Текст книги "Цирк на Цветном"

С возрастом волнение не уходит. Это вообще палка о двух концах. С одной стороны, появляется опыт, а с другой, чем больше работаешь, тем больше ответственности на тебя возложено, ты становишься известным и привлекаешь к себе больше внимания. В молодости мне нечего было терять, а чем старше становлюсь, тем чаще думаю о репутации, и страх небольшой присутствует всегда, несмотря на опыт.

Бывают у нас и разные казусы. Помню, в 2006 году в цирке Никулина проходил фестиваль. Если не ошибаюсь, тогда состоялось мое первое фестивальное выступление. Я работал «Шамана», а у меня там достаточно мало света, темно в зале и на арене. Все лучи, все пушки направлены только на меня, и потому я плохо вижу то, что происходит вокруг. Жонглируя, я смотрю наверх, на мячи, но краем глаза замечаю, что спереди движется какая-то тень, и не понимаю, что происходит. Оказалось, что ко мне решил подойти мужчина в нетрезвом состоянии, зритель, которому, видимо, понравился мой номер. А на меня глядят жюри и зрители, и надо как-то выкручиваться. Так что я в образе шамана пытался отогнать его с манежа, было довольно смешно, но и очень нервозно, ведь на фестивале перед жюри хочется показать все свои способности, впечатлить. Тогда я вроде бы хорошо справился с задачей, по-шамански красиво отправил мужчину с манежа.

В разных цирках зрители отличаются. Цирковой зритель в России и в Америке – это, в основном, дети. В Европе детей больше на летних программах, когда цирк работает с весны до осени. А на рождественских представлениях публика более взрослая. И реагирует аудитория по-разному. Дети любят яркие смешные моменты, смеются, например, когда я «Шамана» начинаю работать. В классическом номере у меня много шуток более взрослых (но не пошлых!). Самая большая отдача от зала – в варьете или в театре, там в конце моего номера люди иногда и стоя хлопают, эта публика особенно ценит именно трюки. Вообще в российском цирке трюк ставится во главу угла, а в европейском любят, когда артисты еще и общаются со зрителем. Когда к нам приезжают европейцы, они начинают шутить, даже с микрофоном, и российское цирковое сообщество ворчит: «Ты меньше говори, больше делай». Хотя, как показывает практика, российской аудитории нравится подобный подход, она хорошо его принимает. Главное, конечно, держать грань, не переборщить и оставаться жонглером, а не превращаться в артиста разговорного жанра.

За годы работы в цирке у меня скопился определенный набор слов и фраз – русских, немецких, английских и даже японских. Некоторые из них почему-то срабатывают очень хорошо. Например, перед финальным трюком я говорю: «Что-то жарковато мне», и японцы – самая тихая публика в мире! – смеются: «Ха-ха-ха!». В будущем я планирую сделать себе маленький микрофон, чтобы меня было лучше слышно. Когда я во время жонглирования шучу, меня часто не слышат – музыка заглушает, да и говорю я не в сторону зрителя, а вверх, и приходится буквально кричать. С микрофоном будет легче. Так что я стараюсь идти в ногу со временем и как-то прогрессировать.

Цирк тоже не стоит на месте, меняется, в него постоянно вливается свежая кровь, приходят новые люди, молодежь. В советское время цирк был в большей степени классический, а с середины девяностых и в начале двухтысячных годов начали появляться постановочные номера. И, мне кажется, что в своем развитии цирк только приобретает. Кто-то говорит, что уровень трюков упал. Я не соглашусь с этим. Если посмотреть записи, то видно: сейчас делают такие трюки, которых не было прежде. Да, были и такие, которых не увидишь в нынешних программах. Но многое ведь зависит и от интересов публики. Как бы российские цирковые артисты ни боялись перемен, оставаться в рамках классики все равно не выйдет, надо идти вперед, учитывая запросы зрителя.

Конечно, часть номеров – в основном, групповых, – ушли в прошлое, однако если раскрывать карты, причина этого кроется в финансировании. В советское время было намного проще создавать групповые номера, а сейчас все-таки капитализм, и все, к сожалению, упирается в деньги, как ни грустно об этом говорить.

Недавно я в качестве режиссера и продюсера создал вместе с другом групповой номер – акробаты на джамперах – уникальный для современного цирка. Джампер (от английского слова «jump» – «прыжок») – это устройство, повышающее прыгучесть спортсмена, оно надевается на ноги. Джампер перешел в цирк с улицы, как и многие другие уличные вещи – в частности, скакалки. А мы постарались перевести этот любительский спорт в ранг циркового искусства. Но, создавая номер, столкнулись с различными трудностями. Прежде всего, сложно было убедить людей пойти в жанр, которого никогда не было в цирке. Потому что если ребята и готовы работать в групповом номере, то они предпочтут скорее какой-то известный, уже существующий, где не надо ничего никому доказывать. И, естественно, большой проблемой были финансы. Ведь нужно оплачивать репетиционный зал, платить репетиционные гонорары ребятам, покупать костюмы, музыку – все это очень дорого. В советское время эта система работала иначе. Как показывает практика, групповые номера существуют благодаря социализму – они были в советский период, и сейчас их много у китайцев. В Европе же царит капитализм, поэтому там в основном солисты, дуэты, трио. Хотя в Канаде, например, с поддержкой Дю Солей и монреальской цирковой школы стали возвращаться к группам, но и то по четыре-пять человек максимум. Не как у нас в подкидных досках, где одиннадцать артистов работают… К тому же, сейчас в связи с кризисом закрываются цирки в Европе, да и в России все непросто, и, естественно, директора предельно сокращают бюджеты программ. Из-за этого они не любят группы, стараются укомплектовать программу меньшим количеством артистов. Можно по пальцам пересчитать те цирки, которые способны содержать групповые номера.

Конечно, каждый артист мечтает выйти из группы и стать солистом. Но для этого нужно дотягивать до уровня солиста, а это не каждому дано. Какие бы амбиции ни были, надо делать трюки и удивлять. Если получается – здорово, цирк в этом случае приобретает шикарного нового соло-артиста или дуэт…

К сожалению, папе не удалось поработать в цирке при Юрии Владимировиче Никулине. Но в 1997 году родители (и я вместе с ними) выступали в цирке на проспекте Вернадского, и Никулин приходил к нам на программу, смотрел ее и после пригласил нашу семью в гости – познакомиться, пообщаться. Он планировал позвать папу к себе работать. Это незабываемо и очень приятно, что мне удалось встретиться с легендой, величайшей легендой. Я не видел вживую его выступлений, но, конечно, много раз смотрел по телевизору все его репризы и фильмы. Безусловно, он звезда циркового искусства. И я, цирковой ребенок, это прекрасно понимал уже тогда. Та встреча была для меня волнительна. Он подарил мне значок, и я очень этим горжусь.

В детстве на вопрос «Кем хочешь быть?» я отвечал, что генеральным секретарем ЦК КПСС. Наверное, считал это достаточно стоящей профессией. О работе в цирке как-то и не думал, хотя находился в нем с четырех лет и даже с коверными выходил на манеж. В их репризе иногда участвовали дети. Когда немного подрос, начал пробовать акробатику и гимнастику. Лет в 13–14 почувствовал тягу к профессии артиста цирка и стал принимать участие в «акробатической дорожке» родителей. Но успехов в этих видах спорта не достиг, а потому и продолжать заниматься подобным как-то не хотелось. Родители мои также дрессировали животных. Я тоже пробовал, но дрессуру надо очень любить, у меня же душа к этому цирковому жанру не лежала.

И неожиданно для себя я попробовал жонглировать. Сначала разными предметами. Стало получаться. И однажды нашел старые шляпы. Стал их подбрасывать и ловить, пробовать с ними разные вариации. Родилось несколько трюков. Тогда я начал серьезно задумываться о собственном номере, и к 15 годам он появился – «Жонглер».

Сами шляпы – я покупаю их на фетровой фабрике в Подмосковье – предполагают скованность образа. То есть они задают определенный стиль, будь то котелки, цилиндры или классические шляпы с полями. Они тебя ставят в четкие рамки. Например, жонглируя шарами, ты можешь выходить каждый раз в новом образе – зайчика, космонавта, стильного джентльмена. А здесь – нет. Плюс шляпа подвержена потокам воздуха. Если во время номера достаточно мощно работает кондиционер в зале или ты вообще выступаешь на открытой площадке и поднимается ветер, то ее просто может сдуть. Безусловно, я укрепляю пластиком поля и несколько переделываю купленные шляпы, чтобы они становились более прочными.

Это очень красивый номер: шляпы летят в воздух, образуют полукруг, спускаются, поднимаются вновь. Теперь это столбик с выпадающими по бокам цветными искрами, которые вновь собираются, чтобы снова взлететь вверх и быстрым каскадом спуститься вниз.

Я долго исполнял этот номер сольно. Но однажды был на гастролях в Швеции и познакомился с воздушной гимнасткой, мастером спорта Екатериной. Она с партнером работала номер «Римские кольца». То, что они делали в воздухе, не передать словами. Она удивительно гибкая, нежная, красивая. Казалось, она танцует в воздухе, передавая зрителям любовь и радость. Впечатление их полет производил незабываемое. Голова моя закружилась. Хорошо, что и ее – тоже. И мы решили быть вместе.

Конечно, встал вопрос, как теперь поступить: или мне подняться в воздух, или ей спуститься на землю. Ей оказалось легче. Я научил Катю жонглировать, и с тех пор наш номер приобрел совсем другой вид и получил очень много различных вариаций. Но по гимнастике она скучала – один раз ощутив себя птицей, ты уже не можешь выйти из этого состояния. И для нее был специально сделан сольный номер. В итоге она вновь поднимается в воздух на ремнях. С этим номером она стала лауреатом международного конкурса в Ханое. Я же иногда жонглирую один, как встарь. Наш с ней парный номер со шляпами тоже был отмечен на различных фестивалях – в Голландии, в Монте-Карло.

В какой-то момент нам показалось, что чего-то не хватает, нужно придумать что-нибудь еще. И мы вместе работаем иллюзию «Трансформация». Таких номеров в цирковых программах всегда мало, они очень востребованы в разного рода варьете и шоу-программах. С постановкой трюков нам очень помогают режиссер и хореограф. Конечно, мы придумываем «начинку» сами, а они дают ей возможность красиво и пластично воплотиться в жизнь. Сегодня у нас с Катей много вариантов иллюзий, и мы легко наш номер приспосабливаем к любой площадке, атмосфере, тематике шоу. Но он всегда длится не более 5 минут – чтобы зритель не устал, чтобы ему хотелось смотреть что-то еще. В следующий раз он уже увидит у нас что-нибудь иное. Конечно, в исполнении иллюзии есть свои сложности. Ведь, как правило, мы пользуемся уже чужими наработками, подсмотренными у кого-то, известными из истории великих исполнителей, таких как Кио, Боско, Копперфилд. Наша задача в том, чтобы видоизменить уже известное, сделать не совсем узнаваемым, и пока нам это хорошо удается.

А наша дочь Диана пробует себя в дрессуре собак. Она очень любит животных, чувствует их, и ей нравится с ними заниматься, что-то пробовать, придумывать. При этом она так же хорошо выполняет акробатические номера. В общем, она пока строго идет по стопам моих родителей, Сергея и Татьяны Рубцовых. Что же, это очень неплохо. Главное – чтобы хотелось работать, жить, творить и дарить людям радость.

Иллюзионисты

Меня интересовала работа иллюзиониста, привлекая своей таинственностью, а главным образом – эффектом чуда, которое рождается на глазах.

Юрий Никулин

Цирк вошел в мою жизнь с самого рождения и даже раньше: мои родители ехали с гастролей, и в поезде у мамы начались схватки. Они сошли на первой же маленькой станции, и это оказался поселок Ямполь Сумской области. Там я и родилась. Мой папа – известный жонглер и иллюзионист Сун Сиу-Ли. Родом из Китая, он приехал в Россию в возрасте 6 лет. Сначала выступал как акробат, жонглер и иллюзионист, затем, после травмы, уже работал только как жонглер и иллюзионист. Мама родилась в Ялте, закончила медицинский институт, но познакомившись с папой и выйдя замуж, стала его ассистенткой. Уже в 5 лет я впервые вышла на арену в номере с акробатом Василием Перфильевым. Наш номер был довольно успешен, но после небольшой травмы ключицы папа запретил мне это, да и пришло время поступать в школу.

Некоторые трюки Сиу-Ли из-за их сложности до сих пор никто не повторил. Например, уникальный номер с красной деревянной рыбкой, которая шевелила хвостом, как живая. В основе трюка лежал тройной баланс. Артист зажимал зубами короткую палочку, а на другом ее конце на тонком шнурке была прикреплена красная деревянная рыбка. Отец раскручивал на тонкой бамбуковой тросточке тарелку, нижний конец трости устанавливал на спину свободно висящей на шнуре маленькой красной рыбки. Когда артист отпускал руки, рыбка, неожиданно приняв горизонтальное положение, начинала шевелить хвостом, как живая. Сун Сиу-Ли ловко балансировал на короткой палочке, зажатой в зубах, тросточку с вращающейся тарелкой, которая каким-то чудом удерживалась на трепещущей рыбке. Казалось, что это необычное сооружение грозило рассыпаться в любое мгновение. Этим трюком восхищались несколько поколений цирковых зрителей в России.

Еще один трюк, связанный с балансировкой, выглядел так. Отец балансировал вращающееся блюдо на высоком и гибком шесте, длина которого постепенно увеличивалась за счет того, что Сун Сиу-Ли снизу к шесту присоединял новые бамбуковые секции. Помогая ему на арене, я подавала ему эти бамбуковые палочки. И потом он делал наклон этой вращающейся конструкции под приличным углом. Когда он подходил к краю манежа, блюдо у него доставало до 5–6 ряда. Я один раз не выдержала и сказала: «Папа, много, много берешь», – на что он мне потом за кулисами ответил: «Никогда не говори мне больше этого». Завершая трюк, он резким движением сбрасывал крутящееся блюдо с вершины высоченного шеста и ловил его почти у самой земли.

В школу я пошла в Ленинграде, и сразу во второй класс, всегда училась на одни пятерки. Несмотря на то, что семья все время переезжала и я сменила 8 школ, десятый класс закончила с красным аттестатом. Успешно работая с отцом в составе корейско-китайского циркового коллектива, в иллюзионном номере «Цейлонские игры», я неожиданно в 1950 году в Одессе приняла участие в конкурсе молодых артистов цирка. Так получилось, что совершенно без подготовки я отработала номер отца, а это был конкурсный показ. Вскоре я получила предложение от Главка восстановить номер мнемотехники, который работал мой будущий муж Георгий Агаронов. Номер заключался в том, что ассистент ходил по рядам и подходил к зрителям, которые загадывали различные слова. Они сообщали на ухо Георгию свое слово, а он, не называя его, просил своего партнера на сцене отгадать задуманное слово. Георгий изначально работал этот номер со своим партнером Игорем Кушевым. С этим номером они участвовали во фронтовой бригаде артистов театра и кино во время войны. А затем его партнершей стала кореянка. По разным причинам позже она из номера ушла. И в Главке ему предложили восстановить номер со мной. Для меня это был новый жанр. Совместная работа сблизила нас, и я вышла за Георгия Агаронова замуж. Супруг был очень требовательный, мы много работали над тем, чтобы номер был интересен и нов для зрителя. Так пришла идея предложить публике загадывать не просто слова, а имена выдающихся людей прошлого и современности. Я много просиживала в библиотеке, чтобы подготовить развернутые аннотации к каждому герою. Приведу цитату из книги нашего многолетнего коллеги по арене Игоря Кио: «Но среди всех мнемотехнических номеров был один, который по культуре и артистизму стоял на две головы выше других. Его работали Инга и Георгий Агароновы… Инга даже не просто произносила [загаданную] фамилию – не говорила, допустим, “Лев Толстой”, – а цитировала Толстого. Не говорила, допустим, “Бетховен”, – а приводила высказывание о Бетховене кого-нибудь из великих людей. То есть мы видели некоторый интеллектуальный перебор, некое бравирование высокой культурой. Однако был в этом артистический шик.

Они передавали друг другу буквально одним-полутора словами фамилию, которую загадывал зритель. И получалось эдакое “таинственное мерцание”. Получался “салонный”, дорогого плана номер». Именно с коллективом Игоря Кио нам предложили поехать на гастроли в Югославию. Конечно, необходима была серьезная подготовка, ведь номер мы готовили на сербском и хорватском языках. Мы заучивали огромное количество героев этой страны. Готовились два месяца и очень основательно прониклись югославской культурой. Наверное, мы знали о Югославии и ее деятелях – политики, культуры, кино, театра, живописи – больше, чем сами югославы.

Так же тщательно мы всегда готовились к гастролям в Болгарии, Латвии, Эстонии, Грузии и других бывших союзных республиках – не были мы только в Средней Азии. Всегда учили не только местных национальных деятелей, но старались произносить свой номер на родном для зрителей языке. Конечно, я очень много читала, и не только книги, но и названия улиц, прессу того города, куда мы приезжали на гастроли. Ведь часто зрители задавали фамилии своих местных знаменитостей и героев. Умственное напряжение при работе на другом языке всегда очень большое. Но радость зрителей во время нашего выступления и их уважение полностью компенсировали все затраты. Помню, нас пригласили в ГИТИС; выступая, я заметила, что в зале много студентов-иностранцев. Георгий стал подходить к ним и просить загадать слово на своем родном языке. Я также отвечала на их языке, восторгу слушателей не было предела. Так экспромтом мы поговорили на семи языках.

Во время исполнения нашего номера (он назывался «Полет мысли») каких-то сбоев или ошибок я не помню. Был один забавный случай, когда на выступлении в ленинградском НИИ кто-то из зрителей вдруг задал вопрос: «А поменяться местами вы можете?» Дело в том, что мой муж находился среди публики, принимая заявки, а я на сцене. Георгий немного растерялся, ведь уже давно мы работали именно с таким распределением ролей. Но я его успокоила – он поднялся на сцену, а я пошла в зал к зрителям. Все прошло благополучно, но такая фантазия лишь однажды пришла в головы зрителям.

Благодаря тому, что наша программа, кроме концертных костюмов, не требовала никакого реквизита, нас часто приглашали работать не только в цирке. Мы работали на заводах, в НИИ, часто нас приглашали в Дом композиторов, в другие творческие дома. В 1973 году в ЦДРИ прошел наш творческий вечер, который вел известный в то время театральный критик и театровед Ю.А. Дмитриев.

Мы старались не стоять на месте и все время усовершенствовали свой номер, вводили музыкальное сопровождение, расширяли объем приводимой информации об упомянутых зрителями личностях.

Иногда режиссеры писали цирковые программы в расчете на нашу пару в роли ведущих. Такой парный конферанс был новым интересным опытом для нас. Стоит, наверное, упомянуть и о моих концертных платьях. В таких программах, все время находясь на арене, я старалась быть разной, чтобы удивлять и радовать зрителей. Иногда меняла по 8 раз наряды. Цирк требует костюмы, причем чем ярче, тем лучше. Цирк должен быть, на мой вкус, таким – много света, и костюмы должны быть радостные, цирк должен нести радость.

В 1980 году я первая из советских женщин и цирковых артистов получила орден Дружбы народов. В 1984-м в Харькове последний раз работала на манеже. Но цирк продолжился в моей жизни. Мой сын Игорь Агаронов закончил цирковое училище. Со своей женой Ларисой они работали с оригинальными номерами: «Танц-жонглеры с барабанами» и иллюзией моего отца «Игра с лентами», которую я передала Ларисе и Игорю. Они объехали с гастролями много стран, и везде их неординарные номера имели успех. Мой внук, Георгий Агаронов-младший, также окончил цирковое училище, впоследствии ГИТИС, но больше работает на эстраде. В составе комического дуэта «Безумные комедианты» стал обладателем Гран-при на Международном фестивале юмора в Одессе «Комедиада 2014».

О Юрии Никулине

С Юрием Никулиным я познакомилась, когда он был учеником Карандаша в цирке на Цветном бульваре. Как-то раз он пригласил нас с Костей Абдуллаевым к себе в гости в небольшой деревянный двухэтажный дом на Земляном Валу. Дома был папа Юры, который работал, сидя за пишущей машинкой, он очень тепло и душевно с нами побеседовал, сказал, что видел номер моего папы и он ему очень понравился. Потом пришел Юра со своей будущей женой Татьяной. Мы весело общались, было много смеха и улыбок. В дальнейшем я часто выступала вместе с Юрием Владимировичем в одних программах. Это был большой мастер и прекрасный артист. Его отличало внимательное отношение к коллегам. Работать в его программе было почетно для любого артиста. Юрий Владимирович был светлейший человек, всегда вспоминаем его доброе сердце.