскую делегацию, одновременно запретив своему войску грабить город и окрестности. 15 сентября он въехал в Тверь и в тот же день даровал княжество своему сыну Ивану. Жители послушно целовали крест московскому князю. А погубитель тверской государственности уже слушал обедню в Спасском соборе…

В летописях упоминается, что Иван взял Тверь «изменою боярской». Но, думается, и без вероломства бояр Тверскому княжеству недолго оставалось. Вместе с боярами-предателями достойны упоминания те, кто был до конца с Михаилом Борисовичем. Среди верных соратников тверского князя известен Михаил Дмитриевич Холмский. Он не пошел вслед за своим «старшим братом» в Литву и по приказу Ивана III вместе с женой и сыном был заключен в темницу в Вологде. Только тогда Холмский отрекся от Михаила Борисовича. К слову, мать Михаила Настасью также отправили в заключение в Переяславль – за то, что она якобы пыталась спрятать драгоценности от зоркого пригляда нового московского начальства.

После этого Тверь стала быстро хиреть. Начался массовый «отъезд» боярских семей в Москву, к новому сюзерену. А что такое отъезд одного тверского боярина вместе со слугами и челядью? Это переезд примерно 50–70 человек, большая потеря для тверского населения. Двор боярина пустеет, соответственно постепенно приходят в запустение и соседние постройки, торговые лавки, всякие службы, которые окормляли боярина и его семью. Кроме того, в Москву вывозили из Твери мастеровых – вместе с инструментами, подмастерьями, мастерскими, семьями, домочадцами. В ближайшие триста лет, до воцарения Екатерины Великой, которая обратит внимание на Тверь, этому городу суждено будет жить в состоянии унижения, в мечтах о былых славных временах…

* * *

Незадолго до крушения Тверского княжества Михаил Борисович еще продолжал чеканить монету с двуглавым орлом, но в этом уже было больше демонстрации, нежели уверенности в собственном политическом будущем. Как и попытки заигрывать с москвичами, которые всё чаще смотрели на тверского князя, обидно выпятив нижнюю губу – типа, это кто еще такой? Когда в 1483 году единственный сын от брака Ивана III с тверской княжной Марией Борисовной Иван Иванович женился на дочери молдавского господаря Стефана Великого, тверской князь отправил в подарок молодоженам меха с вином. Видимо, он рассчитывал, что в ответ получит какую-то благодарность, чего не случилось. И когда спустя какое-то время к тверскому князю приехали гости из Москвы и сообщили, что у молодых родился сын (наверно, вино понравилось, думали, еще подарит), Михаил Борисович выгнал московских послов. Это, как говорится, не способствовало налаживанию добрососедских отношений. Тучи сгущались.

Михаил Борисович к тому же, судя по всему, не обладал дипломатическими талантами своего отца, позволявшими дружить со всеми. Да и у своих подданных он вряд ли был в авторитете. Его портрет представляет нам молодого узкоплечего человека с прической как из модного барбер-шопа. Ни дородности, ни боевых шрамов – пацан!

Последней каплей стала попытка Михаила Борисовича жениться на литовской принцессе, внучке польского короля Казимира. Казимир внучку свою за князя-неудачника не отдал, войском не помог, зато Иван III предложил заключить новый договор с Тверью, где тверской князь именовался «младшим братом» московского. По условиям договора, низводившего Михаила до уровня удельного князя, Тверь теперь теряла право без ведома Москвы отправлять своих послов в Литву и Орду. И даже после этого Михаил Борисович ничего не понял. Не понял, что тучи сгустились настолько, что неба уже не видно!

Ну а потом случились роковой московский поход на Тверь и позорное бегство Михаила Борисовича в Литву. Забегая вперед, скажем, что Тверское великое княжество Иван III не пощадил. Если Новгород, Ярославль, Муром и другие княжества, присоединенные к Москве, сохранили какие-то остатки суверенитета, Тверь раздербанили образцово-показательно. В 1491 году тверские земли были вписаны в московский кадастр. Все судебные споры, связанные с земельными наделами, теперь решались не в Твери, а в Москве. Незадолго до своей смерти, в 1504 году, Иван и вовсе разделил тверские земли между своими наследниками. Так окончательно прекратило существование одно из самых могущественных княжеств Северо-Восточной Руси.

А что же Михаил Борисович, последний князь тверской (по иронии судьбы тоже Михаил Тверской, как и небесный покровитель Твери)? Он так и закончил свои дни в Литве, получив от Казимира два небольших имения – «двор» Лососиная с Белавичами и Гощовым в Слонимском старостве и имение Печихвосты в Волынской земле. Конечно, они не могли компенсировать потерю целого княжества, но все же обеспечили бывшему князю более-менее приемлемую жизнь. Михаил владел обширной территорией с лесами и водоемами, также имел доходы от податей. И все же оцените, какая жестокая насмешка – родиться в преуспевающей, богатой, процветающей Твери, а закончить жизнь в каких-то Печихвостах!

Последний тверской князь умер осенью 1505 года, не оставив наследников. «Видимо, следует признать, что Михаил Борисович не был выдающимся политическим деятелем, в котором нуждалась слабеющая Тверь», – меланхолично пишет о нем тверская журналистка Юлия Овсянникова. Об этом жалком человеке осталась уничтожающая характеристика из летописи: «Борисович Михайло. Играл в дуду. Предал Тверь. Бежал в Литву».

Глава пятая
Афанасий и движение

Само название «Хождение за три моря» указывает на некий маршрут, его протяженность и завершенность. Кроме того, название обыгрывает движение, перемещение из одной точки пространства в другую. Собственно, сам маршрут Никитина изучен досконально, было предпринято несколько попыток пройти «дорогами Афанасия» и на территории России (от Твери до Астрахани), и далее – в Азербайджане, Иране и Индии. Сам Никитин в своих записках подробно указывает места, где он побывал, и города, в которых делал остановки. Как путешественник он описал свой маршрут безупречно – со всеми «контрольными точками», что делает его удобным и для изучения, и для повторения силами энтузиастов.

Что мы знаем о том, как готовилось путешествие? По некоторым оговоркам Афанасия можно сделать вывод, что он отправился на ладье, торговом судне, которую арендовал с другими купцами. Для того времени речное судно, способное пройти по Волге (поскольку русло Волги, особенно в нижнем течении постоянно меняется, уточним протяженность маршрута по данным путеводителя по Волге «От Твери до Астрахани», написанного Николаем Боголюбовым – 1759 верст) – весьма дорогое транспортное средство. В одиночку преодолеть такой путь затруднительно, поэтому для доставки товаров в низовья Волги проще создать небольшой консорциум, арендовать «на паях» две ладьи или струга для перевозки товаров. Нанимали обычно по два судна – и не потому, что на одном товары не умещались, а чтобы в случае его повреждения оперативно переместить груз на второе. Иван Шубин, автор знаменитой книги «Волга и волжское судоходство», утверждает, что уже в XV веке на Волге существовали целые артели, зарабатывавшие на «обслуживании» торговых путей. Одни строили суда, другие сдавали их в аренду, третьи обеспечивали грузовые и пассажирские перевозки. В состав этих артелей входили и «канатчики», изготавливавшие снасти, и люди, хорошо знавшие определенные участки Волги – при Петре Великом их стали называть на голландский манер лоцманами.

Само собой, были востребованы опытные кормщики (теперь их называют капитанами), «с именем и без оного», то есть чем опытнее кормщик, тем дороже обходились его услуги. Конечно, требовался и определенный персонал в портах – какие-нибудь подьячие, оформлявшие судовые документы. Позже, уже в XVIII веке, на Волге появились артели бурлаков, крестьян, которые избрали такой тяжелый отхожий промысел – перетаскивали суда «бечевой» через отмели. Груженая ладья причаливала к берегу, груз вытаскивали на берег, потом бурлаки по мелководью перетаскивали судно на бечевке, грузы доставляли лодками к следующей стоянке – дело непростое, хлопотное, требующее, как минимум, опытных организаторов. Не будем забывать и «мытников», собиравших деньги за проезд, в нашем повествовании они еще появятся. На Волге экипаж ладьи называли «посадой», команду рулевого весла – «веслярами», были еще «махони» (сигнальщики, которые махали, передавая сигналы), были и «атаманы» – так именовались те, кто возглавлял судовые команды, сегодня их называют боцманами. В нижнем течении Волги судовую команду называли татарским словом «сар», поэтому знаменитый пиратский клич «сарынь на кичку» на самом деле означал приказ команде собраться на «кичке», верхней палубе.

Согласно тому же Шубину, по Волге бегали корабли самых разных типов и обличий. Всего типов речных кораблей в XV веке насчитывалось несколько десятков. Всё это благодаря тому, что Волга была опутана кровеносной системой небольших речушек, позволявших заходить в нее торговым судам из Северной Двины, Камы, Днепра, Ильменя, даже Северного моря. Волга представляла собой настоящую выставку судостроительного искусства русского средневековья. Тут можно было увидеть архангельские «насады», ярославские «дощаники» и еще массу самых разных судов, суденышек и кораблей – ржевки, устюжны, белозерки, матины, гребные, весельные, груженые, и под парусами…

Примечательно, что к тому времени у Московской Руси еще не было специализированного военного флота – его стали строить гораздо позже, уже при Петре. А наиболее распространенным типом речного судна, судя по старинным гравюрам, была торговая купеческая ладья. Это было транспортное средство, которое в XV веке мы чаще всего увидели бы на волжских просторах – судно достаточно простое в производстве, управлении, удобное для быстрой погрузки-выгрузки товаров, обладавшее хорошим запасом хода.

Сегодня купеческие ладьи по Волге не ходят. И по другим рекам тоже. И вообще единственным местом, где можно увидеть такую ладью, остался Петрозаводск. Там на частной верфи деревянного судостроения воссоздана торговая ладья XV века, которая называется, конечно, «Афанасий Никитин». Мы специально отправились в Петрозаводск, чтобы посмотреть на этот шедевр деревянного исторического судостроения.

* * *

История на самом деле печальная. Некогда одна туристическая компания в Твери решила предложить своим клиентам новую услугу – прогулки по Волге на настоящем купеческом корабле. Для этого требовалось построить полноразмерную копию (их называют «реплики») старинной торговой ладьи, оборудовать ее современным дизельным двигателем, но при этом сохранить внешний «средневековый» облик, сделать три-четыре каюты для размещения гостей – и вперед, к новым высотам туристического бизнеса!

Забегая вперед, скажем, что ладья (которая в документах называется «проектом Аскольд-65», название «Афанасий Никитин» – неофициальное) так и осталась недостроенной. У компании-заказчика закончились деньги, причем произошло это в то время, когда основные судостроительные работы были уже сделаны – корпус, обводы, палуба, началась и даже была отчасти выполнена внутренняя отделка. Но «Афанасий Никитин» до сих пор стоит на стапелях в одном из цехов верфи «Варяг».

Основатель и владелец верфи Павел Мартюков прекрасно помнит, как начинался этот проект. Пришлось прежде всего заняться поиском старинных гравюр, где можно было бы найти изображение средневекового торгового судна. После долгих поисков удалось обнаружить малоизвестные гравюры голландского картографа, будущего бургомистра Амстердама Николаса Витсена. Правда, Витсен побывал на Волге спустя примерно 150 лет после путешествия Афанасия Никитина, но вряд ли за это время торговые купеческие ладьи сильно изменились. Витсен приехал в Московию с целью создания голландской торговой миссии, он искал новые рынки сбыта. Но голландских купцов в Москве было пруд пруди, и Витсен напросился на какой-то из купеческих кораблей, отправлявшийся вниз по Волге.

Это путешествие доставило иноземцу массу удивительных впечатлений. Витсен вел подробный дневник, а также тщательно зарисовывал все встречные и попутные корабли, большинство которых, конечно, составляли торговые купеческие суда. Корабли там изображены в мельчайших подробностях, Витсен даже снасти умудрялся прорисовывать! Правда, обосноваться в России и открыть свой бизнес у него не получилось, и он вернулся в Голландию. Зато его книгу «Путешествие в Московию» издали сначала в Европе, потом перевели и выпустили в России. Со времен Петра I это было одно из самых популярных сочинений иностранцев о посещении России – экземпляр этой книги хранился, например, в личной библиотеке Екатерины Великой. Когда-то эту книгу читали сотни россиян, в том числе и жителей Поволжья, узнавая в записях голландского купца яркую, живую, хотя и не всегда беспристрастную, картину тогдашней России. Сравнительно недавно, в 2010 году, труд Витсена после долгого перерыва был переиздан по-русски. А для создателей проекта «Аскольд-65» гравюры Витсена дали бесценный материал.

Петрозаводск вообще сегодня является центром деревянного исторического судостроения. В местной гостинице нам первым делом предложили отправиться в уникальный музей «Полярный Одиссей», где под открытым небом хранятся исторические корабли – и очень хорошо, что мы не стали отказываться от его посещения. Директор «Полярного Одиссея» Сергей Лапшов много лет занимается изучением истории деревянного судостроения, и важно, что здесь, в столице Карелии, сохраняются и традиции корабельного дела, и чтут многочисленные победы и достижения путешественников с «петрозаводской пропиской». На сайте проекта «Полярный Одиссей» перечисляются десятки путешествий, экспедиций, которые совершались на кораблях петрозаводских морских клубов и преимущественно на деревянных судах – кочах, галеасах, ботиках, ладьях, шхунах.

Большинство деревянных кораблей, которые составили экспозицию морского музея, построены на стапелях верфи «Варяг» – уникального российского предприятия, специализирующегося на историческом судостроении. Здесь можно заказать туристические и прогулочные парусники, здесь строят и учебные парусники, на которых постигают морскую науку курсанты «мореходок», морских училищ, здесь создают классические крейсерские парусные яхты, шхуны, промысловые суда… Коллектив верфи составлен из опытных корабелов, лучших представителей так называемой северной школы исторического судостроения. Они не только строят сами корабли, но и создают весь необходимый аутентичный такелаж – канаты, якоря, вплоть до форменных роб матросов.

Торговая ладья Афанасия Никитина – далеко не единственное историческое судно, построенное на петрозаводской верфи. Здесь же изготовлялись, например, копии судов викингов, русские морские и речные ладьи, шведский морской музей заказывал здесь парусник «Гото Предестинация», для музеев Царского Села и Переславля-Залесского тут создавали точные копии ботика Петра Великого… До недавнего времени сюда активно обращались киношники: для британского сериала «Хорнблауэр» здесь строили старинные парусники, а в российских фильмах корабли петрозаводского «Варяга» можно увидеть в фильме «Пассажирка» Станислава Говорухина… Исторические парусники и старинные корабли, построенные в Петрозаводске, можно встретить от Англии и Швеции до Карибского моря и Канарских островов.

Директор верфи Павел Мартюков встретил нас на производственной площадке «Варяга». Огромный цех, доставшийся в наследство от судостроительного завода советской эпохи, расположен на улице, которая носит подходящее название – улица Онежской флотилии. Мартюков – стройный, темноволосый, с умными живыми глазами. Пока идем в цех, успевает рассказать о себе: родился в Петрозаводске, окончил Ленинградский судостроительный институт, получил распределение на петрозаводское предприятие, где строили баркасы для рыбаков, но потом, уже в постсоветское время, решил заняться строительством исторических деревянных кораблей, чего в ту пору не делал никто. Сегодня его предприятие является крупнейшим в отрасли исторического судостроения в России и не страдает от недостатка заказов.

Ладья «Афанасий Никитин», она же «Аскольд-65», расположена в дальнем углу цеха. Павел Мартюков объясняет: корпус собирался из отборной северной сосны и обшивался «вгладь» так называемыми футоксовыми шпангоутами. Возле самого корабля одуряюще пахнет свежим деревом. Можно забраться по приставной лесенке и прогуляться по палубе ладьи, почувствовать себя немножко тверским купцом.

Даже недостроенная, ладья производит сильное впечатление. Корпус длиной 20 метров, шириной по палубе – 5,2 метра. Сопровождающий нас Павел Мартюков перечисляет основные характеристики: осадка судна без груза – 1,2 метра, водоизмещение – 50 тонн. А сколько людей она могла брать на борт? «Человек 30 можно свободно перевозить, – отвечает Мартюков. – По пожеланиям заказчика мы спроектировали четыре двухместные каюты плюс каюту для команды на четыре места, но на палубе предусмотрен кокпит, надстройка (такие надстройки видел и Николаус Витсен, и зарисовал их), и там можно с комфортом разместить еще человек 25–30. То есть примерно 40 человек такая ладья могла брать на борт, не считая груза». Торговая ладья могла идти как под парусом (прямой парус на мачте, установленной в средней части судна, а также специальный «стоячий» и «бегучий» такелаж из канатов и блоков), так и на веслах, которые устанавливались в особых бортиках, по четыре с каждого борта.