Текст книги "Донос"

34

Советовался я со многими, с друзьями, партнерами, родственниками, с крупными руководителями и предпринимателями. И когда довольно серьезная, набравшая солидный вес в России и за рубежом охранная фирма дала положительную характеристику этим пришедшим ко мне людям – я решился. Дал добро на совместную деятельность.

Главную роль сыграло при таком решении, конечно же, не желание этой «совместной деятельности». У меня было с кем работать «совместно». Главную роль в этом «согласии» сыграл начавшийся «разлад» в отношениях с моим главным «Учредителем»!

Тем не менее – началась работа на поиск. Тан и особенно Ким приводили ко мне ежедневно каких-то людей, у которых якобы водятся солидные деньги и они готовы вкладывать огромные суммы в наши совместные предприятия. Кого только они не приводили – и негра с отцом миллионером, подписавшего крупные контракты, но так и не сумевшего показать свои деньги, и шведов – желавших немедленно приобрести солидную партию драгоценного товара для обработки в Москве. Им даже показали товар, но так они его и не проплатили. Появились «богатые» болгары, тоже подписали многомиллионный контракт на покупку обработанных камней, посмотрели первый лот, но так и не нашли денег для его оплаты. Были у нас и киприоты, и канадцы, и французы, и американцы – кто только не побывал у нас за эти полгода поисков, но дела не было.

Стало понятно, что все эти люди сами ищут у нас деньги, никаких инвестиций не планируют, не имеют ни возможностей, ни желания для ведения конкретного дела в России, сами главным образом высматривают – где и что плохо лежит.

Все эти полгода не только Тан, Джаваба и Ким, но и те люди, что пришли вместе с ними, не заработали и не внесли в кассу Компании ни рубля, не платили ни за аренду помещений, ни за телефонные разговоры. А говорили они по семи установленным для них телефонным аппаратам подолгу. Наши убытки от такой совместной деятельности стали солидными и я решил, наконец, прекратить эти бессмысленные, бесполезные поиски.

Но тут появилось предложение от «НОРД» и Акцептного Дома, приехали первые руководители этих организаций, состоялись конкретные переговоры, предложены убедительные проекты, что ж, решили мы, давайте попробуем.

Первыми появились юристы от «НОРД». Красивые буклеты, справочники, солидный адрес – Новгород, Кремль, предложение конкретное – они поставляют топливо – бензин, керосин, солярка – отправляют по адресам наших партнеров, мы все оплачиваем, по оптовым ценам Компании, а прибыль от реализации делим пополам.

К этой сделке подключилась одна из компаний Автозавода, выдают автомобили под залог, с оплатой по реализации. Что ж, солидные гарантии!

Всё конкретно, всем всё понятно, я даю согласие на проведение сделки.

На второй день у меня в гостях Президент «НОРД», с целой свитой помощников, уточняем детали, согласовываем суммы дохода, в деталях обсуждаем Контракт, расстаемся довольные друг другом. Сделка началась.

* * *

Заканчивалась школьная десятилетка. За три года старших классов сплоченность нашей группы доказала прочность школьной дружбы, уверенность в друзьях. Мы были первыми во многих начинаниях – и в школе, и в городе. Стали известными спортсменами и в области. Были заводилами в самодеятельности, в разного рода конкурсах и фестивалях, сами ставили спектакли, играли в них, устраивали обширные городские празднества, при этом все проходило «на-ура». За три года учебы в старших классах я не разу не был вторым в лыжных гонках, не то, что по школьникам вообще в соревнованиях, в которых участвовал, будь то городские, междугородные или областные соревнования. При Иване Андреевиче мы стали призерами области, я стал призером всесоюзных юношеских соревнований, а сразу после школы, в первый же студенческий год был привлечен на Всесоюзные сборы молодых лыжников в Бакуриани, в последующем стал одним из сильнейших лыжников студентов в Свердловске, летом бегал 10 и 5 тысяч метров по времени мастеров. Выигрывал различные соревнования городского, областного, ну и конечно, заводского и шахтного уровня.

Именно на шахте мне посоветовали уйти в спорт, обещали финансовую поддержку, и какое-то время, увлекшись, и имея действительно неплохие достижения я было решился заняться спортом – именно лыжными гонками, профессионально. В то время, будучи студентом Свердловского Горного института, я проходил производственную практику на одной из шахт Челябинского угольного Управления.

Тренировался по индивидуальному графику, в процессе тренировок участвовал во всех спортивных мероприятиях, как на шахте, так и в городе, конечно выигрывая все подряд соревнования. Вскоре обнаружил, что это не совсем нравится нашим профсоюзным руководителям – что это такое, приехал студент и все выигрывает, а мы что, у нас так никого и нет, мы что слабее этих «дохлых» студентов, ну-ка ребята, поднатужимся, надо что-то у этого нахального студента выиграть.

Выиграли 100 метров – устроили фальстарт, парень – шахтер убежал, я и бежать не стал. Всех это устроило. Был там один умный человек – начальник шахты. Вызвал он меня после всех майских праздников и фестивалей и посоветовал серьезно подумать о спорте. На профессиональном уровне.

– Георгий, ты спортивный, годы идут быстро, не успеешь осмотреться как следует, а вот уж и старик. По спортивным меркам. Не теряй время, займись любимым делом, ты же живешь спортом, все оцениваешь с позиций его, ты рвешься к победам в самом незначительном соревновании. Чего ж ты играешь с самим собой? Займись серьезно, профессионально и будешь доволен и счастлив. И многого добьешься. Я лично в этом уверен.

Но снова вмешался, постоянно преследующий меня по жизни, его величество случай – «вдруг». Снова вмешался рок того разбитого челябинского зеркала.

Дело было на практике, в Коркино. Работал я в лаве, навалоотбойщиком – это когда большой лопатой, «карагандинкой», гребешь из забоя на металлические «рештаки» взорванную угольную массу, освобождая забой для очередной «отпалки».

Работали по шесть часов, я работал в смену с шести вечера до двенадцати ночи. Как всегда после забоя, в душ, затем в шахтерскую столовую и на автобус, до города. Жили мы в общежитии, от автобусной остановки до общежития всего и идти-то меньше двухсот метров. Недалеко от остановки слышу в палисаднике девичий писк – уйди, уйди – и вижу, парень, так себе, не очень крепок на вид, «лапает» девку. Ну и на здоровье, не мое это дело, разберутся сами. Иду, не обращаю внимания, в шахтерском городке это дело довольно привычное, но она вдруг кричит – «Юра, помоги!».

В общем-то меня в городке знали практически все – и по спорту, и по самодеятельности – но все же девичий просящий голос, да еще из палисадника, да еще из мужских объятий это было неожиданно. Спросил негромко:

– Кто здесь?

– Проходи, парень, мы тут сами разберемся.

– Да что-то плохо ты разбираешься, раз девка пищит. Ну-ка, подойдите.

Девчонка рванулась и подбежала к штакетнику. Нет, не знаю, незнакомая.

– Перелезть можешь?

– Ага, – прыг этак ловко через невысокую изгородь и уже рядом.

– Пошли.

– Ну, «стиляга», пожалеешь – донеслось вслед.

– Чего ты психуешь, думаешь, мне это надо. Девка же сама не хочет, пищит у тебя. Не злись, я только вон до остановки проведу, а там уж сами как хотите.

– Ничего, посмотрим, – он исчез.

Я довел девчонку до остановки, настроение испорчено – ну чего полез? – довольно грубо попрощался.

– Извини, но ты не из моего «романа», ты лучше завтра помирись с парнем, нехорошо получилось с ним, еще подумает чего о нас с тобой. А пока – прощай. И не сердись. – Ушел в общежитие.

На второй день у меня была последняя вечерняя смена. Закончили также в полночь и, после всех положенных после смены процедур, на автобусе доехал до общежития. Неподалеку, у входа – два парня.

– О, Юрок! А мы тебя дожидаемся. Задержись, отойдем, ну вон туда, к киоску. – Отошли к газетному киоску. Там освещение, светло, узнаю вчерашнего невзрачного паренька из палисадника.

– Ну, какие проблемы решать будем? – спрашиваю.

Из подошедшего автобуса вышли ребята, из Орджоникидзе, студенты, тоже горняки, мы с ними вместе живем, в общежитии. Здоровые ребята, борцы.

– Что, Юра, проблемы, может, помочь?

– Да нет, по-моему никаких проблем, разберемся, отдыхайте.

Тот, что повыше и поздоровей, небрежно, но вежливо, осторожно, спрашивает:

– Говорят, мешаешь деловым людям. В сердечные дела вмешиваешься. Верно?

– Это про вчерашнее? В садочке, что ли? Ребята, имейте совесть, она же сама меня окликнула, позвала по имени, что же я должен был делать?

– Зачем вмешивался, это дела семейные.

– Да помирись ты с ней, что произошло-то! Подумаешь, трагедия, я, правда, думал знакомая. Ну, извини, если что не так.

– За свои дела отвечать надо.

– Ребята, это уже не по правилам. Если я не прав, я же извинился. Вам что, мордобой нужен – да, значит ребятам нужен «реванш», по-простому не хотят, мира им не надо. И вижу, чувствую, старший берет «наизготовку», так, чуть-чуть развернул плечи, откинулся. Ясно, ждать нельзя. Бью коротким снизу в скулу. Парень упал. Второго достаю ногой с разворотом в живот. Тоже падает.

– До завтра, ребята. А если вы по серьезному, то не советую, всех «достанем».

И спокойно так, не торопясь пошел к дверям своего общежития. У самого входа скорее почувствовал, чем услышал, кто-то бежит, рядом. Разворачиваюсь – и тут же выпад рукой этого – невзрачного. Чувствую, достал, ножом. По инерции, замком, двумя руками бью по голове, подхватываю падающее тело и мордой об стену. Дальше все в глазах поплыло, но сумел зайти в прихожую общежития.

– Тетя Поля, кажется меня ножом, – отрываю от живота руку, да, кровь – вызовите врача… – и опускаюсь в стоящее в прихожей кресло. Сверху – топот. Это осетины, они вышли на балкон и все видели.

– Что ж ты, Юрок, мы ж тебе говорили… – и в дверь, скорей, поймать обоих.

Появилась скорая, увезли в больницу, сразу на операционный стол. В шахтерских больницах врачи дежурят круглосуточно, полными врачебными бригадами, мало ли что, в шахте случается всякое и частенько.

Проникающее, с выпадением сальника, операцию делают почти три часа, с местной анестезией, но кишки-то не заморожены, все слышу и ощущаю вживую.

Живуч человек и терпелив, нужда заставит – многое вытерпит. В больнице пролежал больше двух месяцев. Все бы ничего, да швы поперечные, после больницы хожу не разгибаясь, брюшной пресс не работает. О тренировках пришлось забыть надолго.

О большом спорте – навсегда.

35

Первая и практически единственная сделка прошла как-то странно, в стороне от бухгалтерии и руководства Компании, нам привезли в конце сделки небольшие деньги, суммарно не покрывающие даже расходы Компании на содержание этих же людей, не говоря уж об арендной плате и затратам по телефонным разговорам. А говорили они по многу. Ким, например и его люди однажды наговорили с Польшей более сорока минут подряд, за один набор. Ясно стало, что эту группу надо контролировать по затратам. Был издан приказ по Компании, запрещающий проведение каких-либо сделок от имени Компании без ведома бухгалтерии, подписание договоров, контрактов – без визирования бухгалтеров, экономистов и юриста, печать должна ставиться только на подпись руководства Компании. Все междугородные и международные телефонные разговоры – только через секретаря, с записью в специальном журнале.

Тем не менее, появлялись документы, которые подписывали от имени Компании Тан, Джаваба, Ким.

Пришлось с ними расстаться. Они поклялись и дали письменную расписку, что вернут задолженность по аренде и телефонным разговорам в течение года – дай нам возможность раскрутиться! – но мы разошлись. Джаваба поклялся, что все свои дела будет проводить через компанию, мы решили подождать с ним, пока не расставаться.

Но началась интенсивная работа за нашей спиной, Джаваба открыл собственные счета в разных банках, наконец открыл и собственную фирму с созвучным с нашим названием, без нашего ведома и согласия, в офисе появляться практически перестал, о его делах мы иногда узнавали от его многочисленных партнеров по телефонным звонкам, когда те его разыскивали.

Тогда был издан Приказ о запрещении Джавабе вести какие бы ни было дела от имени фирмы, об его увольнении из Компании, вернее о прекращении действия подписанного с ним контракта о совместной деятельности.

О его практических сделках от имени Компании, без ведома руководства, я подробно узнал уже на следствии – к тому времени я и сам, по его делам, оказался подследственным.

Через два года после того, как мы с Джавабой расстались.

* * *

Среднюю школу закончил довольно прилично, почти на пятерки – в Аттестате было всего две четверки. Одна лишняя, она отобрала право на получение Серебренной медали. Ничего, у нас в том году на три десятых класса и так получилось семь медалистов, если бы еще и я, это был бы уж явный перебор. К отметкам я относился довольно равнодушно, в первые ряды не рвался, состязаний не устраивал. Выпуск был сильным, оценки у всех хорошие, многие рвались в институт, лето прошло тоскливо и быстро, общаться было не с кем, все готовились к вступительным экзаменам. Я чувствовал себя свободнее – решил поступать в авиационное военное училище.

В военкомате все быстро оформили, отец написал мне образец автобиографии, перечислив подробно происхождение, родственников – он боялся, что я укажу происхождение из казаков, и потому заполнил все графы анкеты как было надо, самолично.

В Свердловске мы прошли тестирование, я как-то непонятно для себя попал в старшего по команде, через день мы прибыли в авиационное училище, в город Молотов, для прохождения медкомиссии и сдачи экзаменов. Полтора месяца в палаточном военном городке, на правом берегу широкой и стремительной Камы, пролетели незаметно. Сданы экзамены, пройдена медкомиссия, прошло зачисление. Но меня почему-то зачислили в интендантскую группу, на экономиста. Во мне воспылал дух протеста, я подал рапорт на отчисление.

Было это 31 июля. Последний день приема документов в институт. Вышли мы за ворота училища довольно растерянными без денег, без дома, привыкшие уже к военному обеспечению и распорядку, к тому, что за тебя все продумано и спланировано – и вдруг обо всем надо думать и заботиться самим. И где-то добывать деньги на пропитание.

Но осмотрелись, освоились. Прежде всего – подать документы. Куда? Мы с Толей Пестовым подружились в училище и отчислялись вместе. Решили поступать в Горный. Документы приняли у нас без всяких проволочек, выдали направление в общежитие и уже через день мы писали вступительное сочинение. Третье за лето – в школе, в училище и вот, наконец, в институте.

В институте мы сдавали шесть экзаменов, проходной бал получился в результате 23, на всех экзаменах можно было получить одну тройку, остальные не ниже «хорошо». Конкурс довольно солидный – около семи человек на одно место. Это к началу экзаменов. Уже после сочинения конкурс был три, а к шестому экзамену у нас, горняков, оставалось чуть больше единицы на место. Практически зачисленными могли быть все, кто сдал экзамены.

У меня, с этими экзаменами, начались приключения с самого первого. С сочинения. К тому времени мы заметно устали – довольно ответственные выпускные экзамены в школе, затем училище. Нервотрепка с медкомиссией, те же экзамены. Оказалось – в военном училище экзамены принимали довольно строго и серьезно, чего мы, надо признаться, не ожидали. Затем, полевая военная подготовка по «курсу молодого бойца». Наконец новое испытание и новое нервное напряжение – эти экзамены в институт.

Создались такие условия, что надо сдавать, больше вариантов не было. Если при поступлении в училище остается возможность – в случае неудачи, можно поступить в учебное заведение – институт, техникум – на гражданке. Но экзамены в институт – это уже «последний рубеж». В случае неудачи, учеба для тебя закрывалась на целый год, а как там повернет время через год, еще далеко неизвестно. Так что ответственность особая, домой ни с чем возвращаться стыдно, доперебирал, скажут, туда хочу – туда не хочу, дурак парень, ну и работай в колхозе, запрягай по утрам свою лошадь.

Мы с Толей все это учитывали, когда решали подавать ли рапорт на отчисление из училища. За нами было такое решение, потому что наш возраст в том году еще не был призывным. А то бы и не отпустили.

И вот первый экзамен на этом последнем рубеже – сочинение. Тема – «Ленин у Маяковского».

Эту же тему я писал на выпускном экзамене в школе. Маяковского почти всего знал наизусть, накатал сочинение аж в двадцать четыре листа – не страницы, листа – и конечно где-то в цитатах сделал таки ошибку и получил свою лишнюю четверку в аттестат. Здесь, на своем первом экзамене в институт, я сократил свое сочинение раза в три, быстро написал, перечитал еще несколько раз и сдал на проверку. В успехе был абсолютно уверен.

Каково же было удивление, когда на второй день я увидел свою фамилию в списке не сдавших. Толя получил четверку, мы пошли с ним на спокойный и тихий тогда Комсомольский проспект, вниз, к Каме, погоревали, но что делать, надо забирать документы и ехать домой – денег в обрез, хватает только-только на дорогу, не хватает даже для «посошка». Толя ушел погулять на Каму, решили встретиться в общежитии за час до отхода моего поезда, он хотел меня проводить, я уныло отправился в институтскую канцелярию за документами.

Женщины, выдающей документы, не было на месте, вышла куда-то ненадолго.

Я спросил у девушки, сидевшей за соседним столом:

– Скажите, а где можно посмотреть сочинение, узнать, что хоть там за ошибки такие?

– Вообще-то, этого узнать нигде нельзя, если все ведомости подписаны и сданы в Комиссию. Кто у вас принимал?

– Валентина Николаевна.

– Зайдите в сорок седьмую аудиторию, она сейчас там, я ее недавно видела, спросите, может, она вам покажет.

– Спасибо.

Валентина Николаевна действительно была на месте, работала с партией новых сочинений, вид у нее усталый и на мою просьбу отозвалась неохотно.

– В какой группе сдавали?

– Вчера, в четвертой.

– Подождите, я кажется еще не сдала ваши ведомости, да, вот они, как фамилия? Да, есть, но у вас сочинение не закончено!

– Как не закончено, Вы что, Валентина Николаевна, закончено, «Ленин у Маяковского», двенадцать листов. – У меня аж руки задрожали от волнения, каким-то шестым чувством озарило – сдал!

– Каких двенадцать, молодой человек, вот седьмой лист, а дальше пошли чистые.

– Валентина Николаевна, так я же чистые листы, которые у меня остались, вставил в середку, в сочинение, а дальше посмотрите, дальше вон еще исписанные листы, вот, смотрите, еще пять, вот и двенадцатый, и концовка.

– Ну, кто ж так делает? Вы же взрослые люди, оставшиеся листы положено сдавать отдельно от сочинения, чтобы не путалось все это, ну, я не знаю, оценки уже выставлены! К сожалению, я ничего не могу изменить.

И мне вдруг стало всё безразлично, вся эта суета, эти разговоры, доказательства.

– Ладно, Валентина Николаевна, делайте, как хотите. Но я рад, что написал сочинение не на двойку, – повернулся и медленно, устало, как после тяжелой работы, пошел к двери.

В канцелярии женщина, выдающая документы была на месте. Я подошел.

– Посидите, тут что-то с вашим сочинением неладно, преподаватель у председателя приемной комиссии, просила вас подождать.

– Я пока прогуляюсь?

– Да нет уж, молодой человек, потерпите, тут, может, его судьба решается, а он – прогуляюсь, – она высказала все это с откровенным раздражением. Устали девки, понять можно. Сел в кресло, у стены, жду. Звонок по телефону.

– Ну вот, а ты погуляю, зайди в аудиторию, преподаватель ждет. Валентина Николаевна листала мое сочинение, все листы проштампованы, «принято», в конце красным карандашом – «хорошо», и подпись чернилами, печать синяя.

– Вот видишь, молодой человек, что ты мог натворить, хорошо, догадался зайти, ведь отчислили бы и никаких концов, ничего, никогда и никто бы уже не нашел. А сочинение неплохое, подошло бы и для гуманитарного Вуза, ошибок практически нет, это при таких-то цитатах! Ты где школу заканчивал?

Я рассказал.

– Любил литературу?

– Читать любил. И рассказывать потом.

– Да, это заметно. Не могу прийти в себя, честное слово, необычный, просто удивительный случай. Хорошо, ведомости не закрыли, успели мы с тобой, а то бы, ничего бы ведь потом уже не изменили. Поступай давай, да оплошностей таких не делай больше. Успеха тебе, Красноперов, удачи. Если поступишь, я буду очень рада. Говорю тебе от чистого сердца. И сердцем же желаю тебе – поступи!

Вышел из аудитории и не знал, а что же дальше? Что делать? Так я свыкся с мыслью, что еду домой – а теперь что?

Спать! Главное сейчас – спать! Накажу ребятам, чтобы никто не будил. До утра.