Текст книги "Генофонд нации"

«Боинг-707», так называемый «Юмбо-джет», с американским флажком на фюзеляже шел над облаками в лучах заходящего солнца. Поборов искушение, на сей раз принявшее образ стюарда с мини-баром на буксире, Карел Бредли в очередной раз поблагодарил свою небесную заступницу – Матку Боску Ченстоховску. В ближайшую неделю ему нужна ясная голова. Расслабиться можно только на обратном пути.

«Боинг» чуть заметно качнуло, и Карел принял это как знак одобрения высших сил, до которых здесь было рукой подать. Не то чтобы он был набожным человеком, или предполагал в скором времени встретиться с ними. Напротив, крутился волчком, петлял как заяц, дабы оттянуть неизбежное свидание. И в этом ему не первый десяток лет помогала небесная покровительница – спасибо за долготерпение!

Карел Бредли незаметно потрогал образок под рубашкой. Хотя его занятия и стиль жизни сильно расходились с христианскими догматами, он был лучшим прихожанином католического костела в Ривер-дейл, респектабельном пригороде Нью-Йорка. Отец Грациано давно отпустил ему все грехи, в том числе грех смертоубийства. Вот если бы к его мнению прислушалась еще российская военная контрразведка! Два раза Карел сталкивался с этими непростыми ребятами, и оба – еле унес ноги. Зато одному из них очень сильно не повезло. Это было в 1968-м – ужас, как давно, в другой исторической эпохе, которая теперь именовалась «Пражская весна».

Мерно, почти не слышно, гудели мощные двигатели «боинга».

Карел откинулся на спинку кресла. Интересно, жив ли сегодня талантливый оружейник Гермек, сочинявший свои стальные рапсодии в КБ знаменитого завода «Чешска зброевка»? Однажды ему приказали разработать оснастку для производства советских «калашниковых» в цехах «Зброевки». Вместо этого Гермек создал автомат, хотя и похожий на калашниковский прототип, но только внешне. А так каждая деталь носила неповторимый авторский почерк – от качающихся личинок запирающего устройства до складного плечевого упора.

«Старший брат» – Советский Союз – допустил послабление, разрешив Чехословакии иметь на вооружении «образец 58-П».

После этого на «Чешске зброевке» пошли дальше – создали так называемое УРЗ – универсальное ручное оружие. Единый стреляющий блок мог использоваться как легкий или станковый пулемет, а при оснащении оптикой – в качестве снайперской винтовки повышенной мощности. Однако УРЗ не пролезло в узкое игольное ушко программы унификации вооружения стран-участниц Варшавского Договора и произведено было лишь 115 образцов. Один из них попал в руки Карелу – с этого все и началось.

Много лет прошло с 68-го, давным-давно миновали все сроки давности. Да и было ли тогда действительно возбуждено уголовное дело? Военная прокуратура зашилась бы в таких делах…

Влиятельный человек из американских спецслужб уверял, что да, было такое дело, демонстрируя в подтверждение какие-то материалы. Но Бредли не зря контактировал с Робертом столько лет, отлично понимая теперь: верить таким людям нельзя ни на крону. Сотрудничать на взаимовыгодной основе – другое дело.

Что как раз имело место. Поэтому Карел Бредли и летел в Россию. Летел спецрейсом, с комфортом и почетом – в составе представительной делегации под эгидой Конгресса, прикрытый от всяких неожиданностей статусом главного советника. Летел вместе с личным секретарем, каковую роль выполняла его дочь Гертруда.

Сейчас она беспокойно ворочалась в соседнем кресле, пытаясь заснуть, разноцветная шевелюра выделялась на белом подголовнике как головка репейника. И по характеру Герди была такая же: прицепится – не отвяжешься. Увидела на столе отца документы Второй конференции по международному антинаркотическому сотрудничеству и вдруг загорелась поехать с ним в Россию.

По печальному опыту шестнадцатилетнего общения с дочерью Бредли знал, что выполнять ее желания надо как армейские приказы: беспрекословно, точно и в срок. Иначе выйдет себе дороже. Но кто же забронирует место на борту спецрейса Конгресса для сопливки в драных джинсах и с разноцветными волосами?

Этим волшебником оказался снова добрый дядюшка Роберт, с первой встречи на фильтрационном пункте в 1968 году олицетворявший для Карела дядю Сэма.

– Прекрасно, пусть малышка Герди летит с вами. Она будет представлять на симпозиуме юность Америки, прогрессивную модель воспитания и поведения.

Бредли подумал, что если кого и может представлять эта засранка, так ривердейлскую шпану. Правда, в последние месяцы у нее появился дружок посерьезнее, в очках и на приличной машине, единственно, с подозрительно оливковым цветом физиономии. А ведь не зря говорят – с кем поведешься…

Но вслух об этом Карел говорить не стал. Роберт же был увлечен своей идеей относительно Герди – плохое качество для офицеров спецслужб, призванных сомневаться во всем и всегда:

– О кей, пусть малышка Герди всюду будет с вами, смягчая облик жесткого делового человека. Но вместе с тем общается с молодежью, устанавливает контакты… Фирма оплатит ее стажировку…

«Боинг» свалился на крыло, доворачивая на нужный курс. Настильные лучи закатного зимнего солнца, слепящие на высоте трех с половиной тысяч футов, ударили по глазам. Карел опустил светофильтр иллюминатора и откинул экран ноутбука. Выйти на сайт туристической компании, указанной Робертом, было делом нескольких минут. Здесь были установочные данные города, к которому он сейчас приближался со скоростью восьмисот миль в час.

«Саратов – крупный промышленный и политический центр на Волге. Столица Приволжского федерального округа. Основан в 1602 году как укрепленный пункт на юго-восточных границах России. Население 856 тысяч жителей. Порт, железнодорожный узел, промышленность…»

Ничего интересного для себя здесь Карел не обнаружил. Но для него была оставлена специальная ссылочка с постоянно обновляемой в режиме реального среднеевропейского времени информацией. Введя пароль, Бредли перешел к испанскому городу Сан-Томе-де Компостелла, приблизительно схожему по статистическим параметрам с российским приволжским городком, где должна была состояться конференция.

Роберт намекнул, что молодые сотрудники посчитали такую шифровку излишней предосторожностью, однако он настоял. Старая школа, он привык иметь дело еще с КГБ, а не новыми российскими спецслужбами. Карел тоже, и ему было приятно, что шеф заботится о его старой заднице.

Люди Роберта знали свое дело. На сайте городок Сан-Томе-де Компостелла удивительным образом преобразился в тот же самый Саратов, и вот там-то уже было все, что могло пригодиться Карелу при выполнении его чертовой миссии – от характеристик политической элиты (Карел с удовлетворением обнаружил там «Юрая») до схем маршрутов, которые можно было использовать как проверочные, трогательно обозначенные на карте города как «рекомендованные пешеходные прогулки».

Позднее их надо будет распечатать. Но Карел надеялся, что ему не придется играть в кошки-мышки. Такие игры не по чину и не по возрасту респектабельному американскому бизнесмену, советнику делегации под эгидой Конгресса. В этом паршивом приволжском городишке от него требуется не так уж много. И если не будет осечки – убереги от этого, Матка Боска Ченстоховска! – он воткнет свой штык в землю, потому что надо же и в свое удовольствие пожить. Подальше от Нью-Йорка с его небоскребами-мишенями, от черных и латиносов, желтых и арабов. А в первую очередь – от Асланбека Чилаева, который, хотя и был деловым партнером добрый десяток лет, но при этом всегда оставался чеченцем!

Операция в Саратове обеспечит такую возможность.

Но если все так просто, отчего подрагивают твои холеные пальцы? Почему живописные слайды волжских берегов, перемежающие установочные данные на политическую элиту, вызывают такое отвращение… к воде?

Карел призывно махнул рукой стюарду:

– Двойной скотч! Безо льда, без содовой!

Двигатели фирмы «Роллс-Ройс» чуть слышно вели свою партию, совершенно не мешая пассажирам «боинга» ни отдыхать, ни работать. Но Карелу вдруг почудился в них отзвук далекого. Так гудели за горой советские танки, приближавшиеся к его родным Домажелицам… Черт бы побрал эти стальные рапсодии!

– И лучше сразу повтори, чтобы лишний раз не возвращаться! – сказал Карел стюарду.

Он надеялся, что Матка Боска Ченстоховска вместе с отцом Грациано простят ему и этот маленький грех.

В Саратов оперативно-следственная прилетела поздней ночью. Напоследок стюардесса честно предупредила, что температура за бортом минус двадцать градусов и что до здания аэровокзала уважаемым дамам и господам придется совершить маленькую пешеходную прогулку, ибо автобусы из-за несогласованности в работе наземных служб стоят на приколе.

Когда смолк гул турбин и борттехник отдраил дверь, стало слышно, как снаружи сурово потрескивает морозец, готовясь заключить уважаемых господ, и особенно дам, в обжигающие объятия. Токмаков заранее сжался в своей кожанке на тощем синтепоне. Непейвода опустил уши суконной кепочки. Лишь Жанна Феликсовна, их юный вождь, оказалась во всеоружии, натягивая розовый пуховичок с капюшоном:

– В следующий раз, товарищи офицеры, я буду информировать вас о метеоусловиях в районе командировки. Хотя вы и сами могли узнать долгосрочный прогноз по интернету.

– Извините, не догадались, – буркнул Токмаков.

– Плохо, – с осуждением в голосе выговорила предводительница. – Если вы заболеете, придется привлекать местные силы. А это, как вы знаете, не входит в мои планы.

– В наши, – не слишком уверенно поправил Непейвода, получив в ответ предложение не обсуждать служебные проблемы в общественном месте.

Непейвода и Токмаков обреченно переглянулись. Перед выходом командир экипажа отдал им пистолеты:

– Ни пуха ни пера, мужики!

– К черту! – ответил Токмаков за обоих и шагнул через порожек люка.

Последний раз он прыгал с парашютом много лет назад, но ощущения не забылись, и сейчас испытал нечто похожее. Дух захватило от мороза и неба над головой. Небо было глубокого темно-синего цвета, мерцало и переливалось звездами разной яркости и величины. Горожанам редко приходится видеть такое небо. Ночное небо и звезды напоминают о вечности.

Токмаков подумал, что его клиентам стоило бы почаще задирать голову. Ведь сколько всего ни нахапаешь, туда с собой не заберешь ни полушки.

Стюардесса, преобразившаяся на земле в сварливую мегеру, неласковым голосом напомнила о земном:

– Проходите, гражданин, не задерживайте выход из воздушного судна.

Бортпроводницу поддержала незабвенная Жанна Феликсовна:

– Товарищ капитан, вы действительно не умеете вести себя в общественных местах, – свистящим на морозе голосом прошипела она Вадиму в спину. – Второй раз мне приходится за вас краснеть.

– Бог троицу любит, – обнадежил Токмаков суровую предводительницу. – Опять же блондинкам румянец к лицу.

Следователь Милицина задохнулась – от негодования или мороза, история об этом умалчивает.

На фронтоне аэровокзала, обращенном к летному полю, споря со звездами, тоже что-то светилось. Это приветственно подмигивал мертвенно-зеленым светом неоновый транспарант. Часть трубок перегорела, причем эта напасть коснулась в основном гласных букв. Поэтому в небе светом путеводного маяка горело нечто вроде: «Дбр пжлвт в стлцу Повлжя!».

Чуть ниже сияла подобная же надпись на английском языке, но в отличие от русского варианта, все буквы были на месте.

Внезапно к мерцанию транспарантов добавились тревожные высверки проблескового маячка какой-то спецмашины. Она вылетела на летное поле, пошла юзом, но, не сбросив скорости, рванула прямиком через взлетно-посадочную полосу к пассажирам питерского рейса, медленно превращавшимся в мороженое разных сортов. Кто в благородный сливочный пломбир, кто в легкомысленное эскимо на палочке.

У сотрудников опербригады появился шанс избежать этой печальной участи. Поставив кейс на промерзшую землю, Непейвода вернул в надлежащее положение отвороты суконной кепки:

– Насчет погоды мы узнать не догадались, но встретить – попросили.

Джип с мигалкой затормозил, лихо вспахав неубранный за кромкой ВПП снег. Из снежного облака вынырнул черноусый, без шапки, в меховой куртке:

– Иван Гайворонский, замначальника Второго отдела оперслужбы, ваш гид и ангел-хранитель на Саратовской земле. У нас морозы привалили, в гостинице тулупчики вас ждут, а пока – карета подана.

– Привет, Иван, это я тебе звонил, – шагнул вперед Токмаков. – А в Пулково нам по «матюгальнику» задвигали, будто у вас здесь метель офигенная. Поэтому и рейс больше чем на час задержали.

Гайворонский усмехнулся:

– Это была не метель. Это наши местные шишкари пургу гнали.

– Зачем?

– Чтобы ваша «тушка», упаси бог, не помешала заходу на посадку американского «боинга», – с готовностью пояснил Гайворонский. – Вон стоит эта корова. Сотня штатовских придурков неделю будет нас учить, как бороться с наркоманией и наркомафией… А вы к нам как, надолго?

– Примерно в тех же границах, что и штатовские придурки, – слегка напрягся Токмаков, не любивший от посторонних конкретных вопросов о своей работе. Хотя какой Гайворонский посторонний? Он же свой, опер, что и подтвердил следующим своим предложением:

– Может, насчет сапог для тебя еще подсуетиться? В казенных туфлях подошвы тонкие.

– Я одни уже сносил, а в этих стельки меховые.

– А я, – сказал Гайворонский, – свои брату отдал, двоюродному. Он в варьете кордебалет чечетке учит. И так у девиц при этом все играет, что просто полный отпад. Сегодня с дороги не стоит, а завтра обязательно заглянем.

– Да, при такой работе не только подошва сотрется, – прикинул Токмаков, но развить свою мысль не решился, перехватив полный презрения взгляд Жанны Феликсовны.

Видимо, сегодня у Вадима Токмакова был не лучший день для общения с представительницами слабой, условно говоря, половины. Среди прилетевших Токмаков высмотрел певицу Елизавету Заболоцкую – недавно приобретенную пассию своего друга Сулевы – и предложил подбросить до города.

– Хватит! – отрезала та. – В Петербурге меня уже подвозили, и это закончилось очень печально! С меня довольно! Я этого так не оставлю!

Иван Гайворонский смерил певицу фирменным полицейским взглядом, и та замолчала, как по мановению волшебной палочки.

– Ты ее знаешь?

– Кто же ее в городе не знает, – пожал плечами Гайворонский. – Известная склочница, так что не обращай внимания, поехали.

– Склочниц у нас и без нее хватит, – кивнул Токмаков, забираясь в машину.

И действительно, всю дорогу до гостиницы «Саратов» Милицина выступала в знакомом репертуаре, бормоча насчет неправомерности использования спецсигнала без оперативной необходимости и перерасходе бензина и моторесурса.

Иван Гайворонский, с небрежной лихостью гнавший машину по запорошенным снегом улицам Саратова, отвечал, что пока в его груди бьется сердце, а в баках «Мицубиси» есть хоть капля бензина, очаровательная петербурженка пешком ходить не будет.

В ответ очаровательная петербурженка подарила Ивана взглядом столь холодным, как будто линзы ее очков были выточены изо льда. Да она и по жизни была отмороженной, товарищ следователь оперативной бригады. Оставшиеся комплименты замерзли на губах Гайворонского, и в дальнейшем он предпочитал обращаться к Непейводе и Токмакову, без промедления вводя в оперативную обстановку.

Местный Стена-банк, бывший объектом интереса питерских оперов, начал подниматься около двух лет назад. До этого устойчиво «лежал на боку», обслуживая в основном предприятия оборонного комплекса, составлявшие большую часть промышленности Саратова. «Оборонка» была должна банку, банк бюджету, и, скованные одной цепью, они падали в финансовую пропасть.

Все изменил счастливый случай в лице вождя центральноафриканского племени бамбара. В свое время вождь, бывший тогда лишь сыном и наследником вождя-отца, учился в Московском университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Как все «лумумбовцы», вождь-сын оставил в сердце самые теплые воспоминания о больших белых русских женщинах. Особенно же ему нравилось в них умение готовить огненные борщи, согревающие душу и тело в любые морозы.

Вернувшись на родину, вождь-сын повесил советский диплом в рамочке на стене в одной из комнат своего дворца. Вооружив воинов племени передовой марксистско-ленинской идеологией и гуманитарной помощью в виде автоматов Калашникова, выпускник Университета Лумумбы начал бороться против колониального ига в лице соседнего племени зимбара.

В боях и походах летели бесснежные африканские зимы. Вождь-сын стал вождем-отцом. Передовая теория победила, и теперь побежденное племя зимбара входит в состав демократического государства Бамбара. Герб сей независимой страны включает автомат Калашникова на фоне горы, увенчанной снежной шапкой.

Все было как бы хорошо. Но по утрам, глядя на эту гору с веранды беломраморного дворца, вождь вспоминал вкус борща. Ни местные повара, ни выписанный из Парижа кулинар не оправдали возлагавшихся на них надежд и от огорчения были съедены. Вдобавок к этому постоянно портило аппетит жившее за горой племя кумбара. Проявляя свой неоколониалистский характер, кумбаринцы злонамеренно не желали присоединять свои территории к первому на африканской земле независимому государству Бамбара.

Настало время собираться в Россию…

– Вы не поверите, – продолжал свой увлекательный рассказ Иван Гайворонский, выезжая на набережную Волги, – но эта черная обезьяна три дня каталась по ресторанам, пробуя борщи, но так и не выбрала себе повара. Я бы на его месте…

– Вы бы лучше смотрели за дорогой на своем месте, – охладила пыл рассказчика Жанна Феликсовна. – Какое отношение эта басня имеет к Стена-банку?

Гайворонский ухмыльнулся в густые черные усы:

– Самое прямое. Только мы уже подъехали. В «нумерах» дорасскажу.

Два люкса на седьмом этаже гостиницы «Саратов» действительно заслуживали титула «нумеров» с их безвкусной современной мягкой мебелью и огромными картинами в золотом багете. Одна, изображавшая ряд унылых кирпичных зданий, именовалась эпически: «Вид с Волги на абразивный завод имени XVII съезда ВЛКСМ». Другая являлась иллюстрацией к застольному хиту всех времен и народов: «…и за борт ее бросает в набежавшую волну».

Бросаемая за борт княжна, не смотря на дородность и легкомысленное прозрачное одеяние, напомнила Вадиму Токмакову следователя Милицину. Наверное, суровым выражением лица и вертикальной складочкой на лбу. Княжна будто готовилась заранее предъявить гражданину Стеньке Разину обвинение по статье за преднамеренное убийство.

Вода за бортом ладьи, захваченной организованной преступной группировкой Стеньки, поразительным образом напоминала пиво, – янтарное, вскипавшее пузырьками, которые восхитительно лопаются на языке, оставляя вкус…

Да что тут говорить! Он прекрасно знаком несметному числу страждущих. В числе которых были и трое питерцев, оставшихся в номере.

Четвертый – Жанна Феликсовна – в штыки воспринял трезвую идею выпить с дорожки чайку. Уходя в свой номер, Милицина назначила подъем на семь часов утра и с силой захлопнула дверь.

Гайворонский сказал:

– Тяжелый случай, а? По пивку с устатку и по соточке за знакомство?

Токмаков и Непейвода хором ответили сразу на оба вопроса:

– Да!

Холодильник оказался затарен с таким расчетом, чтобы сутки не выходить из номера.

Разверстав по третьей, Иван Гайворонский вернулся к прерванному рассказу о русском борще и вожде государства Бамбара, он же президент одноименного племени. Или наоборот. Принципиальное значение имело лишь то, что в перерыве между дегустацией борщей вождь-президент знакомился с образцами боевой техники Саратовского авиационного научно-производственного объединения. На полигоне за Волгой был разбит шатер, установлены приборы наблюдения, и сверхсовременные самолеты принялись на атомы разносить мишени.

Зрелище было впечатляющим и без всякой оптики. Со рвущим сердце грохотом ракетоносцы обрушивали с неба смертоносный груз. Их сменяли боевые вертолеты, исполосовавшие небо над полигоном дымными следами НУРСов. Горизонт кипел от разрывов. Казалось, там одновременно зарождается песчаная буря, смерч, гроза и ураган.

Маленький жирный уродец срывал с головы леопардовую ермолку и отборным русским матом выражал свое восхищение. Возле него приплясывали генералы в фуражках с высоченными латиноамериканскими тульями. Однако вождь-президент не спешил заключать контракт. Морщил лобик и шевелил толстыми, как улитки, губами.

Уже продемонстрировали летно-тактические возможности МиГ-31 и Су-29, вертолеты Ми-28 и рекламно-знаменитая «Черная акула». А выпускнику Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы все было не в масть. Как объяснял он позднее в доверительной беседе, пара звеньев истребителей-бомбардировщиков за два вылета уничтожила бы все жившее за горой племя кумбара. А кто тогда, спрашивается, будет вкалывать в изумрудных копях?

И все же последняя сделка века состоялась. В перерыве между вылетами боевых самолетов над полигоном протарахтела на бреющем сугубо мирная «Аннушка». Биплан Ан-2 – самолет сельскохозяйственной авиации. Вождь-президент схватил за рукав ближайшего генерала:

– Пулеметы установить можно?

– Куда? – спросил генерал. – На «аннушку»?

Ошалело подтянул штаны с голубыми лампасами и… ответил утвердительно.

– А бомбы прицепить?

– В принципе возможно.

– А пехотный взвод в кабину?

– Только отделение, – уперся генерал, последний раз летавший на Ан-2 лет тридцать назад и не ведавший о его тактико-технических данных. Хотя о каких ТТД можно вести речь применительно к биплану со звенящими растяжками между верхним и нижним крылом?

– Два отделения с огнеметами для выполнения гуманитарной миссии после бомбового удара, – твердо стоял на своем негритос. – А пулеметы пусть будут системы Калашникова. Ведь это наше, бамбарийцев, национальное оружие.

Узнав, что речь идет о контракте на несколько эскадрилий, генерал мигом спрятал все возражения в карман лампасоносных брюк.

Повариха военторговской столовой, по странному совпадению, как и самолет, звавшаяся Аннушкой, появилась у шатра с бачком и замерла по стойке «смирно».

Вывернутые ноздри старого людоеда с вожделением втягивали аромат солдатского борща. Красные глазенки смотрели вслед серебристой «этажерке», распылявшей над куцыми фермерскими участками какую-то дрянь. Вождь-президент уже предвкушал то осеннее мартовское утро, когда десяток таких самолетиков перелетят через гору Тянимуму, чтобы привить племени кумбара понятие теперь уже не коммунистических, а демократических идеалов.

Вождь-людоед, простите, президент, подумывал в случае успеха поместить самолет Ан-2 в национальный герб рядом с автоматом Калашникова.

– И вот благодаря этой спрыгнувшей с дерева макаке, – завершал Иван Гайворонский свой увлекательный рассказ, – Саратовское авиационное НПО сейчас загружено работой, а финансирование контракта идет через Стена-банк.

За вождя, приложившего свою черную руку к экономическому подъему российского Поволжья, стоило выпить.

В промежутке между этим и очередным тостом – не оставлять же бутылку открытой – Токмаков подошел к окну и открыл форточку. Вместе с клубами свежего морозного воздуха в номер ворвался характерный звук вертолетных двигателей. Вадим отдернул штору.

Окна номера выходили на Волгу, запрятанную под лед и скучавшую там в одиночном заключении. Вдали, где черный лед сливался с черным небом и только по звездам можно было отличить одно от другого, чертил огненные круги вертолет. Точнее, его несущий винт с огнями в законцовках лопастей.

Токмакову как-то расхотелось пить. Грустную историю рассказал черноусый красавец Иван Гайворонский. Иван еще не знал, хотя без труда мог догадаться, что продолжение истории будет еще печальнее, во всяком случае, для банка. Для того и прибыла из Питера оперативно-следственная группа.

Вадим Токмаков смял в кулаке пустую сигаретную пачку. Над рекой стих грохот вертолетных движков и пропали его навигационные огни. Вертолет поглотила ночь.