Текст книги "Цирк на Цветном"

Мы с детства создаем тиграм иллюзию, что мы сильнее. Они не знают свою силу. Я очень люблю мультик «Ледниковый период», где Мамонтиха думала, что она опоссум, цеплялась хвостом за ветку и спала головой вниз с другими опоссумами. Она не знала свою силу, и точно так же ее не знают наши животные. Они должны быть уверены, что к нам нельзя близко подходить, что подходить вообще имеем право только мы, а они должны ждать на месте, и что с нами нельзя играть, как они играют друг с другом – драться, кусаться, выяснять, кто главнее. Главнее – мы.

Каждый тигр индивидуален. Тигрицы обычно более легкие, более быстрые и агрессивные. Тигры-самцы более уравновешенные и ленивые. Но бывают и исключения – например, у нас есть одна тигрица, Эрна, которая ничего не делает. Ей уже четыре года, она выходит на манеж и спит на барьере все представление. Это вся ее роль. Потому что мы ничего не можем с ней поделать. Она не только ленивая, но еще и совершенно деревянная, не умеет прыгать и очень скованная. Поэтому она просто занимает место в массовке для того, чтобы на манеже было еще одно красивое животное. Вот такая удивительная дама.

При работе с тиграми надо серьезно подходить и к цвету костюмов. Сначала мы с Артуром думали, что это ерунда. Но потом поняли, что красный цвет они как-то выделяют. У тигров черно-белое зрение, но они воспринимают цвет на уровне энергии. У Артура очень мощная энергетика, он воин, он победитель, его энергия воинственная. Я мать, я женщина, у меня энергия более спокойная и более струящаяся. Поэтому я могу работать в красном костюме, а он нет. Когда на таком воинственном активном человеке красная одежда, это получается перебор, и тигры начинают нервничать. Однажды художники придумали Артуру красный пиджак, и это был просто конец света. И мы сделали так: он выходил в этом красном пиджаке до животных, потом снимал его и оставался полностью в белом. Тогда все проходило нормально.

Одна я никогда не работаю, все наши номера сразу были задуманы на двоих. Всех женщин-дрессировщиц, даже тех, которые работали одни в клетке, всегда подстраховывали мужчины. У Назаровой был Константиновский, у Бугримовой – Буслаев и т. д. Когда ты находишься с тиграми одна и берешь на себя мужскую роль, ты трансформируешься, потому что все-таки это мужская работа, а не женская. Значит, ты перестаешь быть такой, какой родилась на свет, в тебе вырабатываются мужские качества. А моей задачей было сохраниться женщиной и остаться такой, какой я хочу быть.

Конечно, я преклоняюсь перед Марицей Запашной, перед Ольгой Борисовой, перед Ольгой Денисовой – теми женщинами, которые работают одни в клетке. Они удивительные. Я вообще преклоняюсь перед всеми, кто заходит в клетку, ведь только дрессировщик хищников может понять, что это такое. Никто, даже люди, которые находятся со мной много лет, ассистенты, семья, кроме нас троих – я, папа, брат – никто не понимает, насколько это страшно, насколько это опасно и что это вообще такое. Никто. Только мы. И объяснять, что это такое, бесполезно.

Мы с Артуром любим выходить за рамки арены. У нас такой характер, что мы долго не можем заниматься одним и тем же делом. Мы бесконечно трансформируем наш аттракцион, у нас постоянно меняются костюмы, музыка. Сейчас Артур полностью меняет нам музыку. У него потрясающий слух и очень хорошее представление о том, какая музыка должна быть в номере. Он звонит композитору, напевает ему эту музыку, играет ритм, в котором это должно быть, и через некоторое время композитор присылает уже готовую музыку.

Есть люди, которым нравится быть в постоянном ровном состоянии и работать одно и то же на протяжении всей жизни. У меня есть одна знакомая, которая гордилась тем, что работает в туфлях, которые у нее тридцать лет, и шиньончик у нее на голове все тридцать лет один и тот же. Это тоже имеет право на существование, это можно отнести к хорошей винтажной классике. Но я так не могу. Поэтому мы с Артуром находимся в постоянном творчестве, нам тесновато в каких-то рамках, все время хочется куда-то выползать, делать что-то глобальное, потому что, по большому счету, все, что можно придумать в нашей профессии, уже придумано. И не то чтобы скучно становится, а просто не хочется, чтобы твоя работа превращалась в ремесленничество. Хочется, чтобы все время драйв был, чтобы все время шло какое-то развитие.

Наши тигры много где снимались – и в фильмах, и в рекламах с животными. Наш последний фильм был в позапрошлом году – очень интересная работа, картина, приуроченная к 100-летию Куприна. Куприн очень любил цирк, у него есть много произведений о цирке, у меня даже прадедушка Никитин с ним дружил. Еще, например, был фильм «Азарт», там в главной роли снималась Лиза Боярская – она играла укротительницу хищников Зениду, которая в конце погибает. Все наши животные отлично выдержали все съемочные дни, несмотря на лампы, какие-то краны, летающие камеры и тому подобное.

Мы вместе с Лизой долго уговаривали продюсеров и режиссеров, чтобы ей дали хотя бы погладить тигра, обещали, что будет безопасно. У нас есть тигр, который спокойно реагирует на всех входящих в клетку. Садиться на себя верхом и за хвост дергать, конечно, не даст, но хотя бы рядом с ним постоять, чтобы сделать крупные планы, можно было. Но продюсеры решили не рисковать. Так что я дублировала Лизу, а Артур дублировал других актеров, которые входили в клетку.

Сейчас у нас с Артуром новая программа, новый проект, который мы создали вместе. Он называется «Планета тринадцать». У нас собраны очень хорошие номера, артисты все из цирка Никулина. Второе отделение полностью – мы с братом, а первое – самые разнообразные жанры. Причем мы специально подбирали самые редкие, которых уже много-много лет не видно. Получилась программа настоящего классического советского цирка. Мы с Артуром сами режиссеры, сами продюсеры, благо я окончила Институт культуры, а он – Российскую академию театрального искусства по специализации «цирковой режиссер». Мы сами сделали программу, сами ее обеспечиваем – все, и билеты, и зарплаты, и кормление животных, то есть это полностью наш проект, который мы катаем по всей стране. А страна у нас такая большая, что путь от Владивостока до Калининграда занимает около пяти лет. Мы начали с Владивостока, сейчас уже доехали до Воронежа, на юга поехали, потом отправимся на запад и вернемся домой. И я думаю, в скором будущем мы наконец покажем этот проект в Москве. Многие сначала показывают программу в столице, а потом везут по стране. А мы вначале показываем всей стране, а потом уже везем в Москву.

Отзывы на наш проект очень хорошие. Люди любят цирк. Я считаю, что это самое искреннее, самое хорошее, самое доброе искусство. У кого из людей ни спросишь, какое их впечатление о цирке, все говорят: боже, какое счастье, у меня состояние детства. А что такое состояние детства? Люди ведь даже не помнят, что они видели в детстве в цирке. Но детство – это состояние беззаботности и праздника. Потому что тебя красиво одевали, тебе покупали петушка на палочке и вели на представление. И у взрослых людей в цирке возвращается это состояние счастья и беззаботности. Они на два с половиной часа забывают о своих проблемах и полностью погружаются в это волшебное искусство.

Вся наша команда – четыре человека. Это мы с Артуром и наши половинки. И это очень хорошо, потому что со временем понимаешь, что доверять нельзя никому кроме семьи. Мой муж в прошлом артист цирка Никулина, мы уже с ним десять лет вместе, он очень хороший акробат, гимнаст, отработал два сезона «Цирка со звездами», но потом решил закончить свою творческую цирковую деятельность. У него юридическое образование, а мы как раз тогда создали этот свой проект, и он нам очень помог. Сейчас является его главным администратором. И вообще они с женой Артура занимаются всей административной работой, организацией зрителей, рекламой и т. д. А мы занимаемся творчеством.

Наш номер, как я уже сказала, идет около получаса, все второе отделение. Плюс ко всему мы еще ведущие своей программы. Мы открываем как ведущие и ведем все первое отделение. У нас очень приятная легкая программа, несмотря на то, что серьезные жанры, и зрители не уходят во время представления за ватой, поесть, попить или погулять. Единственное, когда совсем с маленькими детьми приходят, возникают некоторые сложности, им тяжело просидеть такое количество времени.

Но я все-таки настаиваю на том, что цирк – это не искусство для детей. Это искусство очень серьезное. Дети – это не единственный зритель, на которого нужно равняться. Я даже помню, когда мы были маленькие, папа делал два варианта номера – для детей и для взрослых. И не только он так делал, многие другие артисты тоже. Были даже разные костюмы для дневных детских представлений и для взрослых вечерних. А сейчас все стало под одну гребенку.

А ведь цирк – это серьезнейшее искусство, где люди рискуют жизнью практически в каждом жанре. И неужели артист, рискуя жизнью, отдает свое здоровье, свои нервы для того, чтобы пятилетний ребенок пришел с ватой, посмотрел, поковырял в носу и ушел? Что ребенок оценит? Ничего не оценит. Конечно, детям цирк тоже нужен, им нужно это состояние праздника. Но для чего им показывать то же, что и взрослым? Повторюсь – лучше бы было как раньше: спектакли детские дневные и спектакли взрослые вечерние.

А вообще, цирк – это волшебное место. Даже если ты болеешь, тебе тяжело, всякие ситуации в жизни бывают, мы же не роботы, даже если у тебя температура, ты стоишь перед входом в манеж, и ты думаешь: «Нет, не смогу, не смогу, не пойду», – стоит только шаг сделать, и все проходит. Моментально. То есть манеж – это такой волшебный пятачок. Планета, на которой мы живем. Мы с братом не зря назвали нашу программу «Планета тринадцать» – мы инопланетяне, которые всю жизнь отдают этому искусству, ничего, по сути, не требуя взамен, кроме аплодисментов и эмоций, которые приносят нам зрители. Это волшебное искусство, и я благодарна Богу, благодарна своему папе, что я причастна к этому. Это большое счастье.

О Юрии Никулине

Мое знакомство с Юрием Владимировичем Никулиным состоялось, когда он уже был директором. Это был совершенно потрясающий, удивительный человек, который, в первую очередь, любил артистов и все делал для артистов. В цирке до сих пор сохранилась появившаяся при нем традиция открытых дверей. То есть у нас все руководители, все начальство всегда с открытыми дверями. Нет такого, чтобы тебе надо было заранее записываться и часами ждать в приемной. В цирке такая дружественная, мягкая и добрая атмосфера, какой я больше нигде не видела. Она была заложена и сохранилась до сих пор благодаря Юрию Владимировичу.

И сам цирк Никулина для меня – это храм. Когда мы еще здесь не работали, когда даже еще приглашены не были, я трепетала, проходя мимо этого здания. Я понимала, что это самое лучшее, что может быть в мире. Для меня это самый лучший цирк на свете, это самое лучшее место вообще. Если вам когда-нибудь доведется побывать в центре манежа, вы сами почувствуете, что это такое. Полное ощущение, как будто ты стоишь в намоленном соборе, такой идет поток сумасшедшей позитивной энергии. Потому что когда зритель идет в цирк, он отдает очень много позитивной энергии. И вот на этом пятачке, в этом нашем тринадцатиметровом круге сохраняется вся эта энергия. Это такое счастье – работать в этом цирке!

Первый раз нас пригласила Оксана Дружинина, режиссер цирка, принять участие в фестивале. Там нас увидел Максим Юрьевич и пригласил работать в цирке на Цветном. И я, человек, который родился в цирке, к тому времени заслуженная артистка, известная артистка, для которой вроде бы уже не могло быть новых эмоций в цирке, сама была потрясена тем, что у меня творилось внутри, когда надо было сделать шаг и войти в этот манеж. Я не могу сказать, с чем это может быть сравнимо. Это, наверное, как космонавту выйти в открытый космос, и когда ты там уже находишься, чувствуешь себя особенным. Артисты цирка Никулина чувствуют себя особенными. Потому что они работают словно в каком-то другом измерении.

Артур

Я родился, когда мои родители были на гастролях в Новгороде, рос с тигрятами, и моей мечтой с самого детства было стать таким же, как папа. Думаю, это нормальное состояние циркового ребенка. С десяти лет я уже стоял за клеткой и ассистировал отцу, как взрослый ассистент. Бывали такие моменты, что наши служащие не могли тигра даже сдвинуть с места, чтобы он пошел в работу, а я подходил, и он у меня шел. Но, конечно, не было такого, чтобы мы с Кариной прямо сразу же стали артистами. Сначала мы убирали клетки. У меня была куча всяких осликов, за которыми я убирал и следил. Потом так же было и с животными-хищниками – мы начинали с уборки клеток, то есть с самых азов.

Почему ослики? Мне было десять лет, какие в этом возрасте могут быть хищники?! А дрессура всегда одинаковая, неважно, дрессируешь ты лошадей, кошек или крупных хищников, поэтому это хороший опыт в принципе. Так что у меня первый номер был с веселым и упрямым осликом. Там было пять осликов, которые делали обычные трюки – бегали, крутили вальс и т. д., а последний ослик был комиком – он все делал наоборот, то есть все крутятся влево, а он вправо, все прыгают через барьер, а он подползает под этим барьером. Было интересно.

А потом у меня были не только ослы. Наша семья освоила практически все цирковые жанры. Каринка с мужем работала иллюзию, я с женой работал воздух и джигитовку. То есть целых семь номеров в программе были наши. За один из наших номеров с лошадьми – комическую эксцентрику под ковбойский стиль – мы на фестивале даже получили «Золотого слона». Мало того, однажды на гастролях что-то случилось с коверным клоуном. А я родился в цирке, грубо говоря, и все эти репризы с детства наизусть знал, поэтому быстро-быстро скомпоновали номер, я взял парнишку одного в помощь и поработал клоуном – это уже восьмой наш номер в программе был. И нам было в кайф. Я сейчас даже удивляюсь, что люди работают всего один номер и говорят: «Я так устал!» Не могу себе этого представить.

К сожалению, всегда было известно, что чем больше ты работаешь, тем меньше получаешь. Наш оптимизм умер вместе с коммунизмом, мы стали меньше думать о кайфе и больше о деньгах. К тому же, когда намечался какой-нибудь зарубежный контракт, брали лишь один номер, допустим, тигров. А вся армада из восьми номеров оставалась дома, без ничего. И поэтому у нас начались какие-то семейные неурядицы, потому что всем тоже хотелось участвовать. Ну куда это годилось?

И в итоге так получилось, что мы от всего этого разнообразия отошли. Плюс, наверное, другой возраст начался. У нас же, у артистов, короткий срок. И мы все уже реальные пенсионеры. У меня и пенсионное удостоверение есть, я уже двадцать пять лет работаю. В общем, по всем этим причинам сейчас у нас остались только тигры, и нам этого хватает. Но с другой стороны, мы ведь теперь стали продюсерами своего дела. Все делаем сами, в том числе и режиссурой занимаемся. Каринка закончила и хореографическое, и институт культуры, а я ГИТИС – режиссерский факультет. И поэтому нам сейчас проще. Мы возим свою программу, набираем кого хотим, сами свет выставляем, постановки делаем, музыку меняем.

Кроме того, мы с Каринкой и ведущие своей программы. Мы отошли от традиций шпрехшталмейстеров, у нас все поставлено на разговор со зрителем, на обмен энергией между нами и зрителями. Во многих городах люди идут на Багдасаровых просто как на известное имя, но когда они видят, что мы в первом отделении практически всю программу ведем и общаемся с ними, они расслабляются. И в финале, когда мы выходим с тиграми, отношение уже совсем другое.

Мы долго работали втроем, под руководством отца. А наш с Кариной парный старт был здесь, на Цветном бульваре. В 2005 году нас пригласили на фестиваль, а он был молодежный, там был возрастной ценз. Мы отработали фестиваль, получили нашего «Золотого слона», и с того момента вот уже больше десяти лет мы работаем здесь. Разница с Росгосцирком огромная.

Хотя, думаю, тут надо пояснить. Дело в том, что есть система Росгосцирк, в которую входят все цирки страны кроме Никулинского на Цветном бульваре, цирка на Вернадского, Санкт-Петербургского и еще парочки каких-то цирков. Мы работали в этой системе и на фестиваль в 2005-м приехали тоже от них. Я сам к Максиму Юрьевичу подошел и сказал, что хотел бы здесь поработать. Он предложил поучаствовать в фестивале, ну а после этого мы уже стали разговаривать по поводу того, чтобы нам вообще перейти на Цветной бульвар.

Максим Юрьевич буквально через пару месяцев подтвердил, что он нас берет, но вот из Росгосцирка нас не отпускали, хоть ты тресни. Грозились всех тигров забрать в зоопарк. Нам пришлось их прятать на конюшне, изворачиваться, спасибо папе, он сумел списать все – фургоны, костюмы, реквизит, за ним в итоге числился только один тигр и какой-то костюм.

Это, конечно, удивительно, что такой дрессировщик как отец никогда до того не работал на Цветном бульваре. Но его и близко к Москве не подпускали, все время по Сибири гоняли – конкуренции боялись. Только в 1995 году он в первый раз попал в цирк на Вернадского.

Ну а я дрессировкой тигров занялся так рано, что уже и не помню когда, маленький был. Да и официально я стал единственным в России четырнадцатилетним дрессировщиком тигров. По правилам это было можно только с восемнадцати лет, не раньше. Но я заходил в клетку лет с десяти, и однажды, когда мне было уже четырнадцать, мы засняли репетицию, папа поехал в главк и показал там эту запись. Там все были в шоке, но отец сказал: «Давайте я напишу заявление, что беру на себя ответственность. Какая вам разница, во сколько его сожрут, в восемнадцать или в четырнадцать?» Написал заявление, и действительно, я не знаю, как так случилось, но мне разрешили работать. Так я и начал свою профессиональную работу как дрессировщик хищников.

Я не могу точно сказать, каким должен быть дрессировщик. Знаю только, что у него должен быть внутренний стержень. Потому что хищники – очень коварные животные, которые тебя все время проверяют. Когда ты заходишь в клетку, сильный встречается с сильным, и ты должен быть сильнее.

Тигры по природе своей одиночки, а в цирке им приходится такой толпой в тринадцать тигров находиться на тринадцати квадратных метрах манежа, что для них вообще неприемлемо. В природе у них территория должна быть в несколько километров, и не дай бог, какой-то другой тигр туда попадет. Поэтому я являюсь, так сказать, полицейским, который их держит, чтобы они друг с другом не подрались. И они меня воспринимают как самого сильного тигра. Но это тоже очень сложно, ведь они время от времени проверяют – а давай-ка мы сейчас посмотрим, какой ты. Недавно у меня рука была травмирована, но я выходил в манеж, потому что надо было еще три представления отработать. И я ощущал, что они как-то по-другому себя вели, словно чувствовали, что у меня что-то не так, чувствовали мою слабость. Они же и в природе не бегают за какими-нибудь сильными животными, а из целого стада выбирают себе самую слабую жертву, которая не даст отпор.

Меня часто спрашивают про историю, которая у нас случилась лет десять назад. У меня, как напоминание о ней, висит остаток костюма, весь разодранный. Об этом, правда, напридумывали за эти годы всякого, что тигры начали драться, еще что-то… На самом деле ничего сверхъестественного не случилось. Никогда не надо забывать, что тигр – это хищник. Если он кого-то порвал или погрыз, то это нормально. Зрители иногда ахают: ой, они у вас так рычат! Здрасьте, а тигры разве плюшевые животные? Они и должны рычать. Какие бы они ни были дрессированные, они все равно хищники.

Что у нас на самом деле случилось? Я миллион раз эту историю рассказывал, благо мы все точно знаем, тогда велась запись, и мы ее много раз посмотрели. У нас тигры лежат на барьере, около сетки, которая закрывает их от зрителей. И Цезарь просто зацепился правым задним когтем за эту сетку. Я его начал снимать с барьера на трюк – подхожу, делаю посыл, он передними ногами входит, а задняя нога остается в сетке. Ему стало больно, вот и все. У него первая реакция была агрессивная, а я был рядом. Мало того, он меня еще и свалил. А уж когда к тигру в когти попадешь… не вырваться. Это же кошка, у него когти такие, что отцепиться невозможно, да еще он весит килограммов триста. К тому же это была не случайная царапина, а целенаправленная агрессия – когда ты попадаешь в лапы и тебя начинают есть. Думаю, еще парочка секунд, и все было бы по-другому, потому что клык прошел около моего позвоночника. Но отец вовремя забежал и начал в пасть ему стрелять шумовым пистолетом. Там звук такой, что отпустишь все что угодно.

К счастью, все закончилось нормально. «Склиф» тут рядом, меня все ребята потом навещали. А вообще такая шумиха из-за всего этого произошла только потому, что это было в Москве и на представлении. А если бы это было в каком-нибудь другом городе и тем более на репетиции, никто бы об этом ничего и не говорил. У меня на репетициях разные ситуации бывали. Еще до того случая отцу один раз тоже пришлось стрелять шумовым пистолетом, когда тигр меня чуть не накрыл. Но надо понимать, что когда дрессировщик попадает в такую ситуацию, он виноват только сам. Это его минус. Но, опять же, у нас так поставлена работа, что идет как бы коррида, энергетическая борьба между тигром и человеком, никуда от этого не деться. Ну а разодранный костюм висит у меня, чтобы я ерундой не занимался. Посмотрел на рукав и понял, что у меня все классно.

Тигры у нас сейчас прыгают через огонь, ходят по мечам, делают пируэты, прыжки через нас, через Каринку. В общем-то, за последние несколько десятилетий никто ничего нового не придумал в дрессуре. Главное – у кого какая подача. Номер у нас постоянно меняется – мы то музыку меняем, то костюмы переделываем, хочется все время чего-то нового. Потом и зрителям так интереснее. Сейчас у нас большой тур по стране, на полный круг уходит до пяти лет, и когда ты возвращаешься, надо приехать уже с чем-то новым. Пусть это будут те же тигры, но постановка должна отличаться, чтобы народ, придя к тебе на представления, не сказал: а, мы это уже видели, тыщу лет назад они приезжали с тем же самым.

Но, конечно, у нас еще и постоянно идет обновление животных. В основном потому, что срок жизни у них все же небольшой. Они, как собаки и кошки, живут всего восемнадцать-двадцать лет. Плюс они начинают полноценно работать только года в три. И плюс никто не отменял старость. Несколько лет поработали, и все, они уже старые бабушки и дедушки, которые не хотят ни прыгать, ни скакать. Приходится убирать их на задний массовочный план и выводить вперед молодняк. Поэтому процесс ввода новых животных идет практически постоянно.

А это тоже непросто – ввести в группу нового тигра. Его могут вообще не принять. И это настоящий кошмар, когда у тебя отрепетированный супертигр, все замечательно, но его не принимают в группу старожилы, у них начинаются драки и т. д. Приходится его отдавать. Да и вообще каждый тигренок – это очень большая лотерея, кот в мешке. Ты берешь тигренка в три месяца, и никто не знает, будет он одаренный или нет. Они же, как люди, у них абсолютно так же могут быть способности, а могут и не быть. Или ты можешь потратить года три на какой-то трюк, а потом тигренок вырастает, и тот трюк, который делал в детстве, во взрослом возрасте выполнять отказывается.

На то, чтобы отдрессировать животное, чтобы оно вошло в работу, уходит примерно два года, потому что у тигров есть этапы взросления. У них есть младенчество, грубо говоря, потом садик, школа, институт, работа. Изначально, когда они к нам попадают, они бегают, прыгают просто оттого, что им кайфово, они просто так носятся. Потом они начинают что-то понимать. Потом идет уже репетиция на трюк. Не сразу, потому что у них должен костяк сформироваться – нельзя с котенком делать трюки, которые будут для него слишком тяжелые, можно позвоночник повредить. И в конце концов начинается работа, когда тигр уже выходит в манеж. Это в возрасте около трех лет.

Как вся эта дрессировка происходит? Кто бы что ни говорил, практически вся дрессура идет на кормежку, хоть ты тресни. Потому что объяснить хищнику, что ему нужно отсюда вот залезть вот сюда, невозможно – мы не понимаем их язык, они не понимают человеческий. Только на какое-нибудь мясо, чтобы он понял: я вот сюда запрыгнул, тут поел, ух ты, классно, мне понравилось. И так на репетицию уходит около семи килограммов на каждого тигра, чтобы эти товарищи чему-то научились. А потом они еще начинают торговаться – кладешь кусочек, а он: нет, на один кусочек туда не пойду. Начинаешь накидывать горочку мяса – на горочку ладно, побежал.

Кстати, у нас с Кариной в работе используется еще такая отцовская фенечка – у нас тигры лежат. У большинства дрессировщиков тигры сидят на тумбах. Но это ненормальное состояние у животного – когда он сидит, ему неудобно, у него ноги затекают. Тигр из этого положения ничего не может сделать, для прыжка он должен прилечь. И наши тигры лежат в свободном состоянии, и они легко могут прыгнуть. Но мы работаем в очень быстром темпе, быстрее всех, и постоянно переключаем их внимание. Ну и спиной не поворачиваемся. В Индии люди, которые ходят туда, где водятся тигры, носят на затылке маску, похожую на лицо. Потому что тигры всегда стараются напасть со спины. А нас с Кариной двое, и мои глаза всегда смотрят за ее спину, а ее – за мою.

У тигров нет никакой преданности людям. Это не собаки, это хищники в самом своем страшном воплощении. В мультике «Мадагаскар» есть отличный момент, где голодный лев Алекс реально видит перед собой не зебру, а бифштекс. Тигры такие же. Мы просто с детства вкладываем им в головы, что дрессировщик – это такое существо, с которым нельзя поиграть, которого нельзя даже лапкой потрогать, не то что укусить. И они с детства понимают, что дрессировщик – это какое-то непонятное, но очень сильное существо. Все держится на воспитании. Наши тигры просто не знают, что они могут схватить дрессировщика и загрызть его. Вот и все. И если такое вдруг случается, это просто смена матрицы происходит, животное становится уже другим. И тут уже сложнее вернуть все как было. Но если ты вернулся, ты должен себя поставить точно так же, как было до этого. Если тигр увидит, что ты боишься, если ты что-то будешь по-другому делать, он тебя просто морально задавит.

Чтобы работать с тиграми, нужен не только характер, но и огромное терпение. Бывают ситуации, когда хочется просто подойти и ударить его. Но если ты это сделаешь, ты можешь потерять первоначальное доверие. Если ты будешь бить животное, оно не будет ничего делать, оно будет зашуганным и при виде тебя будет поджимать хвост и убегать. Тут меня могут спросить, зачем тогда дрессировщику палка. Объясняю – это собаке можно дать кусочек мяса с ладони. А если я так поступлю с тигром, я могу остаться без руки. Поэтому палка – это как бы продолжение руки. С нее можно дать мясо, ею же можно в случае нужды дать отпор, остановить животное на каком-то расстоянии от себя.

Хлыст – это тоже прежде всего звук, громкий звук. Любое животное пугается щелчка. Ну а когда ни хлысты, ни палки, ни шумовые пистолеты не помогают, в ход идут брандспойты. Сейчас у нас в цирке на Цветном бульваре сделали очень хороший брандспойт. Чуть ли не двенадцать атмосфер вода. Но нельзя забывать, что тигры вообще-то не боятся воды. Они очень хорошо плавают. Здесь действует прежде всего эффект неожиданности, когда тебя раз – и окатили водой.

Номер у нас поставлен четко, один трюк сменяет другой, мы знаем от самого начала до самого конца, что и как должно идти. Но иногда, конечно, бывают такие моменты, когда кто-то что-то недоглядел, чего-то не хватает, и тогда приходится переставлять трюки местами. Но животным это не нравится, они запоминают порядок и узнают музыку. У нас один раз так случилось, что звукарь перепутал что-то, включил музыку, под которую мы обычно уходим с манежа, и все тигры побежали домой.

Они вообще ко многому привыкают и с удовольствием работают. Иногда бывает, ты только начинаешь ставить трюк, а они уже знают, что нужно делать. И то, чему научились с детства, уже не забывают. Тебе не нужно постоянно, двадцать четыре часа в сутки, репетировать этот трюк. Научил и потом просто выпускаешь в манеж, чтобы поддерживать физическую форму. Для них репетиция – это фитнес-клуб. Каждый день кроме понедельника два часа фитнеса. Потому что, если у них не будет нагрузок, им будет очень тяжело работать. Двух часов как раз хватает, чтобы они и побегали, и какие-то моменты дрессировки освежили. Но, конечно, когда мы репетируем молодняк, мы можем и четыре часа с ними заниматься.

Тигрят мы сначала просто выпускаем в манеж, на котором ничего нет. Потому что маленький тигренок может запрыгнуть на высокую тумбу, а потом спрыгнет и, не дай бог, получит перелом. Поэтому выпускаем просто на пустой манеж, закрытый сеткой. Они выбегают, дурачатся, играются, друг за другом бегают, кусаются. Потом мы бросаем им пустые бутылки. Это им очень нравится, они их кусают, те с шумом лопаются, и такой вот дурдом длится еще какое-то время, после чего мы начинаем приучать их к месту. Берешь одного тигренка и начинаешь его кормить на том месте, на котором он у тебя должен лежать. Потом он бегает по манежу, а ты начинаешь ему объяснять, чтобы он приходил именно туда, куда надо. У них у каждого свое место, они не хаотично лежат на барьере. И это все надо заранее продумывать, поскольку очень сложно потом переучить взрослого тигра, чтобы он лежал не на этом месте, а на другом. Может несколько месяцев уйти, чтобы его переложить на другое место. Потом тигров надо вовремя приучить и к свету, и к звуку, к дыму машины. Это же умора была, когда они увидели этот дым. А сейчас привыкли, и им все равно.

Идея создать собственный проект «Планета тринадцать» пришла нам в головы практически случайно. Наш Цветной бульвар решил нас как-то отправить на гастроли. Мы как раз закончили здесь сезон, нас отправили к прокатчику – это такой продюсер, который возит свою программу. И в течение трех лет, пока мы там работали, мы начали многое понимать, начали в какие-то нюансы всматриваться и поняли, что, в общем-то, ничего такого страшного и сложного в этом нет. Все равно зритель идет на нас, зачем нам еще посредник, которому достается большая часть денег? И, когда у нас закончился контракт с продюсером, мы решили попробовать работать самостоятельно. Все смотрели на нас круглыми глазами, говорили, что мы не понимаем, во что ввязываемся. Но мы попробовали, и у нас все пошло.