Текст книги "Цирк на Цветном"

Наконец он в манеже. Униформисты пристегивают к нему лонжу – страховочный трос, идущий под самый купол, – и пытаются посадить на лошадь. Но им это не удается. Он все время падает.

Наконец посадили. Лошадь пошла. Незадачливый зритель не удержался на лошадиной спине и… И неизбежно упал бы, но лонжа подхватила его, и он полетел.

Надо было видеть, что творилось с беднягой! Какие отчаянные попытки он предпринимал, чтобы оказаться на земле. Как ему было страшно! Зрителям тоже было страшно… Страшно смешно! Хохот стоял невообразимый.

И действительно нельзя было без смеха глядеть на этого обалдевшего от ужаса человека. Он переводил непонимающий и одновременно трагический взор то на инспектора манежа, то на зрителей, словно спрашивал: «Почему вы надо мной смеетесь? Что я вам сделал?»

Наконец его ловили и отстегивали от лонжи. Теперь он был свободен и мог идти на свое место. Но ему было стыдно. Нестерпимо стыдно оттого, что над ним все смеются. Поэтому он бежал с манежа и скрывался в боковом проходе.

Как вы уже догадались, незадачливым зрителем был Юрий Никулин. Великолепная, филигранная актерская работа!

Роль подсадки в цирке чрезвычайно важна. Успех номера главным образом зависит от нее. Ведь для этого нужно быть Артистом! Кроме Юрия Владимировича за всю свою жизнь я могу вспомнить только двух таких артистов, великолепно работавших на подсадке в нашем с отцом номере.

Одним был ловитор Силантьев. Другим – артист грузинского коллектива, который исполнял номер на свободной проволоке, – Михаил Лалашвили.

Мы с папой приехали работать в Тбилиси. А в это время грузинский коллектив сидел на репетиционном периоде. Михаил Лалашвили был старым другом моего отца, они были знакомы лет тридцать-сорок. И папа его спрашивает:

– Миш, сядешь на подсадку?

– Давай.

Как он сидел на подсадке – боже ты мой! ТАКОЙ подсадки мы с отцом больше не видели.

Но прежде чем говорить о Мише, необходимо рассказать о самом номере. Назывался он «Шляпа».

Номер начинался с того, что инспектор манежа вызывал на арену двух исполнителей. И тут выбегал мой папа и говорил инспектору, что его партнер не пришел и он работать не может. В это время появлялся я с огромным чемоданом на плече, в шляпе и с тросточкой. Я шел из главного прохода, поднимался на барьер арены и, проходя по нему, объяснял отцу, что, мол, партнер заболел и вместо себя прислал меня.

– А что вы умеете делать? – спрашивал отец.

– Абсолютно все! – гордо и самонадеянно отвечал я.

Разбегался по манежу, делал рондат (заднее сальто), но приходил не на ноги, а на… живот. На цирковом языке такой трюк называется каскад.

Смех в зрительном зале.

– Да, я вижу, вы отлично умеете прыгать, – иронично замечал отец. – А что вы еще умеете?

– Я умею прыгать в шляпу.

– Интересно посмотреть, как вы это будете делать.

Я тут же направлялся к зрителям:

– Дайте, пожалуйста, шляпу.

Один из зрителей (а это была, конечно, подсадка) охотно подавал мне свою шляпу. Я шел с ней в манеж, заботливо расстилал на нем носовой платок, клал на него шляпу и собирался делать сальто:

– Раз, два…

А в это время отец передвигал платок со шляпой в сторону. Я делал сальто и, конечно, промахивался. Прыгал второй раз и снова промахивался. Так повторялось несколько раз. Наконец я «замечал» манипуляции отца.

– Ах, так! – говорил я. – Ничего! Делайте что хотите, но я в нее все равно попаду!

Выкручивал половину переднего сальто и садился на шляпу, расплющивая ее.

И вот тут начиналась замечательная игра Михаила Лалашвили. Надо было видеть его возмущение!

Отец говорил мне:

– Отдайте немедленно шляпу!

Я бежал, спотыкался, падал, еще опилки в шляпу совал и наконец протягивал Лалашвили мятую и изрядно испачканную шляпу. Тот швырял ее в меня и начинал возмущаться на грузинском и русском языках одновременно.

Возмущение было таким искренним и таким смешным, что зритель не мог остаться в стороне. Тем более – темпераментный грузинский зритель!

Кто-то пытался урезонить Мишу и протягивал ему свою огромную кепку-«аэродром»:

– Чего ты к клоуну пристал из-за какой-то паршивой шляпы? На, возьми кепи. Оно лучше!

Кто-то откровенно над ним издевался:

– Какой ты мужчина, если из-за шапки плачешь, как женщина?

Когда накал страстей достигал предела, я говорил «возмущенному зрителю»:

– Да ладно, успокойтесь. Вы думаете, что это ваша шляпа? Ничего подобного! Это моя шляпа. А ваша – вот она!

Тут ко мне подбегал униформист и подавал мне другую шляпу, а я передавал ее «зрителю».

Даже я еле сдерживался от смеха, когда видел, КАК Лалашвили смотрел на эту «воскресшую» шляпу. КАК он не верил, что эта шляпа – его!

Ну а что уж говорить про зал! Там стоял гомерический хохот!

И в довершение всего потрясенный до глубины души зритель пятился и… садился мимо кресла. Ну, тут вообще весь цирк взрывался!.. И Лалашвили уже сердился не на меня, а на публику. Бросая гневные реплики на двух языках, он покидал зрительный зал…

Не помню, где еще этот трюк проходил с таким успехом, как в Тбилиси, когда на подсадке сидел Лалашвили.

Вспоминая прошедшие годы, могу назвать себя счастливым человеком. Не каждый может похвастаться тем, что видел в расцвете творческих сил таких корифеев клоунады как Константин Мусин, братья Лавровы, К. Роланд и А. Дубино, Н. Кисс и Г. Бондаренко, Д. Демаш и Г. Мозель-старший (Жак и Мориц). А Карандаш! Этот список можно продолжить и именами артистов других жанров.

В 40-е годы я застал на манеже настоящего шпагоглотателя. Неоднократно работал в одной программе с уникальными жонглерами-эквилибристами Виолеттой и Александром Кисс, получившими мировое признание. Восхищался выступлениями одаренной артистки Нази Ширай, создавшей неповторимый жонглерский номер. Видеть людей, ставших легендой, работать с такими мастерами и не называть себя счастливым?!

Александр

Я родился в городе Екатеринбурге, когда мои родители были там на гастролях. Поэтому можно сказать, что я родился в цирке. И как-то вот с тех пор всю жизнь езжу. Я – седьмое поколение артистов цирка, так что в моем портвейне крови вообще нет. Среди моих предков были наездники, дрессировщики, владельцы собственного передвижного цирка и многие другие. Моя бабушка – знаменитая дрессировщица Нина Андреевна Корнилова, брат работает со слонами. Но клоунов у нас в роду до моего папы не было.

Он был новатор, они с мамой сильно опередили свое время. У Юрия Павловича Белова, лучшего режиссера по клоунаде всех времен и народов, режиссера великого Енгибарова, был проект – создать смешанный дуэт (мужчина и женщина), где женщина будет играть женщину (в советское время не было ни одной комической пары, где бы женщина играла женщину), а мужчина будет играть веселого парня с минимальным количеством грима. Никто не будет снимать штаны и обливать друг друга водой или ронять друг на друга какую-то ерунду. И репризы будут лирические – философия любви, философия взаимоотношений. Это была абсолютная победа с точки зрения новаторства и… абсолютный провал с точки зрения коммерции. В СССР все еще нужны были штаны в цветочек и шутки, где люди друг друга бьют и друг на друга падают, издеваются над котами и прочее в этом роде. Юрий Павлович это понял, и потом у него появился замечательный Анатолий Марчевский, в работе которого не было какого-либо новаторства, но зато это был высокий профессиональный уровень, которому сопутствовала большая коммерческая победа.

Я видел весь этот ужас, через который прошли мои родители, талантливейшие актеры. Они ведь окончили театральную школу в Ленинграде и университет имени Черкасова, который потом стал называться ЛГИТМиК, а сейчас – РГИСИ (Российский государственный институт сценических искусств). Актеров такого уровня в цирке было раз-два и обчелся. Когда папа приходил на пробы на киностудию, его брали с первого же дубля. Когда он приехал ко мне в Америку (я тогда уже жил в Соединенных Штатах), в фильм «Вирус» с Джейми Ли Кёртис и Уильямом Болдуином нужен был русскоязычный актер на роль капитана корабля. А он только что закончил в Латвии съемки в картине «Собака, которая умела петь», и у него осталось портфолио. Он принес его на киностудию, прошел первую пробу, и его тут же утвердили на роль в «Вирусе». Он сыграл и с удовольствием потом играл еще в других фильмах.

Но все их с мамой таланты не были востребованы в советском цирке. В советском цирке нужен был трюк, клоуны должны были нести абсолютный позитив – детский, наивный, дурацкий смех. Никто не хотел, чтобы люди задумывались, потому что цирк должен был быть местом, где люди удивлялись физическому мастерству и полностью отдыхали мозгами. Поэтому, хотя в любом городе, куда бы они ни приезжали, их носили на руках, критики писали жуткие вещи и Москва была для моих родителей закрыта. Папа с мамой пережили страшный стресс, пока бились в эту стену непонимания.

Я клоуном становиться не собирался, но, естественно, собирался стать артистом цирка. Потому что у нас династия, ну и потому что это было очень престижно в советское время – быть артистом цирка. Клоунов было, наверное, меньше, чем космонавтов. Цирковые артисты были лицом страны за рубежом. Но хороших артистов, которые выезжали за рубеж, были единицы, и все стремились попасть в их число. Все знали – надо стать популярным, тогда получишь материальные блага и все прочее, но все понимали также, что для этого надо трудиться. Я тоже это понимал и хотел быть лучше всех. Наверное, даже и стал лучше всех в том жанре, который представлял по молодости.

В цирк на Цветном бульваре я впервые попал, по-моему, в 1976 году, папа меня привел. Но тогда я был еще ребенком. Потом, когда я стал студентом Экспериментальной студии по созданию цирковых номеров и аттракционов в Измайлове у Валентина Гнеушева, в его группе, мы часто приезжали на Цветной бульвар, кому-то тянули веревки, кому-то помогали растягивать что-то. Тут же все наши номера делали первые шаги. И поэтому для меня цирк на Цветном бульваре был уже родным, одним из тех мест в Москве, куда я приходил, как к себе домой.

Я там даже «зарабатывал» деньги, будучи студентом. Папа всегда говорил, что в цирке надо уметь играть в преферанс для того, чтобы тебя не раздели, и в бильярд, чтобы ты мог находиться в социуме. Бильярд – самая распространенная в цирке игра еще с XIX века, когда за кулисы приходили офицеры, пофлиртовать с артистками из балета. На Цветном бульваре на третьем этаже тоже стоял бильярд, я поднимался туда, выигрывал 3–5 рублей, и у меня всегда были деньги, чтобы поесть-попить.

А в 1991 году, когда праздновалось 70-летие Юрия Владимировича Никулина, нас с партнером пригласили на его юбилейный концерт, как подарок от цирка на Вернадского, где мы работали. Мне тогда было двадцать лет, и я работал с опытным клоуном Юрой Банниковым, который многому научил меня в этой жизни. У нас был номер с подкидной доской, больше акробатический, чем комический. Мы приехали показаться в цирк на Цветном бульваре и там полностью провалились. Провалились на глазах у изумленной публики. Там была совершенно другая атмосфера, на такая, как на Вернадского, не стадион, а некая камерность. И для меня это был нереальный вызов, я загорелся желанием работать на Цветном бульваре.

Вскоре случилось так, что моя тетушка Таисия Анатольевна забеременела, и ее мужу Алексею Дементьеву (ныне покойному, к сожалению) нужен был партнер. Они должны были открывать сезон на Цветном бульваре, а я после открытия сезона через две недели собирался уехать на гастроли в Швецию от цирка на Вернадского. И тетушка говорит мне: «Давай, побудь комическим персонажем, ну хоть Лехе поможем». – «Ну давай». Я работал две недели, за это время обучили человека, который вошел в номер и продолжил работать вместо меня, а я уехал в Швецию. А когда вернулся с гастролей, первым делом, прямо из Шереметьева, приехал на такси в цирк на Цветном бульваре. Там работала Белла, моя будущая супруга, а мы тогда с ней уже встречались, женихались и все на свете. И тут оказалось, что человек, который стал комическим персонажем вместо меня, то ли травмировался на репетиции, то ли еще что-то, но, в общем, я приехал, тетушка меня увидела и сразу сказала: «Переодевайся!» И с этого момента я стал работать на Цветном бульваре.

Но окончательно я туда перешел немного позже, когда узнал, что Белла беременна. Мы были в ужасе – ей двадцать, мне двадцать два, и такая ответственность. И узнали-то мы, что она беременна, очень трагическим образом. Она была солисткой в аттракционе, упала с лошади, у нее открылось кровотечение, и ее спасли только благодаря Юрию Владимировичу и нашим друзьям. Закинули в машину, отвезли в Первый роддом, который на Соколе находится, – Юрий Владимирович был там знаком с главным врачом. Я понимал, что мне нужно находиться рядом, пришел в цирк на Вернадского, к Леониду Леонидовичу Костюку, тогдашнему директору, и сказал: «Я не могу ехать на гастроли, моя девушка беременна, и я должен находиться с ней, я увольняюсь». Для них это был шок, я уволился с большим скандалом, забрал свой реквизит, номер, с которым я работал раньше, пришел на Цветной бульвар, начал репетировать. Тогдашний инспектор манежа, Завен Григорьевич Мартиросян, посмотрел и говорит: «Ну что, завтра вечером работаешь».

Потом выяснилось, что у нас должно было быть двое детей, но спасли только одного. А бабушка нам с Беллой сказала: «Я вообще никого и ничего не признаю, пока вы не станете мужем и женой». И мы резко двинулись оформлять наши отношения. Оказалось, это не так-то просто. У меня была прописка в Ростове-на-Дону, Белла вообще из Латвии, а СССР уже распался, то есть она была иностранка. Нас отказывались расписывать в Москве. Мы сунулись в одно место, другое, третье, четвертое. И уже потом бабушка отвела нас к Юрию Владимировичу. Он сказал: езжайте по такому-то адресу на Новый Арбат. Там подниметесь туда-то и туда-то, сядете и будете сидеть и ждать. Мы пришли, дети такие, двадцатилетние, сели, ждем. Нам говорят: «Что?» Мы говорим: «Вот, такая-то ситуация». Нам говорят: «Нет! Нет, идите отсюда!» Мы: «Нет, нам сказали сидеть и ждать, мы будем сидеть и ждать». Вдруг звонок по телефону, женщина поднимает трубку и говорит: «Да, я, такая-то, сидят… кто?» И когда она выяснила, что ей звонят из приемной Лужкова, а мы от Юрия Владимировича, она нам сказала: «Что же вы не говорили, от кого вы?» И нас тут же расписали в загсе для иностранцев.

Когда у нас была свадьба, мы спросили: «На какой машине поедем?» Юрий Владимирович: «Да как на какой? На моей!» И мы – раз, на его «мерседесе»! Дочь родилась в том же роддоме на Соколе, где Беллу спасали. Опять же, на чем забирать дочь? Хотя у нас у всех транспорт, Юрий Владимирович говорит: «Не-не-не, на моей!» И потом, когда вопрос зашел о том, чтобы ехать в Америку, он проводил нас и сказал: «Мы, наверное, уже с вами не увидимся». Мы были очень удивлены, но он, видимо, одним из первых увидел в нас какую-то перспективу, увидел, что нам мало того, что здесь происходит. Мы такие бойкие ребята были, очень бойкие…

Так что для нас цирк на Цветном бульваре – я не побоюсь такого слова – всё. Наша семья существует, потому что есть этот цирк, наша дочь родилась, потому что есть этот цирк. Мы есть те, кто мы есть, потому что есть этот цирк.

И сейчас мы в России только благодаря цирку Никулина. Мы ведь провели в Америке больше двадцати лет. Так получилось, что мы уехали на два года контракта, потом заключили еще один, второй, третий, четвертый. Потом купили дом. Потом поняли, что дочь уже в школу пошла. И так закрутилось, так само собой получилось, что Америка стала нам родной. Мы люди мира, космополиты, но именно там у нас свой дом, мы знаем законы, Белла занимается каким-то дизайном, я играю в гольф. Ксюша наша там выросла, там у нее профессия, муж. Она, кстати, не цирковая артистка. Сначала мы занимались своей карьерой, таскали ее с собой, она школы меняла, как все цирковые дети. Мы пытались дать ей каких-то учителей, тренеров, у нее свой цирковой номер был. Потом мы поняли, что хватит, уже седьмой класс, надо ее устраивать в нормальную постоянную школу. А через какое-то время, когда мы ей сказали: «Ксюша, давай с нами, мы сделаем трио», – она ответила: «Нет, все, я наконец-то в одной школе, у меня наконец-то друзья появились. Надо было раньше предлагать, когда я хотела».

Конечно, мы слишком мало ею занимались, но у нас чисто физически просто не было времени, поскольку в любом шоу, где мы работали, за счет своей энергичности мы сразу начинали занимать несколько позиций. Помимо того, что мы ведущие артисты в спектакле, мы обязательно стояли на каких-то менеджерских должностях, а это очень много работы. И естественно, на дочь у нас просто не оставалось достаточного количества времени. О чем мы, конечно, жутко жалеем, с одной стороны, а с другой – может быть, благодаря этому у нее получится совершенно нормальная жизнь.

Режиссером я стал в 2003 году, случайно и банально. Мы работали в казино MGM, я играл в спектакле главную роль, и у нашего продюсера случилась жуткая проблема дома. Ему нужно было срочно нас покинуть, и он предоставил нас самим себе. А поскольку все было недоделано, кто-то должен был взять дело в свои руки и все это двигать. Все мы в нашем интернациональном коллективе понимали, что нужно срочно что-то придумывать и делать так, чтобы зритель пошел на этот спектакль, потому что иначе спектакль закроют и мы просто перестанем получать деньги. Я играл главную роль, все крутилось вокруг меня, я имел определенный авторитет, и в результате я начал заниматься режиссурой одного этого конкретного спектакля с этими конкретными людьми. Через шесть месяцев мы были уже звездами города, нас все узнавали, а мне предложили работу режиссера и дали возможность ставить следующий спектакль в этом казино. После этого спектакля бы еще один, потом еще и еще.

В принципе, у меня в генах склонность к режиссуре. Папа и моя тетя, Таисия Анатольевна Корнилова, всегда ставили какие-то спектакли. Бабушка была режиссером. Брат, будучи дрессировщиком, научился жонглировать, был клоуном и тоже делал постановки. Человеку, хорошему артисту цирка, чтобы расти, мало быть просто артистом цирка, он должен себя делать. А как себя делать? Кто лучше всего знает все твои ошибки? Только ты. Кто лучше всех тебя может понять? Тоже ты. Ставить цирковые номера не так сложно, как кажется, для этого нужен просто хороший вкус и многолетний опыт.

Так что в какой-то момент я закончил артистическую карьеру и стал заниматься только режиссурой. Но режиссура – это же какая штука… пока ты работаешь над номером – это потрясающе. Номер – как корабль. Ты его сделал, первые какие-то несколько месяцев живешь доделыванием, а потом он уходит в самостоятельное плавание, а ты остаешься один на берегу, тебе грустно до слез, и ты ищешь следующий корабль, который начинаешь строить. И поэтому, конечно, режиссерская работа сопряжена с неким надломом – каждый раз тебе жалко, что твое детище ушло и ты ему уже не нужен. Оно уже живет без тебя. И сколько бы ты с берега ни кричал, что «это мое!», там уже никому до тебя нет дела.

Как режиссер я поставил несколько спектаклей в разных казино, в том числе в Лас-Вегасе. И самая большая проблема всегда была (это смешное шоу) – выбор комика или клоуна, которого сначала надо было найти, а потом еще с ним носиться, чтобы не ушел. В общем, через шесть лет я сказал: «Да ну вас всех, я сам буду клоуном, теперь вы со мной носитесь! И буду лучше, чем вы».

А если говорить серьезно – поставить смешное шоу всегда сложнее всего. Потому что играть трагедию легко, трагедия – это то, что нас сопровождает каждый день. Собачку сбили, кто-то где-то умер, прогремели взрывы и т. д. И вся эта трагедия происходит вокруг нас постоянно, мы к этому готовы. А смешное – единично. И поэтому насмешить сложнее, чем заставить плакать. Да и чувство юмора у каждого свое собственное. И, естественно, доказывая, что твое чувство юмора самое правильное, ты можешь хоть голову разбить об стенку, никто тебя не поймет и никто над твоей шуткой не посмеется. Поэтому успешных трагиков гораздо больше, чем успешных комиков.

Я не собирался бросать режиссуру, просто был так измотан одной из своих последних постановок, что жена увезла меня отдыхать на океан – в город на Восточном побережье США, Мертл-Бич. Это очень тихое место в Южной Каролине, которое шумным становится только два раза в год, когда туда приезжают все байкеры страны. А в остальное время там очень тихо, белый песок, много полей для гольфа, умеренные цены – в общем, жить очень хорошо. Там мы пошли в «Palace Theatre», и я стал смотреть, нет ли кого-то знакомого на афишах. И вдруг ко мне подходит человек маленького роста, англичанин, и говорит: я тебя знаю, ты сделал вот это, вот это, вот это, вот это шоу. Я отвечаю: «Мне очень приятно, но я с вами не знаком…» Он говорит: «Я генеральный менеджер вот этого заведения, правая рука продюсера, мы английская команда, нам нужен спектакль о клоунах. Как ты здесь вообще оказался?» – «Я на курорте». – «Это судьба. Нам нужен режиссер, приходи завтра, посмотришь нашу репетицию». Я пришел, посмотрел и ужаснулся, потому что человек этим делом занимался, бесспорно, талантливый, но не имеющий никакого понятия, что такое клоунада и что такое клоун.

Я их спросил: «Ребята, сколько у нас есть времени?» – «Три недели». – «И для чего это?» – «Это фестиваль Шекспира, который проходит в Англии. Там будет около пятидесяти или шестидесяти спектаклей из разных стран мира, занявшие первые пять мест получают гранты и едут в тур по пяти самым старым театрам Англии и заканчивают в “Глобусе”, в Лондоне, в театре Шекспира». Я завелся, для меня как для режиссера это был серьезный вызов. И я говорю: «Хорошо, только у меня есть два условия. Первое – ваш нынешний режиссер уходит на вторую позицию и становится моим помощником. И второе – мы с Беллой будем участвовать в спектакле. Мы его вытянем». Они посовещались, вызвали этого режиссера, актеров… Кто-то из них тоже знал меня по предыдущим работам. В общем, проголосовали «за». Спектакль я поставил не совсем клоунский, скорее это была некая история о том, как уехал цирк и осталась группа клоунов. Мы заняли на фестивале четвертое место и получили этот грант.

После гастролей я вернулся из Англии очень довольный: мы получили хорошие резюме, хорошие отзывы и приличное количество денег. А через две недели мне позвонил генеральный менеджер одного шоу и сказал: «У меня проблема, у меня клоун ногу сломал, срочно нужна замена на три недели». Я говорю: «Но я не клоун…» Он: «Но вы же делали какие-то номера». Я думаю: «Три недели на океане – я заодно и отдохну, и жена отдохнет, как раз бархатный сезон – сентябрь». Мы приехали туда, я посмотрел видео, что делал в шоу этот клоун, и быстро придумал для себя первый репертуар. Тогда еще только для себя, без Беллы.

Буквально через два дня выступлений я стал слышать свое имя на каждом углу. Говорили, что «клоун Алекс из Цирка дю Солей» приехал и показывает такое, чего у них не было никогда. С Цирком дю Солей я, кстати, действительно сотрудничал. Выручал моего друга Леню Лейкина – надо было подменить его партнера. С одной стороны, мне очень понравилось, потому что это такая сумасшедшая мастерская, где за тебя придумывают всю программу, надо ее просто выполнять. А с другой… через неделю я предложил Леньке попробовать добавить в номер оригинальности. Он говорит: «Не-не-не, нельзя, Саня, придут, начнут, блин, тебе мозг выносить». Я удивился: «Ну как нельзя, это же наш номер, твой номер?» Он говорит: «Сам увидишь». И я в какой-то момент там ушел не вправо, а влево. Ко мне тут же прибежал менеджер и сказал: «По видео нужно уходить влево, а вы ушли вправо, так нельзя». Я говорю: «Но это же импровизация, это живое искусство…» Он: «Нет, надо делать точно как на кассете». Потом я понял, что они привязываются к жесткому сценарию, следят, чтобы все выполнялось точно. Но в целом, договориться можно, убедить, объяснить… Все это – рабочие моменты.

Но возвращаюсь к шоу – Белла посмотрела, что я делаю, и сказала: «Я тоже хочу, давай будем работать вместе». Я уже знал, что такое совместная работа супругов и какие проблемы от этого возникают на манеже и дома, видел это на примере своих родителей. Но решил рискнуть и дал ей задание сымпровизировать прямо в баре, где мы находились, – если народ поведется, я ее беру. Абсолютный такой экспромт. Она это испытание прошла, мы сделали несколько реприз, и я пошел к продюсеру. Сказал, что никаких денег дополнительных не надо, это наша собственная идея, мы просто хотим это сыграть. Так в шоу появилась Белла – она выходила в самом начале, в халате, как бы уборщица. С первого же ее появления народ просто кипятком писал, такая она смешная оказалась. Я был очень доволен.

Конечно, работать вместе трудно, всегда рискуешь принести семейные проблемы на работу, а проблемы с работы – в семью. То есть это такой круговорот постоянной борьбы с самим собой. Но мы договорились никогда не смешивать семью и работу и стараемся этот договор выполнять. К тому же мы иногда даем себе друг от друга отдыхать, ведь каждому человеку нужна – какая-то личная территория, личное время. Расходимся по разным комнатам, залезаем в гаджеты и абстрагируемся. Или я иногда на два-три часа из дома ухожу, чтобы Белла побыла одна, а временами и она это делает, чтобы я побыл один. Даже в цирке, после того как мы загримировались, кто-то из нас обязательно покидает гримерку, чтобы другой мог свободно подышать.

Ну а в том шоу мы работали недолго – начались сложности с Саймоном, продюсером. Во-первых, его немного раздражало, что все говорят о конкретных людях, а не о его шоу. А во-вторых, он сам признавался, что нашего юмора не понимал. В этом нет ничего плохого, все люди по-разному воспринимают клоунаду. Он воспринимал комическое с точки зрения каких-то пантомим. А чтобы вот на ровном месте человек смотрел в одну сторону, потом просто повернулся и от этого народ начал смеяться – природу этого смешного он не понимал. И он сказал нам: «Ребята, я не могу понять, почему над вами смеются. Своим предыдущим клоунам я говорил, что правильно, что неправильно. А вам я ничего не могу советовать, народ над вами смеется, а я даже не понимаю, почему. И я чувствую, что я дурак. А я начальник, я не имею права выглядеть дураком. Если меня спросят о вашем номере, я не смогу ответить, а так нельзя. Извините, я вас очень люблю, но с этим номером в моем шоу работать нельзя».

Мы к тому времени успели записать свое выступление на видео, выставили его на YouTube, и нам буквально сразу позвонили и предложили шестимесячные гастроли в Израиле. Деньги были небольшие, но нам надо было развиваться, поэтому мы согласились. И вот с этого пошло все последующее, начался новый этап в нашей жизни, наш дуэт «Club House».

То, что мы делаем, я называю физико-театрально-драматической клоунадой. Мы создаем что-то вроде спектакля – цепочка комических номеров, по которой идешь-идешь-идешь и завершаешь какой-то пиковой мощной клоунадой. В финале обязательно должен быть мажорный аккорд, который все запомнят. Это не всегда то, что нам нравится, но с точки зрения структуры спектакля должно быть именно вот так.

Сейчас у нас программа, которая была сделана специально для спектакля «Браво». И мы думали, что отработаем шесть месяцев и забудем о ней. Но уже появились какие-то просьбы, предложения, люди хотят видеть продолжение жизни этих образов и этих персонажей. Поэтому, может быть, мы покажем этих персонажей на фестивале в цирке Никулина. Но потом, в следующем сезоне, у нас все равно появятся совершенно другие образы и характеры, и взаимоотношения будут совершенно другими.

Это достаточно необычно, потому что основная проблема клоунов заключается в чем? Они делают одно и то же десятилетиями. Точнее, это даже не проблема, а, наверное, традиция. А мы решили, что кто-то должен положить этому конец. Клоун – это в первую очередь актер в цирке, который регулирует настроение. И не обязательно быть все время в одной и той же маске. Поэтому, когда мы недавно делали новый номер, многие очень уважаемые, весомые наши коллеги-клоуны пришли в антракте за кулисы убедиться, что это именно мы. Они видят, что номера-то похожи на наши, а работают словно совершенно другие люди. Они подумали, что этого не может быть, ведь клоуны работают над своим образом годами, их и зрители узнают уже визуально, как Олега Попова по кепке. И для всех был огромный сюрприз, что клоуны пошли на то, чтобы изменить свой образ.

Смена программы – это одно из условий работы на Цветном бульваре. Эту традицию завел сам Юрий Владимирович Никулин. Он ведь сам был клоуном и отработал в цирке очень много лет. И они, допустим, работали «Бревно» каждый раз, потому что это была любимая реприза зрителей. А к «Бревну» они каждый сезон добавляли две-три новые репризы. Обычно ведь артисты не работают в одном цирке несколько сезонов подряд, но вот он завел эту традицию, что клоун может работать здесь всегда, но с одним условием: он должен менять свою программу.

Да, клоуну нужно работать. Клоун не имеет права сидеть без работы. Он постоянно должен наращивать, наращивать, наращивать, он должен экспериментировать. Клоун, в отличие от других артистов, не может репетировать, он должен показывать номер зрителям и видеть, какова реакция на его шутки, есть реакция или нет. Потому что чувство юмора, о чем я уже говорил, у всех разное. Тебе может казаться, что будет гомерический смех, а ты выносишь это на публику, и публика не реагирует. То есть надо что-то менять. Работая в лучшем случае 70–80 спектаклей за год, как сейчас в большинстве цирков, родить что-то невозможно. А цирк на Цветном бульваре предоставляет возможность работать 160 спектаклей за сезон, то есть триста с лишним за год, и за это время можно сделать хорошие номера. Поэтому цирк на Цветном бульваре и те же, допустим, Запашные и получают призы на международных конкурсах – у них есть база и возможность показывать это людям.

Как я уже сказал, мы вообще в России сейчас оказались только благодаря цирку Никулина. Приезжаем на контракт уже в третий раз. Первый раз нас пригласила моя тетушка принять участие в цирковом мюзикле «Тайна слонов-великанов», который был поставлен в Санкт-Петербурге в 2010 году. Мы отработали там полгода, а потом нас пригласили на фестиваль в цирк на Цветном бульваре, и Максим Юрьевич Никулин сразу же предложил нам контракт. Но у нас уже был подписан контракт в Германии, и мы сказали, что мы не можем сейчас, можем только на следующий год. Он согласился, и после наших поездок по Европе мы вернулись и отработали здесь с октября по январь. А потом Максим Юрьевич с Оксаной Дружининой, главным режиссером, сказали: «А как вы смотрите на то, чтобы приехать через два года, в 2013 году, и отработать длинный сезон в шесть месяцев? Только вы должны будете добавить хотя бы две репризы». У меня когда-то был номер «Эквилибр на колесах». Это как мотоцикл, только без седла. В цирке сделали специальный пол, мы отрепетировали комический номер на колесах, добавили еще один номер и отработали длинный сезон. Поехали дальше колесить по местам, куда нас приглашали. И тут моя тетушка говорит: «Вас ищет Оксана Дружинина, хочет с вами поговорить». Мы были в Москве проездом из Франции и заехали в цирк на Цветном бульваре. Мы вообще заезжаем сюда каждый раз, когда бываем проездом в Москве. Не было ни разу, чтобы мы не остановились в цирке на Цветном хотя бы на час или даже полчаса, хотя бы просто кофе попить. Он для нас как дом родной.