Текст книги "Слюни"

– Есть два варианта, – говорит Ева. – Вот первый.

Она обидится на меня, уйдёт в себя, попытается выставить меня виноватым, неблагодарным. Но я не приму эту роль. И тогда она, разочарованная во мне, в жизни, в людях, будет действовать импульсивно. И на этом всё закончится.

– А вот второй, – говорит Ева. И объясняет мне.

Она возмутиться самой мысли о том, что я хочу кого-то, кроме неё. Примет эти слова на свой счёт. Отреагирует остро, но хладнокровно. Будет искать проблему в себе, а когда найдёт, то изо всех сил попытается устранить её. Она поменяется, чтобы привлечь моё внимание. Она станет одеваться и краситься по-другому. Изменит внешность, расширит свой словарный запас. Или наоборот сузит его до самых банальных фраз, чтобы казаться проще, наивнее или просто доступнее. Она будет играть роль. Чтобы я остался.

Если я захочу, она притворится другой девушкой. Это её слова. Не мои.

– Как-то так, – говорит Ева, довольная собой. – Ещё вопросы есть?

– Но есть и третий вариант, – говорю я. – Слушай.

И Ева слушает.

– В этом варианте событий, – говорю я, – всё предельно просто. Мы находим девушку, которая эстетически тебя устроит, будет красивой, не глупой. Ты знакомишься с ней, возможно, через Сети, вы общаетесь какое-то время, она уже начинает тебе доверять, когда в один день ты говоришь ей, как тебе плохо, тебя бросил парень или ещё что-то – мы придумаем. Ты говоришь, что чувствуешь себя одинокой, всем подругам не до тебя, у них своя жизнь и это не ложь вообще-то. Ты просишь её приехать, ненавязчиво приглашаешь её к себе в гости, и когда она соглашается – необязательно в этот же день, но всё-таки соглашается, ты будешь настойчива – ты опаиваешь её, так чтобы она потеряла сознание, а потом прихожу я, и все веселятся так, как умеем веселиться только мы с тобой.

      Какое-то время Ева смотрит на меня, ожидая продолжения.

– А где ты будешь в это время? – спрашивает она. – Пока я буду, как ты выразился, опаивать её? Где ты будешь?

– Это уже… издержки… производства, – говорю я, приятно удивлённый тем, что Ева обращает внимание даже на такие мелочи. – Подожду у родителей, если что.

– Ты сумасшедший, – говорит Ева и улыбается. – Ты сам-то это понимаешь? Кошмар просто. – Она качает головой, как будто не верит в то, что только что услышала.

У каждой девушки, с которой я живу в разное время своей жизни, найдутся вещи от её бывшего парня. У каждой из них имеется что-то такое, что связывает её с прошлым. Память. Или напоминание о том, что люди могут быть жестоки. Отделавшись от редких совместных фотографий, картин, написанных телами в припадке безумного секса. Давно устаревших песен, которые вы слушали, катаясь на её машине по ночному городу. Окровавленных простыней, которые так и не отстирались. Одежды, которую он перевёз к тебе в квартиру, а ты с такой заботой всё разложила по ящикам и полочкам – словом, избавившись от всего, ты, считай, закрываешь дверь в прошлое. А никто на самом деле не хочет окончательно и бесповоротно что-то бросать. Все хотят знать, что можно будет вернуться обратно в случае чего: если постигнет неудача или станет невыносимо наедине с собой.

Сидя у Евы дома, я нахожу вещи парня, жившего в этой квартире до меня. Нахожу их случайно без всякого злого умысла. Натыкаюсь на них, когда ищу скрепки или что-то другое, чем можно соединить страницы моей работы "Комментарии без текста". Я нахожу их в шкафу, в самом углу, у дальней стенки. Или в комоде под какими-то документами, тетрадями с чьими-то записями, пожелтевшими чеками. Мужская одежда. Смятая пачка сигарет. Одеколон, израсходованный на две третьих. Может быть, эти вещи принадлежали отцу Евы, думаю я. Но потом, в нижнем ящике письменного стола, на самом дне, я нахожу фотографию: зима, Ева сидит на шее у какого-то парня, тот держит её руками в варежках за ноги, лица у обоих красные, позади них лыжный склон. Это бесит меня ещё больше, потому что я знаю, что Ева терпеть не может лыжи. Я опускаюсь на пол, смотрю на свои находки. Первая мысль – сжечь их в раковине. Или в мусорном ведре. Сжечь вместе с квартирой. И соседями, которых я ненавижу. Но следом приходит вот такая мысль. Какая мне вообще разница, если я всё равно исчезну? Вопрос переворачивается. Что оставить на память о себе? Если так, то наплевать. Всё одинаково. Я слушаю, как сверлит сосед снизу. Я слушаю, как кричит пьяный сосед справа. Слушаю, как топают соседи сверху, ходят по моей голове, как по крышке гроба. Как будто я умер, но всё ещё чего-то жду.

Я беру телефон и звоню в похоронную службу. Я говорю им:

– Пришлите, пожалуйста, катафалк, для моих соседей снизу, их там двое, этих ремонтников, я хочу, чтобы они влезли в машину. А ещё пришлите, пожалуйста, автобус – это для моих соседей сверху, их там целая семья, им нужен простор. А для соседа-алкоголика хватит мусорного мешка – такого большого, который используют, чтобы выносить строительный мусор. Впрочем, я могу взять такой мешок у соседа снизу.

Я диктую всё это, а потом понимаю, что просто молчу.

Записанный голос в телефоне говорит мне в ответ:

– Здравствуйте. Вы позвонили в службу дезинфекции. Мы с радостью избавим вас от паразитов, очистим ваш дом, и сделаем всё это за практически символическую цену. Наши специалисты – профессионалы. Мы – лучшие в городе. Оставайтесь на линии.

После этих слов Маракашки в ужасе разбегаются по квартире.

Вот краткий, но исчерпывающий список того, что от меня останется у Евы на память. Шрамы на теле, ожоги на коже. Рубцы на душе, которые уже никогда не заживут. Истерзанное, надломленное сердце, на котором следы моих зубов. Обкусанные до крови губы. Зуд на её красивой груди: в том месте, к которому я прижимал раскалённое лезвие кухонного ножа. Красные полосы на ягодицах: следы ремня, железной линейки и розги. Разорванная вагина, ослабевшие мышцы ануса. Выплаканные глаза, остекленевший взгляд. Ужасные слова на теле, выведенные чёрным маркером, которые так и не отмылись до конца. Грязные слова, которые будут вылетать из её рта, когда она будет спать с кем-то другим. То, чему я научил её, к чему привил вкус. Страдание, боль, разрушение.

Надеюсь на то, что другой парень, который займёт моё место, превзойдёт меня во всех смыслах. Мне хочется думать, что у него, этого будущего парня Евы, получится заботиться о ней лучше меня. Но даже сейчас, думая об этом, я не испытываю ничего, кроме злости: по отношению к Еве. По отношению к тому, с кем она будет, когда я покину её.

Я понимаю, что всё это находится у меня в голове. Но для меня эти образы, чувства и желания реальнее и сильнее тех, что испытывают другие люди в повседневной жизни.

В руке у меня зажат телефон. Голос в нём – это уже оператор, живой человек, какая-то девушка – кричит мне:

– Алло? Какая у вас проблема? Тараканы? Мухи? Моль?

Этот крик вкупе с ремонтом у меня под ногами, сотрясает стены квартиры – рушит мой мир, делает в нём дыру, которая засасывает в себя всё живое, включая меня самого.

Коллекция Бартлби

Они говорят: "смирись,

Не бунтуй". А ну-ка брысь!

Я крадусь по миру рысью,

У меня всё заебись.

На самом деле Коллекция Бартлби – это всего лишь папка на рабочем столе моего ноутбука, который я таскаю с одной квартиры на другую, от одной девушки к другой, который на время армии я оставлял Янни Плаку, чтобы тот мог писать на нём песни (заметки в телефоне его не устраивали). Он признался мне, что мой ноутбук заколдованный.

– Пальцы сами стучат по клавиатуре. Попадают во вмятины на кнопках, и тогда их уже не остановить. Охренеть просто.

Я пишу на этом ноутбуке тексты песен, которые никто никогда не услышит. Сценарии видеоклипов, которые не снимет ни один режиссёр. А в прежние времена – книги, которые не имеют значения, так как все истории мира давно рассказаны.

Коллекция Бартлби – это редкие (или не редкие) фотографии, архивные материалы, видеозаписи, аудиозаписи, которые я с трудом разбираю, так как между мной и некоторыми Бартлби стоит языковой барьер. Любительские рисунки, шизоидные арты, эскизы к татуировкам, переведённые статьи, зарисовки, сделанные художниками в залах суда, куда не пускали прессу. Обложки книг, сами книги, написанные либо Бартлби, либо кем-то другим, но всегда о них. Случайные кадры, которые, на мой взгляд, идеально отображают суть Бартлби: пустота в глазах, оскал зверя, скрытый под натянутой улыбкой. А ещё: газетные ксерокопии, воспоминания современников, интервью коллег по работе, показания свидетелей, точные описания мест обитания и невнятные дополнения к их жизни – всё, что, так или иначе, отражает природу Бартлби. Отрицание, отторжение. Сплошной бунт.

Моя Коллекция Бартлби – это в первую очередь люди, не сумевшие найти себе места в жизни. Среди них: разбитые и неприкаянные, психопаты и манипуляторы, отверженные, опустошённые. Массовые и серийные убийцы, идейные вдохновители, лидеры и просто те, кто указывал путь другим. Вечно пьяные ангелы, голые демоны, сомнительные знаменитости, потухшие звёзды. Странники и скитальцы, беглецы и бродяги. Ну и, конечно, писатели, которые могут быть авторами всего одной-двух интереснейших работ: мыслители, алкоголики, бездельники. Имён называть не стану. Не вижу в этом смысла.

Коллекция Бартлби – это мой круг друзей, к которым я обращаюсь за советом, на чьих ошибках я учусь. Все они либо мертвы, либо доживают свои дни в тюрьме или психлечебнице. Они – прошлое. Невосполнимая утрата для мира, как и их жертвы. Как и ненаписанные ими книги. Как и начатые, но брошенные ими дела. Невоплощённые мечты. Выцветшие и стёртые надежды. Гении и сумасшедшие. Те, кто окончательно во всём разобрались. Те, кто ничего не поняли. Те, кто при жизни так и не обрели покой.

Несмотря на мой интерес к теме Бартлби, я воспринимаю их всех, как законченных неудачников. Для меня Бартлби – синоним слова Никто. Это люди, которые могли стать великими, у них был потенциал и амбиции. Но вместо того, чтобы реализоваться, утвердиться в обществе, добиться успеха в той или иной сфере деятельности все они, как один, погубили себя. А что ещё хуже: некоторые из них погубили жизни других людей.

Разглядывая свою коллекцию Бартлби, вглядываясь в выражения лиц этих людей, изучая их биографии и привычки, я узнаю о них больше, чтобы знать, как не надо себя вести. Когда ребёнка спрашивают, кем он хочет стать, он, как правило, отвечает: хочу быть как папа. Или как брат. Или как ещё кто-то, кого он знает или просто видит на экране. Кем восхищается. Кем гордится. Мне кажется, что важнее знать: кем становиться не следует.

Мы гуляем с Евой по природному заповеднику. Вокруг сплошная тайга. Ни души вокруг. Шаг с тропы – и ты пропал. Я отлучаюсь, чтобы справить нужду. Ева зовёт меня по имени. Я не отвечаю. Ева зовёт меня снова – на этот раз громче. Нет ответа.

Ева кричит мне, но как-то неуверенно:

– Бартлби?

– Да здесь я, здесь, – говорю.

И выхожу к ней, раздосадованный, так как вообще-то я собирался неожиданно выпрыгнуть из-за дерева и напугать её.

Ну да ладно. В другой раз как-нибудь.

Собеседование это то же прослушивание

Собеседование на новую должность проходит по тому же принципу, что и прослушивание на роль в пьесе. Или в кино.

Место работы – фирма или компания – это постановка. Отлаженный сценарий, который обыгрывается изо дня в день. Как твой любимый сериал.

У каждого работника своя роль. И приходя на собеседование, ты пробуешь себя на эту роль.

Покажи своё умение вживаться в образ. Умение играть роль работника той или иной фирмы. Роль коллеги или подчинённого. Роль техника, инженера или помощника.

Если ты неопытный сорванец, бездарь и неудачник, как я, ничего не знающий ни об актёрской игре, ни о принципах кинопроизводства, не смыслящий ни в постановке пьес, ни в их реализации, то тебе придётся пройти долгий, тернистый путь. Сначала ты будешь устанавливать свет, строить декорации, красить стены, забивать гвозди, сооружая сцену, шить костюмы для настоящих актёров. Тебе уготована роль статиста, мальчика по прозвищу "принеси-подай". Тебя будут использовать все, кому не лень. Тебя будут доставать новыми, всё более глупыми поручениями. Тебя буду испытывать. Но не печалься. Считай, это проверка. Иногда она затягивается, но всё-таки. Если ты не сломаешься, если пройдёшь её, этакое крещение трудом, то тебя повысят. Или переведут в другой отдел.

Когда я работал стажёром в фирме "ПостельКа", одна девчонка из отдела Сервиса часто доставала меня. Она имела полненькую фигуру, лишний вес и пыталась компенсировать этот недостаток своим наглым характером. Назовём её Мисс Пончик, потому что за всё время работы там я не видел, чтобы она обедала чем-то, кроме пончиков. Так вот, Мисс Пончик была чуть старше меня, и даже я, человек без опыта, совсем новый в коллективе, заметил, что без неё фирме не жить. Она – важная, незаменимая часть команды. Профессионал своего дела. Мисс Пончик умела убеждать людей в том, что им нужен этот и именно этот продукт, это конкретное изделие. Её любимое литературное произведение, если я ничего не путаю: добрый рассказ Стивен Кинга "Я знаю, что вам нужно".

Будучи стажёром, я совершил ошибку: отправил на производство неверное техническое задание. Неправильно указал фасады кухни. Такими их и сделали. Заказчик разозлился, но Мисс Пончик сумела убедить его в том, что эти фасады ничем не хуже других. Когда я пришёл в офис на следующий день, Мисс Пончик поздоровалась со мной, проходя мимо нашего кабинета, но ни слова не сказала на счёт того, что она сделала. Я не успел поблагодарить её за оказанную помощь. Я был почти восхищён её скромностью, но позже, на планёрке, она принялась в красках описывать директору фирмы о том, что она сделала, какую услугу оказала мне. Сама доброта, Мисс Пончик, говоря об этом, явно упивалась собой. Довольная, как легко она может поддеть других людей, особенно парней, своим длинным языком. Сидя на планёрке, Мисс Пончик сверлила меня взглядом, приговаривая:

– Ничего, мальчик, ничего. Видимо, в университете не учат различать цвета фасадов. Но когда-нибудь и ты всему научишься. Не всё сразу, мальчик, не всё так просто.

Она называла меня мальчиком. А коллеги смеялись в ответ на её слова. Смеялись надо мной. У меня не было опыта работы. И уже не было желания получать его. Я хотел задушить Мисс Пончик. Я хотел сбежать от них всех. Я не боялся неудач, мне было плевать на них. Более того, я не боялся никого в этой фирме. Я опасался тех нехороших мыслей, которые, переворачиваясь, тихо дремали у меня в голове, дожидаясь своего выхода на сцену. Я боялся Духа. Переживал за Мисс Пончик и других. Но они этого не понимали.

На этой неделе я пробовался на роль мастера в цех по производству пеллетов, но на эту роль утвердили другого актёра. Более опытного, того, кто разбирается в соответствующих документах, а не просто знает стандарты, заученные наизусть в актёрской школе. Роль отдали тому, кого будут слушать другие, опытные актёры. Это правильно, я считаю.

Куда бы я ни пришёл, везде, на каждом прослушивании найдутся люди умнее, образованнее, опытнее, чем я. Мне кажется, что я всегда занимаю чьё-то удобное место.

Однажды Мисс Пончик придумала мне задание. Она хотела, чтобы я распечатал план разработок по новым видам изделий. Я не собирался этим заниматься. Во-первых, это было скучно. Во-вторых, это не было прямым указом моего начальника. Кто-то предложил такую инициативу, а Мисс Пончик решила поддержать идею, только сама она в жизни бы не стала тратить на этот бред своё время. Но главное: Мисс Пончик не была моим начальником. Просто так повелось, в этой фирме, что Мисс Пончик могла заставить, кого угодно делать то, что считала нужным. Я не собирался становиться этим "кем-то".

Я сказал ей, что не буду это делать.

– Найдите кого-нибудь другого, – сказал я.

Также меня бесил тот факт, что я вынужден обращаться к другим работникам в офисе на "вы", хотя разница в возрасте между нами была незначительной. Я понимаю, когда такой принцип работает в армии. Там всё просто и понятно. Но когда гражданские люди берут этот трюк и пускают в оборот, особенно девушки, хочется накричать на них.

Мисс Пончик смерила меня оценивающим взглядом.

– Будешь, – сказала она. – Давай, вперёд.

Я стоял перед ней, не сходя с места. Она вроде как "вызвала меня" к себе в кабинет. "Выцепила" в коридоре. Хотя я просто проходил мимо. Шёл в туалет или к Симке в кабинет, чтобы поболтать. Я часто так делал, когда активность в офисе шла на спад, и мне становилось тоскливо. Ноги сами стартовали, хотелось убежать прочь. Хоть в стену, плевать.

Мисс Пончик посмотрела на меня и сказала:

– За работу.

А потом рассмеялась.

Я сказал без всякого смущения:

– Это не входит в мои обязанности.

– Да? А что входит?

– Изучение программного обеспечения. Создание трёхмерных моделей тех изделий, которые уже стоят на производстве.

– Так ты за это деньги получаешь? За то, что изучаешь программу? Переделываешь чужую работу?

Мисс Пончик не оставляла попыток подловить меня.

– За что я получаю свои деньги – это сугубо моё личное дело. Запомните. Это плохая привычка, считать чужие деньги.

Мисс Пончик охнула.

Возмущённая, она затараторила:

– А чьи это, по-твоему, обязанности? Может быть, мои? Нет. И я скажу тебе, мальчик. Это задача технического отдела. Ты – часть этого отдела. Незначительная, но всё-таки часть. И если нет других специалистов на месте, то будь добр отдуваться за всю команду. А теперь делай, что тебе говорят.

Я не мог сдаться без боя. И спросил:

– А где они? Другие специалисты?

Этими словами я сильно вывел её из себя. Мисс Пончик покраснела. А я уже просто смеялся над ней. Не в голос, конечно. Я ведь вежливый человек. Она знала, что я знаю, где находятся другие парни. Сегодня снова сломался какой-то станок, и они уехали на производство чинить его. Там всегда что-то ломалось, в этой фирме. Всегда не хватало рабочей силы, так что Мисс Пончик искала, на кого переложить чьи-то обязанности или просто нелепые задачи. Наверное, ей за это доплачивали.

– Все твои – на производстве. И если будешь спорить со мной, тоже туда поедешь. Там всегда есть чему поучиться.

Сказав это, она вроде как даже хихикнула.

– То есть в таком случае вы найдёте того, кто распечатает вам все эти графики? Хм. Интересно получается. Почему вы не можете сделать всё то же самое, но сейчас?

И прежде, чем она сказала ещё что-то, я ушёл.

Я сделал то, что просила Мисс Пончик. Список из трёхсот или около того изделий. У каждого свои названия, даты запуска в производство, свои сроки сдачи. Чтобы соединить всю информацию вместе, мне пришлось обзвонить другие отделы. Дизайнеров. ОТК. Экономистов. Я позвонил на производство и что-то уточнил у Гуру. Тот наорал на меня и сказал, чтобы я не отвлекал его по пустякам. Я составил список на новые изделия, которые ещё не запустили в производство, а значит, и информации на них не было.

Уставший, я спросил у Мисс Пончик:

– Сколько копий сделать?

– А сколько сотрудников связано с техотделом?

Она продолжала дурачить меня. А я не люблю чувствовать себя дураком. Я был на пределе. Надоело. Я наплевал на неё и сделал копии. Так, чтобы точно всем хватило.

У меня была новая, только что открытая пачка бумаги. Но я сходил на склад и взял ещё две пачки. Полторы тысячи страниц.

Мой список не занял и тридцати листов.

Разделите полторы тысячи на тридцать.

Вот столько экземпляров графика разработок я сделал.

Я не думал о том, что кто-то поймёт мой поступок.

Так же, как не беспокоился о том, что стоимость бумаги вычтут из моей зарплаты.

Это не волновало меня. Я был преисполнен злости.

И мне требовалось как-то выплеснуть её.

Когда я закончил, в офисе уже никого не было. Я принёс все эти копии в отдел Сервиса и оставил на столе Мисс Пончик.

А на следующий день она подняла крик, нажаловалась на меня. И нас с Гуру вызвал к себе директор. Как в школе: нашкодившего ребёнка и его отца.

Я свалил всю вину на принтер. Сказал, что тот перестал реагировать на кнопку "стоп". Всё выдавал и выдавал отпечатанный материал. Одну копию за другой.

– Но зачем нужно было тащить всю эту макулатуру к ней на стол? – не унимался директор. Он допытывался до меня, но я только пожимал плечами. Ситуация казалась мне смешной и нелепой. Я не собирался им объяснять, они всё равно не поняли бы.

Гуру попытался отшутиться – он всё-таки отвечал за меня – и сказал:

– Ну что же. Черновики ещё никто не отменял, да?

Директор посмотрел на него без улыбки.

Когда мы вернулись в наш кабинет, Гуру сказал:

– Принтер заело, да, пацан?

– Так точно, – ответил я.

Гуру покачал головой и спросил с серьёзным видом, как будто застал меня на месте преступления:

– Ты знаешь, пацан, сколько бумаги входит в принтер? А я вот знаю.

И тогда я не выдержал этого нелепого представления и рассмеялся в голос.

Хотел было сходить к Симке, посмеяться вместе, но в тот день она ушла раньше.

Так всегда. Ищешь, с кем можно посмеяться над кретинами, и понимаешь, что кретины – все вокруг. Один ты ещё более-менее адекватный. Но это тоже как посмотреть.

Дом с красной дверью

Когда я размышляю о тех героях, которых я придумал, и об их историях, которые они рассказывают мне, я представляю себе огромный особняк, расположенный где-то на отшибе: возможно, посреди черного, выжженного поля – необъятного, как сам бог или небо. Я называю этот особняк Дом с красной дверью. Или просто Дом. Там живут все, кого я создал. Там же они и похоронены. Не знаю, откуда взялось это название. На самом деле входную дверь Дома я так никогда и не видел. Если напрячь фантазию, вообразить что-то, то дверь, конечно, появится, и будет непременно красного цвета, я уверен. Но фантазировать – это не то же самое, что просто закрывать глаза и смотреть на то, что уже отстроено. Снаружи этот Дом выглядит уютным и безопасным местом. Три этажа, в занавешенных окнах горит мягкий свет. Фасад белого цвета, никаких трещин. Дом не выглядит устрашающим. Или заброшенным. Глядя на него, вы не скажите: Дом Зверя, Дом Ужасов, Дом с Привидениями. Скорее: Дом Мечты, Дом Снов, Дом Сладких Грёз. Появится желание попасть внутрь, заглянуть за дверь. Я уверен. Непреодолимое желание. Тяга, которую не побороть. Пройтись по этажам, погулять по коридорам. Посетить все комнаты, спальни. Обследовать каждый угол. Заглянуть в шкафы, прогуляться по чердаку и, наконец, спуститься в подвал. Увидеть, что творится за каждой дверью. У Дома много секретов, и вам не терпится разгадать их. Дом старый, как мир. Дом был и будет.

…все сюжеты и линии ускользают от меня, повествование кто-то перехватывает, как сигналы телефона. Компас сломался. Карта местности, которую мне выдали в туристическом агентстве, оказалась подделкой. Рисунок, сделанный ребёнком на выдубленной человеческой коже. Я крепко держу поводья, которые превращаются в змей, кусают меня, и выскальзывают из рук. Чёрные лошади лязгают зубами, ржут надо мной и, фыркая, разбегаются в разные стороны, теряются среди деревьев. Мой дилижанс, окутанный пламенем, катится своим ходом. Я чувствую жар у себя за спиной. Мой фрак горит. Поездка закончилась. Постройте новый маршрут. Вниз с горы, ведущей вверх. Кто-то толкает меня, спрашивая, собираюсь ли я платить за проезд. Поворачиваю голову. Передо мной стоит Дрозд с розовым хохолком. Вид недовольный. Крылья скрещены на груди. Птица качает головой, стучит клювом по могильному камню, надпись на нём: ЗДЕСЬ СПИТ БОГ. По соседству ещё один камень, такой же сырой и серый, надпись шрифтом поменьше: ЧЕЛОВЕК ТОТАЛЬНОЙ НЕНАВИСТИ. "Распишетесь?", спрашивает меня Дрозд каким-то мурлыкающим голосом. И протягивает мне бритвенное лезвие, а я замечаю, что из тысячи таких же лезвий состоят оба его крыла. Я спрашиваю у Дрозда: "Так ты и есть Бог Лезвий?". А он говорит: "Курлык". Дрозд откашливается и говорит: "Определённо". Потом взлетает, цепляет меня когтями за плечи и тащит за собой к солнцу. Выше и выше. Я смотрю, как земля уходит у меня из-под ног и становится всё меньше, пока не исчезает совсем. Мы среди облаков. Летим, а потом Дрозд говорит: "Мы вам перезвоним" и отпускает меня. Я закрываю глаза, готовый разбиться, кричу, но не слышу себя, а когда открываю глаза снова, я уже на земле, в руках я сжимаю кожаные плети: я наказываю двух девушек, которые стоят передо мной на четвереньках. Спины их выгнуты, загорелая кожа блестит от пота, линии бёдер, соединяясь, напоминают два идеальных сердца. Меня слепит свет – яркий, жёлтый, неестественный. Кто-то кричит издалека: "Камера. Мотор. Начали". Кто-то кричит: "Просто танцуй или хотя бы открывай рот под музыку". И, сам того не желая, я замахиваюсь. Плеть со свистом рассекает воздух, проходится по спине девушки, оставляя после себя красный след из крови. Девушка визжит, другая девушка плачет. Первая просит прекратить, вторая просит не начинать. Но я снова замахиваюсь, на этот раз другой рукой, и прежде, чем плеть опускается, я оборачиваюсь, так как в этом момент у меня за спиной раздаются громкие звуки ремонта: кто-то сверлит стену…

Что касается Дома. Скучать в Доме не приходится. Такого чувства в Доме не бывает никогда. Если скучаешь в Доме, наедине с собой, то логично предположить, что другие люди, находясь рядом с тобой, разговаривая или просто соприкасаясь с тобой в жизни, тоже будут скучать. В Доме все истории только для тебя одного. За каждой дверью свой мир. Каждая комната – будь то спальня, гостиная, ванная комната или чулан – хранит свою историю. Хватаешься за ручку, ржавую, золотистая краска облезла, поворочаешь её по часовой стрелке и тянешь на себя. Заходи, устраивайся удобнее. Смотри, слушай. Можешь записывать за героями: у них тут бурная жизнь, не то, что у тебя, неудачник. То, чего ты никогда не увидишь. Фантазия взяла вверх. Я надеваю мешок на голову Фантазии, щипаю её за соски и овладеваю ей. Не Фантазией, а Музой, конечно. Прости, Фантазия.

…по обеим сторонам от меня то и дело возникает какая-то романтическая мишура, липкая, как паутина, слюна, скапливающаяся во рту с бодуна, или сперма, что томится в режиме ожидания, находится на низком старте в члене. Всё это сильно сбивает с толку, пробираясь через дебри густых лесов, я вынужден идти по скользкой тропе, которая пролегает через бурлящее болото. Я прыгаю по кочкам, которые на самом деле являются торчащими из-под мутной, тинистой, зелёной воды ягодицами молодых девушек. Их бледная кожа пестрит синяками, следами укусов и ссадинами. Поверхность болота пузырится, вспенивается. В нос мне бьёт самый мерзкий запах из всех, я отворачиваюсь от него, чтобы не задохнуться. Я с трудом сдерживаю рвоту. Прохожу дальше, и этот запах становится каким-то мягким, даже сладким. Он пробуждает желание, влечёт за собой, как влекут все эти девушки: сок прекрасного тела. Я устал переживать это. Я хочу уснуть навсегда, это моё право, разве нет? Я не хочу больше просыпаться. Отныне я буду говорить только с самим собой. Я буду молчать всю оставшуюся жизнь. Сколько слов я написал за то время, когда хотел стать писателем? Тишина отвечает мне: "Миллионы Слов". Что это дало мне? Жду ответа. Тишина говорит, харкаясь дымом: "Отъебись, Блабл". У меня нет работы, у меня нет денег. Все истории уже написаны. Я получаю удовольствие от того, что просто открываю двери. Я не боюсь Неудачи. Она моя подруга. Я не ищу Кризиса. Он сам находит меня и селится со мной рядом, а потом стреляет у меня мелочь на проезд: по-братски, по-соседски. Отныне я ненавижу все книги мира, серьёзно. Они рождают вопросы. А те, в свою очередь, требуют ответов. Думаешь, прочитаю вот эту книгу, узнаю, что там и как. Пока читаешь её, получаешь один ответ, но тут же, следом, возникает ещё десять вопросов. Ладно, думаешь, прочитаю другую. А там то же самое. И так до бесконечности…

Возвращаюсь к своему Дому так же, как остальные люди возвращаются туда, где живут и ночуют, в конце трудного рабочего дня. Они смотрят сериалы, а я захожу в Дом. Они встречаются с друзьями, а я разговариваю с мёртвыми из своей Коллекции Бартлби. Дом – это моя крепость. Дом – это моя тюрьма. Дом – это огромный кинотеатр под открытым небом, где показ ведётся для меня одного. Дом – это оранжевый торговый центр с тысячей магазинов и фуд-кортом, где всё бесплатно: бери, пожалуйста, сколько унесёшь. Но ты серьёзно думаешь, что унесёшь всё это? Дом у меня в голове, и строительным компаниям его не снести. Никто не будет делать в нём ремонт. Никогда. Пока я в Доме, я свободен. Если невыносимо, то достаточно закрыть глаза и зайти в Дом с красной дверью.

…ладно, говорю я Агентам, которые следят за мной из-за кустов и деревьев и разговаривают со мной через звуки ремонта, который делает кто-то из соседей. Агенты нападают на меня, пока я чищу зубы, и всё-таки допрашивают меня, даже не дав одеться.

– Я никому никогда не желал зла, – признаюсь я Агентам. – Не было такого, чтобы я хотел кого-то убить. До тех пор, пока я не занялся изучением этого вопроса в рамках какой-то истории. Уже и не вспомнить. А когда вопрос был изучен, то я уже не мог смотреть на девиантное поведение, как на абсолютную проблему. К сожалению, я не вижу эту проблему только с одной, конкретной стороны. Мне открылись все её составляющие. Истинные причины. Подоплёки. Соединительные линии. Вся красота безумия. Веселье без эмоций – безудержное, как семяизвержение. Я чувствую, как по спине у меня бегут мурашки. Не думайте об этом. Просто трахайтесь. Фотографируйтесь и трахайтесь. Фотографируйте, как трахаетесь, и выкладывайте свои снимки в Сети. Пускай весь мир смотрит на вас. Получайте оценки к своей жизни. Делитесь впечатлениями с друзьями, а меня оставьте в покое. Я безумен, я устал, я ушёл. Мне не нужны критики, мне не нужны слушатели. Я сам себе критик и слушатель. Я воспитанный и хороший мальчик, спросите мою мать.

Агенты понимающе кивают и оставляют меня в покое на какое-то время. Они берут с меня слово, что я запишу видеообращение к своему поколению, и я вынужден говорить:

– Вставляйте свои эрегированные пенисы огромные как многовековые дубы кривые и ровные одинокие и скрещенные со стволами других деревьев в слезящиеся плачущие вагины своих подружек слипшиеся от пота скользкие подмигивающие но всегда грустные и двигайтесь в них уверенными толчками совокупляйтесь в лесах на полях и лугах в салонах машин в прокуренных вип-кабинках ночных клубов на влажных смятых простынях съёмных квартир на берегу озера на рассвете на камнях на песке или в снегу если сможете засовывайте пальцы себе в вагины девушки насаживайте свои руки снова и снова парни и думайте о том что вы уникальные наслаждайтесь собой как никем другим а потом наслаждайтесь друг другом потому что вы прекрасны потому что если вы начнете думать обратное если осознание всю глубину собственной никчемности вы сойдете с ума.