Текст книги "Цирк на Цветном"

Мое детство прошло в подмосковных Мытищах. Моя старшая сестра Валентина Пантелеенко занималась в спортивном клубе акробатикой, и как-то увидев объявление о наборе в цирковое училище, она легко поступила туда. Она и меня затащила в цирк, стала меня обучать основам акробатики. Мне тогда было 15 лет; мне повезло, и я тоже поступил в цирковое училище. Моя трудовая цирковая деятельность началась в 1968 году.

Еще даже не закончив училище, я попал в номер «Эквилибристы на лестницах» под руководством народного артиста СССР Евгения Тимофеевича Милаева.

В этом номере я проработал 15 лет, там прошел хорошую цирковую школу; мне привили особое отношение к труду, и этот труд я полюбил по-настоящему. Меня гоняли очень и очень много, за что сейчас я благодарен Е.Т. Милаеву и его партнеру Юрию Арефьеву, которые были настоящими мастерами своего дела. Так что мне повезло. В 1982 году я ушел из номера Е.Т. Милаева, так как начал готовить с женой Людмилой Хайлафовой воздушный номер «Штейн трапе», и в это же время меня пригласил Николай Лычкатый в номер «Перши» под его руководством. Вот так я начал работать два номера, и буквально через два года Н. Лычкатый мне говорит, что он уходит на пенсию и хочет, чтобы я возглавил этот номер. Сначала я как-то спасовал, так как в номере были партнеры, проработавшие там более длительное время, но он настоял на своем, и я согласился. В номере я придумал новый трюк («площадка»), который ранее никто не исполнял: мой партнер садился в поперечном шпагате на площадке, держа на лбу перш; на вершине перша я стоял копфштейн. За время работы номера под моим руководством мы два раза были на фестивале в Монте-Карло (не каждый номер приглашают дважды), взяли «бронзового клоуна»; имеем множество международных призов, а в последнее время три года работали в Цирке дю Солей.

Как артист я проработал с 1968 года по 2013-й в першах. У нас был трюк, в котором я стоял на голове (копфштейн) около пяти минут, во время трюка со мной ходили, садились, делали пируэт и вставали, и этот трюк я делал до 63 лет, работая в этом возрасте в Дю Солей.

Во время работы бывают сложности, особенно когда выбывает какой-нибудь партнер, на смену ему приходит другой и приходится его заново учить в групповых номерах. Это очень трудный процесс… Здесь и нервы, и выдержка нужна. Некоторые говорят: «Нет, у меня не получится». И нужно этого человека переубедить, чтобы он поверил в себя. Раньше было много першевых номеров, а сейчас даже в нашем российском цирке их очень мало осталось. Сейчас все стараются взять на работу в номер подготовленных людей, но, к моему сожалению, в спорте такой жанр не осваивают, и приходится подготавливать самому – как говорится, штучный товар и довольно-таки сложный. На подмену у нас никого нет, если что-то случается, мы перестраиваемся, стараемся дублировать друг друга, чтобы другой партнер мог сделать то, что делает основной исполнитель, даже если это и будет чуть хуже. Бывают и неприятности, и скандалы в номере, за кулисами ты можешь ругаться, а выйдя на манеж, ты должен улыбаться. Работа превыше всего, потому что ты знаешь, что там сидит зритель и он должен восторгаться и получать удовольствие от увиденного.

А в целом отношения в номере обычные – рабочие и творческие. У меня был партнер в номере, мы с ним проработали в общей сложности почти 20 лет, сейчас мы расстались, но до сих пор у нас дружеские отношения, мы с ним встречаемся, общаемся.

Во время работы в манеже бывают разные курьезы. Однажды партнер невнимательно перезастегнул лонжу от себя за длинный перш, они с другим партнером на высоте 12 метров сделали трюк, и когда он должен был перезастегнуть лонжу обратно к себе, оказалось, что она не была застегнута и каким-то чудом держалась за тросовой ус, а от его прикосновения она просто ушла под купол, – вот тут-то у него и выступил холодный пот на лбу. Бывало, перш падает, партнер бежит, чтобы поймать его, спотыкается, и этот перш бьет его по голове; он, конечно, встает, делает вид, что ничего не произошло, оркестр играет, спектакль продолжается. Если оркестр хороший то, конечно, лучше выступать под живой оркестр: они могут и подогнать под тебя, и замедлить темп, или, если трюк не получился, начать играть сначала. Если кто-то из партнеров что-то сделал не так в работе, то, как правило, после работы в гримуборной происходят разборки, и они бывают разными: скидка, конечно, если человек приболел и плохо себя чувствует, а если нет, то идет разбор по полной программе. В номере мы стараемся пользоваться помощью униформистов: они и перш вынесут, и вовремя уберут, да и лонжу могут держать; особенно этим славятся униформисты цирка Никулина, потому как здесь очень много бывших артистов и они очень опытные, знающие свое дело работники манежа.

Корректируется номер в зависимости от необходимости, но всегда хочется сделать что-то новенькое. В этом деле очень много внес мой сын Дмитрий Хайлафов, он был очень многогранен как в музыке, в хореографии, так и в артистическом исполнении. Он работал три полноценных номера: был воздушным гимнастом, жонглером и работал перши, даже в Цирке дю Солей ему доверяли постановку хореографии нашего номера.

Как я уже говорил, моя старшая сестра после окончания циркового училища работала воздушной гимнасткой в полете в номере «Галактика», который выпустил знаменитый режиссер Ю.Г. Мандыч, а потом она вместе со своим мужем Юрием Пантелеенко сделала номер с дрессированными медведями.

Младшая сестра, Евгения Дорш, тоже работала в цирке, но в немецком, так как она вышла замуж за артиста из Германии и уехала туда жить и работать.

Сегодня цирк не так уж сильно изменился, но сильно изменилось отношение к артистам. Сейчас меньше уделяют внимания творчеству, но больше бизнесу. Раньше артистам разрешали возить с собой их семьи, а это немало способствовало укреплению артистической команды в целом. Было много групповых номеров, а сейчас их намного меньше, потому что стали платить за номер, а сколько там человек – неважно, пусть у руководителя болит голова, кому сколько платить…

И тем не менее, несмотря на все изменения и трудности, появилось очень много талантливой молодежи, одержимой цирком и трудолюбивым фанатизмом . Да и в цирковом училище налаживается работа по выпуску достойных артистов. Заинтересовали педагогов и режиссеров, подняли им оплату – и дело сдвинулось в лучшую сторону. В современном цирке стали больше внимания уделять художественной и хореографической подготовке, программы стали более театрализованными и тематическими, с очень оригинальными номерами.

О Юрии Никулине

С Юрием Владимировичем Никулиным я всего один раз работал в программе, мне тогда было 18 лет, я и понятия не имел, что работаю в одной программе с таким великим артистом, добрейшей души человеком. И это действительно великий человек, великий клоун и великолепный многожанровый актер кино. Скольким артистам он помогал, скольким дал дорогу в цирке; когда он был директором цирка, дверь в его кабинет никогда не закрывалась. Видимо, он оставил этот заряд доброты в цирке, и поэтому я с огромным удовольствием работаю в этом цирке с 2008 года. Мне здесь очень нравится – комфортно, спокойно, все добродушно и с пониманием относятся, готовы всегда помочь.

Вообще я очень люблю цирк, всю жизнь я проработал в нем, как говорится – я все ему отдал, и до сих пор это делаю с удовольствием. Никакой другой профессии я не имел и иметь не хочу.

Гимнасты

Один воздушный гимнаст признался мне: «Если публика хорошо принимает, я как будто на крыльях работаю и почти не устаю».

Юрий Никулин

Родилась я «в опилках» – мама с папой эквилибристы, у них было два знаменитых номера: «Эквилибристы на першах» и «Русская палка», оба под руководством моего отца, заслуженного артиста России Николая Земскова. Познакомились они в цирковом училище. Папа в то время уже работал перши в номере у знаменитого артиста Юрия Одинцова. Перш – это, грубо говоря, такая длинная палка. Мужчина стоит на полу, держит ее то на шее, то на лбу, а по ней залезают люди, встают в стойку, выполняют разные трюки. Сам Юрий Одинцов удерживал вес четверых людей, да еще и перш, который тоже весит килограммов двадцать.

Папа тоже делал замечательный трюк – «Съезд», который после него никто больше не повторил. Он поднимался по лестнице с першом на лбу, а на перше была моя мама, Нина Земскова, вскакивал на скейтборд и съезжал на нем вниз. Это был уникальный номер. С «Русской палкой» они взяли золотую медаль на фестивале в Париже. После этого их отправили на фестиваль в Монте-Карло, с палкой и с першами. Они и там шли на золотую медаль, но во время той поездки, вернувшись однажды в гостиницу, отец умер… Папу обожали в семье все, он был такой спокойный, уравновешенный. В доме царили тепло и уют. Отец был той стеной, которую я потом долго искала в других мужчинах. Когда его не стало, мне исполнилось всего двенадцать лет, для меня его уход стал страшным ударом, я до сих пор не езжу на фестивали – мне это трудно психологически. Только один раз в 2001 году меня уговорили принять участие в фестивале «Принцессы цирка» в Стокгольме. Мы взяли третье место, но я не горю желанием повторять этот опыт.

Я практически росла в цирке и безумно гордилась своими родителями. Когда была маленькой, я, конечно же, каждый день смотрела представление, и когда заканчивался номер «Эквилибристы на першах», вставала и кричала: «Мама! Это моя мама!» Чтобы все знали, что она – артистка цирка и сейчас работает на манеже.

Сегодня она уже не выступает, тренирует других и когда бывает на моих представлениях – редко, к сожалению, я ведь не так уж часто работаю в Москве – она всегда дает мне полезные советы, указывает на ошибки. Это правильно, ведь близкие, особенно когда они сами профессионалы, смотрят твой номер не для того, чтобы восхищаться, а чтобы помогать тебе совершенствоваться. Я иногда специально прошу маму и друзей посмотреть мое выступление, чтобы помочь мне сделать «работу над ошибками».

Я счастливый человек еще и потому, что мои родители никогда не заставляли меня работать в цирке, как работают многие цирковые дети. Они говорили мне: «Если ты хочешь – давай, не хочешь – вон дверь, уходи с манежа и делай что ты считаешь нужным».

Родители занимались со мной сами: возможно, было бы лучше, если бы они отдали меня в цирковую школу. Они ведь постоянно разъезжали, а я ходила в обычную школу и не могла все время ездить с ними. В это время я занималась и художественной гимнастикой, и спортивной, чтобы как-то поддерживать форму. Я не думала становиться артисткой и приняла это решение, только когда не стало отца. Я сделала свой выбор осознанно и не сожалею об этом, потому что люблю то, что делаю. Я этим живу.

Благодаря счастливому стечению обстоятельств, когда мне было лет 14, на моем горизонте появился Геннадий Иванович Тотухов, замечательный артист, педагог, тренер. Он делал такие трюки, которые сейчас, наверное, никто не повторит. Он взял под свое крыло меня и мою подругу Наташу Егорову – она тоже воздушная гимнастка, работает на ремнях.

Я тогда уже была эквилибристкой на першах, работала в номере с мамой. Потом решила сделать соло. Геннадий Иванович занимался со мной и Наташей два года, чтобы дать нам необходимую физическую подготовку. И наконец в возрасте пятнадцати лет я под его руководством начала делать номер со спиралью «Прима», который и работаю до сих пор.

Геннадий Иванович и моя мама вместе придумали совершенно оригинальный аппарат – спираль. Ничего подобного прежде никогда не было, и все спирали, которые сейчас используют другие артисты – это повторы их изобретения.

Ее долго разрабатывали, старались сделать не тяжелой, но и не слишком легкой, а главное – достаточно крепкой, чтобы не сломалась во время работы. Потом, когда ее привезли, еще год ушел на понимание, что можно в ней делать, какие трюки. Потому что подсмотреть, взять было негде, ведь это не кольцо, не трапеция, не какие-то другие известные воздушные элементы, а нечто совершенно новое.

Основу номера и первые три постановки мне сделал режиссер Руслан Ганеев. А в дальнейшем я уже сама придумывала какие-то другие варианты, мне ведь не очень интересно все время работать под одну и ту же музыку и выполнять одно и то же. Да и работодатели часто предлагают иную музыку, под которую они хотели бы меня видеть. Поэтому я все время понемножечку сама что-то меняла, придумывала, и теперь у меня много вариантов номера, и я могу работать под различные музыкальные композиции.

Мой номер делается без страховки. Лонжу я использовала, только когда мы с Геннадием Ивановичем репетировали, в самом начале. Но потом я от нее отказалась, потому что она очень мешает работать на спирали, мне все время грозит опасность в ней запутаться. Да и не получается делать некоторые движения, а ведь для меня особенно важна картинка, мне надо, чтобы все было максимально отточено и чисто. Ведь спираль – это движение. Как говорится, все идет по спирали.

К счастью, я никогда не боялась высоты. Разве что поначалу чувствуешь себя неуверенно, когда перебираешься с маленьких площадок на большие. К примеру, в варьете в Германии, где я много работала, высота всего семь метров, а в Цирке на Цветном бульваре – около двадцати. И когда после семи метров видишь под собой двадцать, думаешь: «Да-а-а, высоко…» Но я быстро привыкаю к такой высоте, и страха у меня нет.

В спирали я нахожусь то внутри, то снаружи, она сама располагается сначала вертикально, потом горизонтально – мы искали варианты, чтобы номер смотрелся как можно более интересно. Вариаций много, и все они выглядят легко, красиво и воздушно, что для меня крайне важно, но на самом деле они создавались долгим трудом, путем проб и ошибок.

Некоторая сложность в том, что спираль плохо видна, особенно в цирке на большой высоте. Приходится думать, как ее украсить, чтобы она стала более заметной. Сейчас она обклеена сверкающими камнями со всех сторон и выглядит словно корона.

Костюм подобрать тоже было нелегко. Два или три у меня так и лежат, я не смогла в них работать, потому что они цеплялись за болты, которыми скреплена спираль (она собрана из четырех частей). Костюмы мои из очень плотных материалов – даже если это сетка, то она должна быть плотная, в противном случае уже после второго шоу она будет вся разорвана. Во-вторых, надо подбирать такой вариант, который тебе нравится, и думать, как бы ты хотела себя преподнести зрителю. Поэтому для каждого выхода всегда необходимо решать, что лучше – платье или костюм, черный или белый (цветных у меня практически нет). Например, когда я работаю на корабле (во время гастролей), там звучит живая музыка, певец поет про луну, и, естественно, я буду в белом платье – такой ангелочек, – романтично, красиво и в духе песни.

В самом первом номере со спиралью я была инопланетянкой – на нее надевался кокон, в котором было отверстие, и я в этот кокон влезала. Мне сделали соответствующий костюм и шлем. Но тогда мне было семнадцать лет, хотелось чего-то оригинального. Теперь я этот номер уже не делаю, предпочитаю выглядеть более женственно, да и вообще больше никого не играю, в каждом номере остаюсь самой собой. Я открываю зрителю свою душу, показываю ее через танец со спиралью. В этом случае, конечно, очень бы подошли распущенные волосы, но, к сожалению, мне так работать нельзя. Все из-за тех же болтов на спирали. Я пробовала – выдираю себе волосы, больно и неприятно. Соответственно, в прическах у меня такого разнообразия нет, как в костюмах. Я ее могу только украсить – цветами или стразами. Есть у меня и шиньоны, в виде красивых бобин, мне такой стиль очень нравится.

Во время исполнения номера у меня бывало немало неожиданностей. Иногда меня даже роняли. В большинстве случаев воздушные гимнасты работают с постоянным ассистентом, который нажимает на кнопки или на пульт. У меня такого помощника нет, поэтому на каждом новом месте новый ассистент. Это по-своему весело, потому что разные люди попадаются, но и рискованно – некоторые путаются, могут вместо того чтобы опустить, вверх поднять. Да и я сама живой человек, иногда что-нибудь забываю – например, бывало пару раз, что в начале сделала крутку в ноге, и вдруг – не помню, что дальше. В этот момент испытываешь шоковое состояние. Конечно, как-то выкручиваешься, потому что тело-то помнит, мышцы-то помнят. Но вот тот страх в первое мгновение – его не передать… Со временем ты к этому привыкаешь, становишься спокойнее.

С возрастом вообще многое начинаешь воспринимать по-другому, менее остро. Хотя есть то, что не меняется: я обычно готовлюсь к номеру без каких-либо волнений, кладу грим, настраиваюсь, но вот когда выхожу на манеж – первые секунды даже не могу дышать, каждый раз как первый…

Я очень люблю свою работу. Очень. Она тяжелая, но интересная. Если тебе нравится дарить людям радость и тепло, это самое лучшее, что может быть на свете. Я люблю зрителей. Поскольку часто работаю в варьете, они обычно сидят совсем близко – вокруг меня. Поэтому я с ними даже заигрываю, флиртую, обращаю внимание на их лица, на эмоции. Это на самом деле очень интересно. И конечно, я получаю от них безумную энергетику, а бывает, наоборот, отдаю свою. Каждый раз по-разному.

Длится мое выступление пять-шесть минут – это стандартное время, многие цирковые номера примерно такой длины. Но для того чтобы сделать хороший номер, нужны месяцы напряженного труда. Возможно, именно поэтому я никогда не задумывалась выступать с кем-нибудь в дуэте. Чаще всего совместный номер создают супружеские пары, чтобы вместе работать, вместе ездить на гастроли. Но мой муж не имеет отношения к цирку, поэтому единственным партнером вот уже двадцать лет для меня является спираль. Она меня идеально понимает.

Работа в цирке для артиста – на самом деле все. Это как болезнь, как адреналиновая зависимость. Ты понимаешь, что каждый день ты рискуешь, и может случиться все что угодно. Но ты всегда надеешься на лучшее, и никогда не думаешь о плохом, потому что думать об этом нельзя. Ты собираешься полностью, и все твои личные проблемы отходят на второй план. Тебе нужно отработать, тебе нужно порадовать зрителей, и для тебя это самое главное, потому что радовать людей своим искусством – твое призвание, твоя жизнь.

Екатерина

Хоть я в цирке с четырех лет, я не сразу определилась с профессией. У меня даже есть диплом повара третьего разряда. А вообще я сначала хотела стать балериной, но потом передумала. Данные были – в Швейцарии на гастролях мы познакомились с Плисецким, и он, посмотрев меня, сказал: «Я дам тебе рекомендации, поступай в хореографический, а потом возьмем тебя в Большой театр». Но когда родители сказали: «Ты останешься тут, в Москве, учиться в интернате, а мы уедем», – мне так захотелось опять с ними на гастроли, и я решила, что нет, все-таки остаюсь в цирке.

Перепробовала, наверное, почти все жанры, кроме хищников. И хула-хупы работала, и клоунаду, и по канату работала на моноцикле. А потом решила работать трапецию, воздух. Правда, пришлось дожидаться, пока мне разрешат, потому что в те времена несовершеннолетним нельзя было репетировать воздух. Поэтому с четырнадцати до восемнадцати лет я была учеником, а потом, когда стало можно, купила трапецию и начала репетировать. Работала ее я лет пять-шесть или даже больше. Номер назывался «Качающаяся трапеция». А потом встретила мужа – он был эквилибристом на вольно стоящей лестнице. Он тоже стал воздушным гимнастом, и мы с ним сделали парный воздух – дуэт на лентах под названием «Парные ленты». С этим номером мы с мужем получили две серебряные награды – одну во Франции, а другую в Испании. И на Московском фестивале получили сначала бронзу, а потом серебро.

Готовили мы наш номер полтора месяца, по два часа в день, между представлениями. Но одно дело – подготовить номер к показу, а другое – исполнять его на арене. Бывает, намечаешь что-то, готовишь это полтора месяца, а потом что-то хорошо ложится, а что-то нет, что-то придумывается новое, а что-то убирается. Так что складывается номер долго. А иногда, например, вкрадывается такая ошибка, что приходится задействовать больше сил, больше энергии и так далее. В нашем деле требуется большая выносливость.

Мы и сейчас продолжаем работать этот номер, но, конечно, он меняется и модернизируется в зависимости от времени, сложности трюков, требований программы. А бывает, что просто устаешь работать один и тот же номер, хочется что-нибудь новое. Иногда в шоу просят определенную музыку – мы не спорим, как режиссер видит, так пусть и будет. И выстраиваем номер уже под эту музыку. Ведь режиссер ставит шоу целиком, ему виднее, что соответствует общей идее всей программы.

Трюки ставит хореограф, он вообще помогает выстроить номер, советует, что и как будет лучше смотреться, подбирает красивые движения. Но, конечно, сам номер в целом – всегда идея самого артиста. Наш тренер очень помогал нам с трюками и всем прочим. Он занимался с нами очень долго. И теперь тоже, если у нас какие-то проблемы или что-то перестало получаться, мы сразу идем к нему. Если что-то новое придумали и осуществляем, он тоже всегда помогает.

Дмитрий

Я с детства занимался в цирковой студии. Сначала бабушка привела туда сестру, потом сестра – меня. Цирковая студия – это ведь как занятия спортом, определенные нагрузки, физические упражнения. У сестры получалось, и мне тоже захотелось, так я и втянулся. А если бы не цирковая студия, я, наверное, стал бы спортсменом. Сестра у меня, кстати, теперь тоже цирковая, и муж у нее цирковой.

Зрительный зал меня очень заряжает. Даже если не хочется работать (и такое бывает), видишь – зрители пришли, улыбаются, и у тебя тоже настроение появляется. Нам важно, чтобы зрителю нравилось, ради этого мы и работаем. Но бывает, конечно, и глухой зал, бывает непонятная и неадекватная реакция на какой-нибудь трюк, бывает, что все зрители как будто договорились сегодня не хлопать или, наоборот, хлопать по любому поводу. Это трудно, но к такому надо быть готовым. Такое особенно часто случается за границей. Наш зритель, российский, очень хороший всегда, что бы ни случилось. А когда приезжаешь в какую-то чужую страну, можешь столкнуться с непонятной реакцией. Например, в Японии зрители вообще мало реагируют, они просто сидят – и все. И хлопают только в конце. Им очень нравится, но они смотрят молча. И вот к этому тяжело привыкнуть. Думаешь: «Может, им не нравится?» А это просто особенности менталитета.

Во время выступлений всякое бывает. Например, недавно выходим мы, а лебедка сломалась – это подъемный аппарат, который нас поднимает. Музыка идет, мы на манеже, а полететь не можем. Пришлось поклониться и уйти, а шпрехшталмейстер объявил: «Извините, технические неполадки». Или был случай, когда я еще не работал эквилибр: медведь, после которого мы с партнером должны были выступать, буянил, и нам сказали выходить. А мы не в костюмах! Начинаем быстро переодеваться, надевать штаны, и вдруг… отлетает пуговица. Ладно, думаю, пуговица отлетела, застегнется молния. Застегиваю молнию, а она разъезжается! Пришлось быстро, на скорую руку кое-как нитками все заделывать и идти работать. Я весь номер думал: штаны у меня слетят или нет?