Текст книги "Генофонд нации"

3. Коридоры кончаются стенкой

Гардероб как атрибут цивилизации прекратил свое существование в НИИавиапроме вместе с крахом оборонной промышленности. Когда нечем стало платить за отопление, сама собой отпала и необходимость снимать верхнюю одежду. Гардероб заколотили досками, и воспрял он к новой жизни лишь с окончательной победой рыночных отношений.

Теперь всю его площадь делили челноки – коробейники с дешевым турецко-китайским ширпотребом, и торговцы «секонд-хендом». Их товары вызывали презрительную усмешку сотрудников банка, но кое-как расходились среди прочих обитателей многоэтажного теремка.

Вадим Токмаков двигался вдоль барьера, высматривая Людмилу Стерлигову. Она не торопилась на свидание – будто не сама же приглашала. Впрочем, у женщин своя логика, которую нелегко понять, но к которой возможно подстроиться. Как говорил тот же незабвенный Коряпышев: «Они не такие, как мы».

Подтверждение последовало незамедлительно. Чья-то рука поманила Токмакова из-за барьера:

– Люда предупреждала, что вы придете.

– А может, я обычный покупатель?

– Обычных покупателей я различаю, даже не глядя.

– Не глядя? Это как же?

– По психофизиологическому контуру.

– И что же показывает мой контур? – спросил заинтригованный Вадим и добавил, не услышав ответа: – Понимаю, не хотите огорчать.

– Время не ждет, – подвела черту прениям круглоликая брюнетка, увлекая Токмакова за барьер. Свежий загар девушки был явно импортного происхождения. Вероятно, брюнетка тоже состояла в экологически чистом движении нудистов.

Прокладывая путь среди рядов вешалок, топорщившихся мятыми китайскими пуховиками, девушка спросила:

– Скажите, а вы курите?

– К сожалению, и выпиваю тоже, – честно признался Токмаков. – А вы не замуж ли за меня собираетесь?

Брюнетка даже не оглянулась:

– Нет. Я ощущаю вашу ауру. Вы приносите только несчастье.

Токмаков подумал, что так оно и есть. Если не считать, конечно, мифических бабушек-старушек, которые благодаря его решительным действиям получали пенсию и прочие социальные блага. Впрочем, вдаваться в подробности ему не хотелось:

– Так что насчет куренья, моя милая?

– Если вы курите, – чуть помедлила та с ответом, безуспешно продолжая гипнотизировать Вадима взглядом, – значит, у вас есть спички. В подвале темно, идите по стрелке, прямо на свет, – сказала девушка, вручая ему ключ.

После чего мгновенно канула в зарослях пуховиков, оставив Вадима перед железной дверью в глубине гардероба. Ключ был в руке, поворачивая его в замочной скважине, Токмаков подумал, что Людмила Стерлигова обставила встречу с элементами конспирации.

Сезам, откройся!

Качественный замок сработал без щелчка, смазанные петли не скрипнули. Токмаков оказался в подвале, узкие ступени обрывались в темень-мрак, от бетонных стен сквозило сыростью. Вадим достал свой болтавшийся на ключевом кольце фонарик. Тонкий луч выхватывал из темноты деревянные ящики, обрывки газет и плакатов, пустые рваные мешки. Сколько он видел таких подвалов, где разливали по бутылкам паленую водку, из спирта и варенья бодяжили вина, шлепали на ксероксе этикетки. Здесь же пустые бочки с маркировкой известной фирмы прохладительных напитков подсказывали новую тему: на грошовом заморском концентрате и водопроводной воде тоже можно неслабо навариться.

Стрелка на стене указала направление: тир.

Вадим шел по коридору, сопровождаемый шорохами, недовольным писком и неслышным, но ощущаемым на уровне древнейших инстинктов топотом десятков пар когтистых лапок. Это были они, его старые знакомцы. Это были крысы – неразлучные попутчики нищеты, спутники войн и революций, комнатные собачки дьявола.

Вадим полоснул темноту лучом фонарика, – но тщетно. Ответа там не было. Там были только вспыхнувшие на мгновение точки крысиных глазок, похожие на рубиновый маркер лазерного прицела…

За поворотом коридора на Токмакова повеяло родным и знакомым: кислинкой сгоревшего пороха. Это был тир, освещенный одной настольной лампой. Стол находился на рубеже открытия огня, и на нем сидела Людмила Стерлигова.

Есть позы любви, покоя, ненависти, и есть те, которые дышат отчаянием. Это был как раз последний случай. Людмила сидела на обшарпанном столе, обхватив голые, в кровоподтеках колени руками, уронив на них свою русую голову.

Вадим молча обнял девушку за плечи, и так же молча она протянула ему руку, разжав кулак. На ладони тускло блеснула латунью гильза пистолетного патрона.

– Что это? – задал Токмаков не самый удачный вопрос.

– Ты случайно не знаешь, – ответила Людмила. – Сколько сейчас дают за убийство?

Ее голос звучал тихо, без сочных интонаций, но Вадим списал это на акустику тира, обшитого дырчатыми звукопоглощающими плитами.

– Если ты известный бандит с парой ходок по серьезным статьям, то в худшем случае за убийство тебе дадут два года условно, которые причитаются за незаконное хранение оружия, и тут же освободят в зале суда, – объяснил Вадим сложившуюся судебную практику. – Но коли ты обычный работяга, по пьяному делу врезавший такому же бутылкой по кумполу, – готовься оттянуть червонец, если не пятнашку. Так улучшается статистика раскрываемости по тяжким преступлениям.

– Значит, мне будет 37, когда я выйду, – продолжила Людмила своим новым – плоским и бесцветным – голосом.

– Что за ерунду ты горо… – начал было и осекся Токмаков. Он увидел, что распахнувшаяся пола светлой дубленки Людмила часто испятнана бурыми подтеками. Тот, кто потерял всю эту кровь, стянувшую одежду коростой, давно перестал дышать.

Придвинув к столу колченогий стул, Вадим закурил сигарету «Капитан Блэк» и сказал:

– Теперь рассказывай.

Глава десятая
Колготки за 50 миллионов долларов

1. Колготки на голое тело

Сидя с ногами на столе в крысином подвале, Людмила Стерлигова ощущала примерно то же, что на подиуме ночного клуба «Клозет». Только с одной поправкой – там все было намного легче. Раздеться перед сотней человек, оказывается проще, чем до донышка открыть душу всего одному человеку.

А если молчать, ничего не говорить, то как Вадим поймет и поверит, что она – не виновата? Что изрешеченный пулями труп на лестничной площадке второго этажа дома 27 по улице Фрунзе – не ее рук дело?

Кроме Вадима тут никто не поможет. Надо лишь выключить старенькую настольную лампу, возможно, в темноте душевный стриптиз окажется более простым делом.

И – спеша, то и дело забегая вперед, она рассказывала, как была Дочкой, информируя Костомарова по широкому кругу вопросов: от любовных похождений госпожи Кайеркан и таблеток амфетамина в сумочке секретарши Безверхого до сделавшихся ей известными подробностей частной жизни клиентов банка и заключенных ими контрактов.

Она говорила, а перед глазами стоял, а точнее лежал, подплывая кровью, как оно и было на самом деле, тот человек на лестничной площадке второго этажа. Она боялась его живого, и вот теперь он достает ее мертвый: «Ты зачем навела киллеров, Дочка?»

Она их не наводила. Она сама была в гостях у Смерти, только на этот раз хозяйка отпустила.

Пляшущими пальцами Людмила нащупала пачку сигарет. Попросила у Вадима зажигалку. Голубой лепесток пламени отодвинул темноту. И он же напомнил высверк длинной искры, ударившей из ствола пистолета в парадной на улице Фрунзе, когда Людмила склонилась над мертвой собакой по кличке Целик.

А дальше было так…

Звука выстрела Людмила Стерлигова не услышала, потому что пистолет – об этом она сразу догадалась по уродливому набалдашнику на стволе – был с глушителем. Только хлопок и – фиолетовая искра, проскочившая ей под локоть, где сразу коротко взвизгнула Мушка – вторая собака из дружной пары дворняг, прикормленных Костомаровым.

Одновременно раздался щелчок затворной рамы, вставшей на задержку, – патрон в обойме оказался последним.

Людмила рванулась вскочить, но чье-то острое колено колом воткнулось между лопатками. Она вспомнила парней, куривших за углом сарая. Черные вошли вслед за ней, отрезав путь к бегству. И тут же в полумраке парадной блеснула еще одна длинная искра – изогнутый в зазубринах нож.

На этот раз блеснула перед ее глазами.

– Мочи, чего менжуешься!

– Товар богатый, жалко, возьмем с собой и…

– Быстро режь овцу, Хан, всегда у тебя бабы на уме! Сделаем вчистую и – рвать отсюда.

Но тут раздался голос человека в маске с пистолетом, такой же жесткий и отрывистый, как лязг затвора:

– Стоять! Волоките телку наверх. Она еще для дела пригодится!

Жуткий, кошмарный сон продолжался. Парни схватили Людмилу под руки, бегом потащили вверх по лестнице, как безжизненный манекен.

Да она таковым и являлась, не чувствуя боли в сбитых о ступени коленках, потеряв ощущение времени и реальности происходящего. Поэтому она не удивилась, увидев на лестничной площадке второго этажа человека в изорванной пулями меховой куртке Костомарова. С трудом до нее дошло, что это Костомаров и есть, привалившийся к стене. Формально числившийся еще и телохранителем Безверхого, он всегда носил с собой оружие. На этот раз не успел выхватить пистолет, подтвердив собственное пророческое изречение: «От „заказухи“ не спасает ничего, кроме нищеты».

Сам Костоправ в нищете жить не хотел. А умер в обстановке самой нищенской – обшарпанные входные двери с вырванными клоками ваты, кое-где горелыми, забросанная строительным мусором лестничная площадка. Людмила знала, что банк выкупил все квартиры в этом подъезде, у Костомарова были какие-то виды на это здание. Не сегодня завтра должны были вообще заменить дверь в парадной, чтоб не шлялись пацаны, но – не дожил до этого начальник службы безопасности банка. И теперь на серо-грязной стене почти над головой Костоправа цвела надпись ядовитым зеленым фломастером: «Хороший репер – мертвый репер».

При жизни Костомаров терпеть не мог всех этих панков и реперов вместе с их музыкой и наскальными надписями. Его излюбленным вечерним развлечением была охота на подростков-наркоманов («Ихнюю музыку только под кайфом и можно слушать»), которых Костоправ «лечил» от наркозависимости резиновой дубинкой с гибким стальным сердечником, привезенной из Америки.

При жизни… То есть совсем недавно, пять-десять минут назад. И Людмила еще подумала тогда, что смерть такое же великое таинство, как и рождение, – и не только по своему церковному величанию.

Она думала так, чтобы не зацикливаться на том, что вытворяла с нею эта троица – один в маске, не выпускавший из рук разряженного пистолета, два других на одно лицо – плоско-желто-раскосоглазое. Затащив на лестничную площадку, они бросили ее на колени перед трупом, словно готовились принести в жертву мертвому Костоправу.

Но нет, их план не в этом заключался. Стрелок вложил в ладонь Людмилы, липкую от натекшей крови, рукоятку пистолета, сжал, потом сунул оружие в пластиковый пакет:

– Сделаем ментам подарок, а то у них с раскрываемостью херово. Все, отваливаем быстро. Хан, мать твою, оставь, другую снимешь!

Хан, чей тонкий, с присвистом, голос Людмила узнала бы теперь из тысячи, пыхтел, пристроившись сзади. В полусумраке и спешке он не стянул колготок телесного цвета, которые нудистка обычно надевала на голое тело. Неудивительно, что у него плохо получалось.

– Во, блин, да она целка! Пацаны, сечете, какой случай? Не отпускать же, надо ломануть!

Другой азиат был настроен меркантильно – он предложил «ломануть» хату, куда собирался войти Костоправ:

– Вот же ключ лежит, всего один минута!

– Вот что, уроды, – за мной, уходим! Или оба останетесь здесь навсегда, – предупредил человек в шапочке-маске, не ставший вдаваться в обсуждение.

– Да щас, бля, только кончу! О-о-о!

Когда-нибудь кончается все – и кошмары, и даже сама жизнь. Шаги насильника затихли внизу. Хлопнула дверь парадной. Оставшись одна, Людмила первым делом стащила опоганенные колготки, вытерла платком окровавленные руки. Прислушалась. И тишина внезапно ожила для нее. В тишине эхом прозвучали последние ругательства, сорвавшиеся с губ Костоправа, хлопки выстрелов, предсмертный визг собак. Людмиле почудилось, что время на лестничной площадке как бы пошло вспять, закрутилось обратной воронкой, грозя затянуть в небытие.

Сломя голову она бросилась вниз, на секунду задержавшись над собаками. Мушка смогла доползти до своего друга, с которым делила холод, голод, брошенные кости, и с которым разделила смерть, – не убежав, не спрятавшись подальше, в теплую нору, в безопасную щель.

Кто сказал, что у животных нет души? Черная головка Мушки выделялась на светло-пегом плече Целика.

В память о собачьей верности Людмила, задержавшись на минуту, подняла стреляную гильзу. Потом, крепко захлопнув дверь, бросилась на улицу, тормознула первую попавшуюся машину, примчалась сюда – в «Волжскую твердыню», в стенах которой брали начало и обретали продолжение все три ее жизни…

Сигарета догорела до фильтра – и, кажется, уже не первая сигарета. Коробочка из-под мелкашечных патронов, приспособленная под пепельницу, топорщилась окурками. Это стало видно, когда Токмаков включил настольную лампу, поднявшись с колченогого стула:

– Значит, у них пистолет с твоими «пальчиками»… Кстати! Ты хоть раз в жизни стреляла из пистолета? Знаешь, на этом тоже можно построить защиту.

Людмила вздохнула:

– Нельзя. Почему, ты думаешь, я тебя в тир пригласила? С прежних времен ключ остался, когда я в стрелковую сборную института входила.

– Ну, «мелкашка» и боевой пистолет немного разные вещи, – постарался Токмаков найти зацепку.

Но Людмила тут же отсекла его поползновения:

– Я неплохой пистолетчицей, между прочим, была. Стрельба по силуэтам, только скорости чуть не хватало. По пятому силуэту стреляла, когда мишень почти ребром поворачивалась. Поэтому дырки от пуль были овальными, а не круглыми.

Вадим потер подбородок, щетина на котором снова начала отрастать ударными темпами:

– Не хотел бы я с тобой соревноваться на огневом рубеже… По пятому силуэту! Хоть ментам про овальные пробоины спроста не ляпни, а то сразу видно, что ты в этом деле профи.

– Костоправ учил, что ментам вообще ничего говорить не надо. Молчи, и они не смогут тебе ничего пришить.

Токмаков не согласился:

– Тем самым ты выгораживаешь настоящих преступников. Еще тот, гляжу, был у тебя вождь и учитель… Ваша сегодняшняя встреча с ним заранее обговаривалась?

– Да, это он звонил под утро на мой мобильный. Обычно мы встречались вечером, но сегодня, он сказал, форс мажорные обстоятельства, потому что…

Людмила закаменела, потом ахнула:

– О, Господи! Документы! Я сделала ему ксерокопии и…

Из дальнейшего сбивчивого рассказа Вадим понял, что и папка с ксерокопиями платежек, которые Стерлигова несла Костомарову, осталась дополнительной уликой в парадной дома 27 по улице Фрунзе. Когда все началось, Людмила по привычке прятать от чужих глаз документы сунула папку под ступеньку.

Да, если черт выстраивает оперативные комбинации, тут уж комар носа не подточит. Все карты лягут в масть.

Поэтому Токмаков почти не удивился, услышав, что Костомаров запросил документы именно по той фирме «Истлан», с которой начались неприятности Людмилы. Чтобы снять ксерокопии, ей пришлось расшивать папки операционных дней годичной давности.

– Вот что, – сказал Токмаков, – мне тоже нужны документы, которые запросил у тебя Костомаров, мир праху его! Возможно, отыщется какой-нибудь хвостик. И еще – ты никому не говорила о предстоящей встрече с куратором?

– Что я, дура?

Токмаков дипломатично промолчал, и Людмила криво усмехнулась: умные девочки в такие истории не попадают. Заодно она попробовала натянуть юбку на сбитые коленки, но безуспешно: коротка кольчужка!

– Кстати, где твои колготки? – покосился на голые ноги Токмаков.

Пришлось ему все честно рассказать. Все неаппетитные подробности насчет гнусного Хана. Но Токмаков, который, по идее, должен был бы взревновать, наоборот, обрадовался:

– Отлично! Это же попытка изнасилования! А даже и не попытка, а свершившийся факт…

Здесь он чуточку погрустнел, но тут же взял себя в руки:

– Где эти чертовы колготки? Они могут тебя вытянуть из этой истории! Важнейший вещдок!

– Не знаю, сразу сбросила. Наверное, на лестничной площадке.

– Тогда… – Токмаков на мгновение задумался, – вот что. Собирайся, поедем с тобой на место происшествия. Там наверняка уже работает следственная бригада, дашь показания, и на этом все для тебя закончится!

Людмила замотала головой:

– Что я, с дуба упала? Ты не знаешь наших ментов! Костправ говорил, по ним по всем давно тюрьма плачет!

– Я все время буду рядом с тобой. Не волнуйся, ведь есть и честные сотрудники!

– В крайнем случае не оставь Кирюху. Вроде он к тебе привык.

– А ты?

– Ну, я-то вообще дура…

Токмаков помог ей слезть со стола. Ближайшая перспектива определена. Пора было покидать этот подвал, облюбованный крысами и стрелками. И тут Вадиму наконец пришла в голову простая мысль: зачем, собственно, Стерлигова приглашала его сюда? Ведь она назначила встречу еще до того, как попала в историю на улице Фрунзе.

Людмила отмахнулась:

– Теперь я понимаю, что дернулась по ерунде. Мамаша тебя утром засекла в нашем лифте и черт знает чего напридумывала. Она, понимаешь, еще в пятницу тебя видела. Ну, в том дурацком кабаке с каким-то сомнительным парнем вы крутились. И тогда же две девчонки договаривались в туалете о покупке или передаче в гостинице «Саратов» какого-то халата. Причем обе лопотали по-английски. Вот мамуля всех вас скопом почему-то и связала в одну шпионскую шайку-лейку.

– На самом деле, ерунда, – согласился Токмаков, вспомнивший, что в вестибюле гостиницы действительно торгуют в том числе и казахскими сувенирами – чеканными кувшинами, халатами, пиалами. – Все, уходим.

Людмила погасила лампу. Вадим включил фонарик. Они пошли по коридору, где снова вспыхивали рубиновые огоньки крысиных глаз, державшие людей под прицелом.

Вдруг девушка хрипло рассмеялась.

– Что с тобой?

– А все ж неплохая эта идея – носить колготки на голое тело! Как думаешь?

Токмаков от комментария воздержался.

2. Прощание с колготками

Они были в адресе уже через десять минут, подхватив возле банка старенький «москвич». Вопреки предположению Токмакова, дворик дома 27 по улице Фрунзе не был заставлен милицейскими машинами. Не хрипели рации, не озаряли место происшествия мертвенные всполохи фотовспышек экспертов-криминалистов.

К плотно закрытой двери парадной не тянулись цепочки следов. Более того, снег замел и старые. Токмаков остановился, сунув руки в карманы полушубка.

– Поищем папку, заберем колготки – и ходу отсюда! – жарко задышала ему в ухо Людмила. Почему-то она говорила шепотом.

Вот и Токмаков не хотел спугнуть тишину. В тишине лучше думается, а он был почти уверен: убийство начальника службы безопасности банка каким-то образом связано с появлением в городе питерской опербригады. Поэтому лучше получить информацию самому, чем потом клянчить ее у ментов.

И вместо того, чтобы вызвать милицию, Токмаков медленно пошел к закрытой двери. Людмила шла за ним, для чего-то стараясь попасть след в след, хотя снегопад продолжался, укрывая все кругом…

В парадной пахло смертью. Это был особый запах, вызывающий тоску и желание поскорее уйти. В эту сложную композицию свои «нотки» добавляли запахи крови и не выветрившейся пороховой гари, предсмертного пота и собачьей шерсти.

Перешагнув через трупы несчастных дворняг, Токмаков поднялся на второй и последний этаж. На лестничную площадку выходили двери двух квартир. Двери были обшарпанные, но Токмаков сразу отметил – замки в обеих новые и дорогие.

Возле одной из дверей привалился к стене Костомаров. Кровь уже свернулась.

– Ой, – вдруг сказала Людмила, – а почему он оказался здесь?

– Ты хочешь сказать, что тело перемещали?

– Да нет, просто я сразу не заметила… Посмотри, мне кажется, он собирался войти вот в эту квартиру, когда… когда…

– …когда его застрелили, – закончил за нее фразу Токмаков, наклонившись над трупом. – Нет, тут другое… Скорее, он выходил из этой квартиры, когда в него начали стрелять. Видишь, пули отбросили его к перилам, и все они вошли в грудь. Если бы он только открывал дверь, они попали бы в спину, и положение тела было другим.

Людмила искоса посмотрела на труп:

– Тогда я вообще ничего не понимаю, вообще! Зачем ему было открывать дверь в эту квартиру? Что он там забыл?

– Как – «что»? – удивился в свою очередь Токмаков. – Вы же договорились о встрече!

– Но это же всегда было в соседней квартире! Номер три!

– Ничего не путаешь?

– Смеешься!

– Да нет, повод не тот, – Токмаков представил направление движения Костомарова и еще раз внимательно осмотрел лестничную площадку. Кроме стреляных гильз что-то еще блеснуло рядом с телом. Ключи! Рукой в перчатке Токмаков поднял брелок. Их было два, практически одинаковых ключа, только с разным рисунком бородки.

– Что ты делаешь, постой! – воскликнула Людмила в следующую секунду, но было поздно, – Токмаков уже открывал дверь квартиры № 4.

Дверные петли не скрипнули, – были старинными, из потемневшей латуни. Из квартиры пахнуло обжитым запахом, радующим после мертвечины лестничной площадки, – запахом недавно сваренного кофе, ароматным сигаретным дымком. На вешалке топорщилась кожаная куртка-«пилот» с замысловатым рисунком на спинке.

Обернувшись к Людмиле, Токмаков приложил палец к губам. Как выяснилось спустя несколько секунд, то была излишняя предосторожность: голова черноволосого парня, сидевшего на кухне за компьютером, была плотно охвачена наушниками плеера. Он ритмично покачивался в такт музыке, балдея с кружкой кофе в руке. Оранжевый свитер пламенел как апельсин. На экране монитора полчища каких-то монстров лупили аналогичных же уродов, захватывая старинный замок.

Токмаков быстро прошел по длинному коридору, заглянул в комнату, забитую старинной мебелью. Там не было никого. Вернувшись в прихожую, Токмаков сказал Людмиле:

– Будет лучше, если не я, а ты выведешь его из транса.

Девушка посмотрела на угрюмую физиономию оперуполномоченного с отросшей щетиной, маленькими, глубоко посажеными глазами, и согласилась:

– Точно. И что только я в тебе нашла?

– Доброе сердце. Ну давай! Пора нам познакомиться с этим «меломаном»!

«Меломан», неожиданно увидев перед собой красивую девушку, заулыбался:

– Вот и верь после этого калейдоскопам! Мне сегодня был обещан неприятный сюрприз.

– Надо больше доверять звездам, – наставительно сказал Токмаков, выходя из-за спины парня.

Вдумчивая беседа с «меломаном» – он же Александр Пичугин – не приносила результатов до тех пор, пока Токмаков не прибегнул к сильнодействующим средствам, распахнув входную дверь. Узрев труп Костомарова, Пичугин на некоторое время полностью утратил дар речи, так что пришлось отыскать лист бумаги и шариковую ручку, чтобы тот смог написать объяснение. Слегка очухавшись, Пичугин попросил разрешения набить текст на компьютере, но Токмаков не согласился. Более того, запретил вообще подходить к компьютеру, – пусть лучше хитрой машиной займутся специалисты.

И вот теперь Токмаков разбирал каракули отвыкшего от человеческого письма компьютерщика. Судя по всему, Пичугин был не таким придурком, каким выглядел. С Костомаровым он познакомился несколько лет назад, еще курсантом Саратовского военного колледжа связи. После окончания – сразу уволился из армии, работал в крупной строительной фирме, а подхалтуривал, выполняя поручения Костомарова в компьютерной области.

– И что же это были за поручения? – спросил Токмаков.

– Несложные. Пробить кого-нибудь по базам, ну, там, адрес, телефон. Иногда ломануть какой-нибудь сайт. Или, как сегодня – отправить через интернет несколько сообщений.

– Почему он не мог это сделать сам, или воспользоваться помощью специалистов банка?

– А, так он в банке работал? – поднял голову Пичугин, вроде как удивившись: – Вот, значит, где ему записали этот хитрый диск. Сегодня впервые его запустил, так он минут десять грузился, а у меня комп – дай бог каждому. И скажу вам честно – никогда такого не видел, даже прибалдел немножко. Это ж надо было так придумать, почище всяких звездных войн, если я правильно врубаюсь…

– Лучше раз увидеть, – перебил Токмаков, не забывавший, что милиция прибудет на место преступления с минуты на минуту. – Где этот диск?

– Костомаров забрал, ясен пень! – Надо и мне было уйти вместе с ним… – сказал компьютерщик, и вдруг осекся, замолчал, пораженный какой-то мыслью.

– Да нет, правильно ты остался в свои игрушки играть. Посиди-ка здесь, – сказал Токмаков, вышел на лестничную площадку, тщательно проверил содержимое карманов Костомарова. Диск в необычном футляре из золотистого пластика нашелся во внутреннем кармане пиджака убитого. Выпрямляясь, Токмаков боковым зрением увидел, как внизу открывается дверь парадной.

Он не успел отскочить к стене. Снизу его тоже заметили:

– Стой, стреляю, сучий потрох!

И тут же внизу сверкнуло, в замкнутом пространстве выстрел хлестнул по ушам, а пуля – по штукатурке над головой.

Токмаков не понял, кто это был – бандиты, или доблестная милиция? Времени разбираться не оставалось. За первым выстрелом прогремел второй, вверх по ступеням застучали шаги, и Токмаков на автомате отпрянул в квартиру, захлопнув за собой дверь.

Здесь порядок тоже уступал место хаосу. Окно на кухне было распахнуто, возле него стояла Людмила, прижимая к груди – Вадим даже умилился – половинку листа, объяснение Пичугина. Сам же автор предпочел дать деру, и Токмаков не видел лучшего решения, как последовать за ним – до выяснения обстоятельств. Ведь как он помнил, прежде чем стрелять, милиции следовало представиться. Этому правилу не изменял даже Самурай, а уж на что крутой был мент, автор известного в правоохранительных органах афоризма: «Первый выстрел – на поражение, второй – контрольный, третий – предупредительный!».

С Людмилой в обнимку Токмаков прыгнул в сугроб под окном, куда минутой раньше приземлился Пичугин. Его оранжевый свитер мелькнул за углом дома – и тут же хлопнул пистолетный выстрел. Хлопнул негромко и нестрашно, совсем по-другому, чем на лестнице, но был куда результативней.

– Товарищ капитан, я его привалил!

Токмаков замер: значит, это были менты! А Людмила снова оказалась на высоте – потянула к угольной куче, за которой был забор и – проходной двор.

Пробегая возле мусорного бака, Людмила сунула в него тугой сверточек – свои подобранные на лестнице опоганенные колготки. На фиг надо их кому-то предъявлять! Толку не будет, а позора не оберешься!