Текст книги "Холодная зона"

Он снова почувствовал злость – ну уж нет! Не дождутся. Он поднимется вверх, он добьется своего – или он не Гольденберг?

Курсы были сущим наказанием.

Их учили писать резюме. Рей до сих пор писал их, пользуясь образцами в интернете, и получалось неплохо – во всяком случае, ничего нового он не услышал. Правда, выяснилось, что человек пять-шесть в классе очень плохо умеют писать. Практически даже совсем не умеют. Да и читали они с трудом. Им бы надо походить на курсы для неграмотных, думал Рей. Но зачем-то их запихнули сюда.

Резюме еще были относительно полезным занятием. Все остальное очень быстро начало раздражать. Они делились на группы и должны были собирать какие-то домики из пластмассовых балок. Разыгрывали дурацкие сценки. Каждый день смотрели по одному-два фильма – пассивных и неимоверно скучных. Похоже, здесь вообще не было оборудования для интерэков, как и нормального терминала. Учительница обучала их складывать оригами, а один день они посвятили выпеканию пирожков и печенья. Кроме этого, несколько раз приходили какие-то рекламные агенты и рассказывали о продукции своих фирм, зачем – Рей так и не понял. Явился полицейский и прочитал лекцию о правилах дорожного движения для пешеходов.

Но большую часть дня курсанты просто ничего не делали. Фрау Крюгер уходила куда-то наверх, к себе в кабинет, и все оставались в классе. Некоторые особенно смелые на это время сматывались в магазин или погулять – Рей не рисковал. Его базис и так был урезан до минимума, а если учительница доложит в Базис-центр, как она неоднократно грозила для поддержания дисциплины… Нет, Рей, как и большинство, оставался сидеть в классе. Ученики активно и много общались между собой, приносили в класс какую-нибудь еду, делились друг с другом – чтобы не отставать, Рей тоже приносил то бутыль газировки, то какое-нибудь печенье. Бывали интересные разговоры, но в основном народ изнывал от скуки и мечтал только побыстрее вырваться отсюда.

– Зачем они это делают вообще? – спрашивал Рей. Большинство неоднократно проходило подобные курсы – на них безработных (а иногда и работающих) базис-граждан загоняли как минимум раз в год. Курсы социальной адаптации, курсы реабилитации, курсы самопрезентации, интернет-грамотности, коммуникации… Рей думал, что в общем-то подобные курсы могли бы быть даже полезными – но то, чем они занимались здесь, больше походило на специальное издевательство. Унижение.

– Ну как зачем? – отвечал ему Хорст, весельчак и один из лидеров группы. – Чтобы мы дома не сидели. Не бездельничали, значит, пока у нас работы нет. Меня вот в сентябре опять уволили… По полгода работаю, потом – фюить! И соответственно, сюда упекли.

Лысый коротышка с татуировками, по имени Юрген, как-то отвел Рея в сторону.

– Слышь, ты в Мунике давно живешь?

– Ну как тебе сказать… я тут вырос в окрестностях. Но давно не был. Сейчас вот где-то год живу.

– У нас тут в Харте группа подобралась… Встречаемся иногда. Знаешь, где «Егерская шляпа»?

– Вроде видел, – кивнул Рей, – кабак такой, возле аптеки.

– Точно. Там еще шляпа с перьями над входом. По четвергам в шесть вечера.

– А что вы делаете? – спросил Рей.

Юрген сморщился.

– Да у нас группа это… За национальное возрождение. Называется так. Знаешь, достало, что к нам прут все эти негры, албанцы, поляки какие-то. Если бы не они, знаешь, какой у нас базис был бы? Гарантированно по пятьсот каждому бы давали. И потом, на улицу выйти страшно, преступность, и думаешь, их сажают за убийства? Ни фига. Мы, короче, с ребятами тренируемся… бывают и реальные дела уже, но так я тебе рассказывать не буду. Подходи, а то я смотрю, ты один тусуешься. Ты же тоже немец, верно?

– Ну да.

Юрген хлопнул его по плечу.

– Ну так приходи, у нас весело. Придешь?

Серые глазки смотрели требовательно. На шее виднелось гель-тату, черно-золотая выпуклая свастика – в старые времена это было запрещено, а сейчас, как видно, пожалуйста. Рей не решился возражать и ответил:

– Приду.

Впрочем, в четверг он, конечно, никуда не пошел, и Юрген больше к нему не приставал.

У большинства женщин почему-то детей не было, но у одной оказался сын-школьник.

– Вот какого хрена мы тут сидим? – возмущалась рыжеволосая Лаура. – Лучше бы я обед ребенку сварила нормальный!

Рей мысленно согласился с ней. Ему-то хоть нечего делать, а Лаура лучше бы ребенком занималась, чем сидеть для галочки на тупых курсах. За которые денег тоже не платят.

Леа мало общалась с другими. Чаще всего она сидела одна и читала что-то с планшета – она каждый день носила с собой планшет. Кстати, Леа не только прекрасно умела читать и писать; когда задания требовали хоть каких-то интеллектуальных усилий, справлялись с ними только Леа и Рей. Если нужно было составить рассказ из предложений, рассортировать картинки, написать сочинение – они двое сразу становились лидерами. Остальные не умели делать ничего подобного.

Однажды он подсел к девушке.

– Что вы читаете? – спросил робко. Леа показал планшет. В левом верхнем углу он прочел название книги – Гессе, «Игра в бисер».

– Ого! – вырвалось у него. – Это же классика.

– Мне кажется, я это уже читала в детстве, – взгляд Леи отчего-то затуманился. Показалось, что она настойчиво пытается что-то вспомнить, – но плохо помню содержание.

– Но где вы могли читать это – в ЗР?

– Да, у нас дома… Мой дедушка собрал библиотеку. До войны в Львове было много бумажных книг. И вот я читала, очень много. Я любила читать. У нас не было мониторов, коммов, интернета, ничего не было. Мы очень бедно жили. А книги, бумага, – они же никому не нужны.

– Не тяжелый текст? – Рей кивнул на планшет. Леа покачала головой.

– Нисколько, очень интересно. Я вообще очень Гессе люблю, он волшебник.

Рей с удивлением смотрел на нее.

– Вы странный человек, Леа. Такое впечатление, что вы закончили университет. Ваши знания, интересы… Все это как-то не соответствует тому, что вы делаете, пардон.

Девушка пожала плечами и улыбнулась.

– Кого здесь интересуют наши знания, наши возможности? Никого. Я эмигрантка из ЗР, человек второго сорта. Должна быть благодарной, что мне, по крайней мере, позволяли вести хозяйство в богатом доме.

На Рождество все скинулись по три доллара, женщины принесли торты, отпраздновали прямо в классе, сдвинув столы. Фрау Крюгер выпила немного шампанского и расчувствовалась. Сидя в кольце учеников, она рассказывала о своей нелегкой жизни:

– Я даже и не знаю, как мне преподавать! После того, как я выплачиваю страховку, денег у меня остается столько же, сколько и на базисе! Подумываю уволиться. Говорят, в Швейцарии можно найти место получше.

Надо же, с легким удивлением подумал Рей. Можно иметь не только образование, но даже высшее образование, и все равно жить практически так же, как мы…

Как все здесь. Все, кроме тех, кому особенно, исключительно повезло. Кроме, например, семьи Гольденберг.

Рей смотрел, как горящие свечи отражаются в подсвечниках, имитирующих позолоту, вдыхал аромат корицы и ванили. Ему вспоминалось детство, Рождество – особенно больно, особенно остро. Елка в большой гостиной. Мамино платье – длинное, до пола, хрустящее, светло-серое – и блеск бриллиантов. Стройное пение – все вместе, в церкви – «Stille Nacht, heilige Nacht». Они здесь больше не поют рождественских песен, хотя их мелодии до сих пор используются во всяческих перепевах и вариациях.

Рей вспомнил холодную пустую дыру с неровно оклеенными стенами, куда придется возвращаться. Он даже не подумал купить какую-нибудь гирлянду или искусственную елочку. Ему захотелось плакать.

Глава 10. Агент КБР

Занятия в секции КБР оказались увлекательными. Ресков стал первым делом учить их обращаться с оружием. Казалось бы, в школе и так военке уделялось большое внимание, все умели содержать оружие в порядке, стрелять – даже лучше, чем писать авторучкой. Но теперь они пользовались небольшими пистолетами, таких Лийя раньше не видала – оружие скрытого ношения, но при этом мощное и точное, назывались эти штуковины УВП (универсальный высокоточный пистолет) разных модификаций. УВП-11 напоминал наручный комм, а УВП-26 – перстень, другие модификации были в форме пистолета, но либо очень маленькие, либо гротескно-игрушечные. Некоторые УВП стреляли лазерным лучом и пулями одновременно. Пули под УВП делали самонаводящиеся, промахнуться из него сложно, особенно если стрелять разрывными. Лийя поражалась убойной силе некоторых модификаций этих смешных пистолетиков, результат получался как после пальбы из гранатомета.

УВП был специально разработан для кобристов, хотя и для военных не представлял тайны.

Сложность заключалась в том, чтобы скрытно носить оружие, правильно выхватывать его в случае необходимости, быстро реагировать. Они немного стреляли по мишеням, а затем тренировались пользоваться УВП в разных жизненных ситуациях, отрабатывали жесты выхватывания пистолета десятки и сотни раз, стреляли из разных положений.

Кроме того, каждое занятие они некоторое время уделяли единоборству. Хотя и это ни для кого не было новостью, Вэнь был мастером кунг-фу, а Рустам – каратэ, да и все в школе изучали облегченный вариант тай-цзи-цюань на уроках спорта. Ресков подошел совсем с другой стороны – он не начинал объяснять про дыхание и энергию, они не занимались растяжкой и разминкой. Ресков показывал те запрещенные приемы, которые в борьбе могут быть эффективны. Как вывернуться из захвата, как бить в глаза, в висок, в горло – они тренировались на манекенах.

Во второй половине занятия они заучивали правила информационной безопасности – как правильно скрывать информацию от окружающих, как избежать утечек. Как пользоваться коммом и вообще связью. Как заметить слежку за собой. И так далее и тому подобное. Заучивать все это было нудно, хотя Ресков и пытался разнообразить занятия рассказами из собственной практики (Ли узнала много нового об учителе) и ролевыми сценками.

И все же это было увлекательно и таинственно – скрывать что-то от других, ходить в секцию, куда другим хода не было, запоминать пароли и коды. Немного смешно – напоминало игру. Но Ли с увлечением в нее играла.

Ребята сблизились между собой, но вне секции им было запрещено проявлять друг к другу интерес – этого требовала конспирация. Лишь по пути домой – расходились по двое-трое – удавалось немного поболтать с кем-нибудь.

Чаще всего Ли шла домой с Юлькой. Юлька нравилась ей, жаль, что раньше они практически не общались. Ее родители погибли в корейском конфликте – том же самом, собственно, где воевал Бинх. Сама она была отличницей по жизни – прекрасно училась, опережая программу, была комвзвода по военке и действительно вполне могла бы готовиться на военного переводчика, неплохо изучила уже четыре языка – китайский, английский, испанский и итальянский.

При этом она увлекалась театром и готовилась к исполнению роли Леди Макбет, театралы как раз решили поставить этот спектакль. Говорила, что хотела бы стать актрисой.

Она ведь идеальный будущий агент КБР, думала Ли, болтая с подругой. Возникал комплекс неполноценности: сама Ли вовсе не так хороша, и языков знает всего два, ну третий учит, и в военке хуже. Впрочем, она же хотела быть ученым, астрофизиком.

– Слушай, а ты что-нибудь искала в смысле этой… ну, группы националистов? – негромко спросила она. Юлька машинально огляделась вокруг.

– Ничего, – сказала она негромко, – и не надо сейчас.

– Я знаю. Я тоже ничего, – Ли проглотила подробности, – но ведь как-то их надо искать?

– Мы не казахи, – тихо сказала Юля, – я даже не представляю. И в группе у нас казахов нет.

Верно! – кольнуло Ли. Надо искать через кого-то из ребят казахской национальности… им могли что-то предложить, намекнуть. Но как сейчас разберешься, кто какой национальности? Это давно уже не имеет никакого значения у нормальных людей! Например, она понятия не имела, что Эдик – поляк, и узнала лишь потому, что болтали – кто какие языки знает, вот он и сообщил, что польский у него – родной. Анвар, кажется, узбек, а Рустам? Да ни у кого не поймешь на самом деле! Вот и сама Ли, кстати: вроде русская, но отец приехал из Полоцка и по национальности белорус. Но разве она когда-нибудь об этом думала? Какая разница? Имя ей вообще дали не пойми какое, откуда только взяли. Кажется, еврейское такое имя есть. А Бинх прозвал ее Ли, это имя распространено и в Корее, и в Китае, да так она Ли и осталась…

Никто давно уже не думает всерьез – к какой ты там нации принадлежишь. Это же бред какой-то.

Но раз завелись националисты, придется об этом подумать.

Они простились с Юлькой на развилке и побежали к разным корпусам. По пути Ли напряженно размышляла, не забывая ступать осторожно – в темноте того и гляди напорешься на корягу.

И все-таки напоролась. Споткнулась, чертыхнулась, падая, но выправилась, и вдруг как молнией ее озарила мысль: так ведь есть рядом человек как раз нужной национальности! Гулька – Гульнар – она ведь и есть казашка!

Надо было подождать хоть до завтра, но Ли не могла утерпеть. Через четверть часа она уже входила в комнату подруги с коммом в руке.

– Помнишь, ты же обещала мне перекинуть видео с похода! А меня тут Нала дергает из Индии, ей посмотреть охота.

– Понятно. Ну давай, – Гулька протянула свой комм, пощелкала управлением, – вот они, видики.

– Я посмотрю, выберу, – Ли присела к столу, стала просматривать ролики на тонком прозрачном мониторе, – кстати, слушай – а что такое Ак-Орда? Ты не знаешь, случайно?

– Ну это древнее государство, которое было когда-то на месте Казахстана, вроде, – пробормотала Гуля, – а чего ты спрашиваешь?

– Да так, слово встретилось.

– Просто странно! – Гуля стала разбирать постель, готовясь ко сну. – За несколько дней уже второй человек пристает с этим словом. А я и знаю-то случайно, читала роман исторический…

– А кто это еще к тебе приставал? – Ли приложила все усилия, чтобы не продемонстрировать явного интереса.

– А-а-а… да у нас дураки какие-то. Я же казашка. И вот они по школе разговаривают со всеми казахами и вроде как приглашают изучать историю… Про эту Ак-Орду и все такое. Что-то про национальное достоинство. Делать людям нечего.

– Странно! – Ли повернулась к ней. – Коммунары – и носятся с каким-то национализмом, что ли?

– Да не знаю. Думаешь, это прямо национализм у них? Я не поняла толком, мне некогда ерундой заниматься.

«Как же незаметно выяснить у нее, кто это был?» – Ли сделала вид, что углубилась в просмотр ролика.

– Пожалуй, возьму вот этот, с переправой. Тут горы очень хорошо… У нас вроде довольно много казахов в школе?

– Ну да, ты же знаешь, нас здесь вообще много. После войны же какое-то время здесь тоже был Казахстан! Они тогда весь Урал почти захватили. Тоже, кстати, Ак-Орда называлось…

– Правда? Я как-то не интересовалась.

– Ну это было недолго, лет пять всего. Я думаю, там ничего у них особенного. Мне Карагез рассказывала – собираются, читают что-то про национальную историю, на домбре играют. По-моему, это неинтересно, но каждый сходит с ума по-своему.

Ли с облегчением поднялась. Она знала, какую именно Карагез подруга имеет в виду – одну из старших девочек девятого отряда.

– Спасибо, в общем! За ролики, – уточнила она, – хорошо получились, Нале понравится. Мирного вакуума! – И она повела ладонью в воздухе тем жестом, каким прощались звездолетчики из сериала «Фантом», вошедшего в моду в школе этой осенью.

– Спокойного анабиоза! – пожелала ей Гуля, и Ли слишком поспешно выскочила в коридор.

– В Казахстане не было серьезных причин и истоков для злокачественного фашистского национализма. Конечно, в имперский период Назарбаев, сотрудничая с правительством Российской Федерации, сильно поднял экономику Казахстана. Естественно, за счет продажи сырья. Это общеизвестно. Тогда там начал развиваться буржуазный национализм на обыденной антисоветской основе. Сильно эксплуатировалась тема голода среди казахов во время коллективизации в Первом Союзе. Согласно исследованиям Карпова и Сулеева, этот голод действительно во многом стал следствием ошибок и непонимания экономического уклада народа со стороны партии. Националисты, естественно, трактовали это как специфическую агрессию русских против казахов. – Вэнь с легким отвращением пожал плечами. – Было и много других аспектов… Но тогда, повторяю, национализм не приобрел сколько-нибудь серьезного влияния, да и был, в основном, демократическим, безобидным.

– Я бы не сказал! – возразил Коля Стрелков. – Например, организация Аблязова…

– Не спорю! Я говорю об общей тенденции.

– Все верно, – вставила Юля, – настоящий кондовый национализм, даже нацизм, начался у них в основном во время войны и после. Во время войны правительство Казахстана вело в целом логичную политику, стараясь не вмешиваться в конфликт гигантов, а что-нибудь с него поиметь. Поставки нефти одновременно Китаю и Европе… Предоставление НАТО полигонов, а России – Байконура. И так далее…

– Точно! – согласился Вэнь. – Я прикинул объемы торговли и получаемую прибыль, если в юанях считать, то… – и он начал сыпать цифрами. Стрелков и Юля, по-видимому, так же хорошо владеющие материалом, принялись уточнять. Ли покраснела, слушая это – ей и в голову не пришло так тщательно подготовиться.

Только здесь и можно обсуждать эту тему. В школе надо помалкивать. Делать вид, что все идет, как обычно.

– … поэтому по Троицкому соглашению к Казахстану перешли сначала Курганская и Челябинская области, а через год – уже и Тюмень, и почти весь Урал. Собственно говоря, Российская Федерация уже фактически не существовала, ни правительства, ни армии – пустое место. А свято место пусто не бывает. И тут у них появился злокачественный практически фашистский национализм, как было принято у народов бывшего Первого Союза – антирусский в основном.

– Ну да, – добавил Рустам, – это уж как водится. После победы СТК в Казахстане и взятия под контроль промышленности войны на этой территории шли еще два года. Я имею в виду только горячие непосредственные боевые действия. Потом тоже постреливали. Но я бы никогда не подумал, что еще и сейчас…

– Как видишь, – вздохнул Коля.

– Вы молодцы, – высказалась Ли, – а я знаю историю только в общих чертах. Не догадалась даже тщательно просмотреть экономическую историю и конкретно национализм.

– Ну вот, теперь ты знаешь, над чем поработать, – усмехнулся Коля.

– Да. Но я зато выяснила, кто конкретно входит в организацию. Один человек…

Все разом замолчали и уставились на нее. Ли смутилась.

– Ну это… не точно, и вряд ли она там занимает высокое место. Но она точно знает об организации! Вот как бы к ней подобраться?

Дверь открылась, и ребята повскакали с матов. Вошел Ресков в форме хаки.

Начиналась очередная тренировка секции КБР…

После тренировки об открытии Ли заговорили снова. Девочка рассказала о том, каким образом удалось узнать о Карагез из девятого отряда. Но как теперь поговорить с ней?

– Я даже не представляю, – призналась Ли, – так, чтобы не раскрыться. И главное – ведь я уж такая блондинка, дальше некуда. Бывают русские с темными волосами, а я совсем не гожусь. Иначе можно было бы соврать, что у меня есть корни казахские.

– Я могу, – вызвался Рустам, – кстати, возможно, они у меня даже есть.

Ресков покачал головой.

– Врать не стоит. Они могут проверить.

– А что же делать, Кир? – спросила Юля. – Как с ней работать, чтобы не раскрыться?

Учитель помолчал.

– На самом деле для националистов национальная принадлежность не так уж важна. Даже для фашистов! В Бандеровском конфликте многие участники украинской стороны между собой говорили по-русски, среди них была масса русских. В Великую Отечественную за Гитлера воевали подразделения и даже целые армии славян, и даже евреи оказывались в рядах Вермахта. Вы же понимаете, что суть национальных конфликтов – совсем не та, которую они выдают наружу, для непосвященных. Я не могу назвать ни одной националистической организации, где не было бы по факту людей совершенно других национальностей. Поэтому… этим может заниматься любой из вас. Абсолютно любой.

Он посмотрел на Лийю.

– Но так как начала эту работу Ли, думаю, мы не будем ей мешать раскручивать эту линию. Если кто-то из вас найдет другие возможности – очень хорошо. Пусть Ли поработает по Карагез.

Советы, данные Ресковым, оказались на удивление полезными. Как и обучение скрытой анонимной работе в коммуникациях.

Несколько дней Ли при каждом удобном случае заходила в Субмир. Меняла адрес и с чужого адреса анонимно и скрыто просматривала Персонал Карагез Еримбаевой из Девятого отряда.

Ли не относилась к людям, охотно торчащим в Субмире. Она даже сообщениями с друзьями через комм обменивалась только по делу. В персонале Карагез открывался для нее совсем новый мир. Внутренний мир другого человека. И чем больше Ли в него погружалась, тем становилось интереснее.

Она читала комментарии Карагез к чужим текстам и видео. Просматривала собственные ролики девушки. Карагез была старше Ли на два года. Карагез была совершенно другим человеком, чем Ли, Гуля, Юлька, Ринат, вообще почти все друзья Ли.

Она снимала полевые цветы. Простенькие видео, где на фоне выгоревшей травы покачивались тонкие, беспомощные головки чистотела. Где шмель деловито возился в бело-желтом ромашковом ковре. Где трогательно выглядывали из корней пшеницы яркие васильки.

Карагез не увлекалась ничем особенным. Кажется, недавно у нее был несчастливый роман с одним из парней. Тот уже закончил школу и уехал. Карагез писала об этом романе, как о личной травме. У нее еще не было представления, где учиться после школы, кем работать – она собиралась, как многие, пойти сразу в армию, а там будет видно.

Она никогда не участвовала в видаках (судя по персоналу), не интересовалась никакими делами управления школой. Но любила поворчать – «пока дойдешь до цеха по этой грязи»… Вообще, злилась Ли, читая ее, – живет, как в гостинице. Кто-то ей здесь все должен организовать, построить, проложить нормальные дорожки, обеспечить всем нужным инвентарем. А она сама – что? Она, старшая?

Карагез не особенно интересовалась наукой, занимаясь в обществе палеонтологии скорее формально – там она больше всего времени уделяла шлифовке голографических копий вымерших животных. Занятие забавное, придающее блеск чужим рефератам и лекциям по палеонтологии – но работа дизайнера, а не ученого.

И все же Карагез невольно вызывала симпатию. Она любила интерактивки и книги «про любовь», отлично умела вязать и вышивать гладью, у нее жили две симпатичные кошки. Ее имя в переводе означало «черноглазка».

Она все время делилась ссылками на Талгыта Мустафаева из Второго отряда. Никаких других доказательств знакомства Карагез с этим парнем Ли не нашла. Как будто это было чисто виртуальное знакомство.

Ли тоже раньше не знала Талгыта. Может быть, видела в лицо – старшие ребята в коммуне так или иначе все знали друг друга. Но этот парнишка ничем не выделялся. И Ли не запомнила его.

Однако именно в его Персонале она нашла статьи об Ак-Орде – не древней, а том самом краткосрочном Великом Казахстане, империи, которая возникла и опала сразу после Войны, словно надутый мыльный пузырь. Статьи о том, что такое национальное достоинство, чувство нации. О том, что «это необходимо осмыслить». Откуда Талгыт брал эти статьи – неужели писал сам? Ли сомневалась в этом.

Талгыт в Субмире очень отличался от Карагез. Его личность понять было нельзя – он ничего не писал личного, редко выкладывал снимки и ролики. Ли воспользовалась поиском по официальным разделам и выяснила, что Талгыт учится так себе – по большинству предметов отстает на год, а то и два; нигде и ничем не выделяется. Что уже само по себе было странным, потому что большинство коммунаров выделялись хоть в чем-то. Даже Карагез, например, заняла какое-то высокое место на конкурсе вышивальщиков.

Но в конце концов, если есть конкурсы (о смысле и нужности которых постоянно спорили как здесь, в школе, так и педагоги в высоких Советах), то должны быть и проигравшие, разве не так? Если есть активные коммунары, то должны быть и неактивные. Если есть хорошие работники и ученики, то должны встречаться и плохие…

Чем дальше, тем более Ли становилось не по себе. Было что то неправильное, нечестное в этом. Хуже всего то, что ее мучила совесть – казалось, что это она поступает подло. Наблюдает за коммунарами – за коммунарами! – тайком, исподтишка. А еще ей придется врать, скрывать, втираться в доверие. Впрочем, она уже многое скрывает – и даже от Гули! Эта мысль была так омерзительна, что к горлу подступала тошнота и темнело в глазах.

Но как ни размышляла Ли, холодный разум подсказывал вывод, что делать все это необходимо. Иначе нельзя.

Ли решила, что проще будет подступиться к Карагез – та производила впечатление человека недалекого. Уже не скрывая сетевого адреса, под ником «Одуванчик» Ли оставила несколько незначащих комментариев в Персонале Карагез. Один из этих комментариев – под статьей об Ак-Орде.

«Интересные мысли. Никогда не задумывалась о том, что вот ведь раньше здесь жили казахи, русские, татары… А теперь никто об этом не говорит. Но разве это обстоятельство никак на нас не влияет?»

«Конечно, влияет!!!» – ответила Карагез, не поскупившись на восклицательные знаки.

Они обменялись еще несколькими подобными репликами, и наконец Карагез предложила встретиться и обсудить, обещала «познакомить с людьми, которые лучше меня в этом разбираются».

«Но я сама русская», – предупредила Ли.

«Это ничего! У нас есть и другие национальности. Главное – это Дух!!!» – ответила Карагез.

Ли очень хотелось перед этой встречей еще раз поговорить с Ресковым. Но он велел связываться с ним лишь в самых срочных, исключительных обстоятельствах. Как и друг с другом. Так что Ли еще раз перечитала несколько глав из присланной Бинхом книги про северокорейскую разведку – в этих главах содержалась кое-какая полезная информация – и пошла на рандеву.

Ее колотила мелкая дрожь. Вот сейчас она может все испортить! Абсолютно все!

Карагез ждала ее в столовой. Черные раскосые глаза девушки слегка расширились.

– Это ты?!

– Одуванчик, – улыбнулась Ли, – а что? Тебя это удивляет?

Карагез покрутила головой.

– Не знаю… ты такая… такая, – она, видимо, не могла найти подходящих слов, – никогда не подумала бы, что ты можешь этим заинтересоваться.

«Такая – активная? Известная? Такая… лояльная?» – мысленно продолжила Ли. Тошнота снова подступила к горлу. Когда они шли к лифту, острая мысль воткнулась в висок изнутри и вызвала на коже испарину. «Теперь уже никогда не будет так, как раньше». Никогда не почувствовать, что школа – это твой дом, жить так легко, свободно, счастливо, как раньше – невозможно.

Надо было отказаться от всего этого – как Боб. Отказаться, а не становиться… шпиком.

В малой аудитории (здесь обычно занимался по школе второй отряд) собрались несколько человек. Ли сразу узнала Талгыта и еще одного парня из ее параллели – Дастана. Еще было четверо мальчишек и одна девушка-выпускница. Все не то казахской, не то похожей на нее внешности. Ли не знала их по именам. Один парень – с явно рязанской ряхой – подергивал струны домбры. А один из присутствующих вовсе не был коммунаром, да и казахом он никак быть не мог – звали его Петр, был он белобрысым и работал в инфоцентре, там требовалось участие взрослых программистов, ребята не могли самостоятельно поддерживать всю компьютерную школьную сеть. Ли случайно знала этого Петра – он как-то приходил в астроцентр отлаживать новую прогу. Она сразу напряглась, но, вспомнив советы из книги Бинха, постаралась расслабиться. Ну вычислит ее этот Петр – значит, того не миновать. Но как, собственно, он ее вычислит?

– Вот… Лийя, – представила ее Карагез, – она хотела познакомиться. Узнала через мой Персонал.

– Селем, – Талгыт поднялся ей навстречу, протягивая руку. Этот жест был самым обычным. Ли ответила:

– Амансыз ба, – хотя сама она не учила казахского, но основные-то слова и выражения каждому известны. Тем более если твоя лучшая подруга казашка… Это понравилось Талгыту, лицо его разгладилось, глаза блеснули.

– Присаживайся, Лийя! Мы тебе рады.

– Расскажи-ка, что тебя привело к нам, – велел Петр. Лийя посмотрела на него. Хотя к казахам он явно не имеет отношения, похоже, он здесь главный. Да и понятно – взрослый.

– Я почитала статьи в Персонале у Карагез… Мне показалось интересным, – пробормотала Ли. В книге Бинха как одну из ролей рекомендовали «скромная ограниченная женщина», и здесь эта роль явно подходила, – я никогда о таком не задумывалась! Ведь и правда, все мы принадлежим к какой-то национальности, но никогда не думаем об этом. А это наши корни… Разве это не важно – осознавать свои корни, говорить об этом?

– Конечно, важно, – кивнул Петр, – ты, как я понимаю, сама русская?

– Я наполовину белоруска, – зачем-то уточнила Ли.

– Но наполовину русская. Ты должна знать, что именно русские – причина бед и проблем людей всех национальностей. Ведь, собственно, русские и развязали Третью Мировую войну. Да и сейчас в СТК они занимают привилегированное положение. Поэтому им следует в первую очередь покаяться, оглядеться вокруг себя и увидеть другие народы, которые они угнетали веками!

– М-м… а разве русские, а не страны НАТО развязали войну? – удивилась Ли. Петр сморщился.

– Ты ничего не знаешь об истории. Вам вдолбили эту официальную версию, и вы в нее верите!

– Это ничего, захочет – обрящет, – вставил Талгыт. Но серые глаза Петра смотрели требовательно.

– Тем, кто заражен рашкованским имперским духом, у нас не место, я сразу предупреждаю.

– Да я и не чувствую себя русской, – сразу сдала Ли, – я же говорю, наполовину я белоруска. А белорусов русские всегда угнетали! Петр, а разве ты сам не русский?

– Во-первых, я не Петр, – внушительно сказал он, – меня зовут Петро. Во-вторых, я украинец.

– А почему же ты не называешь себя Петро? – спросила она. – Никто ведь был бы не против. Я имею в виду… зачем же скрывать свою национальность?

– Тебе этого не понять, – жестко сказал Петр, – ты слишком мимикрировала под них.

Ли дала волю нарастающему страху и гневу, позволив чувствам прорваться на лицо. Даже слезы заблестели в глазах. Она выглядела, как пораженная и перепуганная девочка – она так и хотела сейчас выглядеть.

– Да не переживай, Лийка, – парень с домброй пересел к ней поближе, хлопнул по плечу, – я вот чисто русский, меня Мишей зовут. Не дергайся так! Тут нет на самом деле вражды какой-то. Я лично русский националист. Поэтому я тоже считаю, что русским надо прекратить угнетать других и заняться уже наконец собственным национальным строительством!