Текст книги "Афанасий Никитин"

Во всех исследованиях, где изучается исторический феномен путешествий средневековых купцов с целью открытия новых торговых путей, рынков, земель (энциклопедия «1000 купеческих родов России» Олега Платонова, статья об истории русского средневекового торгового сословия Л. Б. Алаева, и еще ряд публикаций), Афанасий Никитин если и упоминается, то исключительно как автор «Хождения за три моря». Никто не сообщает о его торговых успехах – видимо, потому, что никаких успехов и не было.

Спустя двадцать лет после Никитина до Индии добрался другой европеец – португальский мореплаватель Васко де Гама. 20 мая 1498 года, обогнув мыс Доброй Надежды, он бросил якорь в порту Кожикоде (Каликут) в Керале, на западном побережье Индии. Васко де Гама оказался настоящей «акулой капитализма»: за год он основал на обеих побережьях Индии восемь факторий, открыл торговое представительство на Цейлоне, превратил популярный ныне остров Гоа в административный центр всех португальских владений к востоку от мыса Доброй Надежды: анклавов на восточном берегу Африки, в устье Красного моря и Персидского залива, на побережье Индии и Цейлона, на полуострове Малакка, а потом и в Китае.

Васко де Гама оказался не только оборотистым предпринимателем – он творил вещи даже по тем временам чудовищные. Когда к португальцам прибыли послы от заморина, правителя Каликута, Васко де Гама распорядился отрезать им носы и уши, пришить собачьи и в таком виде отправить обратно с сопроводительным письмом, где было написано: «Попробуй жаркое, которое я тебе приготовил». Представляете, если бы что-то подобное сотворил Афанасий Никитин? Претендовать на звание национального героя после такого он бы точно не мог.

Да, по сравнению с португальцем наш Афанасий Никитин оказался так себе купцом, никудышним бизнесменом. Но, как говорил по другому поводу наш президент, любим мы его не за это. Купец, может, и не очень, зато путешественник, исследователь, писатель – это да. К тому же не запятнавший русского имени жестокостью и коварством в далеких землях.

…С чем наш герой вернулся домой? Ни факторий, ни торговых домов он в Индии не открыл. Совершенно точно можно сказать, что когда Афанасий сошел на берег в Кафе, на поясе его не позвякивал туго набитый кошель с деньгами. Отправившись в коммерческое путешествие с целью заработать денег, тверской купец спустя шесть или семь лет вернулся на родину без денег, товаров, да еще с долгами: «Пришел на корабль и сговорился о плате – со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг – в Кафе отдать». То есть его поездку в Кафу оплатил кто-то из более удачливых и сердобольных коллег.

Однако с собой Афанасий вез листки («тетрати»), в которых записывал свои впечатления об Индии, рассказывал всю историю своих «грешных» скитаний. «Милостью Божией прошел я три моря», – сдержанно записал он на последней странице своего труда.

Вот он идет по трапу на берег. Смотрит, как на пристани толпится народ. О чем он думает в эту минуту? Наверно, о том, где раздобыть золотой, чтобы расплатиться с добрым человеком, оплатившим ему дорогу. И ведать не ведает, что несет с собой «Хождение за три моря» – произведение, которое обессмертит его имя в веках. Пора уже и нам его открыть и прочесть внимательно.

Глава седьмая
Афанасий и «Хождение»

Пожалуй, самое поразительное открытие, которое довелось сделать при сборе материалов о «Хождении за три моря», – что это произведение не входит в сегодняшнюю школьную программу по литературе. Тверской педагог Светлана Москвенкова, учительница литературы с многолетним стажем, на вопрос, изучают ли в российских школах «Хождение за три моря», ответила: «В учебниках не видела. Есть упоминания паломнических текстов как жанра в древнерусской литературе, но об этом говорят на уроках истории. Я лично за все годы работы в школе ни разу уроков по Афанасию Никитину не проводила. Знаю, что о Никитине упоминается в учебнике географии. Но само “Хождение за три моря” рекомендовано для внеклассного чтения – не более того».

Как ни парадоксально отсутствие одного из главных литературных памятников русского средневековья в школьной программе, объяснение этому есть. «Хождение за три моря» читать школьнику НЕИНТЕРЕСНО. Для подростка это какой-то разрозненный набор путевых наблюдений, этнографических заметок, причитаний и жалоб, из которых сложно выстроить цельный сюжет. Это даже не «Слово о полку Игореве», где, в общем-то, рассказана связная история. Надо признать, что произведение Афанасия Никитина, с точки зрения школьного учителя, – текст, которым сложно увлечь старшеклассников. Ну поехал человек в Индию, ну жил там, путешествовал, всякие свои мысли записывал – и что?

Собственно, это объясняет наличие немалого числа произведений, повестей, романов, написанных для среднего и старшего школьного возраста по мотивам «Хождения за три моря». Авторам этих книг хотелось расширить и дополнить историю Афанасия, который в своих записках почти ничего о себе не написал. Но не менее важным нам кажется процесс исследования и осмысления этого памятника, который продолжается уже третье столетие.

* * *

Почему именно «Хождение за три моря», история о путешествии тверского купца в далекую заморскую страну, заняло и продолжает занимать такое важное место в истории русской культуры? Историк Борис Кипнис считает «Хождение» одним из главнейших текстов средневековой русской литературы. Это произведение, которое символически помогло русскому национальному самосознанию преодолеть последствия коллективной психологической травмы, нанесенной монголо-татарским нашествием. Но нашествие было в XIII веке, а «Хождение» написано спустя два столетия. И чтобы понять все величие этого литературного памятника (и его значение для судеб национальной культуры), попробуем, слушая лекцию Б. Кипниса, посвященную истории русской культуры XIII – XV вв. (ее нетрудно найти в Сети, как и весь цикл лекций об эпохе Ивана III), проследить эволюцию становления русской литературы и искусства послемонгольского периода.

Монгольское нашествие, безусловно, стало катастрофой не только для государственности русских княжеств, не только для экономики, но и для нашей культуры. После него на несколько десятилетий из оборота исчезают сочинения, написанные не монахами, а мирянами. Вплоть до XIV века, когда будет написана «Задонщина», все рукописные тексты на русском языке – это летописи, то есть официальные хроники. После страшного удара, нанесенного монголами, русская культура медленно восстанавливалась, постепенно отставая от культуры европейской. Причем это было отставание не только культурное, но и цивилизационное.

К тому времени образование и культура Западной Европы уже достигли довольно высокого уровня, постепенно перемещаясь из монастырей в города. Развивается традиция светского творчества, когда литературные произведения сочиняют не монахи и священники, а миряне. Рождается лирическая поэзия, когда авторы обращают внимание на отношения между мужчиной и женщиной, появляются первые зачатки любовных романов – наряду с комическими, героическими и рыцарскими романами вроде «Песни о Роланде» и «Романе о Лисе». В Европе первый любовный «Роман о розе», аллегорическая любовная поэма Гийома де Лорриса и Жана де Мена, появился в XIII веке. Русские любовные стихи (и стихи вообще) возникнут гораздо позже, спустя 500 лет, во времена Тредиаковского и Кантемира. Правда, до этого были отдельные попытки: например, Симеон Полоцкий, воспитывавший детей Алексея Михайловича, сочинял стихи, но это были только ученические опыты. Магистральная же линия развития русской лирики была прервана (или даже остановлена) на целых пять столетий. С прозой дела обстояли лучше, но и она в допетровскую эпоху была в основном церковно-назидательной.

Преодоление культурного кризиса началось не в литературе, а в иконописном искусстве. Случилось это во второй половине XIV века, когда постепенно стала восстанавливаться связь русской культуры, русского искусства с греческим, византийским. Первым восстановил эту связь Феофан Грек, чье творчество совпало с духовной деятельностью Сергия Радонежского – широта восприятия, ощущение Божьего мира как трагического в своей основе. Примечательно, что примерно через сто лет после того, как на Руси появился Феофан Грек, на другом конце Европы в Испании творил другой грек. Его звали Доминикос Теотокопулос, но в истории европейского искусства он остался как Эль Греко. Он родился в православной семье на Крите и бежал в Испанию от турок, а Феофан Грек отправился на Русь, поскольку не мог реализоваться в Византии – очень похожие судьбы. С той только разницей, что большинство росписей и миниатюр, над которыми работал Феофан, не сохранились.

От Феофана Грека несложно перебросить мостик к Андрею Рублеву, который в своем творчестве соединил лиризм с ощущением сгущающихся грозовых туч. Это глубоко драматическое искусство, призывающее направить все духовные силы на борьбу с тьмой, с ненавистниками христианской веры. Однако Рублев в своих работах передает не только трагизм, не только ощущение конца мира, но и надежду на его возрождение.

И если иконописное искусство первым преодолело последствия «монголо-татарской травмы», то светская литература не развивалась, пока не появился Афанасий Никитин. XV век, эпоха Афанасия – это эпоха слова, это открытие дверей в мир словесности. В Европе уже изобретено книгопечатание, в Московскую Русь, в том числе и в Тверь, купцы привозят печатные книги. Напомним, что Афанасий Никитин брал в поездку какие-то книги. Читал он, как и его современники, не для удовольствия – по книгам молился, из них узнавал (как известно из «Хождения») даты церковных праздников и постов. Наличие книг дает понять, что он был грамотен – в тот период грамотность на Руси (да и в Европе) была уже не такой редкой, но все же далеко не повсеместной. Впрочем, количество грамотных быстро росло, что тоже объяснялось потребностями веры. Каждый русский человек носил имя в честь кого-нибудь из христианских святых и хотел знать, какими подвигами «его» святой прославился. Никитин, скорее всего, получил имя в честь Афанасия Великого, одного из отцов христианской церкви, день которого отмечается 15 мая, так что с высокой вероятностью можно сказать, что это день крещения нашего героя.

«Хождение за три моря» замечательно не только тем, что описывает поездку, путешествие, торговое предприятие (пусть и не слишком успешное) светского человека, мирянина, купца. Оно позволяет нам заглянуть в духовный мир средневекового жителя, горожанина из Твери. Мы можем увидеть окружающий его универсум, увидеть его глазами, пройти по нему словно панорамной съемкой, разглядев берега Волги, улицы Астрахани и Дербента, индийские пейзажи… Не будем упоминать, что Афанасий много где побывал, не только в Индии. Скорее всего, он был в Византии, в Константинополе (описывая увиденный им индийский памятник, сравнивает его с Юстиниановым столпом – «а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь цареградский»). Был в Иране, Омане, даже в далекой и неведомой тогда европейцам Эфиопии: «В той земле Эфиопской были мы пять дней». Слышал в своих странствиях о еще более далеких землях Китая и Юго-Восточной Азии, постаравшись, хоть и кратко, пересказать эти слухи в записках.

Но главное все же в том, что мы видим в «Хождении за три моря» не только самого Афанасия Никитина, но шире – того русского человека, каким он стал к середине XV века, пережив монгольское иго и сохранив духовные основы своей цивилизации. Мы откровенно любуемся этим человеком – какой он умный, терпеливый, наблюдательный, великодушный, выносливый, терпимый к чужим странным обычаям и нравам…

Однако немногие знают это – разве что те, кто читал «Хождение за три моря». А его, как мы помним, в школьную программу не включили, и замечательный литературный памятник остается непрочитанным большинством русских людей. Многие, услышав имя Афанасия Никитина, закивают – да это же тот, который до Индии добрался! Хотя Индия – лишь оболочка всей истории, ее верхний слой. Истории, которую сегодня не каждый таблоид возьмется печатать: ну подумаешь, торговый человек какой-то, товар потерял, забрался в какие-то дебри и вернулся ни с чем. Не история успеха, что и говорить…

Но главное ведь не в этом. «Хождение за три моря» стало нашим литературным Возрождением, чудесным проявлением национального характера, русской воли, души, природы… В том и заключается величие этого литературного памятника, что в Афанасии Никитине каждый русский может узнать себя – свои мысли, сомнения, тревоги. И вовсе не обязательно при этом принадлежать к торговому сословию или, скажем, жить в Твери.

* * *

Историк Дмитрий Челышев, подробно изучивший вопрос об исследовании «Хождения за три моря», пишет: «Начиная с середины XIX в. о путешествии Никитина в Индии было написано немало статей и книг. Первая исследовательская работа, специально посвященная этому памятнику литературы, появилась в 1856 г. и принадлежала перу академика Петербургской Академии наук И. Срезневского. В 1881 г. вышла работа известного востоковеда И. П. Минаева, специально ему посвященная. Отдельные труды появлялись в печати и позже. Особенно интерес к этой рукописи возрос после Великой Отечественной войны (как раз тогда Индия обрела независимость от британской короны – В. Т.). Появились уже не только научные статьи, но и художественные произведения, главным героем которых стал Афанасий Никитин – можно вспомнить исторические повести К. Кунина, исследования В. Кучкина, М. Виташевской, Л. Семенова».

Примерно то же самое происходит и сегодня. Достаточно набрать в поисковике базы «КиберЛенинка», где собраны все научные статьи, слова «Афанасий Никитин» или «Хождение за три моря», чтобы получить несколько десятков текстов. Записками тверского купца, как выясняется, занимались многие, в том числе настоящие «звезды» отечественной филологии, от Михаила Бахтина до Юрия Лотмана. Впрочем, их статьи придется пока отодвинуть в сторону – там записки Афанасия Никитина использованы как примеры, подтверждающие теории авторов, не имеющие отношения к собственно «Хождению за три моря». Вряд ли большинство читателей этой книги составляют академические ученые, поэтому не будем их мучать научной терминологией и сложными теоретическими построениями.

Многие из исследователей пишут о неких «загадках», «тайнах», «скрытых смыслах» «Хождения за три моря». Сам текст небольшой, на современном литературном языке он занимает максимум 20 страниц. И первое (а также главное) чудо заключается уже в том, что мы имеем возможность его читать. Путевой дневник тверского купца, написанный в далеком XV веке и имевший тысячу шансов погибнуть вместе со своим автором, каким-то чудесным образом добрался до дьяка Мамырева, который распорядился сделать с него списки и включить в официальную летопись. Можно только гадать, сколько иных личных документов, записей, путевых дневников могли проделать такой же путь, но сгинули вместе с их авторами!

«Сравнение записок Афанасия Никитина с западными географическими памятниками XV и XVI веков не окажется к невыгоде русского путешественника, – отмечал в своем фундаментальном труде «Старая Индия. Заметки на хожение за три моря Афанасия Никитина» (СПб., 1881) известный русский индолог И. П. Минаев. – Уступая им часто в красоте изложения и богатстве фактических подробностей, тверич Никитин превосходит весьма многих беспристрастием, наблюдательностью и толковостью; трезвость, отличающая все его сообщения, и верность наблюдения дают право сравнивать его заметки с самыми выдающимися из старинных путешествий».

Чем так сильно привлекал текст Афанасия Никитина исследователей? Тем, что в нем отразились многочисленные политические, социальные, культурные тенденции, характерные для последней четверти XV века, эпохи создания централизованного русского государства с Москвой во главе. Тем, что этот текст дает масштабное представление об отношениях разных социальных групп, представителей разных городов (очень важно, что Афанасий – купец из Твери, а Тверь тогда доживала последние годы в качестве самостоятельного государства), а также предоставляет возможность увидеть, как складывались отношения между русскими и другими народами. Тем, что в «Хождении» очень важен религиозный, духовный элемент – об этом мы подробнее поговорим ниже. Что, по сути, это первый текст на русском языке, позволяющий понять самоощущение православного человека, живущего в мусульманском мире. Что сам текст оставляет простор для разнообразных толкований, поскольку очевидно, что Афанасий Никитин не успел его закончить, и можно «додумать» оборванные нити сюжетного повествования.

Да и просто потому (а может, прежде всего потому) что это очень живой, динамичный, насыщенный, яркий текст. История «путешествия по-русски», когда ты отправляешься незнамо куда, надеешься впереди увидеть рай, а потом оказывается, что там вовсе не рай. Интересную мысль высказал в книге «Семиотика истории» Владимир Успенский: «Как это вообще обычно для древнерусских паломничеств (“хожений”), сочинение Афанасия Никитина начинается и завершается молитвой, но если начальная молитва приводится по-церковнославянски, то заключительная молитва в данном случае представлена на арабском языке. Это именно потому, что описание путешествия здесь строится как анти-паломничество и это обстоятельство подчеркивается формальными лингвистическими средствами (при сохранении общей композиционной схемы): молитва на церковнославянском языке как бы соответствует исходному пункту путешествия (святости пункта отправления), а молитва на арабском языке – его конечному пункту (скверности пункта назначения).

Равным образом и такой текст, как сугубо патриотическая молитва о Русской земле, дается в “Хождении за три моря” по-татарски, и это особенно показательно: здесь наглядно видно, что выбор средств выражения может определяться не содержанием высказывания, а тем м е с т о м (ситуационным locus’ом), в котором оно производится. Вместе с тем, в других случаях аналогичные средства выражения могут быть обусловлены и непосредственно самим содержанием: характерно, что когда Афанасий Никитин говорит о сугубо мирских делах (таких, например, как половые сношения, проституция и т. п.), он также может прибегать к татарскому языку. Таким же образом сообщается и о том, как учат подражать лицедеям – надо полагать, потому, что это неприличное, с точки зрения русского человека, занятие».

В «Хождении за три моря» сплетаются несколько жанровых и сюжетных, говоря по-нынешнему, форматов: история неудачной коммерческой поездки; скитания на чужбине; путешествие в экзотическую страну; жизнь во враждебном окружении, среди «бесерменов», тоска по оставленной родине, смерть на обратном пути – причем смерть остается «за титрами», но мы знаем, что автор не дошел до дома, и это придает всему произведению совершенно иной, трагический облик.

* * *

В исследованиях, посвященных «Хождению за три моря» можно выделить две тенденции – условно назовем их «повышающей» и «расширительной». «Повышающая» заключается в стремлении придать поездке Афанасия Никитина признаки некоей миссии, превратить его из купца (не очень, как мы знаем, успешного) в некоего разведчика, тайного «народного дипломата», который отправился в Индию с государственными целями. Важным аргументом в пользу такой концепции стало то, на что обратил внимание первый серьезный исследователь «Хождения» Измаил Срезневский: тексты Афанасия Никитина получили, можно сказать, государственный статус, поскольку «были включаемы даже в состав летописей, наряду с другими важными историческими сказаниями».

В этом есть своя правота. Если твои путевые записки включили в летопись – это уже признание на государственном уровне; «может меня, даже наградят, посмертно», как говорил наш современник Семен Семеныч Горбунков. Исследователь В. В. Богданов так и писал: «Не надо забывать, что рукопись Афанасия Никитина почти сейчас же после его смерти попала в руки лица, которое доставило ее в центр русской науки для занесения целиком в русскую летопись. Факт говорит о том, что современники знаменитого путешественника оценили его подвиг и решили передать о нем потомству». Еще один исследователь, Н. В. Водовозов, увидел в факте помещения записок тверского купца в летопись прямое доказательство официального характера миссии Никитина – мол, если власти выдали ему охранную грамоту на проезд с посольством, то сделали это потому, что купец Никитин был им хорошо известен.

Как мы уже знаем, книга Никитина была передана после его смерти Василию Мамыреву, дьяку московского князя Ивана Великого, ведавшему посольскими делами. Это возможно, утверждает Водовозов, только в одном случае: умирающий Никитин заранее назвал адресата, которому следовало доставить его «тетрати» и более того, знал, что адресат со всей серьезностью отнесется к его запискам. Что он их ждет! Алекс отправил Юстасу донесение в центр, и Юстас его получил. И то, что «Хождение за три моря» немедленно внесли в летописный свод – лишнее доказательство того, что между тверским купцом и московскими властями существовал некий договор.

Однако это не совсем так, конечно. Многие авторы, писавшие о «Хождении за три моря», приписывали Афанасию Никитину некую секретную миссию, которую ему поручил тверской князь Михаил Борисович. Хотя давайте не будем забывать, что в год, когда Никитин отправился в Индию, тверскому князю было 13 лет. Вряд ли он мог строить такие дерзкие геополитические планы.

И потом: достаточно сравнить «Хождение за три моря» с текстами людей, которые приезжали на Русь с совершенно четкой шпионской миссией. Как они описывают окружающую действительность, на что обращают внимание, как выстроены их тексты. Например, знаменитый Сигизмунд фон Герберштейн, дипломат Священной Римской империи, который посетил Русь уже после Афанасия Никитина (в 1549 году) и оставил знаменитые «Записки о Московии» – вот образец настоящего «Штирлица», совершившего путешествие не только с дипломатическими, но и разведывательными целями, которых Герберштейн, в общем-то, и не скрывал. Он проявлял большой интерес ко всему русскому и подходил к изучению жизни в Московии разными способами. Общался с русскими, тщательно протоколируя свои беседы. Помимо этого, тщательно изучал существовавшие на тот момент публикации за рубежом о Московии и сравнивал описанное с собственными наблюдениями. Его отношение к предыдущим авторам было скептическим, так как большинство из них никогда не посещали Русь. Герберштейн отличался уникальной выверкой полученных им сведений (говоря по нынешнему – проводил жесткий фактчекинг) и, как сам писал, доверял только совпадающим сведениям от разных людей.

И сравните «Записки о Московии» с «Хождением за три моря»! Да если бы Афанасий Никитин собирал какую-то разведывательную информацию, ему как минимум понадобился бы связной, который мог бы доставить ценные сведения в Тверь (ну или в Москву). Такого связного у него не было. Его «тетрати» совершенно случайно оказались у тверских купцов, которые возвращались из турецкого плена через Крым. Нетрудно предположить, что какие-нибудь крымские пограничники хотя бы пролистали эти записки и, скорее всего, пожали плечами – какие-то путевые дневники, интереса не представляют, проходите дальше. И давайте на этом закончим говорить о «шпионской миссии» Афанасия Никитина, тверского купца. Если такая миссия и была, доверили ее явно не тому человеку.

К тому же фигура Василия Мамырева, московского дьяка, которому доставили эти «тетрати» – это очень, очень интересная интрига! Известно, что Мамырев был противником Твери, Тверского княжества. Но дело не только в этом. В советское время вышел сборник записок русских путешественников XI – XVI вв. под названием «Книга хожений» (М., 1983). Среди прочих «хожений» (само собой, там есть и «Хождение за три моря») приведены записи некоего Василия, который примерно в те же годы, что и Никитин был в Индии, совершал путешествие на Восток. Путь Василия был необычным: из столицы Османской империи он отправился в сторону Дамаска, потом в Палестину, потом по городам Малой Азии, побывал в государстве белобаранных туркмен (Ак-Коюнлу), оттуда прошел в эмирство Карамаи на юге нынешней Турции. О целях своего путешествия Василий ничего не упоминал, но совершенно точно путешествовал не с паломническими целями, а с некими другими – не будем ввиду недоказанности употреблять слово «шпион».

Василий мимоходом упоминает о христианских достопримечательностях, но куда подробнее пишет о городских укреплениях, о водоснабжении, о составе населения. Скорее всего, он проводил рекогносцировку, присматривался к территориям, где как раз завязывались важные узлы международных событий, важных для Руси. У османов появился тогда грозный противник – правитель Ак-Коюнлу Усуи-Хасан (у Василия Асан-бек), который оказывал туркам чувствительное сопротивление, что ослабило их агрессивные устремления в Европе. В свою очередь, усиление Османского государства не могло не беспокоить русские княжества. «Хожение гостя Василия» не отличается изысканностью стиля – там все по делу, коротко, много практической информации и почти отсутствуют сведения о священных реликвиях и прочих достопримечательностях.

Так вот, в последние годы появилась гипотеза, что «гость Василий» и Василий Мамырев, который в 1470 году был назначен Иваном III дьяком посольского приказа – одно и то же лицо. И якобы неслучайно Мамырев с таким вниманием отнесся к «тетратям» тверского купца, который добрался аж до Индии, и распорядился включить их в официальную летопись.

Хотя и с летописью не все ясно. Что представляла собой «летопись», в которую был занесен труд Никитина? Летописи на Руси были разные. «Хождение» Афанасия Никитина вошло в состав летописного свода 1518 года, отразившегося в Софийской II и Львовской летописях, однако впервые включил его в летопись, по всей видимости, не непосредственный составитель свода, а безвестный редактор, оставивший пометку, датированную 1475 годом: «Того же году обретох написание Офонасия Тверитина купца…» Но этот свод 1480-х годов (протограф свода 1518 года) вовсе не был официальной московской летописью! Совсем напротив: это был резко оппозиционный документ, поддерживавший враждебных Ивану III деятелей, и в их числе умершего в 1489 г. митрополита Геронтия, и содержавший ряд неофициальных и неугодных великокняжеской власти сведений. «Хождение за три моря», конечно, не было враждебно московскому великому князю, но и рассказом, включенным по приказу великого князя в «официальный» летописный свод, оно не было тоже. Это просто интересный памятник, каких составитель свода привлек немало – возможно, для увеличения популярности своего труда, а может, просто по природному любопытству.

То есть «повышающая» концепция, желание выдать «Хождение за три моря» за некий разведотчет не работает. Поскольку анализ текста Афанасия Никитина доказывает, что написан он не государственным мужем, не человеком, выполняющим ответственное поручение московского князя – для этого нет, в общем, никаких оснований. Афанасий Никитин писал свой текст как путешественник, как «очарованный странник», и – как писатель. Записки его включили в летопись именно потому, что они описывали уникальный опыт, пережитый русским человеком. Это примерно как если бы сейчас появился документ о том, как человек совершил путешествие – даже не знаю, с чем сравнить: в царство мертвых? К центру Земли? На Марс? Путешествие Никитина «за три моря» само по себе настолько важное событие для XV века, что оно заслуживало самого высокого внимания и было достойно того, чтобы сохранить его в летописи.

И что самое интересное: если пытаться выстроить какой-то сюжет, связывающий Афанасия Никитина и московского царя Ивана III, ничего не получится. Афанасий отправился в Индию по поручению (предположим) Ивана, вернулся, умер, Ивану доставили его путевые записки, он прочитал – и что-то, получается, должен был сделать. А почему ничего не сделал? «Хождение за три моря» никак не соотносится с событиями правления Ивана III, как ни пытались исследователи «пристегнуть» тверского купца к внешнеполитическим подвигам московского великого князя, придать его «Хождению» государственный смысл. Нет там ничего такого. Может, и хотелось бы, чтобы Афанасий не просто так в Индию отправился, а имея некую тайную задачу, поручение, план. Но – нет ничего. Не находится. Получается, что просто так поехал, по зову своей беспокойной тверской души.

* * *

Другая тенденция, заметная в исследованиях «Хождения за три моря», кажется намного более интересной. Назовем ее «расширительной». Речь идет об исследователях, которые считали «Хождение» не просто путевыми записками тверского купца, а сложным посланием, требующим особой расшифровки. То есть то, что купец добрался до Индии – это только информационный повод, а писал он на самом деле о другом. Там обязательно должны быть некие скрытые смыслы, шифры, коды – эстетические, этнографические, культурологические, религиозные.

Исследователей, которые пытались «расшифровать» записки тверского купца, немало. Например, известный филолог князь Николай Трубецкой, который еще в 1920-х гг. опубликовал статью, где предлагал подойти к «Хождению за три моря» (и к другим произведениям древнерусской литературы) с теми же научными методами, с которыми принято подходить к новой русской литературе. Однако сам же Трубецкой признавал, что это невозможно, поскольку нельзя адекватно понимать записки тверского купца: «Наши эстетические мерила настолько отличаются от древнерусских, что непосредственно эстетически чувствовать древнерусские литературные произведения мы почти не можем…»

Основное внимание Трубецкой уделил композиции «Хождения», чередованию в нем «довольно длинных отрезков спокойного изложения с более короткими отрезками религиозно-лирических отступлений». Причем в расположении «отрезков спокойного изложения» обнаруживалась, по мнению исследователя, определенная симметрия: «статичность» этих описаний нарастала от начала повествования к середине, а к концу постепенно они вновь утрачивали эту «статичность», повествование приобретало более динамичный характер. В чередовании «спокойных» отрезков с лирическими отступлениями Трубецкой усматривал сходство текста Афанасия Никитина с современными тверскому купцу паломническими «хожениями», но считал, что Никитин не пытался писать свой текст по канонам паломнической литературы, а просто подражал ей. Хотя это, не в обиду князю Трубецкому, странный подход. Если даже Афанасий действительно нарочно чередовал быстрые и медленные отрывки в тексте – зачем ему это было нужно, с какой целью?