Текст книги "Цирк на Цветном"

Первый раз я пошел в цирк с родителями, мне было тогда лет семь. В Саратов привезли очень большую программу, и я до сих пор помню несколько номеров из нее. Родители тогда купили мне буклетик, и я его постоянно вожу с собой, иногда встречаюсь с артистами и показываю: вот, я был там, вас видел. В той программе работали Валентин Дикуль, акробат-клоун-дрессировщик Габдулхак Гибадуллин (он недавно, к сожалению, ушел из жизни)… Их номера произвели на меня неизгладимое впечатление, но тогда я еще не думал о том, чтобы связать свою жизнь с цирком. А в 1995 году, когда мне было одиннадцать лет, к нам в Маркс (есть такой маленький город под Саратовом) приехала цирковая студия. Она начала работать при местном ДК на постоянной основе и открыла набор детей. Мой друг, с которым мы жили в одном дворе, вместе ходили в садик и сидели в школе за одной партой, пошел туда со своим братом. И уже через три дня стал меня завлекать: «Дима, тебе тоже надо идти в цирк, там классно! Я уже три картошки кидаю, кувырки делаю и все остальное». Я отвечал: «Да какой цирк, Равиль, ну что я, клоун, что ли? Ты ходи, а я не хочу».

Перепробовал я в ДК все секции… Прошел месяц, Равиль уже научился колесо делать, четыре картошки кидал. И я подумал: а почему бы не попробовать? В феврале 1996 года я пришел туда, в детский цирк «Арт-Алле». Меня посмотрели, попросили показать шпагаты, мостики, отжимания, прочие навыки… А на следующий день я проснулся и понял, что не могу встать с кровати, у меня болела каждая мышца. Я решил: нет, такой цирк мне не нужен. И не пошел больше, пропал, наверное, дня на четыре. Но Равиль снова начал меня тормошить, говорил, что обо мне спрашивали в студии, и убедил сходить еще раз. Там руководители уже поставили вопрос ребром: «Ты определись: либо ходишь, либо уходишь». Я ответил: «Все-все-все, буду заниматься!» Мне самому уже стало интересно, ведь когда что-то получается, хочется каких-то вершин достичь.

У руководителя студии был сын, служивший нам примером. Он выполнял любые элементы акробатики, кидал семь колец, ездил на одноколесных мотоциклах – то есть умел все. И мы начали развиваться в этом коллективе, подготовили с ребятами номер – комические эксцентрики. Взрослых там было трое-четверо, они делали поддержки, держали всех детей. А в основном учились ребята с четырех-пяти лет. Мы, одиннадцатилетние, уже считались там старичками…

Спустя два года поехали с коллективом на фестиваль в Анапу, заняли там даже какое-то место – третье, по-моему. На второй год уже взяли золото. Тогда я еще не был, конечно, клоуном, пробовался в разных жанрах. Только со временем судьба вывела меня в клоунаду, хотя скорее меня можно было назвать акробатом-эксцентриком с клоунскими замашками.

Равиль в какой-то момент по семейным обстоятельствам ушел из цирка, а я остался там. И когда пришла пора армии или института, передо мной остро встал выбор: либо дальше заниматься цирком, который к тому времени уже стал почти профессией для меня, а не увлечением, либо получать высшее образование. Родители настояли на последнем, и я поступил в Саратовский социально-экономический университет, закончив его экономистом. Клоун-экономист – так подшучивали надо мной друзья и так было написано в моем военном билете. Я даже хотел его Задорнову отправить… А получилось это так. После циркового училища, перед армией, я проходил комиссию, и там меня спросили, где я учусь. Я ответил, что в цирковом училище, по специальности буду клоуном. Дяденька достал талмуд, пролистал, нашел нужный раздел: «“Артист ансамблей и театров” – пойдет?» Я говорю: «Да, конечно, пойдет!» Он что-то записал в билете и попросил, когда окончу экономический университет, прийти показать диплом, чтобы сделать новую запись. Ну и в итоге мне написали: «клоун-экономист». Оттуда и пошла моя клоунская история, так я попал в клоуны. Потом переделывал этот военный билет, думал, что в цирк с таким не примут, записали меня просто экономистом.

В детском цирковом коллективе «Арт-Алле» я, наверное, отработал лет тринадцать-четырнадцать. А в 2007 году решил позвонить режиссеру цирка на Цветном бульваре Оксане Дружининой – мы с ней были знакомы, пересекались, работали вместе. Я поинтересовался: «Оксана Викторовна, вам в цирк не нужен клоун-экономист?» Она сказала: «Приезжайте, конечно, попробуем». И 2 декабря 2007 года я приехал в цирк Никулина…

Раньше я работал в паре с партнером по клоунаде. А на просмотре требовалось показать соло. Смотреть меня должен был дрессировщик Борис Владимирович Федотов… Я ему сказал: «Борис Владимирович, я в манеже не могу, давайте выйдем в закулисную часть». Мы вышли в фойе, где было тихо, в руке я держал баскетбольный мячик. Он спросил: «Ну, что ты привез, когда показывать будешь?» Я ответил: «Сейчас, Борис Владимирович, сейчас!» Взял этот мяч и закрутил на пальце: «Смотрите, как я умею!» Он с недоумением поинтересовался: «Дим, ты дурак? Еще что-то можешь показать?» Я начал объяснять, что у меня есть идеи, мысли, нужно чуть-чуть времени – и я все налажу. И, как ни странно, мне поверили. Я начал присматриваться к другим клоунам, выяснял, что интересно зрителям, что показывают в цирках, и выстроил для себя – какую-то историю, больше эксцентричную, нежели клоунаду и буффонаду. В итоге сейчас эти два жанра – клоунада и эксцентриада – у меня пересекаются.

В цирке Никулина я тружусь с 2008 года. В штате у нас состоят несколько клоунов помимо меня: Алексей Емелин, Костя Устьянцев, даже женщины, по-моему, есть (точно не знаю, потому что они постоянно на гастролях). У нас было много программ, в которых работало клоунское трио: Владимир Дерябкин, Алексей Емелин и я. Мы разные по типажу, разные по репризам. Программа благодаря этому смотрится интересно: один клоун свою историю преподносит, второй клоун – свою, у третьего тоже все по-своему идет, он дрессировщик.

В 2010 году на Цветном шла замечательная программа «Время клоуна», созданная режиссером Оксаной Дружининой. Идея ее заключалась в том, чтобы показать зрителю историю развития жанра – от скомороха до современного артиста цирка. Там у меня была главная роль, мой персонаж присутствовал на манеже от начала до конца, проходил этот путь от балагана и Арлекина через Пьеро и клоуна в пиджаке, в буффонадных ботинках, с бабочкой до современных клоунов без особого грима и костюма. Хотя, опять же, и современные клоуны все разные. Например, в американской клоунаде по сей день остается много буффонады – яркий грим, парики, носы, большие костюмы. А у нас дети боятся этого всего, не знаю, почему. В России всегда спрашивают: «Какой у вас образ, какой костюм?» Посмотрите на Карандаша, на Никулина, на их грим – у них лица были открытые, только глаза подведены и немного румян положено. Среди моих коллег даже такая поговорка существует: «Репетиции – для бездарных, а грим – для некрасивых». Так что у нас мало грима и мало репетиций.

Раньше в цирковом училище были специальные люди, которые писали репризы. А потом все, ими написанное, опробовалось в манеже. К сожалению, в наше время таких людей практически не осталось. Мы сами сегодня пытаемся пересматривать классику и переделывать ее на новый лад. Потому что все новое – это хорошо забытое старое.

У клоунов, в основном, где-то пять выходов в представлении. Бывает больше, бывает меньше, все зависит от того, насколько шоу нагружено реквизитом. Например, в больших массовых номерах манеж иногда занят полностью: если полет – там натягивают сетку, если хищники – ставят клетку, а после номера их убирают, и это еще один наш выход. Так что мы, клоуны, должны быть коммуникабельными, нам нужно уметь показывать свои репризы также и за манежем, за барьером. Таким образом, программы с громоздким реквизитом требуют четырех-пяти, а то и шести реприз. Скоро повезем большую программу в Японию, там шесть реприз, так как много реквизита: будет полет, будут длинные перши, будут собаки на скейтах – для них устанавливаются горки, и нам придется выкручиваться за манежем.

Смена самих номеров происходит нечасто, но обновления бывают. Ведь если я отработал на Цветном бульваре свою программу, потом поехал в другие города по маршруту, то через два-три года, когда я вернусь, мне нужно будет прийти на Цветной с новым репертуаром. Зритель-то один и тот же, и ему хочется разнообразия, причем не только в номерах, но и в костюмах, в реквизите, в свете, в звуке и во всем остальном. Иначе люди придут и скажут: «Мы были здесь в прошлый раз, то же самое показывали». А сарафанное радио вести разносит быстро. Да, можно оставить какие-то две основные репризы, но три в любом случае придется поменять. Получается, что репертуар частично меняется где-то раз в три-четыре года.

Всю основную работу у нас выполняет режиссер. Мы можем по клоунской части что-то подсказать, но режиссер видит всю концепцию спектакля и точно знает, что требуется. Недавно у нас шла программа «Карнавал» в постановке итальянского режиссера – там была Италия от начала и до конца, в одном ключе создавались и музыка, и костюмы, и атмосфера. Мы погружали зрителя в ту эпоху, когда зеваки собирались на площадях, смотрели, например, на глотателей шпаг, завлекавших в цирк людей. И, конечно, в этой итальянской истории мы не могли показывать свои репризы без обработки, режиссер нам все подбирал – и музыку, и костюмы. Приехав, он посмотрел множество номеров разных клоунов и выбрал для себя нужное, в результате две репризы ребята делали, и три репризы я. Но не те, которые я предлагал, а те, которые ему больше понравились и, по его мнению, подошли.

Случается, режиссер звонит и говорит: «Дима, в программе будет канат, канатоходцы. Ты можешь что-то на разборку придумать?» То есть требуется реприза, своего рода подводка под этот номер, в которой мне нужно веревочку растянуть, изобразить канатоходца, например. Таким образом, режиссер дает установку, а я, опираясь на нее, могу делать что хочется; главное, чтобы зрителю было интересно, весело, смешно.

Забавных историй в цирке больше всего происходит с клоунами, потому что мы, в основном, работаем с залом. Зрителей я вовлекаю обычно в конкурсы, где показываю что-то, а они повторяют. Нередко с праздника или еще откуда-то приходят ребята навеселе. Они раскрепощенные и рвутся на манеж. У меня глаз уже набит настолько, что я вижу: этот человек не пойдет, тащить его бессмысленно, лучше пройти мимо, а другой аж ерзает на месте, просится выйти к тебе. И вот однажды наткнулся я на такого человека, пригласил его на репризу «Стулья», он встал, и я вижу – еле идет. Публика уже начала смеяться, сажать его было поздно, и я решил: ладно, надо как-то выкручиваться. И в итоге этот человек «зажег» так, что люди смотрели не на клоуна, а только на него. У меня была шляпа, я ее ему отдал и сказал: «Давай ты теперь клоуном будешь, я посижу в сторонке». И он справился, весело было. А бывает, что вытаскиваю тоже слегка выпившего, но он агрессивно себя ведет, тогда сразу пытаюсь посадить его обратно.

Как-то раз мне был нужен маленький мальчик, я нашел в зале такого, коротко стриженного, подошел: «Мальчик, пойдем со мной, репризу одну с тобой отработаем». А он так гордо встал и заявил: «Я не мальчик, я девочка!» – и обратно сел.

В Дубае у нас однажды произошел, можно сказать, поистине цирковой случай. Мы выступали там в большом торговом центре, и нужно было поднять на седьмой этаж реквизит. В лифт загрузили реквизит и мальчика лет двенадцати-тринадцати. От него требовалось проехать семь этажей, нигде не открывая дверь, а там взрослые должны были его встретить и разгрузить. Он приехал туда, мы поднялись и обнаружили, что нет одного мотоцикла. А это не спичка ведь, это большой мотоцикл. У него спрашиваем: «Рома, где мотоцикл? Ты на каком-то этаже останавливался, что-то кому-то отдавал?» – «Нет, нет!» В итоге мы так его и не нашли, до сих пор мы не можем понять, куда он делся – будто сквозь землю провалился. И номер играли без одного. У нас там восемь человек на мотоциклах, одному не досталось, так что семеро работали.

Из фестивалей самым запоминающимся для меня стал фестиваль в Монте-Карло, куда я ездил с детским коллективом «Арт-Алле». Он ежегодный, проходит в январе. Там собирается вся цирковая мощь, лучшие номера мира. И мы, дети, приехали туда – все рты пооткрывали. А это был, к тому же, особенный фестиваль – тридцатый, посвященный памяти князя Монако Ренье III, его основателя. И туда прибыли Олег Попов, Крис Кремер, в общем, все мировые звезды. Мы в изумлении смотрели, как они умеют работать, учились у них. В тот момент, наверное, все в нашем детском сознании перевернулось, мы поняли: тот уровень, который мы показываем, хорош для детского коллектива, но чтобы выйти на мировую арену (с соло или в дуэте), нужно работать, работать и работать, всегда совершенствоваться, придумывать новые трюки.

В 1997 году наш детский коллектив пригласили принять участие в фестивале, который ежегодно в сентябре проходил в цирке на Цветном бульваре. Мы очень радовались этому, готовились. Но вскоре из средств массовой информации узнали, что Юрию Владимировичу стало плохо и он находится в реанимации. Все дети переживали, молились как могли, но, к сожалению, 21 августа он умер. В связи с этим отменили фестиваль. Двух недель мне не хватило, не успел я увидеть своего кумира. Я хотел просто посмотреть на него, сказать: «Здравствуйте, дядя Юра, вы такой молодец!» Однако не состоялась наша встреча…

При цирке Никулина есть международный отдел, который может отправить номер на фестиваль, если там видят, что уровень достойный. Они отсматривают номера, дают рекомендации. А если номер слабоват, но есть амбиции и большое желание поехать, то просто говорят: «Ты порепетируй еще пару лет, обкатай, потом, может быть, вернемся к этой идее…»

Замечу, что в Монте-Карло клоуны не берут много золотых и серебряных наград. Но чтобы ехать туда, уровень номера должен быть очень высоким. Ведь у жюри выбор очень тяжелый, им приходится сравнивать клоунов с хищниками, воздухом или эквилибром… Сейчас в России, в Екатеринбурге, появился фестиваль, посвященный именно клоунаде. Его организовал советский и российский артист цирка, в прошлом клоун, Анатолий Павлович Марчевский. Там проще обратить на себя внимание, все-таки конкурс проходит в рамках одного жанра.

Было у меня много и других поездок. В Японии, например, мы попали под землетрясение в 2011 году. Немножко недоработали, благополучно вернулись домой, сейчас опять поедем, надеюсь, уже без происшествий.

Цирк, как и все в мире, меняется. На мой взгляд, раньше, в советские времена, он был помощнее. Существовало больше массовых номеров, были жанры, многие из которых к настоящему моменту вымерли. Например, мотоциклы, велосипеды – их практически нет сегодня. Были сумасшедшие воздушные аппараты, канатоходцы ходили, внутри все крутилось и вертелось, а в современном цирке таких массовых номеров в принципе нет. В наше время предпочитают шоу, отходят от принципов классического цирка…

Создавать грандиозный номер, который из-за количества реквизита никуда не может выехать, невыгодно с экономической точки зрения. Допустим, он отработает один, второй контракт в цирке Никулина. Однако рано или поздно программу понадобится менять, и этому номеру, чтобы существовать, придется искать работу. А принять массовые номера готовы далеко не все цирки, ведь на них ложится и зарплата артистам, и транспортировка реквизита, а это затратно – объемный реквизит может весить не одну тонну. Потому подобные номера распадаются в первую очередь.

На Западе больших стационарных цирков почти нет. В Европе это, в основном, шапито, которые держат династии. В Италии эти семьи из поколения в поколение делают какие-то программы, свои большие номера, катают их по всей Европе. А может быть и чей-то отдельный номер, в котором двадцать пять человек, и они возят свою программу, стараются, находят себе контракты. Наверное, все зависит еще от агента, который работает с коллективом. Главное – не сидеть на месте. Ведь есть люди, которые только мечтают о работе, но при этом всю жизнь сидят и мечтают. Но если человек хочет двигаться вперед, он устроится даже с самым массовым номером и с самым большим аппаратом.

Большинство российских артистов мечтают работать в цирке Никулина. Здесь чувствуешь себя прямо артистом-артистом, выходишь – народу тьма, постоянно аншлаги, все друг друга знают, униформисты – профессионалы… Да, в общем, профессионалы все, от билетеров до дирекции. Все отлажено, ты знаешь: пришел, здесь что-то положил – никто ничего не тронет. Но не всех сюда берут… А в шапито, допустим, народ новый, места в закулисной части мало, все скомкано, пыль столбом. Зато в шапито хорошо обкатывать новые номера. Например, есть у меня новая реприза, ее нужно показать людям. Но представить ее в цирке Никулина я не могу, потому что она еще сыровата, и профессионал сразу скажет: «Дим, ну ты порепетировал бы где-нибудь немножко, а потом уже сюда приносил». А разве репризу отрепетируешь без зрителя? Один очень хороший клоун, мой друг Володя Дерябкин, так и говорит: «Дим, как можно клоунаду, репризы репетировать в пустом манеже?» Репризе нужны люди, только с ними поймешь, что идет, а что нет. И замечательная площадка для новых идей – это шапито, приезжающее в город, где нет стационаров. Зрители там немного проще, не избалованная столичная публика, они приходят смотреть цирк.

А вот трюковая часть требует долгих репетиций. Допустим, я много тренировался с мячами, с обручами. И до сих пор перед каждым представлением оттачиваю, проверяю – бывает ведь, что голова забывает какие-то движения.

В цирке я уже двадцать один год, и каждый раз перед представлением – в шапито ли, на корпоративе или еще где – очень волнуюсь. Если же нет волнения – ты не артист, а черствая корка хлеба. Если внутри ничего не ёкает, заканчивать надо с этой профессией, уходить. Как можно работать, если не ёкает? Когда тебе все равно, ты вышел просто оттарабанить роль, и мысли уже не о работе, а на лице написано: «Мне побыстрей бы домой, там борщ и футбол по телевизору…» – это конец, пора на пенсию. Юрий Владимирович Никулин как-то сказал: «Если нет переживания внутри, нужно уходить с манежа, это уже не артист, это так…»

Скоро и я на пенсию должен выйти, если в нашей стране закон опять не поменяют. Но с профессией заканчивать не собираюсь. Клоуном ведь можно работать и до пятидесяти, и до шестидесяти лет, главное – в манеже не умирать, двигаться, делать все весело, задорно… К тому же у меня есть образование, я могу цирковой кружок свой создать, например. Иногда такие мысли посещают, но, наверное, говорить об этом рано. Хотя немного страшно: как же я буду без цирка?

Бывают дни, когда вообще ничего не получается. С утра встал не с той ноги, и весь день такой. Вроде и настроение хорошее, а трюки не идут. В манеже я не злюсь и не нервничаю, нельзя показывать публике свое состояние. Люди пришли смотреть, деньги заплатили за билеты, а я вышел, как размазня… Если упал предмет, нужно это обыграть: видите – упало, или поднять его каким-то необычным способом, не просто взять рукой, а как-то на ногу, на шею подкинуть. В общем, выкрутиться как-то необходимо. Клоуну в этой ситуации легче, чем жонглеру, – у того падает и падает. А я после него выйду с тремя мячами, упадет – и не страшно, люди-то понимают, что у меня реприза на тот номер, который они только что видели. Главное – импровизация, не нужно идти по какому-то шаблону. Если пошло не так, лучше уйти в сторону вообще, переделать репризу полностью.

Иногда слышу от артистов: мол, сегодня «глухой зал». Могу ответить на это известной фразой: не бывает плохого зрителя, бывает не очень веселый клоун. Зрителей надо раскачивать. Стою порой за кулисами и вижу: артисты номер отработали – а в зале тишина. Тогда я выхожу уже настроенный с самого начала на то, чтобы каждого зрителя зацепить. В глаза им смотрю, улыбки ловлю – одну, другую, и зал потихоньку оживает… Клоуны говорят: как ты покажешь самую первую репризу, так и пройдешь дальше весь спектакль до финала. Если ты выплывешь, будто умирающий лебедь, то и зритель сможет тебе лишь посочувствовать: да, жалко нам тебя, товарищ, очень жалко… А если ты выйдешь и заведешь зал, то весь спектакль пройдет на «ура», на каждый выход публика будет гудеть: «Ааа! Я его знаю, сейчас он еще что-нибудь покажет!» Надо влюбить в себя зал с первой репризы, с первого появления, тогда можно будет им управлять. Они станут смотреть на тебя и повторять за тобой, если ты попросишь. А если ведешь себя скромненько, то и аплодисменты получишь скромненькие…

В случае если у меня родится сын, я хотел бы передать ему, подарить весь свой клоунский багаж, весь свой опыт. Ведь моя артистическая история складывалась годами. Были ошибки, сложности, много раз спотыкался, падал, вставал, коленки и руки набиты… Я многое отдал бы за то, чтобы он стал цирковым артистом. Не знаю, какой жанр он выберет, хотя в массовые номера и сам не отдал бы своего ребенка. Пускай лучше что-нибудь делает сам, соло. В общем-то, девочке тоже будет предложено пойти в цирк…

В любом случае дети будут с нами ездить, расти в опилках. Цирковые дети – это отдельная история, их в этой жизни никто не балует, они собираются в кучку, когда родители работают, играют вместе. Они видят все, в цирке растут, им это интересно… Причем дети – это самый строгий зритель, своего рода комиссия: этот номер не очень, а этот хороший, и это мы оставили бы… Дети посмотрят один раз спектакль, а дальше будут ходить на тот момент, который им понравился, всю программу сидеть уже не станут. Все цирковые знают: то, что дети смотрят, – это высший пилотаж, их не обманешь. Детская реакция на цирк – она другая, ребенок не приходит просто смотреть цирк, он приходит за чем-то интересным, за удивлением и радостью.

Кроме того, они к труду приучены с детства, что очень важно. Я, например, благодаря цирку не боюсь ничего, трудности для меня – не трудности…

Ну и конечно, цирк – это большая семья. В жизни всякое бывает. Например, случилось горе у человека, покалечился в полете, ампутировали ногу по колено. И мы дали клич по всему цирковому сообществу (не только российскому – мировому): люди, не оставайтесь равнодушными, кто чем может – помогите… Как говорится, скинулись всем миром, купили лучший по модификации, самый удобный для него протез. Человек сейчас ходит, руководитель номера не уволил его, он продолжает работать в цирке. Уже не артист, но стоит на лебедке, всегда ездит с программой. Недавно собирали деньги на операцию клоуну (не знаю его лично), у которого обнаружился рак. Артисты – не роботы, а живые люди, болеют, падают, ломают позвоночник, всякое происходит.

В прошлом году отмечали двадцатилетие молодежного цирка «Арт-Алле», дай бог ему процветания. Хорошие там руководители, делают из детей действительно профессиональных артистов. Две девочки оттуда сейчас работают в Дю Солей. Еще две сотрудничают с цирком Никулина, одна в штате, а вторая вне его, но выступает с нами в сольном номере. То есть наш коллектив дает очень сильный толчок в жизни. Я благодарен за это его руководителям, ведь если бы не они, неизвестно, как сложилась бы моя судьба… Может, стал бы я экономистом, копался бы сейчас в бумажках. А так моя жизнь мне нравится, постоянно новые города, новые лица, новые знакомства.