Текст книги "Холодная зона"

– Может, куда-нибудь сходим? – неожиданно для себя предложил Рей. Он напряженно думал о том, что на чипе – двадцать долларов. Получка через неделю. «Сходим, только так, чтобы не дорого». Его уже и пиво сегодняшнее разорило.

– В кино там… или куда ты бы хотела?

– А пошли в «Ангелу»? Там с восьми до девяти коктейли бесплатно. Да и вход всего полтора доллара, – девушка тактично поняла его затруднения. Рей радостно согласился.

Патриша сама взяла его под руку. У нее была тонкая, но сильная рука с длинными пальцами, лишенными маникюра. У Рея закружилась голова от одного прикосновения этих пальчиков.

Пати болтала без умолку. Она первый год работает медсестрой. Сначала, после школы, была безработной, потом – помощницей-сиделкой. Хотела даже пойти в армию, но тут подвернулось это место. Ей не хотелось из Мюнхена уезжать. Помощницей работать тяжело. У них ведь не элитный дом – там, конечно, шикарно, там можно все современные концепции ухода применять, там стариков разве что не облизывают. А у них обычный дом престарелых, хотя и частный, но субсидируемый государством; для тех, кто не заработал пенсии. А кто ее зарабатывает-то? Вот у нее, Пати, пенсии тоже не будет – для этого надо получать раза в три больше базиса! Так что у них обычный базисный дом. Пять человек в одной палате, шестьдесят в отделении. Две помощницы на отделение с утра. Всех вымыть обычно не удается. Хорошо, если два раза в неделю каждый инвалид удостаивается мытья. Да и тяжелая работа, безмятежно говорила Пати, а Рея мысленно выворачивало. Он теперь знает, что такое тяжелая работа. Только у них там еще тяжелее – надо ведь не только бегать, но и поднимать тяжелых инвалидов, и еще надо терпение сохранять, разговаривать с людьми, не помечтаешь на работе ни о чем. Как она выдерживает? И там ведь в основном работают женщины!

– Ну а потом я закончила школу медсестер. Конечно, пока училась – это та же самая работа на самом деле! Только иногда ходишь в школу, и тебе теорию рассказывают. А теперь я уже не мою пациентов. Таблетки, перевязки, врачам звоню, если что. В общем, несу полную ответственность. А тебе не противно? – вдруг спросила Пати.

– Почему? – удивился Рей.

– Ну… говорят, что у нас такая работа грязная, вроде как противно должно быть.

– Глупости какие!

Пати улыбнулась и продолжала болтать. Живет она одна, съехала, как только с работой все наладилось. Родители? С матерью она связи не поддерживает. У нее есть кот, классный такой, полосатый! Очень пушистый. И хулиган! А у Рея никого нет? Нет, никого, ответил он. Во всех смыслах. Я совершенно один. Пати засмеялась.

В интернете она любит смотреть фэнтезийные интерэки. Знаешь, про Золотые Крылья и все такое. Про людей-фей. А болеет она за синих. Ну и за Германию, конечно.

– Почему за синих? – спросил Рей.

– У них такие защитники классные. Видел Риверо? Красавчик, м-м! А Ким? А разведчик, Барбье? Он же прямо душка!

Рей попытался вспомнить политическую программу синих. Кажется, умеренные националисты. Впрочем, о политических программах говорить не принято.

– А ты за кого болеешь?

– Я еще не определился.

– Что значит – еще? – удивилась девушка. Рей замялся. Не рассказывать же ей историю о размороженном мамонте. Не прямо сейчас, по крайней мере.

– Я раньше болел за белых, – вывернулся он, – но в последнее время разочаровался. Даже не знаю.

– Да у белых и посмотреть-то не на кого! Деды какие-то. Вот разве что Гольденберг, тот ничего так.

Рея передернуло. Пати вдруг нагнулась и с нежностью погладила розы на газоне. Они как раз проходили мимо розария.

– Какая красота! – воскликнула девушка. Рей улыбнулся. Подарить бы ей цветы!.. Он огляделся вокруг в поисках киоска. Но с другой стороны, приличный букет – это несколько долларов, а дарить огрызок…

– Все-таки удивительно, – сказал он, – в интернете мы можем встретить куда более красивые картины. Фантастические растения, виды, пейзажи. Все, что угодно вообще! И все равно всех тянет на природу, чтобы увидеть настоящие цветы. Деревья. Да хотя бы город, дома даже, технику. Людей. Хотя в интернете все это лучше и разнообразнее.

– Здесь зато все живое, – кивнула девушка, – настоящее.

– Вот знаешь, Пати, раньше, в те времена, когда еще существовали книги, писатели сочиняли такой киберпанк. Считалось, что люди, как только получат возможность неограниченно жить в виртуальном мире, начисто забудут настоящий. Но этого не происходит. Потребность в реальных ощущениях все равно очень сильна. Почему?

– Но здесь все можно потрогать. Попробовать на вкус, – заметила девушка.

Рей пожал плечами.

– При достаточно хорошей технике и в интернете сейчас можно потрогать и попробовать на вкус все, что угодно. Ясно, деньги на такую технику мало у кого есть, но ведь можно пойти в интернет-салон. А люди идут просто на улицу.

– Э-э, это я могу объяснить! – воскликнула Пати. – Нам говорили в школе. Дело в том, что есть такой эволюционный механизм. Мозг, он это… ему нужна правда. Ему нужна объективная информация о реальности. Понимаешь, вот животное – ему же надо знать, где хищники прячутся, где какая травка растет, и корректировать свое поведение. Так же и человек. Когда он узнает правду о реальности, мозг выделяет эндорфины. Это гормоны удовольствия. В общем, нам нравится узнавать информацию, только правдивую, чтобы корректировать свое поведение в мире в соответствии с этой информацией. А на ИТВ – там же одно вранье. Это все знают. Мне вот приятно побывать в мире фей, но я же знаю, что это вранье. Так же и новости у нас – в основном все врут. Может, не все, но кто разберет, где правда, где нет? Поэтому неинтересно все это. И хочется все равно наружу. Ну вот видишь – эта травка. Этот камень. Эта скамейка. Все это существует объективно, на самом деле. Это – правда о мире.

– Да, понял, – медленно произнес Рей, – знаешь, я говорил с одним журналистом однажды. И он сказал, что сейчас вообще нет разницы между выдумкой и реальностью. И это все знают. Некоторые ищут правду и рассказывают ее, но откуда зрителю понять, что именно это и есть правда? Она тонет в море лжи, становится неотличимой от лжи. А ведь ты права. Когда мы здесь, снаружи, мы точно знаем, что эта скамейка – существует. Пиво – существует, и оно вкусное. Мы с тобой – тоже существуем… – он сбился. «И относимся друг к другу хорошо», хотелось ему договорить. В самом деле, в интернете ты можешь снять сотни прекраснейших девушек и испытать все соответствующие ощущения. Но ты не получишь никакой правдивой информации о том, каковы девушки на самом деле и как они относятся к тебе.

«Ангела» оказалась заштатным грязненьким клубом, правда, с отличными терминалами, но в виртуальность им идти не хотелось. Они пили коктейли – сначала бесплатные, потом покупали – каждый себе отдельно. Танцевали медляки, и Рей ощущал сквозь ткань горячее, напряженное, зовущее тело Пати. Прекрасное тело! Как давно у него не было живой женщины! В какой-то момент их губы соприкоснулись. Рей обнаружил себя с Пати в самом темном углу, в тени. Девушка буквально вливалась в него, а нижняя ее губка все-таки была явно подкачана. Потом они сидели у стойки, молча держась за руки. На лица ложились разноцветные отсветы – в воздухе разворачивались довольно примитивные световые представления, скакали фиолетовые олени, летали золотистые феи. Единственное, что в этом баре было особенным, – голограмма пожилой блондинки с добрым простым лицом, в деловом старинном костюме с короткой юбкой, сидящей у столика в углу. Рей сразу узнал блондинку – в пору его смертельной болезни она была канцлером ФРГ. Теперь Ангелу считали кем-то вроде легендарного ангела. Национальная легенда. В общем-то, не очень понятно, чем этот клуб хорош, кроме дешевизны. Они посидели часов до одиннадцати. Потом выяснилось, что Пати живет не так далеко от центра, как Рей, – всего двадцать минут на электричке. Она обосновалась в жилом доме медсестер, где у нее была отдельная комната с санблоком. Фактически отдельная квартирка, не хуже, чем у Рея, – и даже лучше, по санитарному состоянию.

Они не спали до утра. Рей безумно стосковался по живым, настоящим объятиям, а Пати в постели оказалась выше всяких похвал…

Он стал редко появляться дома. Обычно ночевал, когда у Пати были вечерние или ночные смены. Тогда не было смысла в его присутствии – она приходила поздно вечером, с серым от усталости лицом, без каких-либо желаний, кроме одного – скорее упасть под одеяло и заснуть.

Но если Патриша работала с утра, она успевала отдохнуть до его появления. Тогда Рей прямиком с работы катил не домой, а в общежитие к любимой.

Они иногда ходили гулять вместе. Заглядывали в «Ангелу» и даже ходили в кино. Но чаще всего проводили время самым обыкновенным образом – перед экраном ИТВ; смотрели игры под пиво, колу и попкорн, пялились на разнообразные шоу. Рею было все равно, на что смотреть, самое интересное – это близость нежного и теплого тела рядышком, трогательная шейка, прядь волос. Пати смеялась заливисто, как колокольчик. Вся уходила в зрелище, будто ничего больше вокруг не существовало, глаза ее горели, с губ срывались горячие возгласы. Рей любовался: трудно понять, как можно увлечься этими тупыми шоу, но как забавно наблюдать за ней – будто за ребенком в цирке.

Потом они шли домой. Рей ночевал у Пати, а с утра они выходили одновременно – Рею нужно было на электричку, а Пати шла на работу пешком. Она предпочитала выходить пораньше. «Я там еще кофе выпью, с коллегами поболтаю. Надо настроиться», – говорила она.

Рей пытался увлечь Пати играми. Но из этого ничего не вышло: Пати никак не могла понять ни смысла стратегии, ни какие команды отдавать, и, отчаявшись объяснять ей это, Рей впервые подумал о том, что девушка попросту глуповата.

Но ведь она как-то окончила профессиональную школу, работает, удивлялся он мысленно. И не хуже других. Но разве подруги Пати – такие же молодые девчонки с подкачанными губами, с голографическими татуировками – в чем-то умнее ее? Пожалуй, ни одной из них не объяснить смысла даже самой простой игры – например, в Короля и Вассалов.

Да и стоит ли объяснять? То, что Пати глупа, Рею вовсе не мешало. В конце концов, он любит ее не за выдающийся интеллект.

Она мало интересовалась его прошлым, и он рассказывал скупо: закончил гимназию, учился в университете, бросил. Тяжелая болезнь. К счастью, гимназии сохранились и по сей день. Пати относилась к Рею с почтением – окончить гимназию считалось круто. Но все равно казалось: что-то не так в ее отношении к бойфренду. Что? Рей никак не мог понять. Но она будто относилась к нему с легкой снисходительностью.

Как-то раз он выяснил это. Обоим назавтра предстоял выходной, это была редкость, и они до полуночи бродили по темным улицам. Распили на двоих бутылку вина. Целовались на каждом углу. Наконец они забрели куда-то на гору и оказались на скамейке вдвоем, среди теплой летней ночи; небо с золотыми тяжелыми цепями созвездий и мелкой пылью меж ними покачивалось над головой. Рей запрокинул голову.

– Так хорошо, – прошептала Пати, прижавшись к нему. Рей наклонился к ней и утонул в поцелуе.

Оторвался. Голова слегка кружилась, казалось, звездное небо крутится, как гигантская карусель. Вот звезды, Вселенная, весь мир – и мы. Только мы одни, вдвоем, и только в этот миг, подумал Рей и вдруг испугался.

– Слушай, – произнес он хрипло, – а почему бы нам с тобой не съехаться вместе?

Глаза Пати показались огромными. Блестящими от влаги. Она молча смотрела на него, и Рей слегка протрезвел.

Он вдруг сообразил, что почти не знает людей, которые жили бы парами. Встречаются – да, почти все, принято иметь друга или подругу. Но ни в доме, где жил он, ни в общежитии не было пар – семейных, квази-семейных. Никаких.

– Разве нам плохо так? – Пати взмахнула фиолетовыми ресницами. Рею показалось, что он уже слышал где-то такой ответ.

– Я бы хотел видеть тебя чаще. Каждый день. Быть с тобой… – он решился, – может, даже, завести ребенка. Ну это, конечно, не обязательно! – быстро исправился он, заметив складочку на переносице Пати.

Девушка отвернулась.

– Пат, ну не обижайся, – пробормотал Рей.

– Я не обижаюсь, – повернулась она, – но ты знаешь, иногда мне кажется, ты совсем не от мира сего. Наверное, потому что ты закончил гимназию. Ты ничего не понимаешь, да? Ведь ты базисник. Если бы я тоже была базисницей, ну ладно, тогда, может, и все равно. Но я же зарабатываю. Мой заработок будут делить на двоих. И вычитать из твоего базиса. Понимаешь? Если жить вдвоем, мы сразу станем получать на сто пятнадцать долларов меньше! А для чего я училась, если так? Зачем вообще все?

– Вот как! – вырвалось у Рея. Он сжал виски ладонями. Пати погладила его по спине.

– Не обижайся, Рей! Пожалуйста! Я же люблю тебя, правда! Но зачем нам государству еще деньги дарить? Ты знаешь, как я работаю, а учиться знаешь как тяжело было? Ну это же не потому, что я тебя не люблю! А другие как – ведь все точно так же! Все скрываются, ходят друг к другу в гости и делают вид, что ничего не происходит.

– Извини, – глухо ответил Рей, – я правда не знал. Ты же еще не знаешь всего обо мне. Я и правда совсем не от мира сего.

– А от какого же ты мира? – рассмеялась Пати. – Инопланетного, что ли?

Рей выпрямился. Лицо его исказилось горькой усмешкой.

– Эх, Пати… Еще год назад у меня было все. Все, что можно пожелать. Особняк в Альпах, поездки по всему миру, дорогие рестораны, барахло от кутюр, вертолет, личный 3D-принтер. Не веришь? Не верь. Но только это так…

И он стал рассказывать Пати свою историю.

Правда, со значительными сокращениями. Откровенно сказать, Рею было стыдно вспоминать свое поведение. Он ничего не сказал о Лее – это уж совсем ни к чему. Да и о собственном тупом нежелании хоть где-то учиться и работать умолчал: сейчас это казалось ему такой нелепостью! Вообще, о своих занятиях и приключениях после «разморозки» распространялся мало. Племянник якобы решил выгнать его просто так, в связи с кризисом. Гораздо более подробно он рассказал о своей жизни безработным, о том, как добивался хотя бы того, чтобы ему заплатили базис. Глаза Пати становились все шире.

– Не веришь мне? – спросил он, закончив рассказ. Девушка прижалась к нему.

– Почему же? Верю.

Но у Рея осталось впечатление, что Пати восприняла всю эту историю как выдумку журналистов ИТВ.

Не все ли равно в нашем мире – правдиво событие или выдумано? Ведь никакой разницы между правдой и ложью давно уже нет.

Пати закрыла дверь. Лестничная площадка в их общежитии выглядела нарядно – не то, что обшарпанный подъезд в доме Рея. Сразу видно – здесь живут не опустившиеся базисники, а работающие люди, в основном женщины.

Пестрые коврики на полу. Пальмы в горшках. На стене сова-макраме с желтым клювом. На каждой входной двери болтается какое-нибудь украшение – картинка, веночек; одна из дверей была готической – выкрашена в черный цвет и снабжена косо висящими табличками с глубокомысленными надписями: «Пиво лучше, чем мужчины», «Секс по пятницам после шести», «Единственное, что превосходит мою наглость – мой интеллект». Иногда у Рея мелькала мысль, не стоит ли познакомиться с обитательницей этой комнаты. Но он ни разу не видел эту девушку.

Стеклянная дверца лифта бесшумно убралась в стену, вышла соседка Пати – грузная дама неясного возраста. Чудеса косметического моделирования базис-гражданам недоступны, они обходятся дешевыми заменителями – лицо гладкое, свежее, вроде бы натуральные светлые волосы, но по каким-то неясным признакам – тургор кожи, выражение глаз – видно, что молодость уже не первая, да, вероятно, и не вторая.

Дама смерила Пати тяжелым взглядом, так, что девушка поежилась.

– Фрау Шварц? Мне кажется, вы забыли, что на этой неделе ваша очередь мыть коридор!

– Почему же, я помню, – тихо ответила Пати. Дама красноречиво уставилась на половик – с краю его залепили микроскопические комочки грязи.

– Но это уже после моего мытья, – возразила Пати, – я же не могу мыть ежедневно. Так никто не делает.

Дама демонстративно фыркнула.

– В мое дежурство на нашей площадке чисто! Ваше дело – обеспечить чистоту. Почему мы должны жить в такой грязи только из-за того, что у вас руки не из того места растут?

Рею стало жаль Пати, замершую от неожиданности и обиды.

– Возьмите да уберите сами, – посоветовал он, – оттого, что вы здесь орете, грязи куда больше, чем от ботинок!

Дама ошеломленно замолчала, взглянула на него, глаза ее начали разгораться. Рей шагнул в лифт, потянув Пати за руку. Дверь закрылась, разъяренная соседка скрылась из глаз.

– Зря ты так, – Пати ткнулась носом в его грудь, Рей взъерошил девушке волосы, – не надо было.

– Да ну, что это за сука такая, распоряжается тут. Тебя обижает!

– Ты хороший, – Пати шмыгнула носом, – но зря. Она еще хуже может сделать. Я ее знаю, она – зам. начальницы в соседнем отделении. У нее и квартира приличная, трехкомнатная. У нее все отделение по струнке бегает.

– Да брось ты, – буркнул Рей, – что вы все здесь трусы какие-то. Всего боитесь! То сделают вам, се сделают. Ничего она не сделает!

Во дворе гуляла стая ребятишек – десяток детей под присмотром полненькой тетушки, которая сидела на лавочке, сдвинув на глаза визор. То ли газету читает, то ли пребывает в виртуальных мирах. Несколько малышей возились в песочнице, ребятишки постарше носились вокруг, лезли на железную горку, на лесенки и снаряды. Рей загляделся на детей.

– Это семейный детсад, что ли? – спросил он Пати.

– Да это фрау Шульте с пятого этажа. Это ее дети, – пояснила Пати. Рей вытаращился на девушку.

– Это как?

Даже если фрау Шульте ежегодно рожала по двойне, что-то здесь не вытанцовывалось – пяток малышей были явно одногодками.

– Ну приемные, конечно, – снисходительно буркнула Пати, – теперь меньше восьми не берут, смысла нет, не платят. А вот ей за одиннадцать детей платят. как мне на работе. Сидишь дома и деньги получаешь. Классно, по-моему.

Рей вспомнил, что и в его дворе частенько гуляли две-три такие «мамаши». Он даже знал, что у одной из них живет ребенок Беаты – об этом сплетничали во дворе. Из Беаты, конечно, мать, как из Рея балерина.

– Слушай, – он покрутил головой, – а что, теперь у всех так? В смысле, хоть кто-нибудь своих детей того… растит сам?

– Нет, конечно, работать же надо, – погрустнела Пати, – поэтому я и удивилась, когда ты про ребенка начал. Толку-то с этого ребенка! Мне надо будет с работы уходить, инфекции, все такое. А потом, как рожу… денег на него вообще нет, детский базис гораздо меньше взрослого, а на самом деле ребенку нужно много. Сидеть с ним я не смогу, мне же работать надо – ну и все равно придется отдавать приемной матери.

– Но есть же детские садики, – возразил Рей. Они пересекли двор и стояли возле лифта.

– А что это такое? – с любопытством спросила Пати.

– Это такие группы для детей, ребенка туда с утра отдают и после работы забирают.

– А-а, нет, так нельзя. Ребенку нужна мать! Если родная не может, то приемная. Мотать ребенка туда-сюда каждый день – только портить психику. А родные матери сами обычно не могут. Им или работать надо, или у них психические отклонения. С психиатрическим диагнозом ребенка все равно заберут сразу! У нас работала Кэти. Забеременела – с работы ушла. Родила – у нее сразу и забрали, конечно, потому что к этому времени был уже диагноз депрессии, а у кого его нет?

Рей снова вспомнил Беату. Да уж, какая мать из такой? Но здесь почти у всех либо депрессия, либо зависимость от чего-нибудь, либо фобии.

– Но ты-то, например, нормальная…

– Мне работать надо, – повторила Пати.

– Так что, получается, родные матери ребенка никогда не воспитывают? – поразился Рей.

– Нет, почему, можно добиться права на воспитание. По умолчанию, как раньше, его не дают. Обычно если есть муж… ну понимаешь – работающий муж или партнер. Или женщина, если это лесбиянки. То есть если партнер есть, и он либо она работает и зарабатывает много, то без проблем. Тогда мать сидит с ребенком, ухаживает за ним, ее базис выплачивает партнер, и им еще остается на жизнь.

– А, значит, если семья полная, – понял Рей.

– Да, но только мало таких. Кто возьмет замуж заведомо зависимую женщину? А ведь даже вот я – у меня есть образование, но я никогда не заработаю столько, чтобы слезть с базиса. Обычно те, кто получше зарабатывает, – друг на друге и женятся. Да, на время воспитания ребенка, конечно, партнер платит. Но хоть остальное время они нормально живут.

– А ты что же, никогда не планируешь ребенка? – тихо спросил Рей.

– Наверное, не получится, – дернула плечом Пати, – можно попробовать выучиться на начальницу медсестринской службы. Тогда я буду зарабатывать почти в два раза больше, но еще получать базис, это удобно, можно откладывать несколько лет, а потом, например, родить. Но обычно рожают по глупости: залетают, ребенка отдают приемной матери – и до свидания.

– А что, его нельзя как-то навещать потом?

– Когда как, зависит от режима, что присудят. Чаще нельзя. В течение первого года жизни ребенка еще как-то можно выцарапать. Ну вдруг ты внезапно разбогатеешь… А потом вообще сложно. Да и забывают потом. Я ведь тоже выросла у приемной матери, – заметила Пати. Рей с ужасом посмотрел на нее.

– А что такого? Нас было двенадцать детей, было весело.

Они пересекли широкий проспект и вышли в центральную часть второго яруса – гигантскую площадь, заполненную кафешками, пивными, магазинчиками и ларьками.

– Так ты своих родителей и не помнишь? – спросил Рей. Пати помотала головой.

– Не-а. А зачем?

– А с приемной… общаешься?

– Да редко, – буркнула Пати, – у нее и сейчас десять детей. Это ее профессия, понимаешь? Натали, она хорошая была, в принципе, ничего плохого сказать не могу. Но она же не может теперь с каждым из нас поддерживать близкие отношения.

– Тоталитаризм какой-то, – Рей покрутил головой, – как же вы, то есть мы вообще размножаемся?

– Да запросто. Многие залетают просто, а еще сюда едут женщины из Зон Развития, они и предохраняться-то не умеют, у них там это недоступно. Опять же, детей оттуда завозят из детдомов. А почему тоталитаризм? Наоборот, свобода. У нас же полная свобода, – улыбнулась Пати, – но ведь правда, что ребенка надо обеспечить и что должна быть мать.

– Это да, – с горечью сказал Рей, – полная свобода. Что хочешь, то и делай. Но так, чтобы базис заплатили. Потому что могут и не заплатить, а больше продуктов и денег взять неоткуда.

– Ой, да какой ты мрачный сегодня! Пошли в «Кружку», игра уже начнется сейчас!

Пати схватила его за рукав и потащила в пивную, уже битком набитую людьми.

Игра шла на первенство Евросоюза – выборы в Европарламент, национальное представительство. Команда Германии – двадцать два высоких, стройных красавца – выступала в черных мундирах с красной и желтой отделкой, под цвет национального флага. В команде было трое чернокожих и еще человек восемь со смуглыми не европейскими лицами. Среди белых Рей без удивления узнал двоюродного внука.

Леон стоял среди форвардов – стройный, темноволосый, изящный. На боковых экранах было видно, как знаменосцы обеих команд устанавливают флаги на собственных вершинах. С одной стороны реял трехцветный немецкий флаг, с другой – швейцарский, красный с белым крестом.

Официант грохнул перед Реем кружку дешевого пива. Пати уже обзавелась такой кружкой и сидела, пощипывая из ведерка попкорн и в нетерпении глядя в гигантский трехмерный экран. Казалось, протяни руку – и коснешься игроков. Рей разглядывал лицо двоюродного внука – молодое и мужественное. Половина девушек страны влюблены в него.

– Гляди, Гольденберг! – Пати дернула его за рукав. Рей механически кивнул. Он ничего не сказал Пати о своем родстве со знаменитым игроком, а сама она, видимо, не догадалась связать, хотя фамилия не самая распространенная.

Лицо Леона было непроницаемым. Губы кривила привычная, постоянная усмешка. У Рея мороз пробежал по коже. Он глянул на Пати – ее глаза сияли. Мгновенный укол в сердце.

«Она со мной только потому, что нет выбора…»

Если бы Леон только пальчиком поманил… Да что Леон, любой из этих двадцати двух зарабатывает минимум раза в четыре больше базиса. С любым игроком, и уж тем более с Леоном, можно завести ребенка, двух, пятерых. Сидеть дома, воспитывая их, – и государству плевать, как именно. Лишь бы были деньги. Но никто из них не манит пальчиком – для таких Пати уже «избалованная стерва из Федерации». И поэтому Пати удовлетворяется им, базисником Реем, ведь нужно же с кем-то спать.

Мысль была сокрушительной и мерзкой. И вслед за этим наплыла другая, еще хуже: Рей внезапно понял, что базисником он останется навсегда. Что это – его судьба. Смиренно работать подносчиком, а там глядишь – и в упаковщики перейти. А если сильно повезет и направят на курсы, то, может быть, удастся стать младшим менеджером. И добиться возможности ездить на Бодензее и в Ниццу, ночевать там в дешевых отелях, снимать девочек-нелегалок из ЗР на ночь.

Общий вопль вырвал Рея из потока неприятных размышлений. На экране Леон совершил тигриный бросок и врукопашную схватился с темнокожим швейцарцем. Белая форма оттеняла черноту последнего. Леон нанес серию зрелищных ударов ногами, пробил в конце концов блок швейцарца и отправил того в нокаут. Пока санитарная команда спешила к поверженному врагу, Леон воткнул в землю на высотке промежуточный сигнал – черно-красно-золотой флажок. Победно вскинул руки вверх, словно требуя оваций. Вся площадь в Мюнхене взревела, и точно так же орали люди по всей стране… маленькой, усеченной до южного конуса, но все еще великой Германии. Свиристели дудки болельщиков, гремели оркестры. Леон дождался полузащитника, передал ему пост и, вскочив в кабину крошечного моторного планера, стартовал по узкой лесной прогалине, поднялся над вершинами деревьев.

Рей увлекся. По планеру дважды стреляли из «Сатурна», и второй раз Леону пришлось прыгнуть, парашют он раскрыл очень низко, но приземлился благополучно. Двух других форвардов швейцарцы вывели из строя маркерами. Один из темнокожих немцев совершил подвиг, захватив в одиночку удобный плацдарм для финального штурма и удерживая его почти четверть часа. Под конец его все же сбили ракетой – удар пришелся по затылку, и нападающий упал, но на плацдарм уже ворвалась новая группа немцев. Леон оказался в первых рядах штурмующих. Он эффектно фехтовал деревянной катаной со швейцарцем-защитником; в это время второй форвард пробился к вершине. Там его подстрелили, но Леон уже закончил драку, прыжками понесся вверх и выхватил швейцарское знамя из держателя. На миг он вскинул флаг вверх, демонстрируя его, и потом, по традиции, бросил поверженное знамя на землю.

Рей подумал, что сейчас оглохнет от общего вопля. Вопль приобрел ритм, многие вскакивали на стулья, на столы, вскидывали руки вверх. На площади стреляли из ракетниц, и небо расцвело сложным пестрым салютом – разумеется, каждая клетка неба была оплачена.

– Гер-ма-ни-я! – вопили болельщики, кидаясь друг другу в объятия.

– Гер-ма-ни-я! – кричала Пати. Она повернула лицо к Рею, и он увидел слезы на глазах девушки.

– Рей, мы победили! – Она бросилась ему на шею.

– Гер-ма-ни-я!

Рей осторожно сжал девушку в объятиях – он не ощущал ничего, кроме раздражения и тоски.

В конце августа Рея вызвал в кабинет менеджер по персоналу, Лукас Мартейн.

Рей плюхнулся на стул – он старался как можно больше щадить ноги. Лукас перебирал что-то на мониторе. Его волосы были по американской моде наполовину выбриты, наполовину уложены волной, на лысой части головы красовалась гель-нашлепка с каким-то вихляющимся модным певцом. Лукас был в модном фиолетовом костюмчике – не от кутюр, конечно, но и не из секонд-хенда. Молодой, динамичный, с отвращением подумал Рей. Он сам казался себе безнадежным стариком, хотя биологически вряд ли был старше Мартейна.

Менеджер наконец соизволил взглянуть на Рея.

– Ты помнишь, что у тебя завтра заканчивается срок работы?

Честно говоря, Рей начисто забыл об этом. Ему казалось, он будет работать здесь вечно.

Лицо Лукаса не предвещало ничего хорошего.

– К сожалению, я должен тебе сообщить: руководство обсудило твою кандидатуру. И они пришли к выводу, что твой срок продлен не будет. Вообще, я удивлен, почему ты раньше не спросил об этом.

– Я забыл, – промямлил Рей. Лукас холодно кивнул.

– Забыл. Это характеризует твое отношение к работе вообще. Ну скажи, старик, если откровенно, тебе не нравится здесь работать? Это не твое?

Рей с изумлением вытаращился на менеджера. А что, неужели кому-то нравится работать подносчиком? Вот доставляет удовольствие носиться от принтеров к столам и таскать вещи?

– Я хотел работать, – сжался он. Менеджер покачал головой.

– Твой темп… Вот у меня анализ твоих движений за все четыре месяца. Все автоматически записывается. Ну то, что в начале темп был ниже нормы, – это естественно. Но ты же и не учишься. Ты не стараешься! Так ты, конечно, не продвинешься дальше! Может, тебе нужна какая-то другая работа?

– Наверное, – согласился Рей.

– Подумай, что бы тебе понравилось, – настаивал менеджер, – может быть, какая-то кабинетная работа. Или наоборот – с людьми.

– Да, наверное, с людьми, – Рею хотелось отвязаться. И пережить этот удар – а это, оказывается, удар! – где-нибудь в уголке. Самостоятельно.

– Ну желаю удачи! – менеджер пожал ему руку, и Рей, сам не помня как, очутился за дверью.

В раздевалке он дрожащими руками стянул с себя форму. Надел обычные флейки и рубашку. Неужели вот это – все?

Никчемность, стучало в голове. Ты не годишься даже на роль подносчика. Даже донести вещь от принтера до стола не в состоянии.

Это было совершенно новое для Рея ощущение. Раньше ему было все равно: он развлекался, жил в свое удовольствие и не думал о том, как его оценивают другие. Отец тоже, бывало, шумел: бездельник! Ничтожество! В одно ухо влетит – в другое вылетит.

Уже во время поисков работы Рей испытал невыносимое унижение. Да, в общем и целом он не хватал с неба звезд и не гнался за успехом. Но утверждать, что он – он, Рей Гольденберг! – хуже, тупее, слабее каких-то необразованных пацанов из общей школы? Что он не в состоянии даже убирать помещения, заправлять беспилотники или вот подносить предметы? Это уже слишком!

И вот теперь самые ужасные предположения подтверждались. Он – такая никчемность, что его даже на этой работе никто держать не собирается.

Рею было так стыдно, что он решил даже не прощаться ни с кем. Сбросил униформу в люк и заспешил к двери. Но ему не повезло – из курилки его окликнул Джо.

– Эй! Ты куда, парень?

Рей застыл на месте как вкопанный. Джо подошел к нему.