Текст книги "Исторические кладбища Санкт-Петербурга"

* * *

Петербург, как всякий старый город – и даже в наибольшей степени, – окружен легендами и преданиями. Часть из них, перекочевав на страницы литературных произведений, стала слагаемыми «петербургского мифа» русской литературы, другие бытовали лишь в устной традиции. Петербургские легенды часто связывались с событиями трагическими: дуэлями, покушениями, местами тайных захоронений. Достаточно назвать предполагаемое место дуэли А. С. Пушкина на Черной речке, отмеченное гранитным обелиском в юбилейном 1937 г. Не меньшей известностью в старом Петербурге пользовалось место трагической дуэли между К. П. Черновым и В. Д. Новосильцевым, состоявшейся 10 сентября 1825 г. на окраине Лесного парка. Оба дуэлянта смертельно ранили друг друга. На месте придорожной харчевни, где на четвертый день после дуэли скончался Новосильцев, убитая горем мать возвела церковь святого Владимира (уничтожена в 1932 г.) и богадельню. В парке сохранились плоские круглые камни, обозначавшие позиции, откуда сходились противники[806]806
  Новосильцевская церковь. Лесной, 1917.


[Закрыть].

Вечной тайной петербургского некрополя можно назвать место захоронения казненных на кронверке Петропавловской крепости в ночь на 13 июля 1826 г. декабристов М. П. Бестужева-Рюмина, П. Г. Каховского, С. И. Муравьева-Апостола, П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева. Существует ряд версий, опирающихся на различные косвенные источники. В начале XX в. многие исследователи сходились на том, что местом их захоронения был остров Голодай. Поэтому он и был переименован в 1925 г. в остров Декабристов, а в западной его части в следующем году по инициативе Василеостровского райисполкома поставлен гранитный обелиск. Иногда казалось, что место тайного захоронения обнаружено. Так, летом 1917 г. при прокладке водопровода в районе Голодаевского переулка наткнулись на гроб военного, которого приняли за декабриста. Однако вскоре выяснилось, что на Голодае существовало кладбище для самоубийц, сохранявшееся до 1870 г. Интересная и до конца не проясненная история произошла в 1932 г., когда во время канализационных работ на Голодае нашли сразу пять гробов, в одном из которых были останки офицера в мундире лейб-гвардии Финляндского полка; нашлись и остатки ремней, которые можно было принять за те, какими палачи связывали ноги повешенных (известно, что по просьбе вдовы П. И. Пестель был похоронен в мундире). Но при детальном изучении было обнаружено, что пуговицы на сохранившемся мундире – образца, принятого позже казни декабристов[807]807
  Ильинский А. Где же захоронения декабристов? // Вечерняя красная газ. 1932. 26 июля.


[Закрыть].

После длительного перерыва интерес к этой скорбной теме вновь вспыхнул, вызвав целый ряд публикаций в различных газетах и журналах. Это придало, в сущности, весьма специальному вопросу ненужный характер сенсационности. Московский журналист А. Ю. Чернов обосновал предположение, что местом захоронения был островок Гуноропуло, в настоящее время соединившийся с островом Декабристов. После исследований, широко освещавшихся прессой, на территории производственного объединения «Алмаз» установили еще один памятный знак[808]808
  Чернов А.Ю. Скорбный остров Гоноропуло // Б-ка «Огонька». 1990. № 4; Огонек. 1989. № 4. С. 22–25; 1989. № 29. С. 18–19; Ленингр. правда. 1989. 26 марта; Ленингр. рабочий. 1990. 13 июля; Смена. 1990. 26 июля; 10 авг.; Вечерний Ленинград. 1989. 2 февр.


[Закрыть]. Независимо от того, насколько аргументированны позиции сторонников и противников этой новой версии, полемический азарт в обсуждении столь деликатного вопроса едва ли уместен.

Иногда легенды связывались с местами захоронений популярных в народе подвижников, которые делались своеобразными местами паломничества. Таковы захоронения Матренушки-Босоножки у Скорбященской церкви на Стеклянном заводе, странника Александра Крайнева на Митрофаниевском, юродивой Анны на Смоленском кладбище – не сохранившиеся до нашего времени.

Жителям Лесного, северной окраины Петербурга, была хорошо известна могила Карла и Эмилии. Недалеко от Политехнического института находился простой металлический крест в ограде, всегда украшенный цветами. Могила считалась достопримечательностью этой части Петербурга, существовала даже серия почтовых открыток с ее изображением. В 1916 г. историей захоронения заинтересовались члены кружка по изучению Лесного при местном Коммерческом училище. Оказалось, что Карл был молодым немецким ремесленником-слесарем, Эмилия – дочерью местного булочника. Молодые люди любили друг друга, но булочник желал своей дочери лучшей партии. Отчаявшись убедить суровых родителей, новые Ромео и Джульетта летом 1855 г. покончили с собой в Беклешевом лесу, где и были похоронены. Какая-то дама, поселившаяся близ могилы, украшала ее каждое лето цветами. В 1900 г. на кресте появилась табличка с наивным и трогательным четверостишием, написанным по-русски и по-немецки:

 
Тихо встань на этом месте
И вознеси молитву со слезой.
Ты во тьме, они во свете,
Не тревожь чистой любви покой[809]809
  ЦГИАЛ. Ф. 301. Оп. 1. Д. 5. Л. 19–21.


[Закрыть].
 

Полоса революционного террора в России породила свои мрачные легенды. Среди них – взрыв на даче Столыпина. Вскоре после назначения П. А. Столыпина (1862–1911) председателем Совета Министров была совершена террористическая акция на его служебной даче на Аптекарском острове. 12 августа 1906 г. в здание, где находилось множество людей, проникли три террориста, бросившие бомбу такой мощности, что взрывом была сметена значительная часть дома. Погибли сами «бомбисты» и еще двадцать девять человек (премьер-министра в это время на даче не было). В годовщину события после панихиды в присутствии Столыпина был заложен обелиск (проект арх. Р. Р. Марфельда), который украшали икона Воскресения и бронзовая доска с именами погибших. Лишенный надписи и иконы, обелиск сохранился и поныне на Аптекарской набережной, недалеко от Ботанического сада[810]810
  Нива. 1907. № 35. С. 580–581; Грибанов В.И, Лурье Л.Я. Аптекарский остров. Л., 1988. С. 61; Николаева Т. Детектив без эпилога // Смена. 1990. 24 окт.


[Закрыть].

История тайного захоронения Григория Ефимовича Распутина (1863–1916) – последняя легенда рухнувшей империи. Весть о выстрелах, прозвучавших в ночь на 18 декабря 1916 г. в Юсуповском дворце на Мойке, уже на следующий день разнеслась по Петербургу. Это был далеко не первый слух о покушении на всесильного «старца», но на этот раз слух подтвердился.

Место «погребения» заговорщики – князь Ф. Ф. Юсупов, великий князь Дмитрий Александрович и В. М. Пуришкевич – выбрали накануне. Тело сбросили в Малую Невку с Петровского моста между Петровским и Крестовским островами. После суток усиленных розысков агенты полиции обнаружили и извлекли из воды изуродованный труп. Его тайно перевезли в часовню при Чесменской военной богадельне на Царскосельской дороге. Убийство Распутина широко обсуждалось петербуржцами, но газеты хранили гробовое молчание. Полиция строжайше запретила сообщать какие-либо подробности драмы.

По настоянию царицы Г. Е. Распутина похоронили в Царском Селе, под алтарем недостроенной часовни святого Серафима, на окраине Александровского парка. Ранним утром 21 декабря в двадцатипятиградусный мороз придворный духовник отец Александр (Васильев) отслужил на могиле краткую панихиду. Все совершалось в глубокой тайне, присутствовали лишь императорская семья и несколько самых близких к ней людей. По городу был пущен слух, будто тело отправлено для захоронения на родину, в село Покровское Тобольской губернии.

Над «секретной» могилой решено было построить церковь. («Это так мило, – саркастически записал в дневнике великий князь Андрей Владимирович, – что комментарии излишни».)

В дни Февральской революции могилу Распутина разыскали и вскрыли восставшие солдаты царскосельского гарнизона. По распоряжению Временного правительства 11 марта 1917 г. гроб – опять тайно – перевезли в Парголовский лес близ Успенского (Северного) кладбища. Там на прогалине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большое кострище, на которое, отбив крышку цинкового гроба, перетащили труп. Затем все полили керосином и подожгли. Французский посол в Петербурге Морис Палеолог так писал об этом: «Сожжение продолжалось более шести часов, до зари. Несмотря на ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика-«старца», друга царя и царицы, «божьего человека». Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом»[811]811
  Казнь Гришки Распутина. Пг., 1917; Ковыль-Бобыль И. Вся правда о Распутине. Пг., 1917; Убийство Распутина: Из дневника В. Пуришкевича. М., 1923; Кем и как был убит Распутин // Вопр. истории. 1965. № 3. С. 211–217; Из дневника А. В. Романова // Красный архив. 1928. № 1 (26). С. 188; Палеолог М. Распутин: Воспоминания. М., 1923. С. 120.


[Закрыть].

Время революции и Гражданской войны породило новые страшные легенды петербургского некрополя. В подвалах и на дворах домов под номерами 2 и 4 по Гороховой улице, где с ноября 1917 г. помещалась Петроградская ЧК, происходили расстрелы. Расправа с «контрреволюционными элементами» велась также на территории Петропавловской крепости, где среди других был убит великий князь Николай Михайлович (1859–1919), председатель Русского исторического общества, покровитель издания «Петербургский некрополь».

В июне 1921 г. чекистами было раздуто дело так называемой «Петроградской боевой организации», участниками которой были объявлены известные ученые и общественные деятели: В. Н. Таганцев, Н. И. Лазаревский, С. С. Манухин, Д. И. Шаховской и др. «Заговорщики», среди которых был поэт Николай Степанович Гумилев (1886–1921), были расстреляны по постановлению Петроградской ЧК от 29 августа. Место расстрела Н. С. Гумилева, по рассказам А. А. Ахматовой, – «у кривой сосны», по дороге на Бернгардовку, близ реки Лубьи, недалеко от известного в истории русской литературы оленинского Приютина…[812]812
  Лукницкая В. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашн. архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 256–257.


[Закрыть]

Расстрел петроградского митрополита Вениамина (Казанского), архимандрита Сергия (В. П. Шеина), Ю. П. Новицкого и И. М. Ковшарова, осужденных по сфабрикованному обвинению на позорном «процессе о попах», инсценированном ГПУ, произошел в ночь с 12 на 13 августа 1922 г. близ станции Пороховые Ириновской железной дороги[813]813
  Шкаровский М. В. Петербургская епархия в 1917–1941 гг. С. 61. (Рукопись).


[Закрыть].

Места погребения жертв революционного террора тщательно скрывались. Правда о них стала проникать на страницы печати лишь в самом конце 1980-х гг. Единственным официально признанным местом, где хоронили останки людей, репрессированных в 1930-1940-х гг., называется Левашевская пустошь[814]814
  См., напр.: Репина А. Шесть гектаров смерти // Смена. 1989. 29 июля.


[Закрыть].

Многое остается неизвестным и в летописи блокады Ленинграда. К братским могилам Пискаревского, Серафимовского, Богословского, Красненького, Волковских, Смоленских кладбищ, многочисленным воинским захоронениям следует прибавить Московский парк Победы. Здесь, в печах существовавшего до войны кирпичного завода, были сожжены останки многих тысяч ленинградцев, прах которых удобрил землю этого парка[815]815
  Репина А. Пепел, который не стучит в наши сердца // Там же. 14 нояб.


[Закрыть].

«Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем…»

А. В. Кобак
УНИЧТОЖЕННЫЕ КЛАДБИЩА

Стареет все, и все уносит время.

Но зрелища грустнее нет, когда

В заботах дня мятущееся племя

Приют отцов сметает без следа.

Печальный вид! Железная ограда

Разрушена кощунственной рукой,

Немых могил задумчивое стадо

Осквернено последнею хулой.

К. Фофанов. Упраздненное кладбище

По мере роста и развития Петербурга старые кладбища неизбежно приходилось упразднять. Причинами были ограниченность кладбищенских территорий, неудачно выбранные места, близость захоронений к жилью (до конца XIX в. такое соседство считалось санитарно вредным). Упразднение кладбища обычно означало прекращение на нем захоронений. При этом сама кладбищенская территория вместе с сохраняющимися на ней могилами и памятниками еще долгое время оставалась не занятой никакими постройками.

Кладбище, клад… Место, где сохраняются останки живших некогда людей, должно оставаться неприкосновенным. В основе этой убежденности – ожидание христианами воскресения мертвых в час Страшного Суда. «Кладбище, – писал в середине прошлого века священник Смоленской кладбищенской церкви, – ограждается забором и хранится как святыня, как Нива Божия, где посеяны семена для вечной жизни»[816]816
  ЦГИА СПб. Ф. 800. Оп. 2. Д. 14. Л. 6 об.


[Закрыть]. Вместе с тем религиозная традиция подтверждалась законодательно – Свод Законов Российской Империи содержал специальную статью, запрещающую распахивать упраздненные кладбища, возводить на них постройки или «другим каким бы то ни было образом истреблять оставшиеся на оных могилы и повреждать надгробные памятники»[817]817
  О православных приходских кладбищах: Собр. существующих узаконений и распоряжений Правительства, касательно православных церковно-приход. кладбищ. Житомир, 1899. С. 18–20.


[Закрыть].

Первые попытки прекратить захоронения вблизи городских приходских церквей делались еще при Петре I. Императрица Анна Иоанновна издала в 1738 г. указ о «местах, где надлежит быть погребениям», предусматривающий не только открытие новых кладбищ, но и упразднение двух старых – у Вознесенской церкви в Переведенских слободах и у Преображенской в Колтовской. Через восемь лет указ о закрытии Вознесенского кладбища повторили, добавив к нему Калинкинское на Петергофской дороге. В 1756 г., после учреждения Смоленского и Волковского кладбищ, распоряжение об упразднении старых некрополей было повторено еще раз. С 1770-х гг., когда были установлены правила, запрещающие устройство кладбищ ближе, чем в ста саженях от городской черты, окончательно прекратили существование старейшие кладбища Петербурга – Сампсониевское и Ямское.

Всего со времени основания города до начала XX в. упраздненными считались четырнадцать кладбищ. Постепенно места старых скуделен забывались, спустя десятилетия их иногда застраивали или занимали огородами. Однако представление о нерушимости и святости места вечного упокоения исключало любые формы осквернения могил. Как правило, захоронения не вскрывали, не переносили останки на новое место. Многие надгробные плиты и каменные саркофаги оставались на своих местах спустя десятилетия после упразднения кладбища.

Так, в ограде Сампсониевского собора в начале XX в. сохранялись надгробия протопресвитера Троицкого собора Иоанна Симеонова (ум. 1740), «попечителя и директора» храма купца Михаила Яковлевича Грязнова-Лапшина (ум. 1769), прокурора губернской коллегии Федора Васильевича Безобразова (ум. 1773). До уничтожения в 1930-х гг. Вознесенского храма в его ограде находилось надгробие первого священника этой церкви Федора Мокеевича Толстошеева (ум. 1734). Долгое время огороды вблизи Екатерининской церкви на Петергофском проспекте именовались «огородами на могилах» в память существовавшего здесь в первой половине XVIII в. Калинкинского (Екатерингофского) кладбища[818]818
  Лавры, монастыри и храмы на Св. Руси / Спб. епархия. Спб., 1908. Вып. 3. С. 14; Вып. 4. С. 89, 114 и др.


[Закрыть].

Вместе с тем с середины XIX в. наметился более прагматический подход к кладбищам как элементу сложного городского хозяйства. Об этом ясно говорят мероприятия Комиссии по устройству кладбищ, которая вывела два новых городских кладбища – Преображенское и Успенское – из ведения церкви и подчинила их городским властям. В конце XIX в. неоднократно ставился вопрос о закрытии старых кладбищ. Решению его мешало сопротивление Православной Церкви.

Историк московского некрополя Ю. Шамурин писал в начале XX в.: «Даже в последних твердынях поэтического мироощущения – в любви и смерти – господствует рассудочное, научное отношение. Смерть – вопрос биологии и социологии, но, как великая тайна, как грозное откровение, в котором сочетается вечное и временное, божественное и человеческое, мистическое и позитивное, она не задевает нас, и отношение наше к ней чисто деловое и боязливое»[819]819
  Шамурин Ю. Московские кладбища // Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. 8. М., 1911. С. 89.


[Закрыть]. Это «деловое» отношение к месту последнего упокоения, не сдерживаемое религиозной традицией и моралью, дало в условиях победившего атеизма чудовищные по своим масштабам последствия.

Так называемая социалистическая реконструкция включала комплекс мер по благоустройству и расширению городской территории за счет бывших предместий. На территории пригородных деревень и поселков вырастали городские массивы, беспощадно подминавшие под себя не только пустыри, но и сады, фермы, остатки старинных усадеб. Несколько обширных кладбищ, оказавшихся в границах нового города, и множество мелких пригородных погостов оказались буквально сметены в процессе реконструкции. В самом городе предусматривалось упразднение всех старых кладбищ и превращение их территорий в парки.

Ликвидация кладбищ, происходившая с начала 1930-х гг., продолжалась еще в 1950-е. Бесследно уничтожены находившиеся в районе проспекта Обуховской обороны кладбища при церкви Михаила Архангела в поселке Александровского механического завода, при Смоленской церкви – в селе Смоленском, Успенское кладбище – в Мурзинке. В северо-западной части города исчезло Старо-Деревенское кладбище при церкви Благовещения. Погибли вместе со снесенными храмами кладбища при церкви Петра Митрополита в Ульянке и при Троицкой церкви на Большой Охте. Полностью были уничтожены лютеранские кладбища при деревне Тентелевой, в бывших немецких поселениях Средней Рогатке, Гражданке, Веселом поселке…

Среди утраченных в нашем столетии петербургских некрополей пять заслуживают специального обзора. Это основанное в 1730-е гг. кладбище при Троице-Сергиевой пустыни на Петергофской дороге; существовавшие с XVIII в. кладбища при Фарфоровом заводе и на Малой Охте; основанные в XIX в. Митрофаниевское и Выборгское римско-католическое кладбища. Каждому из этих некрополей посвящен особый очерк.

К статье приложен список наиболее заметных в историческом отношении утрат. Разумеется, любой отбор будет произвольным и условным, когда речь идет о десятках тысяч уничтоженных могил. Печальный перечень утрат лишь конкретизирует мысль, что уничтоженные в советские годы кладбища были существенной частью культурно-исторического наследия Петербурга, так бессмысленно и бездарно разоренного.

* * *

На пути от столицы к Стрельне паломник уже издали замечал среди зелени окружающих садов и полей золотые кресты и главы, разноцветные стены и крыши Троице-Сергиевой приморской пустыни. Этот монастырь на 19-й версте Петергофской дороги основал в 1732 г. архимандрит Варлаам (Высоцкий), настоятель Троице-Сергиевой лавры под Москвой. Императрица Анна Иоанновна, духовником которой был Варлаам, подарила для обители бывшую мызу своей сестры – царевны Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбург-Шверинской, стоявшую на возвышенном берегу Финского залива[820]820
  Яковлев П.П. Исторический очерк первоклассной Троице-Сергиевой приморской пустыни. Спб., 1884.


[Закрыть].

В мае 1735 г. архимандрит Варлаам освятил во имя преподобного Сергия Радонежского первую в пустыни церковь. Этот небольшой деревянный храм перевезли из усадьбы царицы Прасковьи Федоровны на Фонтанке. Тогда же были возведены деревянные стены, кельи и каменный корпус наместника. Первый этап монастырского строительства закончился в 1737 г. со смертью основателя – архимандрита Варлаама.

В 1756 г. в центре монастыря заложили по проекту П. А. Трезини каменный пятиглавый собор, снаружи украшенный барочными колоннами и пилястрами[821]821
  Русское искусство XVIII века: Материалы и исслед. М., 1968. С. 149–151.


[Закрыть]. Через пять лет строительства были освящены два малых боковых придела, а в августе 1763 г. архимандрит Лаврентий освятил главный придел Пресвятой Троицы, украшенный высоким золоченым иконостасом. В соборе хранилась главная монастырская святыня – чудотворная икона святого Сергия Радонежского в богатой ризе, привезенная из Троице-Сергиевой лавры основателем пустыни. Одновременно с возведением собора П. А. Трезини перестроил в камне кельи, стены и угловые башни. В 1764 г. монастырь отделился от Троице-Сергиевой лавры и стал управляться собственным архимандритом.

К началу XIX в. монастырь пришел в упадок: храмы и кельи обветшали, немногочисленная братия – всего пятнадцать человек – не отличалась строгостью поведения. Подлинный расцвет пустыни начался в 1833 г., когда ее наместником был назначен двадцатисемилетний архимандрит Игнатий (Брянчанинов). Он привел в порядок монастырское хозяйство, начал возведение новых корпусов, отремонтировал старые и заложил новые храмы, привлекая для работы лучших архитекторов. При пустыни появились странноприимный дом, детский приют, женская богадельня, небольшая школа и больница. Монастырским хором руководил известный духовный композитор протоиерей П. И. Турчанинов, служивший священником в соседней Стрельне. В 1857 г. отец Игнатий был назначен епископом Кавказским и Черноморским и покинул пустынь, где прожил без малого четверть века и написал свои знаменитые «Аскетические опыты». В 1988 г. Поместный собор Русской Православной Церкви причислил епископа Игнатия Брянчанинова к лику святых[822]822
  Канонизация святых: Поместный Собор Рус. Православной Церкви, посвящ. юбилею 1000-летия Крещения Руси. Троице-Сергиева лавра. 1988. С. 124.


[Закрыть].

Дело своего наставника продолжил в 1857–1897 гг. другой архимандрит – Игнатий (Малышев), который, будучи художественно одаренным человеком, украсил монастырь прекрасными постройками и поднял его духовное состояние. Перед революцией в Троице-Сергиевой пустыни, обладавшей капиталом в триста пятьдесят тысяч рублей, жили около ста монахов, из которых, по давней традиции, выбирались судовые священники для русского военного флота.

Небольшое монастырское кладбище существовало, по-видимому, с самого основания обители. Со времен Екатерины II здесь стали хоронить умерших из знатных и аристократических семей. «Кладбище пустыни, – отмечают описания, – избранная усыпальница наших знатных родовитых фамилий, подобно Александро-Невской лавре, монастырям Донскому и Симонову в Москве. По своему живописному местоположению Сергиева пустынь имеет перед ними даже некоторое преимущество»[823]823
  Лавры, монастыри и храмы… Вып. 1. С. 29–44.


[Закрыть]. Здесь покоились Ольденбургские, Апраксины, Строгановы, Потемкины, Шереметевы, Зубовы, Энгельгардты, Нарышкины, Опочинины, Голенищевы-Кутузовы, Разумовские, Фредериксы, Стенбок-Ферморы и члены других известнейших в русской истории фамилий. Социальный ценз монастырского кладбища был очень высок: хоронили на нем министров, сенаторов, членов Государственного совета, высших сановников. В пустыни нашли последний приют известные деятели искусства, среди которых архитекторы А. И. Штакеншнейдер, А. М. Горностаев, поэт И. П. Мятлев, актеры В. М. Самойлов, В. В. Стрельская.

В XIX в. кладбище пустыни становится одним из красивейших в Европе. «Внутренняя площадь, усеянная вокруг прекрасного соборного храма множеством дорогих памятников, представляет летом цветущий сад, разбитый на мощеные дорожки, аллеи и куртины», – писал иеромонах пустыни Агафаггел[824]824
  Домашняя беседа. 1865. Апр. Вып. 16. С. 528.


[Закрыть]. Многие надгробные памятники и часовни были подлинными произведениями искусства, неотъемлемой частью живописного ансамбля Троице-Сергиевой пустыни. Кроме многочисленных надгробий, кладбище украшали несколько церквей-усыпальниц. Из семи монастырских храмов пять были поминальными и предназначались для захоронений.

В 1804 г. от ран, полученных в персидском походе, скончался граф Валериан Александрович Зубов, завещавший выстроить над своей могилой церковь с инвалидным домом для «увечных воинов». Выполнить волю покойного взялись его братья Платон и Николай. В 1805–1809 гг. в западной части Сергиевой пустыни было построено двухэтажное ампирное здание с четырехколонным портиком, проект которого выполнил Л. Руска. Церковь святого Валериана находилась в центральной части и имела вид ротонды, попасть в которую можно было только из комнат. В подвальном этаже была устроена богатейшая семейная усыпальница графов Зубовых, где к началу XX в. насчитывалось двадцать пять захоронений, многие из которых были украшены мраморными и бронзовыми бюстами.

В 1844 г. в юго-восточном углу монастырского двора по заказу князя Михаила Викторовича Кочубея был заложен храм над могилой его жены, княгини Марии Ивановны Кочубей (рожд. Барятинской). Проект разработал Р. И. Кузьмин, взявший за образец флорентийский баптистерий, но потом его несколько изменил Г. Э. Боссе. Отделка церкви с семейной усыпальницей Кочубеев растянулась на два десятилетия, так как заказчик желал исполнить ее по своему вкусу. Лишь в августе 1863 г. архимандрит Игнатий освятил Покровский храм в присутствии княжеской семьи.

Другая церковь-усыпальница появилась на монастырском кладбище в 18551857 гг. Она была возведена в русско-византийском стиле по проекту А. И. Штакеншнейдера, выполнявшего заказ графини Е. Д. Кушелевой, вдовы генерал-лейтенанта Григория Григориевича Кушелева. Небольшой храм, посредине которого находился спуск в семейную усыпальницу, отделанную белым мрамором, был освящен в честь Григория Богослова – святого покровителя покойного.

Самой большой усыпальницей была в пустыни церковь святого Сергия Радонежского. Первоначально ее устроили на первом этаже северного флигеля еще в 1750-х гг. – взамен обветшавшей деревянной церкви. Опираясь на денежную помощь княгини З. И. Юсуповой, архитектор А. М. Горностаев в 1854 г. приступил к полной перестройке храма в византийском стиле. Внутреннее пространство, вмещавшее две тысячи человек, делилось на нефы восемью колоннами из полированного темно-красного гранита, потолок, как в византийских базиликах, был перекрыт деревянными балками, между арок по золотому фону был написан византийский орнамент. Богато выглядел двухъярусный иконостас, сделанный по рисунку Горностаева, с колоннами из порфира и деталями из каррарского мрамора, малахита и лазурита. Освящение главного алтаря произвел в 1859 г. митрополит Григорий.

Внизу зодчий разместил два придела – Христа Спасителя с усыпальницей Апраксиных (освящен в 1857 г.) и мученицы Зинаиды (освящен в 1861 г.), где покоилась графиня Зинаида Ивановна де-Шево (рожд. Нарышкина), в первом браке Юсупова. Нижние приделы занимали богатые семейные гробницы Клейнмихелей, Карцевых, Шишмаревых, Игнатьевых и других известных фамилий. Вдоль стен располагалось множество великолепных надгробных памятников, главным образом в виде киотов и иконостасов из разноцветных мраморов.

Последней по времени постройкой была церковь Воскресения Христова, освященная в июле 1884 г. петербургским митрополитом Исидором[825]825
  Всемирная ил. 1884. № 808. С. 24–27.


[Закрыть]. Проект величественного трехпридельного храма на две с половиной тысячи человек составил в византийском стиле А. А. Парланд, и в 1877 г. состоялась торжественная закладка. Фасады из разноцветного кирпича украшали барельефы с изображением русских святых от Ольги до Тихона Задонского (скульптор Р. Р. Бах). Строительством руководил сам настоятель – архимандрит Игнатий, выполнивший росписи храма. Благодаря витражам внутри царил «очень нежный лиловатый тон», создавая ощущение простора, покоя и величия. По модели А. М. Опекушина были сделаны два посеребренные Ангела Воскресения, поддерживающие оригинальные золоченые царские врата, образа в которых были написаны на перламутре. Перед низким иконостасом с иконами на золотом фоне стояли два великолепных многосвечника, исполненных из лазурита и золоченой бронзы на фабрике Шопена.

Двумя месяцами раньше главного архимандрит Игнатий освятил нижний придел Архистратига Михаила в память погребенного в нем вице-адмирала М. П. Голицына, вдова которого была первой жертвовательницей. Позднее здесь хоронили многих членов этой княжеской семьи, отчего нижнюю церковь часто называли Голицынской. Это было место наиболее почетных захоронений: здесь покоились герцог Н. М. Лейхтенбергский и его супруга графиня Н. С. Богарне, министр народного просвещения А. С. Норов, сенатор Ф. Я. Миркович, генерал-адъютант А. А. Кавелин. Особым почитанием пользовалась могила архимандрита Игнатия (Малышева), в течение сорока лет возглавлявшего пустынь.

Бережно сохраняли монахи старинную часовню над могилой основателя монастыря архимандрита Варлаама (Высоцкого), которая стояла близ алтаря Троицкого собора. В 1864 г. архитектор А. М. Горностаев перестроил ее, и там погребли духовного композитора схимонаха Михаила (Чихачева) и схимонаха Макария (Макарова), петербургского купца, принявшего монашество и пожертвовавшего обители все свое большое состояние.

Монастырь вместе со всеми храмами был закрыт в 1919 г. Через два года его настоятель игумен Сергий был расстрелян, а монахи разогнаны, хотя в 1930 г. в пустыни еще оставалось «около десятка монахов-стариков», живших среди воспитанников детской трудовой колонии[826]826
  Элиашевич И. С. Спутник безбожника по Ленинграду Л., 1930. С. 36.


[Закрыть].

В 1930 г. хранитель музея-некрополя в Александро-Невской лавре Н. В. Успенский составил список двадцати пяти надгробных памятников, «подлежащих непременному сохранению»[827]827
  Перечень памятников на кладбище Сергиевой пустыни: Рукопись // Архив ГМГС.


[Закрыть]. Спасти удалось очень немногое. Из родовой усыпальницы Зубовых в фонды Русского музея передали бронзовые и мраморные бюсты работы С. Кампиони, Н. Пименова, П. Ставассера. В Некрополь XVIII в. перенесли художественные надгробия А. А. и С. А. Баташевых, Ф. А. Яковлева. Единственное перезахоронение с кладбища Сергиевой пустыни произошло в 1931 г., когда прах певца В. М. Самойлова и его дочерей Веры и Надежды перенесли в Некрополь мастеров искусств.

Массированное уничтожение кладбища началось после того, как в монастырские здания въехала Школа переподготовки начсостава военизированной охраны промышленности ВСНХ СССР им. Куйбышева. Исторические здания стали безжалостно приспосабливать для новых целей: купола собора сломали и устроили наблюдательную вышку, Зубовский инвалидный дом надстроили, кладбище сровняли с землей. Деятельные попытки Н. В. Успенского спасти хотя бы подохранные памятники ненадолго затормозили разорение некрополя. Начальник школы Фельдман жаловался: «Работы по ликвидации кладбища приостановлены, что составляет большие препятствия для регулярного функционирования и работы школы»[828]828
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 49. Д. 42. Л. 6.


[Закрыть]. Окончательно ликвидировать кладбище так и не успели – началась война.

Последний сокрушительный удар был нанесен монастырскому кладбищу и всему ансамблю в 1960-е гг., когда в здания въехала Специальная средняя школа милиции. Новые хозяева снесли Троицкий собор, Воскресенскую и Кочубеевскую церкви. Место красивейшего в Европе кладбища занял милицейский плац-парад. Только в 1973 г. изуродованный архитектурный комплекс был поставлен под государственную охрану. С 1994 г. возобновлено монашеское служение, в 2001 г. завершился процесс передачи архитектурного комплекса епархии. Некоторые памятные знаки на бывшем кладбище восстанавливаются.

Постепенно восстанавливаются утраченные надгробные памятники: архитектора А. И. Штакеншнейдера, канцлера А. М. Горчакова, настоятелей монастыря. Трагическим символом воспринимается сохранившееся в первоначальном виде надгробие – высокий мраморный крест на могиле архитектора А. М. Горностаева, много потрудившегося над созданием монастырского ансамбля. На лопастях креста изображены постройки замечательного зодчего, большая часть которых давно не существует.

* * *

Фарфоровское кладбище в восточном предместье Петербурга было одним из старейших в городе. С начала XVIII в. на 11-й версте Шлиссельбургского тракта лежала слобода, где жили рабочие казенных кирпичных заводов. Для них в 1710-х гг. была построена деревянная Преображенская церковь, в 1731–1734 гг. замененная каменной. В церковной ограде, по традиции, разместилось небольшое кладбище. В царствование Елизаветы Петровны здания кирпичного завода заняла Невская порцелиновая мануфактура – будущий Императорский фарфоровый завод.

Приходское кладбище, как и сама Преображенская церковь, находилось на земле Императорского кабинета, которому подчинялся Фарфоровый завод. Поэтому поначалу оно предназначалось «исключительно для лиц, имеющих отношение к Императорскому заводу»[829]829
  РГИА. Ф. 799. Оп. 28. Д. 384; Ф. 468. Оп. 23. Д. 2015.


[Закрыть]. Впрочем, этот запрет соблюдали не строго: погребали здесь не только заводских рабочих, но и окрестных жителей, а иногда и состоятельных петербуржцев.