Текст книги "Цирк на Цветном"

Я думаю, что прежде всего Юрий Владимирович Никулин любил свою семью, свою супругу. Потом он любил жизнь. И благодаря этому раскрывались все его таланты. Большая часть его сознательной жизни после возвращения с фронта прошла в цирке, поэтому все-таки цирк – это основное. Он очень любил, когда радовались люди. Когда ему говорили: «Юрий Владимирович, еще анекдот, вы слышали его или нет?» – он отвечал: «От вас еще не слышал». Есть его замечательная фраза: «Если человек улыбнулся или засмеялся, в его организме дохнет маленький микроб». Это здорово.

Никулин сказал: «В 60 лет уйду на пенсию». И в 60 лет оставил манеж. В зените славы. Он мог еще работать и работать. Но ушел. Его запомнили. И сейчас все с удовольствием смеются над «Бревном», «Весами», «Лошадкой», «Водкой» – словом, любая реприза вызывает смех. После ухода Юрия Владимировича на административную работу их пытались повторить, но все равно это было уже не то.

Беда современного цирка в чем? В том, что нет возрастного ценза. Цирк все-таки искусство молодых. Юрий Владимирович Никулин, когда ему 60 лет исполнилось, ушел не из цирка (в цирке он остался до последнего), он ушел с манежа. Он говорил: «Выходящий на арену седой клоун вызывает у зрителя жалость». Точно так же выходящий пожилой воздушный акробат или дрессировщик – он тоже вызывает жалость. Да, есть редчайшие исключения, но в основном цирк – это искусство молодых. Все артисты в цирке Никулина имеют возрастной ценз. Все молодые. Артисты постарше или передают свой опыт, или работают в униформе, даже заслуженные артисты России. Зрителю приятно видеть молодость, смелость, красоту. Это прежде всего…

Почему сейчас хорош аттракцион Корниловых? Я видел аттракционы Андрюшиного дедушки: это был такой классический аттракцион – слоны и танцовщицы, где выходили балерины в пачках, где медленно выходили слоны, где дрессировщик выходил во фраке… Это была классика. И если бы Андрюша делал так до сих пор, может быть, это бы и не смотрелось. Но он и его мама делают это современно, и номер смотрится. Возьмите пример той же иллюзии. Анатолий Сокол, внук известного иллюзиониста, делает трюки в современной интерпретации. У него современный реквизит из современных материалов. А если мы сейчас вывезем откуда-то со склада коробки Кио, понятно, что это будет смотреться анахронизмом…

Я не думаю, что цирк исчезнет. Будут какие-то новые формы… Цирк сегодня, конечно, меняется. Один из показателей этого – появление Цирка дю Солей, синтеза цирка и эстрады, цирка и театра. Замечательные спектакли в прошлом году в Театре мюзикла показывал канадский театр «7 пальцев»… Я всегда получаю массу удовольствия, когда захожу в цирк на Цветном бульваре. Цирк продолжается – и это здорово!

Представление начинается

Эквилибристы

Иногда на манеже репетируют сразу несколько номеров. В одном секторе – жонглеры, в другом – акробаты, в центре – эквилибрист на своем пьедестале.

Юрий Никулин

Моя цирковая история началась с дедушки Рзахана Алиханова 1905 года рождения. Он был родом из Дербента, из Дагестана. Семья его к цирку никакого отношения не имела. Да и цирк раньше существовал в несколько другом формате, он был уличным – рынки, городские площади. Позже появились шапито.

К ним в Дербент на рынок однажды приехал такой цирк, кто-то там ходил по канату, показывал воздушный номер. Дед, тогда еще подросток, увидел это и очень проникся, к цирку у него возникла любовь с первого взгляда. Он каждый день бегал туда, познакомился со всеми артистами.

Гастроли их подходили к концу, а дед уже сильно загорелся и начал отпрашиваться у родителей: «Отпустите меня с ними!» Те, конечно, были против – в те времена многие относились к уличным циркам как к цыганам, табору. И в результате он убежал из дома с той труппой. Сначала сделал себе номер на воздушной трапеции, а потом уже подучился у других артистов, освоил хождение по канату. И, судя по рассказам старых артистов, фотографиям, сохранившимся у папы, работал он очень хорошо. В дальнейшем у него родились четверо детей: мой папа, его брат и две сестры. И дедушка сделал им замечательный групповой номер – тоже на канате.

Работали они, скажу без лишней скромности, превосходно, их помнят многие наши артисты-ветераны, и мне приятно, что мою семью вспоминают добрым словом.

Мама моя не цирковая, папа с ней познакомился на гастролях – она работала в цирковом кафе в Кисловодске. Она поехала с ним, поженились. И по прошествии какого-то времени появился я. В общем, выбора у меня не было – в цирке я и родился, и вырос. Я даже и не раздумывал о том, оставаться в цирке или нет. Как и всех цирковых детей, меня обучали всему понемногу – папа давал мне акробатические навыки, учил делать фляки, сальто…

Помню, мы работали в каком-то шапито, папа поймал меня и говорит: «Пойдем-ка попробуем!» Затащил наверх, надели на меня лонжу, конечно… Я кричал, сопротивлялся, страшно было! Посадил на плечи и по канату пронес туда-сюда. После этого я перед каждой репетицией убегал, прятался, лишь бы не поймали. Но время шло, и в девять лет я начал работать в папином номере «Дагестанские канатоходцы». Папа, кстати, долго работал с братом и сестрами, пока они не вышли на пенсию, и после этого, в 1990 году, в Алма-Ате , на манеж вышел я.

Тогда это был один цирковой конвейер – он назывался Союзгосцирк, потом Росгосцирк. Мы изъездили всю страну вдоль и поперек. Прошло время, мне уже исполнилось лет двадцать, наверное, и в какой-то момент я сказал: «Пап, пора что-то менять, искать новые формы. Настало время постановочных номеров, одних трюков не хватает». Папа был консервативен: «Алик, давай, когда я уйду на пенсию, ты сделаешь так, как тебе нравится». Но мне не хотелось так долго ждать, и я заявил: «Тогда попробую сам». И в 2002 году я ушел из его номера.

Чуть позже я познакомился с Юрием Одинцовым, который руководил групповым номером эквилибристов на першах [1]1
  Перш (от фр. perche – шест) – цирковой эквилибристический снаряд, длинный (от 2 до 10 метров) шест из дерева или легкого металла. Одним концом удерживается на лбу или плече акробата, стоящего внизу (нижнего), в то время как на другом конце, в высоте, партнер (верхний акробат) выполняет различные трюки.


[Закрыть]. Постановку их номера делал Валентин Гнеушев – истинный реформатор в сфере цирковой режиссуры, долгое время работавший в цирке Никулина. Номер у них был отличный, но Юра тогда уже думал о том, чтобы освежить его, набрать молодой состав. На тот момент в цирке уже появился молодой режиссер Руслан Ганеев. А у Юры был талант видеть потенциал в людях, он чувствовал, кто может сделать хорошо и интересно. Он сказал мне: «Хочу собрать молодых ребят, и чтобы Руслан придал номеру новое дыхание…»

Длина классического перша обычно шесть метров. В нашем номере есть и шестиметровые, и девятиметровые перши. В финальном трюке «завалы» длинные перши внезапно и стремительно падают вниз – это эксклюзивный трюк номера, сохранившийся еще с основания номера в цирковом училище. А придумал этот трюк выдающийся в цирке человек – Л.М. Петлицкий, который преподавал у них в цирковом училище. Трюк этот по сей день считается визитной карточкой номера, он самый запоминающийся. В номере «Канатоходцы» тоже есть трюк с першем, но специфика жанра не позволяет там использовать высокие перши, их длина где-то три метра. А в низких цирках мы и вовсе заменяем их двухметровыми.

Познакомился я с этим жанром еще на гастролях, в номере, с которым мы ездили в одной программе. В нем я выходил в качестве партнера и держал перш. Потом я уже в папином номере репетировал трюк – ходил с першем по канату. Так что некоторые навыки у меня были, Юрий это заметил и в 2003 году пригласил меня к себе. Я согласился, тем более что попасть в цирк Никулина было моей давней мечтой, ведь ни для кого не секрет: цирк на Цветном – своего рода эталон в цирковом мире.

Коллектив у нас собрался молодой, разношерстный, всего семь человек. По прошествии времени – так сложились обстоятельства – Юра Одинцов вынужден был уйти из цирка по состоянию здоровья. Репетировали мы больше года, состав менялся, шел сложный подготовительный период. Номер «Странники» в редакции Руслана Ганеева мы выпустили в 2004 году.

Приступая к работе над номером, Руслан некоторое время наблюдал за нами, видел, что мы все разношерстные, строптивые молодые ребята – три девочки и четыре парня. Потом он сказал: «Мне понятно, что с вами делать». Ему самому очень понравилась идея, да и мы тоже обрадовались. В начале номера у нас идет борьба за своеобразную флейту власти, мы все за нее деремся, и тот, кому она достается, начинает на ней играть. Под воздействием ее звучания остальные погружаются в транс, и все движения дальше подчиняются ей. При этом по ходу номера флейта переходит из рук в руки. Это история о странниках, перемещающихся по разным мирам, в одном из которых они как раз и находят эту магическую флейту.

Нам было очень интересно реализовывать эту идею. Тем более, когда я у папы работал, мне именно этого, необычного, креативного, и хотелось. У нас какой-то свой мирок сложился в этом номере, Руслан создал атмосферу, с музыкальной и хореографической составляющими, и все с удовольствием участвовали в процессе.

Одновременно меня не оставляла мысль восстановить номер «Канатоходцы», в котором я работал с папой. Обстоятельства долго не складывались, но в 2010 году в программу и в номер пришли две девочки, новые партнерши, имевшие опыт работы на канате. Я им предложил попробовать, они согласились меня поддержать, и все у нас пошло довольно быстро. Руководство цирка поверило нам и дало на это дело зеленый свет, за что я им очень признателен. Таким образом, в нашем составе появился еще один групповой номер.

Номер «Странники», который придумал Руслан, очень мне нравится. Работать в нем с самого начала было в удовольствие, погружаясь и растворяясь в нем. Это очень важно для артиста; я считаю, повезло тем, кто в работе испытывает такие ощущения. Подобное не всегда, к сожалению, бывает. По-этому Руслану я полностью доверял, и когда мы выпустились, заговорил с ним о восстановлении папиного номера. Он попросил нарисовать ему схему, как это должно быть. Я нарисовал два мостика и показал: с мостика на мостик человек носит на себе пирамиду из партнеров. Он удивился: «Вы туда-сюда будете таскать друг друга, как мешки с картошкой? Нет, мне это неинтересно, для меня это заведомо какая-то импотенция. Вот если бы канаты уходили куда-то в землю, с земли поднимались вверх…» Я задумался, а он предложил отложить этот вопрос на время, тем более что и некогда было тогда этим заняться, мы уезжали на гастроли…

В 2010 году мы работали на Цветном и появилась возможность параллельно репетировать что-то новое. Да и коммерческая необходимость возникла – групповому номеру требовался дополнительный, так как работодателям выгодней приглашать состав, работающий два полноценных номера. А если три, да еще и качественные, то вообще отлично. И мы с Русланом тогда вернулись к этой теме. Он не стал сопротивляться: «Хорошо, давай, я тоже понимаю, что это надо делать». Начали понемножку репетировать, он пару раз пришел, посмотрел. Мы тогда половину аппарата собрали, метра два с половиной, показали ему своего рода черновик – что вообще может быть. Он сидел молча, помню. Потом сказал: «Я все увидел, понял, какой должна быть музыка, какая манера постановки». Мы обрадовались, были заинтригованы. А он продолжил: «Но мне нужно, чтобы канаты шли туда и сюда, крест-накрест, вверх и вниз». Я стал, конечно, сопротивляться, потому что технически это было сложно сделать на тот момент, наш реквизит не соответствовал этой идее, и я высказал ему свои сомнения. А он ответил: «Когда придумаешь, тогда и начнем…» Пришлось нам всем вместе поломать головы, и решение в итоге нашлось. Хорошо, что мы сразу все не забраковали.

Может быть, нам и не удалось на сто процентов реализовать все так, как видел Руслан, у него в проектах всегда присутствует размах. Однако за время гастролей першей в этом цирке мы успели подготовить второй номер – «Канатоходцы “Сталкеры”». Канаты в нем идут крест-накрест, вниз и вверх, в начале номера все восходят с четырех сторон на аппарат. Идея состоит в том, что мы – проводники-исследователи в аномальных зонах и объектах, как у Стругацких. У нас создан на манеже такой аномальный объект, и мы, команда сталкеров, берем препятствие благодаря поддержке друг друга и подчиняясь неведомым законам физики.

Высота нашего аппарата – пять метров. Диаметр каната у нас тринадцать миллиметров, а в принципе он варьируется от двенадцати до четырнадцати миллиметров. Канаты бывают мягкие, тряпичные, и жесткие. У нас жесткий, стальной.

У наших номеров разная специфика. Допустим, «Перши» – довольно динамичный номер, и от меня, например, там требуется больше выносливости. «Канат» поспокойнее, минорный, но в нем нужна повышенная концентрация внимания, сосредоточенность.

У всех артистов бывают неурядицы. Если это помарка, небольшой одноразовый сбой, то обычно я даже никаких замечаний не делаю. Иногда и у самого что-то не выходит, мы же не роботы. А если сбои становятся систематическими, раз не вышло, два, три, то уже понятно, что нужно проанализировать, подумать, что исправить, понять, в чем проблема, порепетировать. Случаются неприятности и во время выступления. Это раздражает, безусловно, однако эмоции свои надо стараться контролировать. Допустим, несешь пирамиду, колонну по канату, или перш держишь, и вдруг все это начинает рушиться, на лонжах все полетели, музыка играет дальше, и ты понимаешь, что не укладываешься в финал. Все это давит на нервы. Но ничего, собираемся, повторяем.

Иногда происходят и забавные истории. Помню, мы с папой работали еще в «Дагестанских канатоходцах», и у него там был трюк – он лезгинку на канате танцевал. А в этот момент за кулисами готовился номер с собачками, они после нас должны были выходить. И вдруг под лезгинку на манеж выбежала собачка, начала носиться, за ней выскочила ассистентка, пыталась ее догнать. Номер на этом фоне продолжался… В конце концов песик подбежал к стойке аппарата, ножку поднял, пописал. В зале, конечно, зрители смеялись. Нам тоже было весело, но пришлось собраться и работать как ни в чем не бывало.

Выступаем мы обычно под фонограмму, тем более что номера постановочные, и это очень сложно. Бывают какие-то стационарные шоу, в них играет оркестр, который уже настолько чувствует артиста, что может под него подстраиваться. А мы ведь постоянно ездим в разные места, да и оркестров сейчас мало в цирках, достойных среди них еще меньше…

Музыка нужна не только для красоты. Она для нас ориентир – во время номера мы можем видеть друг друга лишь периферическим зрением. Бывает, для синхронного выполнения артисты друг другу кричат «Ап!» или еще какие-то команды дают. Но у Руслана Ганеева номера все очень музыкально выстроены. Он сам пишет музыку, и когда мы репетировали, он ее по ходу редактировал, добавлял, убавлял, подгонял. Так что у нас все сценические движения под счет, и мы отталкиваемся от музыки. Там, где нет возможности ориентироваться на музыку, бывает, и «Ап!» говорим друг другу.

По жизни я не экстремал. Есть артисты-рекордсмены, среди тех же канатоходцев можно назвать знаменитого Адама Виситаева, совершенно бесстрашного человека. Для него риск – это состояние души, он работает очень высоко, без лонжи, делает отрывные трюки. Я себя к таким отнести не могу. Тем более я работаю не один, у меня есть партнеры, и я не могу позволить себе подвергать людей такому высокому риску. На это можно идти только осознанно, принуждать к подобному я не имею права. В нашем номере все взвешено, и риск присутствует, но нет безрассудства.

Сейчас, к сожалению, непростое время для цирка. Как, собственно, и для всей страны. Многое утрачено, престиж профессии артиста цирка в том числе. Поэтому с кадрами стало сложно. В наших жанрах в основном это спорт, тем более что он в последние десятилетия сильно развивается. Люди, приходящие из спорта, уже имеют большую базу, позволяющую довольно быстро начать работать в цирке. Когда мне нужен партнер, я ищу его разными способами, через друзей, знакомых, коллег. А отбираю в первую очередь, конечно, по профессиональной подготовке, навыкам, квалификации, но и внешность имеет значение, надо, чтобы по формату подходил человек, по внешним данным. Бывает, что есть уже готовые люди – уходят из какого-то номера и ищут работу.

Человеческий фактор тоже немаловажен, потому что в групповом номере моральный климат – залог успешной работы, и за ним нужно следить. Коллектив – это вообще живой организм. Для меня важно, чтобы в нем сохранялись позитивные отношения. Они нужны для всего: и для производства, и для жизни. Неприятно, когда люди в манеже отработают, выходят – и дальше как кошки с собаками, по разным углам. Я за то, чтобы между партнерами было взаимопонимание и взаимоуважение. При этом душу изливать друг другу совершенно не обязательно – к хорошему это не приводит, золотая середина должна быть. Следует просто внимательнее относиться друг к другу, быть добрее. Без этого ничего не держится, как показывает практика.

Когда меняются люди, то и номер немного меняется. Бывает, ушел один партнер, пришел другой, а у него есть способности в каких-то определенных элементах, очень яркие, и я понимаю, что должен использовать потенциал человека. В связи с этим начинаешь адаптировать номер под него, и происходит легкая трансформация.

Целиком номер при этом практически не меняется. Специфика цирковых номеров такова, что все поменять очень сложно, ведь определенные элементы оттачиваются годами. В этом плане я немного завидую актерам театра и кино, у них есть возможность полностью обновить репертуар, попробовать себя в разных ролях. У нас тоже, бывает, меняется редакция номера, постановки. Вот недавно в цирке на Цветном с нами работал итальянский режиссер Антонио Джарола, темой программы был «Венецианский карнавал». И все наши номера он адаптировал под свой спектакль. То есть стержень каждого номера, скелет, схема остались, но изменились костюмы, музыка, в какой-то мере подача и хореография. Картинка, конечно, выглядит при этом иначе, и все думают: «Ох, новый номер!» А по сути – та же схема.

На гастроли мы не всегда возим по два номера сразу, хотя это и экономически выгодно для принимающей стороны. Сейчас мы едем в Японию, там просят только номер с першами. В чем-то это и хорошо – после перерыва успеваешь соскучиться и по музыке, и по ощущениям. Иногда полезно немного проголодаться.

Репетиция каждого номера в среднем длится час, при условии, что все налажено, отточено. Приходим всегда за полчаса до репетиции, чтобы подготовить реквизит и размяться. А когда необходимо вводить нового партнера или что-то менять, требуется больше времени. Репетируем, как правило, ежедневно, с двумя выходными, но если плотный график – по два, по три спектакля в день, то не репетируем совсем. Дома тянемся иногда, особенно когда отпуск какой-то, чтобы оставаться в тонусе, не закостенеть, пресс качаем, спину разминаем, тем более что сейчас столько приспособлений всяких…

Своих детей я хотел бы направить в цирковое дело. У меня растут дочка Анфиса и сын Аристарх, пока совсем маленький. Дочка пока тянет шпагатики, мостики, но больше ей, конечно, нравится порисовать, побегать. Водим в различные кружки. Но я все равно хочу дать ей возможность проявить себя здесь, продолжить династию. Вдруг понравится, зацепит ее это – я буду очень рад. Если же увижу у нее искреннее, непреодолимое влечение, тягу к чему-то другому, в чем она будет счастлива и, возможно, успешна, – конечно, не стану препятствовать. По шаблону люди не развиваются.

Супруга моя, Яна, тоже артистка, воздушная гимнастка. Она работает сольный номер. Я предлагал ей когда-то попробовать войти в номер «Перши». Но после пары репетиций понял, что разведемся мы еще до того как она выпустится. В цирке работать и жить вместе дано не каждой паре.

Вообще цирк – это состояние души, образ жизни. И когда подходит пенсия, наступает момент расставания, – для многих артистов это становится стрессовой ситуацией. Все-таки цирк любит молодость, особенно в жанре эквилибра, акробатики. Правда, все индивидуально, кто-то может в шестьдесят лет достойно чувствовать себя и выглядеть отлично. Некоторые успевают переквалифицироваться. Я цирк люблю искренне, поэтому не хотел бы расставаться с ним навсегда, уходить в никуда.

Я с большой любовью отношусь к цирку на Цветном бульваре и благодарен судьбе за то, что она привела меня сюда. Цирк – это искусство, которое во многом опирается на традиции. Здесь традиции берегут, сохраняют уважительное отношение к профессии и поддерживают высокий уровень циркового мастерства. Я не говорю уже о красивой истории этого цирка, начинающейся с Альберта Саламонского. Юрий Владимирович Никулин вдохнул в этот цирк новую жизнь и атмосферу. На Цветном соблюдаются свои цирковые обычаи, правила, и это очень важно, потому что цирк Никулина – живой, в нем есть душа. Сотрудники уважительно друг к другу относятся, цирковые службы, включая руководство, всегда стараются поддержать, особенно молодых артистов с искренним, горячим желанием работать. Все здесь, как правило, или из цирковых семей, или сами в прошлом артисты. То есть многие знают цирк изнутри, и подавляющее большинство – хорошие люди. На этой площадке, в этом здании работать очень комфортно и, конечно, престижно.