Текст книги "Цирк на Цветном"

Елена Сапожкова (Зайка)
художник
Я рисовала Юрия Никулина

Я люблю цирк с детства.

Еще учась в старших классах художественной школы, я попросилась рисовать за кулисами нашего Киевского цирка. Дирекция посмотрела мои рисунки и решила выписать мне пропуск – маленькую, сложенную вдвое бумажку с печатью.

В цирк я приезжала рисовать почти каждый день, после школьных занятий. Там в манеже, в закулисье и в гримуборных происходили встречи с замечательными людьми. Дружбу и память о многих из них я несу через всю свою жизнь…

Одним из таких людей был Юрий Владимирович Никулин.

Помню, как с замиранием сердца узнала, что скоро на гастроли в Киевский цирк приедут знаменитые клоуны Никулин и Шуйдин.

Никулин – тот самый! Неужели удастся нарисовать его портрет? Но как же с ними познакомиться?

Помог старинный друг нашей семьи, писатель и сценарист – Михаил Семенович Татарский. Он писал цирковые репризы для Никулина и дружил с ним.

Юрий Владимирович сразу разрешил мне приходить в гримуборную делать наброски. Прошло несколько месяцев, гастроли продолжались, я рисовала… Юрию Владимировичу мои рисунки нравились, и я решилась попросить его позировать для портрета маслом. Он дал согласие и назначил дни, когда смог бы позировать – время у знаменитого артиста было расписано по минутам.

Портрет надо было написать быстро, за несколько сеансов. Я работала с вдохновением. Приезжала после школы домой, брала этюдник – и в цирк! Как-то раз, перед одним из сеансов, прихожу домой, а моя бабушка Полина Матвеевна объявляет: «Тебе звонил Никулин, сказал, что позировать не сможет – уезжает на съемку!»

Проношу через всю свою жизнь этот жест внимания великого артиста к начинающему живописцу, «художнице-энтузиастке», как он меня называл.

Когда Юрий Владимирович вернулся, портрет я, конечно дописала. Я так и назвала этот портрет – «Первый портрет», он как талисман висит на стене в моей мастерской.

Юрий Владимирович был внимателен к людям, и это проявлялось во всем, даже в мелочах. Так, он очень внимательно отвечал на письма. Храню его письма ко мне – несколько конвертов в цветную елочку, подписанных им лично.

А внутри целая жизнь, где он рассказывает о своих гастролях, о домашних делах, о собаках Куте и Дане, об успехах сына Максима, о том, что бросил курить… Всегда расспрашивает о моих планах и достижениях.

Часто он писал мне прямо на цирковых программках и обязательно что-нибудь рисовал – прямо в письме.

Юрий Владимирович любил придумывать веселые, но всегда точные определения. Запомнила, как он сказал мне: «Есть художники-анималисты, есть маринисты, есть баталисты, а ты художник-никулист!»

А один из портретов, на котором я изобразила его в кабинете в цирке на Цветном бульваре, в окружении фигурок клоунов из его коллекции, сам он юмористически называл «Карабас-Барабас и его куклы».

Название прижилось.

К моему творчеству он относился с вниманием. Именно Никулин заказал мне первую рисованную программку цирка на Цветном бульваре и участвовал советами в ее воплощении.

За этим проектом последовали другие. Летом 1997 года Юрий Владимирович придумал провести в цирке благотворительную акцию, которую он назвал «Большой благотворительный Капустник». Капустник должен был проходить 2 сентября. Мы сидели у него в кабинете в цирке на Цветном бульваре, придумывали пригласительные билеты, и одновременно я рисовала портрет – Никулин в тельняшке и фуражке-капитанке. Но капустник не состоялся, а портрет стал последним портретом Великого Клоуна.

Я продолжаю работать в цирковой тематике, и я всегда благодарна тем теплым майским дням 1979 года, когда в Киевском цирке я познакомилась и подружилась с Юрием Владимировичем Никулиным.

Андрей Щелоков
художник
Художник как чуткий индикатор жизни

Художником я мечтал быть всегда. Уже во время учебы в Школе-студии МХАТ на постановочном факультете я начал делать свои первые спектакли. Цирк появился в моей жизни позже, лет через десять после окончания института, в 1997 году. А все предыдущие годы я посвятил исключительно художественной деятельности – создавал декорации для музыкальных спектаклей в оперной студии института Гнесиных, в качестве главного художника музея «Царицыно» оформлял выставки, занимался современным искусством; естественно, писал картины, но на них всегда оставалось мало времени.

В 1996 году я познакомился с режиссером Валентином Гнеушевым. Именно он привлек меня к цирку – он тогда как раз начинал работать на Цветном у Юрия Владимировича Никулина. Мне показалось это очень интересным, даже неожиданным по сравнению с театром, более ярким, искренним, и я с радостью принял приглашение.

Надо сказать, что я очень долго присматривался к работе, вроде бы находился в цирке, но фактически ничего не делал, просто пытался вникнуть в суть этого вида искусства – смотрел, как работают артисты, как проходит жизнь на арене. И постепенно, шаг за шагом, от элементов реквизита я дошел до занятий крупной формой, оформления собственно представлений. Но это было уже без Гнеушева. Валентин Александрович – человек творческий, противоречивый, художественная натура, эмоционально сложная, он не смог ужиться здесь. А я чувствовал, что мне это нравится, и остался.

В искусстве первоначально все идет от драматургии. Драматургическую составляющую в кино, в театре придумывают совместно режиссер и драматург, но в цирке очень важна роль артиста. Он здесь главный – его трюк, его уникальная творческая составляющая, которая заставляет зрителя преображаться. И когда артист доносит свою мысль до зрителя при помощи номера, происходит катарсис. Артист цирка всегда был независимым, был склонен к некоей антрепризе, но та режиссура, которая появилась в двадцатом веке, несколько подмяла его под себя и заставила работать над более широким образом, реализовывать более широкую художественную задачу. И образ этот поддерживаем мы – художники, музыканты, осветители, костюмеры. С появлением циркового режиссера и художественного замысла из разрозненных номеров вдруг стали складываться программы, собирающие цирковые жанры в единое целое.

Сейчас уже программы обрастают различными примочками, в них вкрапляются видеоизображения, пластические номера других жанров, иногда происходит слияние нескольких жанров – например, оперная певица может создавать музыкальный фон для циркового номера, трюка…

Работы у художника-постановщика в цирке не становится меньше и в нынешнее, напичканное инновациями время – оформление все больше и больше сводится к образам абстрактным, важную роль начинают играть видеоизображение, свет, звук. На материальной декорации акцент делается все меньше, хотя и она остается. Цирк постоянно трансформируется, приспосабливается к новой жизненной ситуации, к техническим новшествам. И это естественный процесс в любом искусстве.

Часто цирк выступает на сцене, но все-таки основа жанра – это манеж, круглая площадка, которая обозревается со всех сторон. Это заставляет артиста работать на все стороны, а художнику прибавляет головной боли – ведь требуется сочинить образ, видный и понятный каждому зрителю. При этом на манеже присутствует гигантское количество оснастки и реквизита, необходимого для других номеров, и надо представлять, как все это между собой сцеплено, связано, чтобы одновременно можно было показать номер и не помешать следующему. В общем, необходимо учитывать массу нюансов.

Ну и, конечно, еще есть костюм артиста. Его образ должен органично вписываться в программу, а также сочетаться с другими номерами. Высший пилотаж в цирковых программах – тематический спектакль. Не просто антрепризы, некий набор разных жанров, никак между собой не связанных, а номера, нанизанные на единую нить определенной художественной идеи. По сложности реализации мы в этом приближаемся к опере – у нас тоже музыка, костюмы, пластический образ, но еще и невероятный по опасности трюк, который выполняет именно этот артист, и никто другой.

Особая статья – реквизит. Не все художники справляются с решением этой задачи. Одно дело – придумать его и предложить актеру, а другое – сделать его функциональным, способным выдерживать любые нагрузки. Реквизит, как инструмент артиста, должен быть выполнен высококачественно, к тому же он является частью художественного образа и обязан работать на тот замысел, который реализует актер.

Я часто сталкиваюсь с молодыми художниками, которые пытаются войти в цирк со своими идеями, но всегда стараюсь сразу отрезвить их, охладить их пыл, потому что в цирке любой художественный элемент связан со сложной эксплуатацией. На выставке, посвященной цирку, которая проходила в Музее современного искусства на Петровке, один из молодых художников показывал свои работы – всевозможные поролоновые комбинации, заманчиво светящиеся изнутри. Но я представляю, сколько у артистов возникнет проблем с их использованием, как им придется возиться с подобным реквизитом и готовить его к номеру. Да, он очень эффектен, но артисту предстоит с ним жить, работать, зарабатывать деньги. Потому мы относимся к реквизиту очень придирчиво, просчитываем все до мелочей. Придумать ведь можно что угодно, и задумка вроде бы выглядит мило. Но нередко она тормозится уже на стадии изготовления, когда вдруг начинаешь понимать, что какой-то элемент долго не продержится, развалится на манеже. Главный вопрос: как это будет жить, перевозиться из города в город, не превратится ли в хлам после первого же представления? Только годами наработанный опыт помогает справляться с такими задачами.

Однажды у меня возникла сложная ситуация с замечательными ребятами, которые исполняли классический силовой номер. Работают они в трико, причем достаточно активно, и из месяца в месяц костюмы должны выглядеть достойно, сохранять форму, декор. Они надевали в моей мастерской эти трикотажные костюмы, я расписывал их прямо по телу, потом мы это сушили, укрепляли специальными составами; в дорогу я давал им какие-то дополнительные инструменты и запас блестящей пудры, которой после стирки можно было заново трико присыпать… Я вспоминаю ту работу с удовольствием, однако понимаю, насколько трудно это дается артисту. Ведь я свою задачу выполнил, подготовил вещь и выбросил из головы, а ему-то с ней работать. И не поменять ничего особо, потому что костюм связан с реквизитом. Ребята выступают на специальном подиуме античного вида, расписанном под мрамор, и выглядят, как ожившая античная скульптура. В общем, достаточно сложный технически, но выразительный, эффектный номер. Что уж говорить про полеты и прочие номера, связанные с воздухом, с нахождением артиста в пространстве, причем в ярко освещенном, с большим количеством оснастки – канатов, тросов, сеток и прочего. И актеру посреди этого необходимо еще и сохранять пластику, помнить о выразительности образа… Это высший пилотаж.

Однако настоящие мучения начинаются, когда дело касается четвероногих исполнителей. Мы думаем, как их нарядить, как сделать так, чтобы они не испортили, не загубили костюмы сразу. Это кропотливый труд, и в основном его берут на себя дрессировщики.

Помню, однажды для лошадей, которые были в свободной дрессуре, мы делали крылья. Ездили в какую-то тмутаракань примерять модель, чтобы определить, в каких пропорциях они должны быть по отношению к фигуре лошади, дабы не смотрелись куце, как плавники, а выглядели по-настоящему красивыми, соразмерными. Продумывали, из чего их изготовить, какая требуется конструкция, чтобы держалась, не разваливалась во время движения. Подгоняли потом на каждой лошади отдельно. А лошади ведь пугливы, они долго привыкают к новым аксессуарам, которые пытаются на них надеть дрессировщики, им требуется время, чтобы адаптироваться, и этот процесс мучителен… Видя на манеже крылатых Пегасов, да еще в каком-то фантастическом освещении, мы приходим в восторг от такого волшебного зрелища. Но какие титанические усилия потребовались для создания подобного образа!

В процессе эксплуатации реквизит, конечно, изнашивается. Артисты сами отвечают за свой номер, и у нас есть негласная договоренность, что они заранее сообщают о проблемах, обращаются к нам за помощью. Мы всегда наготове, стараемся максимально быстро восстановить все. Это и есть профессионализм – насколько оперативно люди могут справиться с задачей.

Есть крайние случаи, когда реквизит ломается. Особенно часто это бывает во время новогодних представлений, когда в день дается по два-три спектакля и все работает на пределе в течение целого месяца. Какой-то реквизит необходимо регулярно подзаряжать – допустим, волшебный компас в сказке. Это элемент волшебный, и он должен постоянно находиться в волшебном состоянии – светиться без сбоев, включаться и выключаться вовремя… Все это предусматривается, заранее продумывается. Ты идешь к мастеру, который будет изготавливать предмет, и говоришь: ему надо прожить шестьдесят представлений, и любая поломка будет подобна смерти.

То же самое с елкой. Из представления в представление ей положено выстреливать – приносить праздник, при том что елка – сложнейшая смесь веток, блесток, проволочек, цепочек. Если вдруг она не поднимется или не зажжется, будет трагедия, разочарование для всех – не только для мальчиков и девочек, но и для артистов. Поэтому все стараются тысячу раз всё перепроверить (все ли тросики на месте, не оторвалось ли чего) – как перед стартом космической ракеты. Ведь этот волшебный элемент выкатывается на манеж, не стоит, как на сцене в театре (там можно и просто нарисовать ее на заднике и вовремя поднять или опустить). А в цирке елка мало того что поднимается, вырастает на глазах, она еще и обязана засверкать всеми огнями.

Мастерскую по изготовлению реквизита и декораций содержать в цирке сложно и дорого. Нужны высококлассные мастера, к тому же с каждым конкретным случаем мы обращаемся к конкретному человеку. Что-то связано с металлом, а что-то – с бутафорией, иногда необходима мастерская, которая занимается росписью или аппликацией, а порой надо сделать что-то из пластика или из других вспомогательных материалов… В общем, все решается индивидуально. У нас есть художники по костюмам, есть художники, которые занимаются декорациями, есть те, в чьем ведении – печатная продукция, реклама. Я сам не только стою над ними, но и являюсь главным маховиком в этом едином механизме, стремящемся донести ценное, умное, доброе и вечное до зрителя.

Девяносто пять процентов моего времени – это сплошная работа головного мозга, работа переживаний. Потому что художник – индикатор, некий чувствительный элемент, фиксирующий жизнь вокруг. На репетициях мне находиться очень сложно; неизбежные ошибки, провалы артистов во время тренировок – это сплошные нервы. И даже глядя на готовое представление, полностью «упакованное», я не испытываю радости, только ощущаю, какая ответственность лежит на каждом члене нашего коллектива.

Потому наиболее привлекательным, притягательным для меня манеж становится ночью. В самом образе пустого манежа, этой чаши циркового зала, таится художественная сила, и я отношусь к этому его состоянию с сакральным трепетом. Что он только не видел, какие события не пережил! У пустого манежа есть своя магия и мощь. Я их ощущаю и на этом проверяю себя постоянно. Захожу в безлюдный зал, стою, и что-то возникает в голове, в сердце, начинают роиться мысли, образы. Потом они могут сконцентрироваться, обрасти каким-то «мясом», иногда вполне пригодным для реализации. В жизни всегда есть некие пустоты, которые заставляют думать, волноваться – в их числе и пространство циркового зала.

Основным источником радости в цирке всегда была клоунада. Однако сейчас публика уже не испытывает такого катарсиса, какой возникал на представлениях клоунов прошлого – Енгибарова, Карандаша, Никулина… Сегодня это очень редкое явление. И потому клоунада перешла в совершенно иную форму, не душевно-глубокую, которая воспитывает духовно, а в несколько декорационную, внешнюю. Сила клоунады всегда заключалась в том, что за ее мишурой, веселостью слышались нотки трагичные и гуманистичные, разворачивающие людей, и в первую очередь детей, в сторону доброты, чувственности. Это, к сожалению, пропадает. Безусловно, в любом жанре есть спады и подъемы, и, возможно, еще не родился тот самый клоун, который будет всех поражать своей глубиной. Сегодня у нас есть хорошие ребята, но в них отсутствует та духовность, которую несли предыдущие поколения. Вероятно, это связано с нынешней ситуацией в целом. Я смотрю на западных клоунов – среди них немало своего рода архетипов, шаблонов, во все времена востребованных в данном жанре. Но ведь интересны еще и личности, артисты, которые заставляют вибрировать остальных. Именно таких зритель и ждет.

О Юрии Никулине

Юрия Владимировича Никулина я знал недолго, уже в последние его годы. Конечно, он произвел на меня огромное впечатление – как артист и как личность. Я был поражен тем, сколько вокруг него вращалось людей, сколько разнонаправленных векторов окружали этого человека, сколько всего было зациклено на его фигуре. Человека подобного масштаба я не встречал никогда и даже не могу представить, кто еще мог бы иметь столь сильное влияние на окружающих. Во время похорон, когда мы ехали на кладбище, стояла вся Москва, все Садовое кольцо. Народная любовь к нему была безграничной.

Никулин был профессионалом, всегда держал себя в рамках, что бы ни происходило, кто бы к нему ни обращался. Он прекрасно чувствовал и понимал интонации людей, как человек манежа умел контролировать эмоции. С одними общался так, с другими – иначе, но мог к каждому найти подход. Причем он был чуток там, где возникала реальная проблема, и, наоборот, холодно относился к чьим-то корыстным просьбам в ситуации, когда его пытались использовать в своих интересах. И ведь на нем лежала огромная ответственность, масштаб которой не каждый способен осознать!

Юрий Халявин
администратор, цирковой коллекционер
Цирк продолжается

В детстве моим соседом был директор цирка. Его внук – мой ровесник. Соответственно, я, кроме того, что ходил в цирк как зритель, мог наблюдать его и с другой стороны: я видел артистов, я видел закулисную жизнь, я мог пойти на конюшню, посмотреть животных… Цирк работал 6 дней в неделю, 300 дней в году, и все радовались. Особенно ходить было некуда – 3 театра, 5 кинотеатров… Поэтому цирк – это была отдушина какая-то.

Мне больше нравилась административная работа, хотелось заниматься рекламой. Фред Дмитриевич Яшинов, легендарный директор Харьковского цирка (он работал в этой должности 51 год!) нашел по какой-то инструкции должность расклейщика объявлений. Ее открыли в цирке, и в трудовой книжке у меня первая запись – «расклейщик объявлений». Потом нашли должность дежурного администратора, а так как днем я занимался в институте, вечером можно было дежурить в цирке. Между парами, в свободное время я мог пойти в типографию заказать рекламу, мне это больше нравилось.

Конечно, мы общались с администраторами других цирков, созванивались, обменивались какой-то информацией. В те давние времена считалось, что премьеру делает администрация цирка, а дальше уже сами артисты. Раньше практически в каждом городе были журналисты, которые занимались цирком. В Запорожье жил удивительный человек, цирковед – Иосиф Моисеевич Черненко. Он часто писал рецензии, встречался с артистами, очень хорошо разбирался в цирке. И он, к тому же, окончил полиграфический институт и был специалистом по рекламе как таковой. Иосиф Моисеевич меня научил относиться к рекламе бережно…

Между прочим, Карандашу плакаты рисовал знаменитый художник-карикатурист Борис Ефимов. В советское время был худсовет, бюро пропаганды, у них был план выпуска плакатов, буклетов, книг, брошюр о цирке… В цирке на Цветном академическая реклама, у них замечательный художник Елена Зайка. Все афиши в одном стиле. Она, кстати, очень хорошие картины на цирковую тему рисует. Делает афиши цирковых фестивалей в Монте-Карло…

В первый раз я увидел Юрия Владимировича Никулина в цирке на Цветном бульваре в мае 1977 года. Там тогда работала очень интересная программа, и в ней был замечательный клоунский дуэт: Юрий Никулин и Михаил Шуйдин.

А уже в 1978 году Юрий Владимирович приехал на гастроли в Харьковский цирк. Гастроли должны были проходить в течение месяца, но шли с сентября по 25 февраля следующего года. Несмотря на громадную загруженность Юрия Владимировича, была такая договоренность. Потому что зритель так шел, что просто перекрывали кассовый зал, пускали по 2–3 человека, на служебной проходной всегда стояла милиция, а люди все равно стремились туда попасть.

Харьков был второй город в Советском Союзе (скажем так, без обид, первый – Москва, второй – Харьков) по промышленности, по академическим театрам, по науке, по учебным заведениям – по всему практически. Было очень много творческих встреч, и Юрий Владимирович с удовольствием в них участвовал. Что-то делалось благодаря этим встречам. Так, после посещения авиазавода и творческой встречи с его работниками Никулину с Шуйдиным сделали дюралевые ящики для реквизита, с замочками и интересным логотипом «НШ».

Я насчитал, что, будучи в Харькове, Никулин отработал 18 клоунад и реприз. Это говорит о многом, потому что сейчас у клоунов 4 репризы есть – и хорошо, а если уж 5, то это вообще гений. Учитывая, что в Харькове был такой длительный период гастролей, он эти репризы менял. К елкам были выпущены какие-то другие репризы, старые убрались. На дневных представлениях он делал более детские репризы по сравнению с вечерними. Это говорит о том, какое уважение испытывал к зрителям Никулин.

В его коллективе работали замечательные воздушные гимнасты: Тамара Мусина и Гунар Каткевич. Их номер назывался «Спартак». А на дневных представлениях у них был номер «Ну, погоди!», Заяц и Волк. Сейчас все одинаково: что для детей, что для взрослых, что на дневных, что на вечерних представлениях. А раньше детей вечером просто не пускали. В 11.30 были детские представления. К каникулам в цирках специально готовили спектакли. На Цветном бульваре эта традиция сохранилась до сих пор. В советские времена цирки работали с одним выходным. В Москве, на Цветном бульваре, это был вторник. В Харькове это был понедельник.

Я думаю, что любое представление в цирке отличается от других. Это зависит даже от погоды, ведь и настроение у людей зависит от этого. Но прежде всего – от города: культурная это столица, или рабочий город, или какой-то город на побережье Черного моря, где люди думают, как бы поплавать, а не сходить в цирк…

Никулин и Шуйдин постоянно следили за реакцией зала. Очень многое им, я думаю, дала работа в клоунской группе Карандаша, потому что Карандаш – тоже один из величайших клоунов Советского Союза. После каждого представления Карандаш делал в записной книжке разбор всех реприз и реакции зрителей, анализировал, почему вот здесь не так отсмеялись, почему не зааплодировали. Это то, что Никулин, я думаю, взял от Карандаша и применял, работая со своими репризами.

С Юрием Владимировичем Никулиным у меня было несколько встреч. Он очень много людям помогал, делал добро всем. Где-то после трех-четырех часов у него в кабинете в новом здании цирка на Цветном бульваре проводились так называемые обеды, куда он приглашал многих друзей, знакомых, пил чай вместе со всеми, хотя он в то время уже не очень хорошо себя чувствовал. И тем не менее, он все равно постоянно находился в цирке. В финале он говорил: «А теперь приступаем к раздаче подарков…» И никто не уходил из его кабинета без какой-нибудь книжки анекдотов, фотографии подписанной, календаря. Это был человек с открытой душой. А уж скольким людям, даже незнакомым, он помог с жильем, с медицинским обслуживанием, просто с работой…

Очень интересен был его приезд на работу. Понятно, что он приезжал не к 9 утра, а где-то в районе полудня. По цирковой трансляции вдруг объявляли, чтобы лифтер срочно спустился к лифту. Во двор въезжала машина, из нее выходил Юрий Владимирович. Открывалась дверь лифта (а там громадный лифт, чтобы можно было если не слона, то лошадь поднять на 2-й этаж), туда заходили лифтер, Никулин и еще два-три человека, которые с ним шли, и они медленно ехали этим лифтом на второй этаж, а там уже он шествовал в свой кабинет.

Я 10 лет был директором программы народного артиста России Евгения Майхровского, который больше известен как клоун Май, он до сих пор работает. В 1996-м в питерском цирке в Автове была собрана очень хорошая программа. Ее назвали «Все лето – Май (потому что клоун – Май), или На слонах вокруг света» (там работали корниловские слоны, еще был жив Алексей Дементьев).

К сожалению, потом программа разъехалась, прекратилась. Хотя была очень хорошая идея – всю эту программу привезти в цирк на Цветном бульваре. А для этого нужно было показать ее Никулину. Юрий Владимирович в это время уже неважно себя чувствовал и практически никуда не ездил. Очень тяжко было получено его согласие. В основном благодаря тому, что мы узнали: на Петроградской стороне в Питере живет его однополчанин. Все мы знаем, что Юрий Владимирович – участник двух войн, Финской и Великой Отечественной, воевал именно под Ленинградом. Мы поехали к этому однополчанину (он уже был лежачий) и попросили, чтобы он позвонил Никулину. Наша программа и возможность встретиться с этим однополчанином подействовали, и администрация цирка в Автове и участники программы начали готовить двухдневный визит Никулина в Санкт-Петербург.

Юрий Владимирович стеснялся очень. Я думаю, что любой знаменитый человек неловко себя чувствует, когда в толпе его узнают, начинают тыкать пальцем. И поэтому он попросил, чтобы о его приезде заранее не объявляли, прессу на вокзал не приглашали. Когда начался разговор о том, где его поселить, потому что он собирался после просмотра представления переночевать, он сказал: «Желательно там, где живут артисты». Мы сказали, что артисты именно этого цирка в Автове живут в гостинице квартирного типа. Когда я обратился к директору гостиницы: «Нам нужно два номера: один для сопровождающего, другой для Юрия Владимировича Никулина», – он не поверил: «Не смешите, что вы?!» – «Да нет, действительно приедет Никулин». Он говорит: «Хорошо, у меня мой директорский люкс трехкомнатный есть, я его отдаю без всяких оплат». Директор цирка забронировал в гостинице «Октябрьская» люкс, хотя мы ему говорили: «Не нужно, Юрий Владимирович там не остановится». Тая Корнилова, которая сейчас работает на Цветном, говорит: «Все, что касается питательного процесса, я беру на себя». А у Юрия Владимировича был сахарный диабет, поэтому желательна была домашняя пища.

«Красная стрела» приходит в Северную столицу в одно и то же время больше 80 лет. Мы подошли к вагону, встретили. Юрий Владимирович в своей любимой кепочке капитана, в кожаном пиджаке, с портфельчиком кожаным. И надо было видеть, когда идет сутулый Юрий Владимирович, разговаривает, и люди, которые просто на вокзале стоят, общаются между собой и чисто случайно видят лицо Никулина, замирают, а потом, будто проглотив язык, пытаются показать пальцем сзади: «Никулин, Никулин, Никулин…» Идем по перрону, в это время тормозит следующий поезд, оттуда выходит машинист с какой-то книжкой и пытается у Никулина взять автограф. Мне было очень интересно, где же он успел взять книжку никулинскую? А оказывается, он книжку расписания поездов дал для автографа.

Нам нужно было повернуть с платформы налево, чтобы выйти к Лиговскому проспекту, – там старушки всегда продавали букеты цветов. А Юрию Владимировичу просто вручали букеты, не требуя никаких денег, а он шел и всем говорил добрые слова. Пока мы не сели в машину, это продолжалось.

Мы приехали сразу в гостиницу. В прихожей, где сидит администратор гостиницы, весь немногочисленный штат, все желают увидеть живого Никулина. Юрий Владимирович всегда с собой носил какие-то открытки, календари, чтобы можно было что-то подписать. Он тут же для коллектива гостиницы подписал календарь. Они были такие счастливые… И долго потом этот календарь висел на стенке этой гостиницы.

Когда он зашел в директорский люкс, то увидел плетеную корзину с фруктами и сказал: «Все, эта корзина – моему однополчанину». И после завтрака мы выехали к этому однополчанину. У дороги стоял какой-то парень, продавал арбузы. Никулин говорит: «А давайте еще к этой корзине мы возьмем арбуз». До сих пор я думаю, что этот молодой человек, который торговал арбузами, рассказывает, а ему никто не верит… С Никулиным к этому фронтовику поднимался только фотограф. Они были наедине, а мы сидели внизу, ждали.

Вечером – представление в цирке в Автове. Понятно, Никулин сидел в вагончике директора. Приехали губернатор и его супруга. К ним в ложу уже после третьего звонка Юрий Владимирович сел довольно-таки спокойно. Но ведущий, народный артист России Эдуард Николаевич Бернадский, после 2-го или 3-го номера сказал: «У нас на представлении присутствует народный артист Советского Союза Юрий Владимирович Никулин». И весь зал уже сосредоточенно смотрел в ложу, представление шло немножко по-другому. За три минуты до антракта, зная, что сейчас – задавят, мы забрали Юрия Владимировича, он ушел в вагончик директора.

После представления, когда разошелся зритель, в фойе цирка были накрыты столы. Губернатор с супругой, Юрий Владимирович, все артисты, все служащие сидели долго, далеко за полночь, разговаривали, фотографировались. Кто-то там подписывал какие-то книжечки, календари…

На второй день мы были в Мюзик-холле. Там как раз выступал датский комический дуэт, и Юрий Владимирович сказал: «Я с удовольствием поеду, посмотрю, что это такое». Мы подъезжаем к центральному входу Мюзик-холла. Масса людей. Аншлаг. Испуганный администратор повел раздеваться в обычный зрительский гардероб. Все пытались подержаться за Никулина. А после того как усадили его в партер, во время этого спектакля кто-то на коленках полз за автографом, кто-то подходил, благодарил, радовался. Хорошо, что тогда не было мобильных телефонов, чтобы фотографироваться.

Это был последний визит Никулина в город, который он очень любил. Для него это был практически второй родной город. После этого мы еще пару раз встречались в Москве. К сожалению, у нас так и не получилось с программой, там были какие-то нюансы, а потом аттракцион со слонами в полном составе уехал за рубеж. Но вот приезд и путешествия в Санкт-Петербурге остались в памяти.

Летом 1997 года я был на гастролях в Харькове. Там в программе участвовал мастер-манипулятор, иллюзионист, один из друзей Юрия Владимировича Юрий Павлович Писаренко. Там мы все и узнали об этой неудачной операции… Мы вернулись в Москву в день похорон. Был перекрыт Цветной бульвар, не работали станции метро. Масса грузовиков с венками, штабелями лежали обычные цветы. Шла толпа – таких похорон я никогда не видел. Кортеж ехал к Новодевичьему кладбищу против движения, Цветной бульвар и Садовое кольцо перекрыли. Люди стояли даже на крышах домов. Провожали великого человека своей страны. Быть его современником – уже здорово. 21 августа – день памяти Юрия Владимировича Никулина. 19 лет назад он ушел от нас. А люди смотрят на его фотографии и улыбаются, смотрят его репризы на видео и смеются. Наверное, это большое достижение, потому что звезда осталась негасимой.