Текст книги "Никита Хрущев"

«Конечно, – считает Сергей Хрущев, – он мог бы не писать. У него были и другие увлечения: выращивание овощей, прогулки, фотографирование. Если бы не мемуары, этот образ жизни, очевидно, устроил бы власти и, наверное, позволил бы отцу прожить несколько лишних лет. Но он выбрал другой путь, будучи уверен, что его слова нужны нашему народу и, что бы ни случилось, они когда-нибудь все-таки дойдут до его главного читателя. И тот резонанс, который вызвало в мире опубликование его воспоминаний, подтверждает правоту отца»[185]185
  Там же. С. 21.


[Закрыть].

Еще летом 1970 года у Хрущева случился первый сердечный приступ, и он на несколько недель попал в больницу. Осенью он начал переживать из-за мемуаров. Очевидцы рассказывали, что Хрущев вышел из кабинета Пельше, держась за грудь. Здоровье Хрущева пошатнулось, и он уже практически не возобновлял работы над воспоминаниями. С наступлением теплых дней 1971 года Хрущев все меньше работал и на огороде. Порой он по нескольку часов сидел неподвижно в кресле. В начале сентября Хрущев навестил дочь Раду Никитичну и зятя А. Аджубея, их дача находилась в районе города Звездный. Вместе с садовником (и охраной) он пошел в лес. Хрущев порывался собирать грибы, но быстро устал. Потом ему стало плохо, он попросил садовника принести с дачи раскладной стул и долго сидел в лесу. Вскоре он уехал в свой дом в Петрово-Дальнем. Сердечный приступ не проходил, и родные, по настоянию врачей, положили Никиту Сергеевича в больницу. На следующий день он скончался. Это произошло днем 11 сентября 1971 года. Хрущеву шел 78-й год.

Первые слухи о его смерти стали распространяться еще в те годы, когда он находился у власти. Однажды такое сообщение было опубликовано в нескольких газетах. На следующий день Хрущев провел небольшую пресс-конференцию и шутя сказал: «Когда я умру, я сам сообщу об этом иностранным корреспондентам». Однако теперь ни жена, ни дети Хрущева не смогли сразу же сообщить друзьям о его кончине. Иностранные корреспонденты узнали об этом от Виктора Луи, человека, пользовавшегося репутацией наиболее близкого к властям журналиста, нередко выполняющего весьма сомнительные поручения. Советским людям ничего не сообщили о смерти Хрущева ни вечером 11 сентября, ни в течение следующего дня. Лишь утром 13 сентября в день похорон в «Правде» появилась короткая заметка: «Центральный Комитет КПСС и Совет министров СССР с прискорбием извещают, что 11 сентября 1971 года после тяжелой, продолжительной болезни на 78-м году жизни скончался бывший Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета министров СССР, персональный пенсионер Никита Сергеевич Хрущев». Никакого некролога напечатано не было, не сообщалось также о месте и времени похорон.

Конечно, от родных и близких Хрущева многие люди в Москве узнали о его смерти еще до получения газет. Стало известно, что похороны пройдут в 12 часов дня на Новодевичьем кладбище. Уже с раннего утра сюда стали подходить желающие принять участие в церемонии. Преобладали пожилые люди, но много было и молодых. Я также подошел к Новодевичьему монастырю к 10 часам утра. Среди собравшихся я увидел немало знакомых мне старых большевиков, вернувшихся в Москву из лагерей после XX съезда партии. Однако еще раньше на всех подходах к кладбищу появились усиленные наряды милиции и люди в штатском: монастырь и кладбище были оцеплены войсками внутренней охраны. Никого не пропускали, а на воротах кладбища висела большая надпись – «Санитарный день». Мимо кладбища проходила линия троллейбуса, причем остановка была как раз напротив ворот. Но теперь троллейбусы проходили мимо ворот и высаживали пассажиров уже за железнодорожной насыпью у Лужников. Часов с одиннадцати к оцеплению стали подходить иностранные корреспонденты, которых пропускали по удостоверениям. Около половины двенадцатого в оцеплении раздались какие-то команды, и милиция быстро освободила от людей проезжую часть. Показалось несколько мотоциклистов, но не со стороны Погодинской или Пироговской улиц, а снизу со стороны набережной. Московские набережные всегда малолюдны, и маршрут траурного кортежа был определен так, чтобы не привлекать внимания. За мотоциклистами довольно быстро двигался грузовик с венками, а за ним на такой же скорости автокатафалк. Следом одна за другой ехали 25–30 легковых машин разных марок. Ничто в этом быстром движении не походило на траурную процессию.

Конечно, все журналисты, пришедшие на похороны, описали это событие в своих репортажах. Корреспондент «Вашингтон пост» Роберт Кайзер, например, писал: «Я присутствовал на похоронах Хрущева. КГБ постарался, чтобы простых граждан не подпускали к Новодевичьему в тот сырой и серый осенний день. Были только переодетые агенты, иностранные журналисты, родственники и несколько близких друзей. Из новых правителей не пришел никто, но ЦК и Совет министров сообща прислали большой венок. Прислал венок и Анастас Микоян, тихо живущий в почетной отставке. Преемники Хрущева явно хотели, чтобы проводы его из этого мира прошли как можно незаметнее.

Однако некоторый драматизм в событие удалось внести 36-летнему сыну Хрущева Сергею, работающему инженером. Вскоре после того, как открытый гроб установили на платформе возле могилы, Сергей поднялся на кучу вырытой земли и обратился к толпе с речью. Мы все стояли неподалеку в узких проходах между соседними могилами.

“Мы просто хотим сказать несколько слов о человеке, которого хороним сейчас и которого оплакиваем, – начал он. Потом замолк на минуту, собираясь с силами. Губы его дрогнули. – Небо плачет вместе с нами, – сказал он; закапал мелкий дождь. – Я не буду говорить о великом государственном деятеле. В последние дни газеты всего мира уже высказались об этом. Я не буду оценивать вклад, который внес Никита Сергеевич, мой отец. Я не имею права на это. Это дело истории… Единственное, что я могу сказать, что он никого не оставил равнодушным. Есть люди, которые любят его, есть и такие, которые его ненавидят. Но никто не мог пройти мимо него, не обернувшись… От нас ушел человек, имевший полное право называться человеком. К сожалению, настоящих людей среди нас немного…”

Потом провожающим дали возможность пройти мимо гроба. Маленький оркестр играл траурные марши. Хрущев покоился на алом атласе, одетый в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком. Губы его были непривычно поджаты, на лицо лег восковой налет, но знаменитый профиль оставался неизменным. Кто-то держал над его изголовьем зонт, продолжал лить дождь.

Когда все, кто хотел, прошли мимо, гроба, плачущая жена Хрущева коснулась рукой лба своего мертвого мужа. Остальные родственники сделали то же самое. Затем рабочие закрыли гроб и заколотили его. Над могилой стоял человек с красной подушечкой в руках, к которой были приколоты все 27 хрущевских наград, в том числе и самые высшие. Гроб опустили в могилу»[186]186
  Кайзер Р. Россия: Власть и народ. США, 1979. С. 247–248. Пер. с англ.


[Закрыть].

Примерно в это же время с группой старых большевиков на кладбище пропустили наконец и историка А. М. Некрича. В своих мемуарах он вспоминает: «Спешным шагом устремляюсь к месту похорон. В этот момент гроб с телом Хрущева опускают в могилу. Оркестр заиграл гимн. Четверо здоровенных могильщиков быстро начали засыпать могилу, а затем сооружать погребальный холм. Я огляделся. Со всех сторон щелкают фотоаппараты и жужжат камеры корреспондентов. Их было довольно много. Наверное, несколько десятков. На могилу кладут венки, засыпают холм цветами. Могильщики укрепляют мраморную, белого цвета плиту. На ней золотыми буквами выведена лаконичная надпись: Хрущев Никита Сергеевич. 1894–1971. Чуть повыше водружается портрет покойного в застекленной рамке…

Ближайшие родственники Хрущева сгрудились возле могилы. Мелькнуло измученное, выплаканное лицо Нины Петровны. Сжавшаяся в комок Рада Никитична. Статная молодая женщина с красивым лицом, которую поддерживает подполковник авиации. Широкая фигура Аджубея. Какое у него одутловатое лицо, будто равнодушное!

…Я увидел своего друга и пробираюсь к нему. Он стоит большой и печальный. Как-то пенсионер Хрущев приглашал его приехать, но он не приехал. Сейчас сожалеет, наверное, об этом. Трогаю его за плечо. Вокруг очень много сотрудников государственной безопасности. Все в штатском. По манере держаться, по покрою костюмов отличаю довольно высокопоставленных лиц из этого ведомства. Но почему их так много? Почему так много милицейских и солдат внутренней охраны, скрытых под брезентовыми крышами военных грузовиков? Почему “санитарный день”? Зачем Новодевичье кладбище, а не Кремлевская стена? Какая ирония судьбы! Никита Хрущев будет покоиться среди артистов, поэтов, академиков, словом, среди интеллигенции, интеллигентов, к которым он часто бывал несправедлив, но лишь одни они поминают его сегодня добрым словом. А тот, другой, и после своей смерти будет находиться вместе со своими соратниками у стен Кремля…»[187]187
  Некрич А. Отрешись от страха: Воспоминания историка. Лондон, 1979. С. 362–363.


[Закрыть].

Следует привести еще одно воспоминание – Эрнста Неизвестного. Он позднее писал: «После похорон Хрущева ко мне приехали сразу два человека – это был сын Хрущева Сергей, с которым я до этого не был знаком, и сын Микояна, тоже Сергей, с которым я дружил и который поддерживал меня в самые трудные дни. Они вошли, осмотрелись и долго мялись. Я сказал: “Я знаю, зачем вы пришли, говорите”. Они сказали: “Да, вы догадались, мы хотим поручить вам сделать надгробие”. Я сказал: “Хорошо, я соглашаюсь, но только ставлю условие, что я буду делать как считаю нужным”. На что Сергей Хрущев ответил: “Это естественно”. – “Я считаю, что художник не может быть злее политика, и поэтому соглашаюсь. Вот мои аргументы. А какие у вас аргументы: почему это должен делать я?” На что Сергей Хрущев сказал: “Это завещание моего отца”. Позже мы к этой теме не возвращались. Но то, что Хрущев завещал, чтобы памятник делал именно я, было подтверждено польской коммунисткой во время его открытия. Она подошла ко мне и сказала: “Никита Сергеевич не ошибся, когда завещал вам сделать это надгробие”. Это же подтвердила и Нина Петровна Хрущева.

Открытие памятника происходило под дождем, в одну из годовщин смерти Хрущева. Были все члены его семьи и корреспонденты, была охрана. Никого не пускали на кладбище. Приехал Евтушенко, который пытался быть в центре внимания. Никто не произносил речей. И когда все члены семьи повернулись и ушли, потому что им не нравилось, что Евтушенко произносит речи, когда они молчат, – я с Сергеем и пятью своими друзьями поехал на квартиру к Сергею Хрущеву. Он достал бутылку коньяка, какого-то столетнего коньяка, который подарил Хрущеву де Голль, – и сказал: “Вот мой отец никогда не решался выпить этот дорогой коньяк. Сейчас мы выпьем его сами”. И мы распили эту бутылку коньяка»[188]188
  Время и мы. 1988. № 41. С. 180.


[Закрыть].

Эпилог

В день своего 70-летия, после вручения ему знаков отличия Героя Советского Союза Н. С. Хрущев выступил с краткой речью, в которой сказал: «Смерть для некоторых политических деятелей иногда наступает раньше их физической смерти»[189]189
  Правда. 1964. 18 апр.


[Закрыть].

Он не подозревал, что скоро это произойдет и с ним самим.

Хрущев потерял свою популярность еще в последние годы власти. И в годы его вынужденной отставки не было в стране ни одной общественной группы, которая хотела бы его возвращения. Он, в сущности, перестал существовать как политически значимая фигура. Однако впоследствии интерес к личности и политической деятельности Хрущева непрерывно возрастал.

Конечно, Хрущев был политиком и просто человеком, о котором разные люди могут судить и судят по-разному. Как писал, например, посол США в Москве Ч. Болен, много раз встречавшийся с Хрущевым: «Никита Сергеевич Хрущев был рожден и вскормлен партией большевиков. Крестьянин, в сущности, он не был философом-идеологом, хотя и был искусным спорщиком. Он ничего не прибавил к основам коммунистической доктрины, кроме некоторых прагматических отклонений, исходящих из понимания того, что ядерное оружие сделало военное разрешение конфликта почти немыслимым, неважно, идет ли речь о конфликтах межнациональных или революционных. Он принимал все основные принципы марксизма-ленинизма… Но сверх того, у него была гениальная способность чувствовать свою страну и свой народ… Хрущев был порывистым человеком, что сочеталось в нем с неистовой энергией, и это делало его привлекательным, но часто вело к печальным последствиям…»[190]190
  Болен Ч. Свидетель истории. С. 496–497; Bohlen Ch. E. Witness to History. New York, 1973. P. 496–497.


[Закрыть].

Среди полученных мной за последние годы откликов на публикации о Хрущеве – сотни писем, в которых о нем пишут как о человеке, много сделавшем для нашей страны и нанесшем смертельный удар сталинизму. Но еще больше писем, в которых яростно и далеко не всегда справедливо критикуют и ругают Хрущева. Тех, кто и через двадцать лет после его смерти продолжает сводить с ним счеты, можно разделить на две группы. Во-первых, это сталинисты, которым, конечно, есть за что его ненавидеть. Во-вторых – люди, связанные с деревней, забывшие о первых реформах Хрущева, раскрепостивших крестьян, и озлобленные его последующей сельскохозяйственной политикой.

Хрущев был противоречивой фигурой, и чувства этих людей можно понять. Труднее классифицировать отзывы о Хрущеве, появляющиеся в печати. Так, в не предназначавшихся для чужих глаз дневниковых заметках Владимира Тендрякова, названных при публикации рассказом, говорится:

«Да, сам по себе Хрущев был безрасчетно, упоенно глуп, глуп с русским размахом, но, право же, он принципиально ничем не отличался от других видных политиков, страдал их общей бедой. И конечно же, его вседержавная самонадеянность нравственно калечила общество – воспитывала лжецов, льстецов, жестоких, беспардонных прохвостов типа “рязанского чудотворца” Ларионова, делающих карьеру на чиновном разбое.

Но вот что странно – бывают же поразительные парадоксы в истории! – именно экзальтированность Хрущева и помогла совершить смелый прогрессивный переворот в стране»[191]191
  Тендряков В. Ф. На блаженном острове коммунизма // Новый мир. 1988. № 10. С. 30.


[Закрыть].

В. Тендряков дальше дополняет свою политическую характеристику Хрущева:

«Хрущев не представлял себе иного устройства, кроме того, какое было при покойном Сталине. Хрущев искренне считал, что мир расколот враждой и ненавистью, что государство ежедневно, ежечасно должно укреплять свою мощь, блюсти железную дисциплину подчиненности, сохранять абсолютизм власти… Генеральная линия партии в годы сталинизма была безупречно правильной, но…

Генеральная линия партии во время Сталина была безупречно правильной, только сам Сталин не прав – претила жестокость, мутило от безвинно пролитой крови. Хрущев ничего из сталинского не собирался менять – пусть остается все как было! – но Сталина следует осудить и выбросить из истории. Трудно даже представить более нелепое решение»[192]192
  Там же. С. 33.


[Закрыть].

Безусловно, мы должны знать всю правду о Хрущеве, не деля ее на «удобную» и «неудобную». Очевидно, что и критическая дневниковая зарисовка Тендрякова, будучи помещенной в объективный контекст, должна быть известна читателям. Однако, как видно из всего сказанного в этой книге, сама она явно необъективна. Мы часто говорили с Владимиром Федоровичем Тендряковым об эпохе и личности Хрущева после отставки последнего, и он никогда не отзывался о них с озлоблением.

Даже после смерти Хрущева сталинисты не смогли отказаться от застилающей глаза ненависти к нему. Так, например, Энвер Ходжа в своих воспоминаниях называет Хрущева не иначе как «ренегатом», а отход от сталинизма – «грязным делом хрущевской мафии»[193]193
  Родина. 1990. № 12. С. 21.


[Закрыть].

В большом очерке «Последний романтик» советский публицист А. Стреляный писал: «Хрущев был из породы людей, как бы созданных чрезвычайными положениями и для чрезвычайных положений, когда надо мобилизовать на что-то одно. Это люди для свершения крупных разовых дел, решения отдельных проблем авральными методами. Все оставить, все забыть, на все махнуть рукой, ничего не считать, не мерить – навалиться всем миром на одну сторону и вытащить ее… Этому рабочему-революционеру с его малым набором самых грубых, но алмазно-твердых понятий о том, что такое социализм, ни в какой мере не дано было проникнуться тем спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, к которому призывал под конец Ленин. Хрущеву мог бы помочь народный здравый смысл, которого ему не надо было занимать для дел, далеких от идеологии и политики. Но в том-то и суть, что далеких. Он не был бы тогда революционером, оторванным от жизни так, как только и может быть оторван человек, выросший в идейной атмосфере, где линии и платформы важнее лиц и фактов. Разве мог человек… иного типа и биографии из одного почтения к теории взяться вдруг “всемерно развивать совхозную систему, так как она имеет более совершенные формы социалистической организации труда”, преобразовать десятки тысяч колхозов, имевших хоть чуточку свободы, в совершенно бесправные совхозы, чтобы через несколько лет удивляться и гневаться: “почему они убыточны, почему никак не окупаются затраты на превращение их из низшей формы в высшую”. Как он торопил, как торопился! Все должно делаться быстро, по-солдатски, по-боевому. Среди его понятий не было понятия о постепенном накоплении количества и качества: средств, опыта, знаний, он не признавал никакой эволюции, признавал только революцию, только скачки и переломы, гнал и гнал «нынешнее поколение советских людей» жить при коммунизме. Для него нет обыденности, все чрезвычайное – чрезвычайная историческая обстановка, чрезвычайные возможности»[194]194
  Дружба народов. 1988. № 11. С. 219–220.


[Закрыть].

«Над Хрущевым смеялись, – пишет мне житель Калуги С. Потапов, – его ругали, но в глазах подавляющего большинства простых людей он не был посмешищем, и они не испытывали к нему неприязни, а тем более ненависти. И самое главное, – его не боялись, и он не боялся. Казалось, вся страна после Сталина на века пронизана ледяным ветром страха, а вот не боялись. В нем видели своего народного руководителя, хотя и с причудами, но своего. Недаром кое-где говорили о Хрущеве – “Народный царь”»[195]195
  Из архива автора.


[Закрыть].

Один из наиболее влиятельных итальянских политиков Дж. Андреотти писал после своей третьей встречи с М. С. Горбачевым в 1987 году: «Перед отлетом в Рим я посетил кладбище, где похоронен Никита Хрущев. Я не был лично знаком с этим неординарным деятелем, вошедшим в историю как благодаря грубой выходке с ботинком в ООН, так и мужеству, с которым он отмежевался от политики репрессий в прошлом. Могла ли взойти звезда Михаила Горбачева без XX съезда КПСС?»[196]196
  За рубежом. 1989. № 5. С. 11.


[Закрыть]

И действительно, сегодня и в СССР, и во всем мире растет понимание непреходящего значения того коренного поворота в политике КПСС, Советского Союза и всего коммунистического движения, которое связано с именем, деятельностью и личностью Хрущева. Мы начинаем убеждаться в том, что при всех своих недостатках Н. С. Хрущев оказался единственным человеком в окружении Сталина, способным произвести этот поворот. Мы много писали выше об ошибках Хрущева, но также и о его заслугах. Только тот факт, что в годы его власти было реабилитировано, пусть в большинстве случаев и посмертно, около 20 миллионов человек, лишь этот факт перевесит на весах истории все недостатки и «грехи» Хрущева. Как справедливо заметил в своей работе о Хрущеве один из западных исследователей Марк Френкланд: «Правление Хрущева достойно эпитафии, которую заслужили очень немногие политики: как в глазах своего народа, так и в глазах всего мира он оставил свою страну в лучшем состоянии, чем он ее застал»[197]197
  Frankland М. Khrushchev. Harmondsworth, Penguin, 1966. Р. 209.


[Закрыть].

«За неуспехом реформ 50—60-х последовал продолжительный период “застоя”, – писали недавно советские ученые Ю. Левада и В. Шейнис. – И все-таки… Главным результатом бурного и противоречивого десятилетия, без сомнения, была невозможность, немыслимость возврата к сталинизму, по крайней мере в его прежних “классических” формах. Но и это неполный итог. Ведь именно в те годы были брошены в землю семена нового социального и политического мышления. Развеяно немало иллюзий. В общественную жизнь вошло поколение, не знавшее тотального страха, способное учиться понимать собственное общество и перестраивать его. Через два десятилетия эти семена дали всходы»[198]198
  Московские новости. 1988. 1 мая.


[Закрыть].

Хрущев так и не был официально «канонизирован». Но через двадцать лет после его смерти в газетной заметке можно прочесть: «Имя Н. С. Хрущева решил присвоить одной из площадей города исполком Октябрьского районного Совета народных депутатов Грозного. Таким образом депутаты выразили свое отношение к человеку, по их мнению, внесшему большой вклад в освобождение репрессированных в годы сталинского террора народов»[199]199
  Водный транспорт. 1991. 21 марта.


[Закрыть].

Те, кто пришел к власти в результате смещения Хрущева, надеялись унизить его и после смерти, предписав провести похороны не на Красной площади, где хоронят людей его ранга, а на Новодевичьем кладбище. Они, очевидно, рассчитывали, что в этом случае имя Никиты Хрущева и его дела скорее изгладятся из памяти народа. Но они добились прямо противоположного эффекта. Тем самым Хрущев оказался как бы выделенным из ряда высокопоставленных партийных и государственных работников, а такая привилегия – быть исключением из общего правила – достается далеко не каждому.

В Москве есть несколько могил, которые чаще других посещают советские люди. Каждый день приносят венки и букеты к Мавзолею Ленина и к могиле Неизвестного солдата. Почти ежедневно можно видеть цветы на могиле Сталина у Кремлевской стены, но их привозят чаще всего с Кавказа. Ежедневно приходят люди с букетами к могиле Высоцкого на Ваганьковском кладбище. И почти каждый день появляются цветы у прекрасного надгробия на могиле Хрущева на Новодевичьем кладбище.

Сентябрь 1980 – июль 1991 года