Текст книги "Цирк на Цветном"

Этот конь стал моим основным, хотя я и с другими занималась. Позже мы брали еще лошадей, потом и этот заболел, в какой-то момент его не стало, и мне пришлось готовить второго коня, затем третьего, и дальше их было не счесть. То одно, то другое, разные номера, постановки. Я уже была артистом-дрессировщиком, акробатом, с высшей школой – все как положено. И у меня уже шел стаж…

При жизни Юрия Владимировича я не состояла в штате цирка на Цветном бульваре, была здесь просто артистом. Однако мы виделись, он приезжал к нам в Питер, приходил к артистам. И я знаю точно: если к нему приходил кто-то с проблемой, он воспринимал это как личное и всегда всем помогал. Он был человеком великой души и большого сердца, мы его боготворили, да и сейчас боготворим. Он – цирковая легенда, громада… Мы были в Белоруссии, когда его не стало. Весь коллектив, все мы как потерянные ходили, рыдали. Каждому из нас он чем-то помог – кому по медицине, кому с бытовыми проблемами или еще с чем. Пожил бы он подольше, такого наворотил бы еще… Но забирают у нас всегда лучших.

Расскажу немного о конных жанрах. К ним относятся джигитовка, высшая школа, «Свобода», жокейская работа, разные сценки с лошадьми, всякие па-де-де – их много. О «Свободе» я уже говорила. В этом жанре выступают дрессированные лошади на свободе – то есть без всадников. В моей нынешней работе, например, лошади вообще отпущены, на них даже сбруи нет. В России никто, по-моему, не работает с голыми лошадьми. В Европе много таких, а в России я одна пока. Дело в том, что сбруя в какой-то мере дисциплинирует лошадь. Она не может, например, укусить соседа, залезть сверху, куда-то развернуться и поскакать. Она держит голову в определенном положении и не совершает особых маневров. То есть бегает ровненько и по команде. А моим лошадкам предоставлена максимальная свобода: хочу – за зад укушу, хочу – выпрыгну куда-нибудь. Но я решила по этому пути идти, считаю, что лошадь сама по себе красива, без всяких причиндалов, перьев. У всех есть перья, украшения, по-разному же номера оформляют, а такой «фишки» – чтобы они были голые – нет ни у кого.

Давным-давно я увидела один подобный европейский номер и подумала: «Если когда-нибудь стану артисткой, буду работать только так». И вот когда это свершилось и меня попросили в цирке сделать «Свободу», я спросила: «Можно я подготовлю такой, какой я хочу?» И мне ответили: «Делай что хочешь, лишь бы был результат». Результат мы показали через пять месяцев после того, как с конезавода привезли белых лошадей, последнюю мою «Свободу».

Первым городом, в котором мы с ними выступили, была Алма-Ата. Мы буквально пошли тогда ва-банк – поехали без музыки, без костюма, в спешке. По приезде побежали по магазинам, купили диск Ванессы Мэй, вставили, послушали – пойдет. Вышли на манеж с выпученными глазами, пять минут позора – и свободны. Такое было начало… Недоделанный номер мы повезли по определенной причине. Дело в том, что основной номер у меня был из высшей школы, на одном коне. Но когда говоришь прокатчику: «Едет номер, девочка с высшей школой, а везет с собой целую конюшню», – прокатчик недоволен: «А мне зачем столько? Я же их кормить должен». Соответственно, мне надо было срочно своих лошадей, с которыми я постоянно репетировала, пустить работать, чтобы они хлеб ели не бесплатно. Потому я максимально быстро слепила все наработки во что-то целостное и заверила: «Нет, нет, мы два номера везем, два». Я ехала и крестилась, чтобы только выпустили, – с высшей школой нормально все было, а «Свобода» позорная. Тем не менее к Астане мы уже и свечку в четыре лошади стали делать, а в Ижевске – это буквально через четыре месяца – показывали и вовсе неплохой номер, мне там и свет сделали красивый, и музыку поменяли.

Для моей задумки мне достаточно четырех лошадей. А есть «Свободы» и на двенадцать, и на восемнадцать лошадок, но там другой подход. Там кони бегают, перестраиваются – сначала по два, потом по четыре, по шесть, затем кучей, одни развернулись, побежали. С четырьмя такой красоты не сделать, поэтому в моем номере был маленький первый кусочек дрессуры – в темпе, а во второй части – кольца, через которые они прыгают. Эта «фишка» – не мое ноу-хау, украла идею. Однако это довольно тяжело отрепетировать, оттого, наверное, до сих пор никто подобным не занимается. Сперва мне казалось, что все будет легко и просто, но они в кольцах путались, то не останавливались по команде, то кучковались… Четыре кольца стоят по манежу в разных местах, а кони начинают друг за другом вставать. Их надо было научить четко держать дистанцию, понимать, где чье кольцо, по команде останавливаться, крутить вальс. И почти два года мы трудились, пока не получилось все.

Замечу, кстати, что в цирке обычно работают с жеребцами или меринами, кобыл не берут. Я, правда, исключение – у меня очень долго работала пони-кобыла, ездила с нами в коневозе, и особых проблем с ней не было. Знаю еще одну кобылу, которая служила в цирке, лабиринт катала. Но там она была единственной из лошадей. Причина этого – не в дрессуре, кобылы прекрасно ей поддаются. Все проще. Приедет, например, в цирк номер с жеребцами – а там кобылы, и начнут жеребятки бегать, не удержишь. Да и стресс это для животных…

Для «Свободы» мы всегда брали лошадей на Ставропольском конном заводе, это единственный завод, который выращивает терскую породу. С этой породой работать приятно – лошади мягкие, комфортные в общении.

С верховыми ситуация другая – они разные. Сейчас, например, у меня лохматый тяжеловоз – подарок мужа на пятидесятилетие. Работаю с ним и жду, когда начнет уже что-нибудь делать.

Некоторых животных я за свой счет покупаю, а для «Свободы» мне лошадок цирк купил, потому что этот номер делался для цирка, да и сама я просто не потянула бы их финансово. Когда мы собрались их покупать, я уже знала, что мне нужны только белые. Мы приехали, и я говорю: «Выдайте мне все белое». Выдали шестерых – всех, которые были на тот момент. Один среди них очень злобный оказался, я по морде увидела это – он вышел уже такой, с зажатыми ушами. Сразу понятно: лошадь строгая, хотя и красивая. Зачем такого брать? Явно придется драться, а не хочется. Еще один был очень мелкий. Вроде и возраст нормальный, а он по росту не подходил. Таким образом, я двоих отбраковала и четверых взяла. Потом еще целый день с ними общалась, смотрела, как они ко мне. Но они вроде все расположенные, контактные, никто агрессии не проявлял. Да и не умели они ничего, глупенькие еще, а это как раз хорошо – никто их не портил. Я их учу так, как мне надо, не переучиваю, они меня понимают, я их понимаю – то есть мы учимся все.

Когда их только привезли с завода, мы занимались в репетиционном манеже. А у него есть ворота и есть второй выход, дверь которого обычно приоткрыта. За ней по коридору периодически ходят люди. И в какой-то момент, когда я выставила своих терцев, там кто-то прошел, и всех моих лошадок будто смыло. Я за голову схватилась: «Что я купила, как я их собирать буду? Они шарахаются от собственной тени!» Но потом мобилизовала усилия, сконцентрировалась… В цирке много детей, много репетирующих артистов, и все на манеж заходят потихонечку, спрашивают вкрадчиво: «Можно мы здесь поподтягиваемся?», «Можно мы по канату полазим?» Дети на скейте, на роликах заезжают, носятся, орут, скачут, громыхают, у них падают хула-хупы и все прочее, канаты бултыхаются вверх-вниз… Потом ребята видят, что я не ругаюсь, начинают работать посильнее, поактивнее. «Я пожонглирую?» – «Жонглируй». Все летает, стучит. А кони пошарахались немного, потом увидели – ничего не происходит, все занимаются своими делами – и привыкли. Да и на арене сразу в экстремальные условия мы животных не выпускаем. Сперва просим полный свет оставить, проходим с ним, потом слабенько пушечки [5]5
  Пушки в цирке – это осветительные прожекторы. Людей, управляющих ими, называют «пушкарями».


[Закрыть] включаем, затем пробуем притемнить, а пушки делаем ярче… В Казани конюшня расположена рядом с рекой Казанкой, напротив ресторана, в котором постоянно проходят какие-то веселухи. Так лошади мои уже и ухом не ведут, когда там салюты запускают. Вот оно, военное воспитание.

На манеже я как дирижер. В одной руке у меня фарпайч – короткая указка, в другой – шамбарьер. Ими подсказывают, но не наказывают – это просто не получится, они довольно легкие. Да и лошадей много, в них запутаешься, но поджать иногда кого-то, тормознуть можно. Как раз указкой и показываю: прижмись, отстань, встань на место, догони. Ко всем движениям мы приучаем их на репетиции.

За тридцать лет я хорошо изучила лошадей, даже по морде могу предугадать, что будет в следующий момент. Столько лет я с ними, что каждый шаг уже наперед знаю. Иногда выхожу, выпускаю их и понимаю, как выступим; порой вижу – будем быстро работать, потому что лошадке вдруг весело стало, хочется поскакать, и вот я уворачиваюсь, заруливаю, лишь бы все срослось в какое-то действие…

Обычно я сама придумываю и выполняю всю трюковую часть в своих номерах. Часто так происходит: приезжаем в любой цирк, и если там нет каких-то пожеланий, нет балета, которым можно украсить номер, я работаю свой дивертисмент – под музыку показываю элементы лошади. Но бывает, например, программа тематическая, постановочная, ее готовит режиссер, и он же ставит номера. Тогда мне говорят: «Лен, нам надо, чтобы в этой программе ты была такая-то, в таком-то костюме, вот эти трюки там не нужны, а эти выполни, и здесь будет так, а тут к тебе мальчик выскочит, ты с ним обнимись, поклонись…» И мы это репетируем и выпускаем так, как надо по программе.

Два года назад, когда мы возвращались из Казани, я подумала: а не взять ли еще каких-нибудь животных? Не потому, конечно, что нам стало скучно, заняться было нечем… Проблема в том, что сейчас, к сожалению, в цирк никто не вкладывается – везде самоокупаемость, самовыживаемость. Кто работает, вкалывает – тот и живет. Мы переходим в какой-то европейский цирк; наверное, пока и сами не понимаем, что делаем. И я осознаю: если не буду развиваться, дальше у нас ничего не получится. Нам надо приобретать какую-то мобильность. Лошади ведь, к сожалению, могут работать только в манеже – нигде больше, ни на сцене, ни во Дворце спорта. Собакам же, например, подходит любая площадка. То есть куда позвали – хоть на день рождения, хоть в детский сад, без разницы – туда и придем. Да и есть, например, программа «Цирк на сцене» – в нее тоже животные нужны. И если нет у лошадей работы в силу каких-то причин, мы стоим, ничего не делаем, то почему бы не воспользоваться случаем и не поработать где-то еще с другими животными. Я поискала в Интернете и предложила мужу: «Слушай, давай козлов возьмем». Юра возмутился: «Каких козлов, я их терпеть не могу! В детстве у меня была коза…» – и понеслось. Я напирала: «Хочу козлов. У меня в детстве была хорошая коза». Стали искать, узнали про нубийских коз – совершенно потрясающих, с длинными ушами. Да и не козы они. По мозгам, по интеллекту, по внешнему виду, по пластике, даже хромосомами они отличаются от обычных коз. В этой породе нас привлекло и то, что они не пахнут, нет этого специфического козлиного запаха, а это немаловажно. Ну и внешний вид у них все-таки очень привлекательный.

В результате сейчас у нас два козла. И один просто какой-то гениальный, но вредный. Как всегда, вроде одинаковые животные и в то же время разные. Жить они друг без друга не могут, орут, если одного уводишь, но вместе – как два козла. А работать с ними – истинный кайф. Они очень быстро на все ведутся. Если с лошадью мы можем заниматься долго, ей сто раз надо повторить, пока до нее дойдет, пока она начнет делать, то козел способен за одну репетицию все выучить. Однако бывает, что точно так же в одну репетицию все и закончит: «Не буду, все, мне надоело!» И как хочешь его уговаривай, пляши вокруг него. Вот у нас один на всё ведется, а второй такой упрямец… И еще мы взяли пятерых собачек разных пород – дога, джек-рассела, фокстерьера, таксу и бассет-хаунда. Специально для клоунады.

Недавно произошла забавная история. В Казани мы отправились с ними гулять. Прежде всегда ходили за цирк, чтобы они могли побегать, а сейчас там появилась большая площадка на набережной, правда, она недостроенная, но там можно было выпустить их. Прежде, когда мы бывали там, все еще строилось и были насыпаны горы песка. Сейчас же все разровняли, залили бетоном, а дальше – обрыв над рекой, но перила еще не поставили. Однако мы ничего не знаем, только приехали, выпустили собачек… Собаки все бегают по песочку, а маленький такс Филя почуял воду, радостно туда рванул – чпок! – и ушел. Мы подлетели к краю, а там метра два вниз, и Филя гребет. Чтобы к воде подойти, два километра в одну сторону и два в другую. В общем, хоть сам ныряй, только уже не выплывешь… Как мы его вытаскивали, надо было видеть. Юра поводочком вытягивал его – сначала за шейку поймал, потом за спинку. Как в мультфильме – он его поднимает, а такс висит, вода с него течет, глаза огромные. Да еще остальные помогать собрались. Такая веселуха, как же пропустить: Филя барахтается в воде, а их там нет. Я уже скорее их собрала, чтобы всех вылавливать не пришлось.

В работе с животными случается всякое, многое зависит от их настроения, от их характера. Часто бывает, что уперлись козлы, собачки. Зрители смотрят, а лошадь взбрыкнула, например. Что тут поделаешь? Улыбаешься, как идиот, и говоришь: «Все!» А затем идешь исправлять на репетицию. Наказывать их без толку. Ошибка в работе может произойти по любой причине, иногда и по моей вине: я шаг не туда сделаю – и все смешается, все испугаются, побегут в разные стороны. Они же на свободе. В денник приходят с выпученными глазами, понимают, что налажали. А я иду к инспектору: «Можно после представления пройду номер, они у меня сбились?» Выводишь на манеж и начинаешь: чпок, чпок, чпок, браво, стоять, по морковке, успокоились. Откатываемся на шаг назад, снова объясняем, чистим, морковкой поощряем (лошадь обожает морковку, сахар они плохо едят, это миф, что они его любят). Два-три раза спокойно проходим – и все.

Правда, обычно проблемы возникают в каком-то трюке, ни разу не было такого, чтобы целый номер сорвали. Случалось дважды, что они в финале, в быстрой части, половину колец отпрыгали нормально, а потом один ошибся и побежал дальше вместо того, чтоб домой уйти. И все остальные побежали за ним, на третий круг. Уже и сами понимают: что-то не так. В финале же один конь должен остаться в кольце, а они все ушли. Но люди за кулисами, которые принимают лошадей, соображают, что хотя бы финального надо развернуть и выпустить обратно, на поклон, чтобы я не одна кланялась…

Вот чего у лошадей нет, так это ревности. Они разве что за еду могут друг с другом выяснять отношения. Лошадь по натуре – жертва. Собака – хищник, а лошадь – травоядное, то есть ее догоняют и едят хищники. У нее в голове такая картина мира. Лошадь – паникер, она всегда спасается бегством. А вот человек для нее – непонятное существо, которому что-то от нее надо. Я до сих пор не понимаю, как они нас воспринимают. Однако слушаются ведь, ноги задирают, причем не сказать, чтобы из-под палки это делали. Нет, они выучивают и делают все спокойно.

Зато козлы – это отдельное государство. У них все совсем иначе. Они ревнуют. Мы с двумя козлами работаем, я с одним, а Юра с другим. И как я с его козлом не справлюсь, так и он с моим справиться не сумеет. Даже если мы идем гулять в разные стороны – я вправо, а Юра влево, то и козлы разойдутся за нами. Мы по лесу ходили, он в одну сторону, я в другую, и мой козел пошел со мной. Нет у них стадного чувства. И в работе так же – один слушается меня, второй – его. У козлов мозги какие-то удивительные. Мы с одного раза даже какие-то трюки выпускаем, разок попробовали – и тут же выпустили. И главное – им нравится. Ведь если бы козлу не нравилось, он просто не делал бы. Не существует силы, которая способна заставить козла что-нибудь сделать против его воли.

Был у нас случай в Питере. Перед нами там работал факир – показывал иллюзии, при помощи керосина пускал огонь, и после него оставался запах. Мы на манеж вышли, а козел не работает вообще. Выходит, останавливается – и все. Я вокруг танцую и так, и сяк, морковкой и сушкой кручу перед мордой. Никак не идет, хотя, в общем-то, поесть любит… Мы долго не могли понять, в чем причина. За кулисами он делал все, будто заведенный, а на манеж как на аркане его тянула, он же губки бантиком сложил и замер. Юрик со своим козлом выплясывал, а мой ни в какую. После финала вышли за кулисы – он там опять как заведенный: да на тебе что хочешь, все галопом. Позже уже до нас дошло, что он реагировал на запах. В один город приехали, в следующий – запаха не было, и козел работал. Такая вот особенность, ничего не делает, сразу отключается. Кто бы мог подумать о таком?

Цирк сейчас меняется, он вынужден это делать, потому что меняется все вокруг. Сейчас куча технологий, так почему бы их не привнести в цирк и не использовать? Начали устраивать красивые световые шоу, с новыми музыкальными решениями, с 3D, с какими-то примочками… Правда, старый дух при этом теряется. Однако я думаю, что цирк должен быть разным, чтобы продолжать удивлять зрителей, чтобы они шли сюда и не знали, что будет. Например, сейчас мы работали программу «Венециана». Приехал режиссер итальянец и ставил все на итальянский манер. Мы очень скептически были настроены. Но практически все получилось, все номера были выдержаны в едином стиле, и в них ощущался именно дух Венеции, ее атмосфера.

Но есть и нерадостные перемены. Например, в цирк очень тяжело сейчас привлекать молодежь, из-за этого исчезают из программ групповые номера. Молодые хотят быстрых хороших денег. А цирком надо просто болеть. Если ты не заболел им, то ничего не получится – нельзя просто прийти сюда зарабатывать. Если же заболел – все, будешь тащить это до конца жизни. К тому же групповой номер поставить – целая история. Для него нужно набрать партнеров, допустим, человек десять, отрепетировать. А потом вдруг один скажет: «Я женюсь. И жена против того, чтобы я ездил», – и уйдет. Он вылетит – и с ним куча трюков. Я возьму другого, отрепетирую, только начнем работать, он огорошит: «У меня друг бизнес открыл, к себе позвал, я еду к нему работать». Фюить – следующий вылетел. И так до бесконечности. И людей ведь не удержать, их много, у каждого своя жизнь. Сидеть безвылазно в репетиционном периоде за три копейки никто не хочет. И групповых номеров становится меньше, к сожалению. Многие пытаются сделать сольный номер: я сам себе предоставлен, хочу – работаю, хочу – нет, поехал – заработал, мне хорошо. Да и сольные номера нередко делают для того, чтобы иметь второй, третий номер, это интересно в финансовом плане. Однако это не отражается на качестве – у нас шикарные сольные номера, иногда просто челюсть отвисает.

Еще из грустного: стало мало номеров с иллюзиями. Проблема банальная – деньги. Перевези-ка этот багаж из города в город. Чтобы две сферы перевезти, требуется фура. Номер идет пять минут, а затраты огромные…

Если государство не будет помогать цирку, то уровень начнет падать. В итоге выживут, может быть, несколько династий, сильных, способных себя обеспечивать, а все остальные уйдут из него в свободное плавание, правда, вряд ли успешное. Ведь большой аттракцион за свой счет содержать невозможно…

По штатному расписанию в моей команде сейчас пять человек. Они меняются, кто-то уходит, кто-то приходит. Помогают, ассистируют, на них в основном вся закулисная работа.

Мой верный соратник и партнер – это мой муж. Мы с ним – на одной волне, срослись уже, хотя вместе не так давно. Он работает с собаками, мы в паре занимаемся с козлами и ассистируем друг другу. В общем, сейчас объединили усилия, потому что одному очень тяжело все делать, он у меня в номерах участвует, а я у него. Он закончил ГИТИС, у него за плечами приличный багаж, и он тоже что-то придумывает, не стоит на месте.

Сама я планирую выходить на манеж, пока есть возможность и пока позволяет внешность. К сожалению, мы не молодеем, а цирк – это в первую очередь красота. Зрители приходят сюда за эстетическим удовольствием. Я видела артисток, которым много лет, и они в совершенно непристойном виде, в расплывшихся телесах, рвутся на арену. Зачем? Работайте за кулисами сколько хотите, но в манеж не лезьте. Когда случится так, что я с утра встану, посмотрюсь в зеркало и скажу: «Что-то я себе не нравлюсь, и даже грим не помогает…» – тогда я сразу выйду на закулисную пенсию или куда-то еще. Хотя все равно ведь останусь с животными – неважно, в этом цирке или в другом, либо просто в каком-то небольшом номере… По-разному может судьба сложиться.