Текст книги "Цирк на Цветном"

Дмитрий: Мы с женой работаем в цирке Никулина акробатами на бамбуке.

Я попал в мир цирка достаточно давно. В детстве. Мой отец Вячеслав Дубынин работал в Большом Московском цирке. Я любил ездить к нему на работу и бегать по цирку. Меня заворожила атмосфера цирка. Артисты в гриме и красивых костюмах, сложные трюки, смешные клоуны и животные. Естественно, мне тоже захотелось работать в цирке.

Позднее, в более осознанном возрасте, я пошел в цирковой кружок, основанный в детском лагере моим отцом, и там начал постигать азы циркового искусства.

После окончания четвертого класса я поступил в Московскую государственную академию хореографии при Большом театре (МГАХ). Это было сделано намеренно, но не потому, что я захотел танцевать в балете, а всё для того же цирка. Балетная и цирковая подготовка на ранних этапах очень похожа. Растяжка, общая физическая подготовка и многое другое. Также балет дал мне выворотность, чувство позы, что в данное время позволяет мне выглядеть на манеже эстетично и органично. Честно говоря, я считаю эту балетную подготовку своим козырем. Это позволяет мне выделяться в положительную сторону из основной массы артистов.

Окончил МГАХ в 2011 году, и после вручения диплома, буквально через несколько дней, я ушел в армию. Сделано это было осознанно: во-первых, чтобы потом с этим не сталкиваться, а во-вторых, на мой взгляд, это хороший жизненный опыт, через который должен пройти каждый мужчина.

А уже после армии я поступил в Государственное училище циркового и эстрадного искусства (ГУЦЭИ). Окончил я его за три года (вместо четырех), за это время сделал сольный номер «Ремни» и парный номер «Бамбук», с которым нас с Настей взяли работать в Московский цирк Никулина.

Анастасия: Я пришла в первый раз в цирк еще в детстве, в начальных классах. Часто приходила представления смотреть, чаще всего новогодние. Но самое страшное было – воздушные номера. Я закрывала глаза и не смотрела, потому что казалось, что это что-то невероятное – девочки на кольцах, под куполом цирка, летали без какой-либо страховки. Я говорила: «Я смотреть не буду». Мне потом рассказывали, что там было.

В цирке мне нравились животные, клоуны, как всем, собственно, детям. А занималась 16 лет художественной гимнастикой, о цирке думала иногда. Лет в 10 увидела Цирк дю Солей, очень понравилось, думала, что, может быть, получится поработать там. Но серьезных мыслей об этом не было. Думала, что закончу гимнастику, стану тренером. Пошла учиться специально для этого. Но девочка, которая со мной занималась, ушла работать в цирк, попала в Дю Солей, много лет там проработала. И пришла к нам в зал, просто рассказала нам, как у нее жизнь проходит, что она делала. Стало интересно.

И она спрашивает: «Настя, что ты хочешь делать, когда закончишь гимнастику? Ты уже взрослая, сама можешь решать». Я говорю: «Не знаю». – «А как ты относишься к воздуху в цирке?» Я говорю: «Это, конечно, здорово». Разошлись, через неделю она мне звонит и спрашивает: «Какой у тебя рост?» – «Метр семьдесят». Потом вдруг опять звонок: «Хотела бы ты попробовать воздушную гимнастику, в паре с мальчиком?» – «Наверное, да». – «Просто хороший тренер ищет своему сыну партнершу. Давай я тебе дам его номер, и вы созвонитесь». – «Давай».

Созвонились, пришли в первый раз, что-то попробовали. Пригласили на следующий день в цирковое училище.

Я пришла. Передо мной кладут железную палку и говорят: «Вот на этом ты будешь работать». Я на них посмотрела и спросила: «А что это такое?» Мне сказали: «Это бáмбук». – «Не бамбу´к?» – «Это бáмбук». Повесили его за один конец и сказали: «Это твой реквизит». Я смотрела на него несколько минут и не могла понять, как вообще на него можно залезть и что-то делать. Повесили меня за ногу, сказали, что нужно делать. Конечно, ничего не получалось в первый день.

Пришли на второй день. Начало получаться, стали пробовать трюки. Репетировали достаточно сложный трюк и сорвали ногу. Сорвали так, что на следующий день ходить я не могла. А я еще тогда тренировалась, скоро мне нужно было выступать на чемпионате России. Естественно, в цирк меня больше не пускали. Я очень расстраивалась, плакала по ночам; мне понравилось, я хотела туда вернуться. Родители говорят: «Нет, это слишком опасно».

Спустя несколько месяцев я выступила на чемпионате России и победила, а на следующий день пришла в зал и сказала тренерам: «Я больше не хочу тренироваться и ухожу в цирк». Дома мне мама сказала: «Ну, посмотрим еще». – «Ну, посмотрим», – отвечаю.

Месяц с ними ругалась, плакала, не разговаривала с родителями. Но папа с Димой взяли меня на елки в мэрию. Это был изначальный договор, и несколько месяцев спустя родителям пришлось отпустить меня поработать.

Отработали елку. И как-то родители согласились – ладно, попробуй. С той перспективой, что попробует, надоест – и закончит. Репетировали, начало получаться. Спустя 4 месяца были государственные экзамены. Показали номер, и нас пригласили в этот цирк. Пришли первый раз, показалась какая-то невероятная высота. Нас познакомили с Павлом Брониславовичем – нашим педагогом, мы начали с ним работать.

В цирке Никулина нам делалась новая постановка, также мы усовершенствовали свой реквизит. Но самое главное, конечно, – усовершенствовались и добавились сами трюки. В этом нам помог наш замечательный педагог Павел Яблочков. Посмотрев на нас, он сказал, что работы предстоит очень и очень много, но мы не испугались и согласились на упорный труд. Пришлось даже в чем-то переучиваться. Павел Брониславович придумал вставить в наш номер воздушное кольцо и воздушные полотна, а главное, поставил нам вольтиж, или, проще говоря, акробатику, самую сложную и зрелищную часть номера. Туда входят сальто в воздухе, курбеты и т. д., проще говоря, элементы парной акробатики. Но сложность состоит в том, что исполняются они не на земле, как все привыкли, а в воздухе, с минимальной точкой опоры для ловитора и вообще без опоры для вольтижера.

Полгода порепетировали и вошли в новую программу. Потом, спустя полгода, уже в этом, 2016, году, был фестиваль, к которому очень долго готовились, взяли бронзу.

Дмитрий: В училище мы выпускались с бамбуком на 2 тросах, без вертушки, а сюда уже пришли с новым аппаратом, с новыми идеями. Аппарат придумал мой отец. На самом деле это просто новый вид старого аппарата. Старый аппарат был на стреле, его водили по кругу. А у нас аппарат на одном тросе, и он сам летает. Вертушки, времен Советского Союза, занимали собой все пространство купола манежа. То есть если в программе работает вертушка, то остальные воздушные номера работать не могут, потому что все пространство занято вертушкой. Мой отец сделал более усовершенствованную вертушку, которой вообще не нужно никакого места, она снимается после работы и не мешает никому.

Если говорить о «фишке» нашего номера, то она заключается в том, что мы работаем на одном тросу. Остальные бамбуки работают на 2 или 3 тросах, что делает его устойчивым. Также мы используем в своем номере много реквизита, охватывая почти все воздушные жанры.

В нашей практике в цирке Никулина было много разных случаев. Начиная с того, что буквально перед выходом, за 10 секунд до того, как нужно выходить на манеж, Настю сбила с ног собака, и нога опухла. Но, несмотря на это, решили отработать.

Анастасия: Или еще один случай. Я перед выходом забыла надеть лонжу. Причем поняла я это уже в работе. Понимая, что лонжи у меня нет, смотрю на педагога, пытаюсь ему показать, что у меня нет лонжи, он меня не понимает, мы с Димой смотрим друг на друга и думаем: что же делать? В общем, импровизировали весь номер, и пришлось убрать несколько сложных трюков.

Не так давно мы попробовали принять участие в разных проектах.

Прилетаем однажды из отпуска в Москву; как только приземлились, звонит телефон, и нам говорят: «Вы участвуете в проекте Первого канала “Без страховки”». Сказали, что будем там работать со звездами.

Конкурс «Без страховки» был в формате шоу, где вместе со звездами участвовали и их партнеры, цирковые артисты. Было очень много разнообразных номеров, как цирковых, так и спортивных. Чему-то цирковые артисты учили звезд, а чему-то им приходилось учиться вместе.

Дмитрий: Я работал в программе «Я смогу». Он шел на телеканале «Россия». Интересный проект, где звездам показывают различные номера, а они выбирают, что они могут повторить, и дается им на это всего неделя, после чего их номер оценивается судьями.

Мы работали с Ольгой Бузовой, ведущей на ТНТ. Делали номер «Воздушные полотна». За неделю подготовили достойный очень номер. Мигель, режиссер-постановщик проекта «Танцы» на ТНТ, поставил нам очень интересный номер по фильму «Миссис и мистер Смит».

Наездницы на лошадях

Притягательность цирковой атмосферы я ощутил, когда впервые пошел с отцом за кулисы… и сам кормил лошадей. Наверное, тысяча детей подносили на ладошке ломтики моркови к теплым лошадиным губам и так же, как и я, испытывали восторг.

Юрий Никулин

Я родилась в Москве, даже страшно сказать, сто лет тому назад, в феврале 1916 года. Родители были простые люди, отец работал весовщиком на Казанском вокзале. В школе и пионерском лагере всегда занималась спортом и участвовала в различных постановках и акробатических номерах. В пятом классе стала ходить в студию ритмики и балета (искусства движения), которую вела сестра Марины Цветаевой (по отцу) Валерия Ивановна Цветаева. Она снимала большое помещение, с зеркалами и станком, рядом с Почтамтом на Мясницкой улице, тогда Первомайской, и мы там занимались. Вместе со мной на этих курсах учились Сергей Русанов, он потом ушел на эстраду, и Софья Тереньтева, служившая затем в театре Красной Армии. А мы с подружками втроем поступили в цирковое училище. Я в детстве в цирк не ходила, но так получилось, что Валерия Ивановна на окончание курсов поставила мне танцевальный номер, который назывался «Циркачка», я там гнулась, делала колесо и выполняла разные гимнастические упражнения. Еще в клубе железнодорожников часто в концертах вставляли цирковые, акробатические номера, мне это все нравилось – ну, и я пошла в цирковое училище. Родители были не против, но когда после окончания училища я поехала на первые свои гастроли, папа сказал: «Если бы я знал, что ты будешь все время уезжать, не разрешил бы тебе туда поступать». Начинала я работать после окончания училища с акробатами, братьями Волжанскими. Мой сокурсник И. Фридман так описал этот старт моей цирковой жизни.

 
Бесконечно бы мог вспоминать я…
Юность, юность, ты так далека…
Предо мною Волжанские братья,
Из Иванова два паренька.
 
 
Мы сдружились, и стало три брата,
«Трио Вольман» был наш псевдоним.
«Трио Вольман» – вольтиж-акробаты.
Память дней тех в сердцах мы храним.
 
 
Старый мастер Ширай – наш учитель,
Образцом акробатам служил,
Наш наставник и вдохновитель,
Нам партнершу, как приз, подарил.
 
 
Однокурсницу нашу Валюшку…
И не раз вспоминал я о том,
Как мы приняли в номер девчушку,
Как работа пошла вчетвером.
 

В 30-е годы в Московский цирк на гастроли приехала семья Медрано: отец и три дочери. Это были конные номера, и один из них – «Па-де-труа» – работали сестры Медрано на трех белоснежных лошадях. Это было очень необычно и красиво, девушки скакали на трех бегущих рядом лошадях: красивые позы, различные стойки, акробатические трюки. Номер так понравился, что его решили иметь в программе московского цирка. Когда Медрано уехали, в Москве остался их берейтор и по просьбе руководства цирка стал помогать ставить номер «Па-де-труа». Нас очень удивляла его настойчивость, по всей Москве собирал он именно белых лошадей, это было его непременным условием. В качестве наездниц выбрали трех балерин из кордебалета цирка. Но когда уже началась работа на лошади, выяснилось, что две балерины не смогли выполнять акробатические движения, стоя на лошади. Так в номер попали мы с моей подругой, еще по курсам В.И. Цветаевой, Еленой Лебединской. Вот Лена как раз закончила училище как наездница. У меня же никакого опыта езды на лошади не было. Все пришлось начинать с нуля, и сначала было очень тяжело. Третьей в номере осталась одна из балерин, Зинаида Лесневская, она работала «наверху», то есть не скакала на лошади, а выполняла трюки, стоя на наших плечах. В те годы было принято давать цирковым номерам громкие, необычные псевдонимы, и наш номер по именам первых букв имен стал называться «ВАЛЕЗИ». Через некоторое время Лебединская ушла в воздушную гимнастику, а балерина Лесневская погибла в автокатастрофе. И мне предложили обучить двух девочек из училища, акробатов на шарах, они были без номера, их партнеров забрали в армию. Так я стала выступать уже во втором составе номера «Па-де-труа». С этим номером в июне 1941 года мы работали в Харькове, когда началась война. Лошадей у нас тут же забрали на нужды фронта, а нас отправили в Москву. Здесь артист и режиссер цирка Александр Николаевич Ширай в отсутствие лошадей сделал нам номер на трех кольцах, подвешенных под куполом цирка. Особых трюков у нас там не было, но номер был оригинальный – такого еще никто не делал, и у нас был успех. С этим номером мы вернулись в 1944 году в освобожденный Харьков. Директором цирка там был назначен молодой артист и режиссер Виктор Павлович Щетинин. И через некоторое время я вышла за него замуж. Но на свое место и в номере с колечками, и в «Па-де-труа» я подготовила замену. После этого был некоторый перерыв, когда я не работала на арене. В 1955 году я собрала уже третий состав и вернулась в свой номер «Па-де-труа». С 1957 по 1962 год в моем номере выступала тогда только начинающая выпускница ГУЦИ Алла (Альбина) Зотова, в дальнейшем одна из талантливых артисток-наездниц, народная артистка России (1992 г.)

Наш номер очень нравился зрителям и руководству цирка, он даже попал в историю, запечатленный на кинопленке. Фильм «Сегодня – новый аттракцион» (1965) начинается с номера «Па-де-труа». Съемки были очень интересными, нас возили на «Мосфильм» вместе с великой Фаиной Раневской, которая в этом фильме играла роль директора цирка. На киностудии была специально выстроена цирковая арена, немного меньшего размера, чем обычно в цирке, нам сшили розовые костюмы, и выступали мы в белых париках.

Несмотря на сложный конный номер, каких-то особых травм у меня не было. Помнится один только случай. Мы начали выполнять свой номер, заиграла музыка, но, проехав первый круг, лошади неожиданно встали. Конечно, мы все попадали вперед, я сломала себе два ребра. Пришлось увести лошадей с манежа, и номер мы так и не отработали в тот день.

В 1967 году в августе в цирке шапито в Парке культуры им. Горького в Москве я последний раз вышла на арену в номере «Па-де-труа» – это было все очень торжественно и запомнилось. После окончания цирковой карьеры я два года проработала тренером в конно-акробатическом аттракционе «Русская тройка» у Н. Ольховикова.

О Юрии Никулине

Очень теплые воспоминания у меня сохранились о встречах и общении с Юрием Никулиным. Я помню, как он начинал помощником у клоуна Михаила Румянцева (Карандаша); в дальнейшем мы часто работали с Никулиным в одних программах. Когда он стал уже руководителем цирка на Цветном бульваре, он оставался таким же внимательным к артистам. Приглашал меня на юбилейные вечера и представления, а когда заболел мой муж и потребовалась госпитализация, я пришла к Юрию Никулину и попросила о помощи, он при мне поднял трубку телефона, и уже вечером мужа положили в хорошую больницу. Юрия Владимировича я очень уважала, он был хороший артист и хороший человек, что самое главное.

Свое первое появление в цирке я не помню. В семье у нас любили цирк, и как только там менялась программа, мы обязательно посещали ее. Началось это очень рано, не знаю, сколько мне было лет, но кажется, что в цирк я ходила всегда. И я видела в манеже тех артистов, которые сегодня считаются мэтрами: всех великих клоунов – Юрия Владимировича Никулина с Шуйдиным, Карандаша, Попова; всех знаменитых дрессировщиков, старых, которые уже давным-давно не работают. И у меня эти детские впечатления сохранились в памяти – как, наверное, у всех детей. Очень хорошо я помню все трюки, номера, аттракционы, вспоминаю, какие были полные залы и как все хохотали над клоунами. И провожу параллели, сравниваю цирк нынешний и прежний.

Тогда мы жили в Самаре, и цирк там был стационарный, как во всех крупных городах. Но программы «спускали» из Москвы. У нас был единый главк, он базировался на Пушечной, 4 – там же, где и сейчас. Эта контора направляет номера и аттракционы в разные города, следит за их перемещениями, в общем, корректирует характер нашей работы. Это называется «цирковой конвейер». Они отслеживают, чтобы, например, в один город не приехали пять раз подряд номера с хищниками, то есть чтобы программы менялись, были в какой-то степени разными. В Самаре смена программ происходила минимум четыре раза за год и люди с удовольствием ходили в цирк.

Несмотря на московское координирование, коллективы были разные, в том числе национальные. Приезжал, например, к нам украинский коллектив. В начале своей работы в цирке я попала в латвийский коллектив. У каждой республики был свой цирк, и номера их оформлялись в национальном стиле – получались тематические красивые программы. За основу брался какой-нибудь интересный аттракцион, к нему добавлялись номера всех остальных жанров, и так складывалась замечательная программа. Плюс в летний период работало небольшое количество шапито.

Я с детства безумно любила собак и каждый раз перед походом в цирк волновалась, спрашивала: «Мама, а собачки будут?» Мама отвечала: «Конечно, будут!» И мы шли смотреть собачек.

В детстве у меня и мысли не было пойти работать на арену, сказали бы мне об этом – не поверила бы. Это произошло гораздо позже, когда я после собачек заразилась лошадьми. Болезнь эта оказалась неизлечимой. Я занялась конным спортом, но когда подошло время выбирать профессию, осознала, что спорт – это не мое. Мне не хотелось выигрывать на соревнованиях, ставить какие-то рекорды, а нравилось заниматься с лошадьми именно дрессурой, общаться с ними, раскрывать какие-то их необычные качества. Возможности для этого в тот момент имелись только в цирке. И когда я попала на его территорию, за кулисы, пообщалась с настоящими цирковыми лошадьми – все, крышу снесло напрочь. Мне тогда было лет пятнадцать-шестнадцать. А в семнадцать я уже убежала из дома с первым цирком.

По возрасту мне еще не разрешалось работать с животными, но был такой замечательный артист Борис Павлович Манжелли, знаменитый дрессировщик, тоже из цирковой династии. И у него на конюшне почему-то всегда работало огромное количество девочек, увлеченных «лошадниц» с конюшни, причем в основном несовершеннолетних. Мы пришли к Манжелли втроем – с девчонками из спорта и поехали с ним в первый город – Курск. Как сейчас помню, в товарных вагонах, зимой. До сих пор не понимаю, как меня отпустили родители – еще, в общем-то, маленькую девочку. Бабушка нервничала, кричала: «Верните ее обратно, не пускайте ее!» Но я как-то убедила всех, что мне это обязательно надо, и дед сказал: «Не трогайте ее, жизнь научит, пусть едет».

Это было настоящее приключение! В вагоне топилась печка, горел уголь, и когда поезд шел с горки, и неожиданно поезд загорелся. У в вагоне все попадало, нас завалило сеном, лежащие лошади выехали на середину вагона из-за своих ограждений, пришлось отрывать доски, за которыми они находились, и заводить животных обратно. Мы тушили пожар, потом побежали помогать остальным – в составе было пять цирковых вагонов. В итоге всё потушили, и живыми и здоровыми доехали до Курска.

Это был первый опыт, в дальнейшем мы уже стали кричать, подъезжая к горке, где формировались составы: «Тормозите, цирк едет! Аккуратно, у нас животные!» После этого я лет пятнадцать ездила товарными вагонами, и всегда мы предупреждали заранее, чтобы нас спускали мягко, аккуратно, не стукая.

В Курске первую программу мы отработали замечательно. Единственная проблема: я еще училась, и училище мое хотело вернуть меня обратно. А я на самом деле, чтобы закончить десятилетку, пошла в первое попавшееся заведение, ближайшее к ипподрому, – строительное. На стройку я не планировала идти работать, просто случайно оно оказалось рядом. И вот мастер начала мою бабушку подбивать: «Да вы что, надо ее возвращать, она должна обязательно закончить!» Бабушка выкрала у меня паспорт и заставила Манжелли купить мне обратный билет. Вернувшись, я была зла, как никогда, в жесткой форме потребовала, чтобы мне вернули документ. Училище, правда, с горем пополам закончила, сдала экзамены. Но так как Манжелли уехал дальше, время прошло, и рваться к нему было бессмысленно, мы с подружками решили, что поедем в Москву, в главк, проситься в настоящий цирк. Прямо в контору сразу, а не в номер какой-то, заявились со словами: «Здравствуйте, мы хотим работать…»

А нам и говорят: «Хорошо, хотите – пожалуйста, есть два номера на выбор: “Свобода лошадей” и “Жокей”, в нем тяжеловозы прыгают. Там требуются люди ухаживать за животными». Ну а кем нас еще возьмут? Мы подумали: «Нет, тяжеловозы – это не то… Нам “Свобода” подходит». Что это за «Свобода» такая, мы не особо понимали. У Манжелли, правда, тоже работали в номере «Свобода», но здесь было что-то другое, и фамилию дрессировщика мы не знали… Одна девочка из нашей троицы была постарше, она устроилась в другой номер. А меня с подружкой отправили в Свердловск (сейчас он Екатеринбург).

Мы приехали, начали работать. Выдержали там двадцать дней. Потому что тот метод, каким пользовалась дрессировщица (не буду называть ее фамилию), для нас оказался неприемлемым. Все было очень жестко и непрофессионально. Но в это же время на этой же конюшне на репетиционном периоде находился другой номер. Цирк был постановочный, и в нем, на втором манеже, создавались и репетировались новые номера. И дрессировщик одного из таких номеров приглядел нас и начал нам мягко намекать: «А не хотите ли вы ко мне перейти?» И так как мы уже наработались вусмерть и больше не хотели с той дамой общаться, то согласились сразу. Он начал наш перевод, а эта женщина вдруг стала строить нам козни, угрожать, подличать… Мы в Свердловск приехали без копейки денег, только от родителей оторвались, еще ничего не заработали, просить вроде как неудобно было. И в первый день пришли к ней, сказали: «Дайте нам пять рублей до зарплаты…» Это тысяча девятьсот восемьдесят второй или восемьдесят третий год. И она, как только мы решили уйти, прибежала к нашему новому руководителю с криками: «Они мне деньги должны, пусть отработают!» Он спросил: «Сколько они тебе должны?» Она: «Пять рублей!» Он сказал: «Да на тебе пять рублей!» В общем, они рассчитались. Она на нас еще долго шипела, но в конце концов уехала, так как была гастролирующей дрессировщицей. А мы остались там репетировать. И хочу огромное спасибо сказать этому человеку, Валерию Дмитриевичу Кострюкову, украинскому дрессировщику, талантливейшему, тоже из династии. Я многому у него научилась за тот год, который у него отработала. Я пришла из спорта, знала общие приемы работы с лошадью. А в цирке специфика совершенно иная, и он меня всему научил, причем учил с каким-то удовольствием, несмотря ни на что. С радостью передавал все навыки, в том числе искусство правильной работы с шамбарьером [4]4
  Шамбарьер (фр. cham-briere) – бич на гибкой рукоятке, используемый в цирке при работе с лошадью.


[Закрыть]. Мы за год с нуля отрепетировали огромный цирковой номер, с пони и лошадьми, на пятнадцать-шестнадцать минут. И все было спокойно, тихо, приятно, никаких криков, никакого ора. Более того, у него один конь не пошел в работу. Он взял животных больше, чем требовалось для номера, потому что выбраковка всегда бывает – кто-то не пошел или еще что-то. И у Кострюкова оказались две поньки лишние и один конь. И мы попросили: «Дайте нам этого коня». Конь был умный, но страшненький, вырос такой – потому и не подошел для номера. И Валерий Дмитриевич сказал: «Да пожалуйста, делайте с ним что хотите, занимайтесь, только в нерабочее время». Благо, второй манеж, репетиционный, был свободен, и мы вечерами с этим конем – его Сатеро звали – работали. А Кострюков в это время делал какой-то реквизит и все время ходил через этот манеж в цех. Ходил, видел, как мы, мокрые, возимся с конем, и посмеивался втихаря. Мы пытались положить Сатеро на бок – и так с ним, и сяк, и морковкой машем, и ноги ему подгибаем. Конь, бедный, никак не поймет, чего ж этим двум воронам надо, хотя сам будто пластилиновый был. И в конце концов он, видимо, подумал: «Может, лечь?» И лег. Полежал, встал. И тут Кострюков идет обратно, смотрит – батюшки, весь бок в опилках, значит, мы его положили. Он обалдел. Мы так долго мучились, а он все смеялся, не подсказывал, хотел, чтоб мы сами разобрались. В общем, мы и положили, и посадили – все попробовали, лепили из него потом что хотели. И в итоге мы своего коня многому научили. После, правда, его отдали в спортшколу – детей катать, так как он был уже личный. Дети в нем души не чаяли – такой спокойный, хороший, еще и обученный всему…

Такой был период в жизни замечательный. А дальше… банальная история произошла. Кострюков стал пить, ничего с этим не удавалось сделать, и наш отрепетированный номер передали другому человеку. Валерия Дмитриевича увольняли, и мы не могли уже с ним остаться, пришлось нам уйти.

А в город как раз приехал аттракцион со слонами, под руководством Анатолия Александровича Корнилова. Они тогда выпустили второй номер для балета – отчасти для того, чтобы девочкам получать повышенную зарплату (она у балерин была небольшая, и, соответственно, все пытались подготовить второй-третий номер). И решили сделать с лошадьми конную кадриль, то есть девчонок посадить верхом – такая «Свобода», но с красивыми наездницами. Лошади у них уже были набраны, и нас, в общем-то, приманили интересным предложением – этих девочек обучать. Мы обрадовались и перевелись к Корниловым.

А лошадки – они же ушлые, возят-возят, а в какой-то момент решают: «Чего это, сидит какая-то ворона и ничего не умеет делать. Не буду бежать сегодня в эту сторону». Девочка, конечно, в слезы – ничего не выходит. И нас стали подсаживать, поправлять лошадей. Выдали нам костюмы, и мы уже как артисты начали работать. Я помню свой первый выход в манеж в этом номере. Мне было лет восемнадцать. Краситься я не умела, никогда в жизни не держала грим в руках, вообще не знала, как им пользоваться. Мне одна артистка предложила помощь, накрасила. Я как посмотрела на себя в зеркало – чуть в обморок не упала: губы красные, глаза черные, ужас. Но что делать – надела костюм, выехала… Нас там вроде бы шестеро каталось. Причем сейчас-то я понимаю, что номер был простой, однако мне казалось, что все только и смотрели на меня, на то, как я лажаю – не так улыбаюсь, не так руками размахиваю. И мандраж был такой перед выходом, будто я пятерное сальто крутить собралась. Но я перешагнула страх, выехала, отработала, потом больше, больше… Затем уже на постоянной основе меня стали выпускать – то на одной лошади, то на другой, так и прыгала с лошади на лошадь. И однажды – я уже достаточно долго тренировала девчонок – мы купили очередную партию лошадей. С лошадьми, к сожалению, разное случается – бывает, что захромает или еще что-то, и мы ее пристраиваем куда-то в другие руки… К слову, я иногда такие кошмарные вещи читаю о том, что в цирке животных куда-то сдают, чуть ли не на мясокомбинат… Мы всю жизнь их устраивали, устраиваем, до сих пор у меня кони старые живут, одному двадцать два, другому – тридцать, наверное. Помирать не собираются, у них в планах этого нет, прекрасно себя чувствуют. Просто в цирке им уже делать нечего. Но они остаются нашими партнерами, без них мы никто…

Тогда взяли одного коня, из спорта – отдавали его тоже из-за проблем со здоровьем. Что-то со спиной было, и переносить нагрузки, прыгать конкур он не мог. Хотя внешность прекрасная. Мы в то время работали с Раей Колодочкиной-Шаниной, и она сказала: «Конь красивый, пусть у нас помотыляется пока, посмотрим. Может быть, без нагрузок восстановится, да и полечим». Так и решили, он остался.

А конь вредненький был, быстро понял, что балерину можно катать как хочется. Поэтому меня на него часто сажали. И в один из таких моментов я на него как-то плотно села, и очень он мне понравился, я работала и думала: «Что мы только рысями тут круги наворачиваем?» Чувствовал он себя уже неплохо – два года прошло с тех пор, как взяли его. И я ему сказала: «Ну, давай попробуем какие-нибудь школьные дела, высшей школой позанимаемся…» В цирке есть жанр – «высшая школа», когда всадник на лошади показывает разные элементы. Мне это интересно, я тогда уже умела в нем что-то делать. Я начала с ним заниматься и в конце концов дозанималась до того, что получился номер, вполне неплохой.

У Корниловых я работала очень долго, я там была как бы на подхвате у дрессировщика Алексея Дементьева, мужа Таи Корниловой (его, к сожалению, сейчас нет в живых уже). С Таей они в основном работали со слонами, а мы с Лешей занимались лошадьми. Официально это был его номер. Однако у него не было столько времени, сколько у меня, да и он не из спорта пришел, всему учился в цирке. Из-за огромного объема работы он все не успевал, и лошадей со временем практически повесили на меня – у меня это получалось, мне это нравилось, и, в принципе, никто не возражал. В дальнейшем происходило так: мы готовили для него лошадь, он приезжал, садился, и мы делали общий номер. Но это было позже. А пока я еще не артистка – девочка на подхвате, езжу на лошадке, и она уже многое умеет. И Леша это видел прекрасно…

Мы тем временем гастролировали, ездили по конвейеру и иногда приезжали на Цветной бульвар – в современное здание, в старом мне не довелось ни разу поработать. Тогда при цирке не было штата цирковых артистов, это была просто прокатная площадка. А в главке меня не оформляли. Леша им говорил: «Просмотрите девочку». Отвечали: «Не надо, у нас таких номеров много». Леша снова поднимал этот вопрос, и снова отказывали. Хотя конь уже неплохо у меня работал, номер был готов. Ну, насильно мил не будешь… В очередной раз – это уже было в начале девяностых – мы выступали на Цветном, и как раз формировалась огромная программа для Америки. А у труппы оставались два маленьких слоника, которых только взяли, но в Америку вывезти не могли из-за отсутствия каких-то документов по ветеринарке. Их надо было оставить здесь на какой-то период. И так как все уезжали, стоял вопрос, с кем оставить. Я сказала: «Да конечно, со мной! Что мы, слоников не порепетируем? Пусть и слоники будут». Ну и слоники остались с нами. На Цветном шли в то время просмотры – выпускались новые три номера. В таких случаях создавалась целая комиссия из цирка, приходило большое количество людей, всех приглашали просмотреть. И тут Леша опять: «Посмотрите мою девочку. Ну что, вам жалко?» Ему ответили: «Да замучили вы уже со своей девочкой. Ладно, давай просмотрим», – чтоб отвязался. А в комиссии, слава богу, находился Юрий Владимирович Никулин. Они просмотрели три номера – тематические, сложные, красивые. Может быть, не до конца сделанные, но тяжелые, хорошие номера. Народ попритух, трудно три подобных номера подряд воспринимать. Цирковая программа потому и составляется из разных жанров, чтобы легко смотрелось… Подошел мой черед. А у меня перед выходом паника: «Леша, у меня нет костюма!» – «Надень что есть!» – «Завен Григорьевич, у меня музыки нет!» Завен Григорьевич, великий наш инспектор манежа, отмахнулся: «Поди скажи, чтоб тебе кто-нибудь что-нибудь включил». Я бегаю, уже время, у меня ничего нет. И он мне говорит: «Да иди, что-то надень, что-нибудь тебе включат, проедешь. Все равно потом в Нижний Тагил пошлют – какая разница?» Я подумала: и правда, какая разница? Надела платье, в котором в кадрили работала. Завен Григорьевич крикнул в рубку: «Включите что-нибудь на высшую школу!» Там первую попавшуюся кассету сунули, и заиграла вдруг «Воздушная кукуруза», знаменитая мелодия, которая тогда изо всех динамиков лилась. Я выехала, и – батюшки! – все по темпу попадает, музыка льется, я катаюсь, и все вроде весело. Я свою схему откатываю и понимаю, что «Кукуруза» заканчивается, а у меня еще вторая часть. Ужасаюсь: «Господи, что же сейчас заиграет?» А началась хорошая испанская мелодия, четко ложащаяся под следующий трюк. Я еду, трюк делаю в передней полосе, музыка: па-бам, па-бам, думаю: «Ну вообще, это мой звездный час!» Доработала номер, а дальше совершенно не знаю, что делать. Я ж ничего не умела, лошадь головой помахала, народ захлопал… Развернуться задом вроде неудобно. Я с коня слезла, и мы неуклюже ушли. Я выдохнула и побежала раздеваться. А вскоре пришел Завен Григорьевич и объявил: «Завтра работаешь в программе». Я удивилась: «В какой программе?» – «Юрий Владимирович спросил: “Почему у нас этот номер в программе не стоит? Чтоб завтра был!”» И все. С этой минуты я стала артисткой. Потому что после работы на Цветном бульваре уже стыдно было не оформить меня в артистический состав.