Текст книги "Слюни"

– Это ведь не по-настоящему, – говорю. – Ну, ты понимаешь.

– Я не понимаю, почему ты не слушаешь!

Он подскакивает со своего стула, хватает меня за горло и кричит мне в лицо:

– Думаешь, это всё шутки? Ты наверно представляешь себя, как в каком-нибудь фильме, да? Так позволь я тебе объясню кое-что, мальчик. Мир, который ты себе выдумал, ужасен. Он отвратительнее выгребной ямы, и мне мерзко тут находиться. Я искал покой, а в итоге нашёл смерть. Снова. Я говорю тебе: бросай эти игры, пока не поздно. Убирайся.

У меня перехватывает дыхание.

Появляется чувство, что меня предали.

– Этой мой Дом. Если кто-то и уйдёт, так это ты.

– Хочешь проверить? Ну что же, Блабл…

Этот мой друг подходит к стене, кладёт руку на рубильник.

– Я опущу его, и тогда ты поймёшь, во что играешь.

Меня передёргивает, как будто по телу уже бежит ток.

– У меня тоже кое-что есть для тебя, дружище.

Я воображаю расстрельную команду, которая окружает его, загоняет в угол. Но вместо винтовок у них почему-то телефоны, которые они направляют на него – все разом.

– Напугал, – отвечает мой друг с ухмылкой. – Что они сделают мне?

– Украдут твою душу, – отвечаю, соображая. – Высмеют тебя. Выставят твою жизнь напоказ. Заставят варить контент. Сделают рабом собственной глупости. Обесценят многолетний труд одним видео. Обхаркают твои мысли. Сделают просто неграмотным.

Он качает головой. Кажется, понимает, о чём я толкую. И перестаёт злиться.

– Есть вещи и хуже, Блабл. Ты и сам знаешь.

– Знаю. Но не вижу смысла соглашаться с этим.

Щепотка крови

Продолжать притворяться бессмысленно. Ничего хорошего впереди. Все слова мертвы, солнце слепит, но ты привыкаешь и уже не хмуришься новому дню. Бог ушёл, оставив коробку открытой, и все дети разбежались, кто куда. Смотри, как они резвятся, кто на что горазд – я вот ни на что не годен, а ты? Что-то плещется через край ванной, полной льда, глубокой, как каньон посреди выжженной пустыни – это очень похоже на моё нынешнее состояние. Слюни? Слёзы похоти? Менструация? У Евы задержка, и я не знаю, что думать. У меня появляется навязчивая мысль, что Ева изменяет мне. Я говорю себе: это всего лишь мысли. Успокой фантазию. Не всё так плохо. Я пытаюсь не думать о том, что происходящее со мной, чьё-то проклятие, злая шутка. Конец истории.

…безумие. Фантазии, что черней выжженных сигарет. Обломанные ногти, их глубокие следы на загорелой коже пары упругих ягодиц. Языки, сплетающиеся в тугие узлы на шее, что спадают с потолка и утягивают тебя в темноту. Верёвки для бондажа, на которых вешаются приговорённые к смерти. Кости, выброшенные на берег похотливым китом эпохи. Молодые тела, совращённые шлюхой-технологией. Холодные затвердевшие соски будущего, с которых, причмокивая, кормится всё поколение. Телефон, заменивший разум. Амбиции, слитые в туалет вместе с алкоголем. Отныне рамки раздвинуты, как её рот. А из камеры у тебя в телефоне выглядывает головка пениса. Улыбнись и позволь ему кончить тебе на лицо, ослепни, но вкуси сладость будней. Гнетущее чувство потери. Обречённость. Испорченность всего, к чему прикасаешься, как будто несёшь в себе яд или вирус.

…пытаешься говорить, но изо рта вместо слов вылетают красные пчёлы. Мёртвые писатели взирают на тебя со стен Дома с красной дверью, но попасть внутрь становится всё труднее. Фантазии теряют яркость, расплываются или даже меркнут. Маракашки отказываются участвовать в сожжении куклы-игрушки. На дороге в небеса голосует Король Битников. Лучшие умы своего времени, все великие и несчастные всегда либо спивались, либо прятались от всех. Я хочу напиться, но держусь. Я больше не трахаюсь, потому что уверен: если ещё хоть раз вставлю член в девушку, то бог накажет меня и обязательно пошлёт Еве ребёнка. Отсюда вопрос: как Ева может быть беременной? Кто спит с твоей девушкой, пока ты спишь в уме с чьей-то девушкой? Кто смотрит на меня, когда я наблюдаю за тобой? Ответ: Отражение в зеркале. Звук ремонта, нарастающий до тех пор, пока мерзкий скрежет не заполняет всё вокруг. Важный факт: я давно перестал понимать себя.

Солнце скрылось. Стук в дверь. Вагина, вшитая в эту же дверь вместо глазка, подмигивает тебе. Смотришь в неё. Там в коридоре стоит курьер: скользкая, вязкая биомасса. Говорит, что принёс тебе счёт или билет, который просрочен. Ты ничего не заказывал, но он не уходит. Курьер спрашивает: "Как платить будете?". Он говорит: "Если что, мы принимаем душу". Ты сдаёшься, достаёшь складной нож, которым когда-то пользовался отец твоей девушки, который ты всюду зачем-то таскаешь с собой, и отрезаешь кусок души. Открываешь дверь, но не полностью. Полоска света-радуги ложится тебе на ноги. Протягиваешь кусок себя курьеру, а он даёт тебе какую-то бумажку. Облизывает тебя большим членом, мурлыча. "Это приглашение, проходка", говорит курьер: "Куда тебе там было нужно?". Тем же вечером, но спустя десятилетие, ты идёшь по этой проходке в "Клуб всех бывших", где парни из охранного агентства "Рыцарь", дежурящие на входе, не пропускают тебя. Вместо этого они, эти охранники, отводят тебя в подсобное помещение, где темно, сыро и пахнет испражнениями. Там тебе устраивают допрос с пристрастием. Почему не публикуешь материалы о своей жизни в Сети трижды в день? Почему не озвучиваешь свои мысли в интернете? Почему не набираешь подписчиков? Что ты скрываешь от всех?

Они трясут тебя и просто выматывают из тебя душу.

И тогда ты понимаешь, что никакие это не охранники.

Эти парни – Агенты. Те, кто следят за тобой день и ночь. Они крадут твои мысли. Агенты ищут непослушных мальчиков. Успокаиваешься, выдыхаешь. Говоришь им:

– Вы ошиблись, парни. Вам не ко мне. Я – хороший человек.

Агенты рычат, а изо рта у них вылетают циркулярные пилы:

– Ты думаешь, что ты лучше других?

– Я такой же, как все, но посторонний, чужой.

Короче, в клуб тебя не пускают. Ты возвращаешься домой (точнее, туда, где живёшь, это не твой дом). Но даже с улицы слышно, что ремонт продолжается. Всем остальным жителям плевать. Ты так и не смог убедить их помочь тебе. В этом доме живут либо всегда пьяные, либо безразличные, привыкшие к вечному шуму люди. И ты не винишь их.

Ты думаешь о том, как же было хорошо в том месте, где ты жил до этого. У прежней девушки. В другой жизни. Но потом спохватываешься. И говоришь себе: нет, не правда. Иначе – ты там и остался бы, верно? Ты вспоминаешь, что никогда не скучаешь по тому, что у тебя было. Только по тому, чего у тебя нет. И думаешь: а будет ли ещё что-то?

Всё прежнее мертво, слова, вымученные сексом, съеденные в припадке бреда, скуренные Янни Плаком. Тысячи страниц, которыми вытирают красные опадающие члены. Маракашки, бегущие босиком по стеклу, пока где-то за стенкой кричит пьяный сосед, но ты не вмешиваешься. Тебя интересуют только её скованные за спиной руки, её заклеенный скотчем рот – это твоя девушка пытается кричать, когда ты насилуешь её. Допытываешься: с кем она спит? А она плачет, ей больно, ты знаешь это, но продолжаешь вставлять ей. Потому что это игра. Она играет. Ты играешь. Весь мир – поле для игр. Но только ты один всегда в проигравших. Всегда в числе пропавших. И вот ты трахаешь её, как трахал других, как её не трахал никто до тебя. Ты потеешь, дыхание сбивается, но умом ты не здесь – ты где-то на карьере. Разбираешься с миром. Дух шепчет тебе: «Проучи их всех».

Ты не пьёшь и не куришь. Ты не шляешься по барам. Ты не изменяешь своей девушке. Ты делал всё, как тебе говорили, и с чем ты остался? Ни лишних денег. Ни приличной работы. Радуйся, у кого-то бывает хуже. Но что тебе другие? Ты мечта любой девушки. Резким движением ты сдираешь скотч с её рта. Тушь и слёзы катятся по её щекам. В уголках рта выступает кровь. Твоя девушка кричит, просто вопит: "Развяжи меня, псих, ненормальный!". Она кричит на тебя, но ты только сильнее злишься на неё: "Прекрати это немедленно!". Ты не можешь отделаться от скребущегося внутри тебя человека, этого отвратительного персонажа. Ты не хочешь, но задним умом вспоминаешь, как мать кричала на тебя в детстве – так часто, что, кажется, это было всегда. Так громко, что ты прятался. Хотя сама мать всё отрицает: теперь, спустя годы. Она хорошая, твоя мать. И девушка твоя тоже хорошая. Все хорошие, один ты – никакой. Твоя мать говорит: такого не было. Она говорит: ты всё придумал. Но ты ведь помнишь об этом? Значит, кто-то из вас пытается спрятаться. Ты? Мать? Ответ: Маракашки. В итоге ты достаёшь трезубец, сделанный, к твоему сожалению, из пластика, хотя ты заказывал стальной, но эти курьеры всегда что-то путают, верно? Ты натягиваешь себе на член презерватив «чёртов хвост». На голову надеваешь рога, которые ты выточил из веток пихты. И имеешь свою девушку трезубцем.

А когда из её вагины идёт кровь, вставляешь туда член. А чтобы девушка не кричала, ты засовываешь ей в рот её же скомканные трусики, в которых она ходила весь день.

Она только что вернулась с работы.

Она – умница, эта твоя конкретная девушка.

Ты спрашиваешь её как можно заботливее:

– Как прошёл твой день, дорогая?

Ты спрашиваешь свою девушку, внутренне напрягаясь:

– Ты изменяешь мне? Скажи честно. Я обещаю не злиться.

Но сегодня она что-то не в духе. С кем не бывает?

Полвека, но не один, а три человека

Перед самым карантином, когда многие общественные заведения закрываются десятками в день, а какие-то, пока ещё функционирующие по тихой грусти, пытаются выжать по максимуму перед «сезоном простоя» – обслуживают заявленные и оплаченные заблаговременно мероприятия, в число которых, к счастью, попадает празднование юбилея моей матери. Ей исполняется пятьдесят лет. Родители отмечают в ресторане, где у них арендован банкетный зал. Собирается много гостей. Родственники. Друзья. Коллеги по службе. Куда не посмотришь, везде люди. Калейдоскоп воспоминаний. Кого-то я не видел лет двадцать. Приезжает моя сестра со своей семьёй. Как только появляемся мы с Евой, все смотрят на нас. Умиляются. Думают, наверное, что мы счастливы, потому что мы хорошо выглядим. Ева изображает радость. Я изображаю радость. Манекены заказывали?

Моя мать выглядит шикарно. Моложе своих лет. Платье. Причёска. Как положено.

Я целую мать в щёку, поздравляю её. Вручаю ей большой букет цветов, купленный на деньги Евы. Мать обнимает и меня, и Еву. Чувствую, как Ева отстраняется от меня.

– Спасибо, дорогие мои. Так приятно, – говорит мать, и я знаю, что она не врёт.

Играет спокойная музыка. Свет: мягкий, приглушённый. Общий настрой – релакс.

Ведущий вечера – девушка, подозрительно похожая на Куклу.

Здороваюсь с мужем сестры – я отношусь к нему с большим уважением.

Обнимаю племянников. Младший пищит, кусает меня за руку. Я ругаюсь невольно.

Сестра оттаскивает его, смеясь. Старший племянник рассказывает что-то о роботах-захватчиках. Я киваю, делаю вид, что мне очень интересно. Что-то спрашиваю у него.

Потом корчу рожицу, меняю голос. Немного дурачусь. Он смущается, убегает.

– Какие дела? – спрашиваю у сестры.

– Всё отлично, – говорит. – Твои как?

– Бывало и лучше, – говорю и чувствую, что могу рассказать ей всё.

Но она не спрашивает. Возится с детьми, и это тоже нормально. Свои заботы.

Мой отец кажется счастливым. Я и забыл, что он умеет так улыбаться: искренне, без издёвки. Мне надоедает пожимать всем руки, врать, как я, придумывать, где работаю (говорю каждому что-то своё, вру, чтобы скрасить тоску, развлечься). Поэтому, когда к нашему столику причаливает отец, слегка выпивший, только что поучаствовавший в каком-то конкурсе, одетый в новый костюм, я говорю ему, как есть, со всей честностью:

– Не донимай меня, пап, ладно? Не сейчас, прошу тебя.

– Я только хотел позвать тебя перекурить, ковбой.

Я вспоминаю, что он называл меня так в детстве.

Это топит лёд, но я тушу в груди очаг возгорания.

– Ты ведь знаешь, что я бросил.

– Я откуда про тебя что знаю?

– Не понял? – переспрашиваю.

– Ты всегда скрытничаешь, – говорит отец просто.

– Понятно.

– Так идёшь или как?

– Почему бы и не сходить тогда…

Ловлю взгляд Евы: пустой, печальный.

– Я скоро буду.

Она не отвечает.

Снаружи. На террасе.

Тёплый ветерок шевелит цветы-людоеды.

Опускаемся в плетёные кресла, стоящие рядом.

Вокруг экзотическая растительность, пахнет эвкалиптом.

Во дворике разбит пруд, плавают утки, журчит вода в фонтане.

– Красиво у них тут, да? – спрашивает отец, оглядываясь.

– Красиво, согласен.

– Сто лет в таких местах не был.

– Я тоже.

Отец закуривает.

– Ну, так что у тебя там с Евой?

– Не понял?

– Какие планы? Жениться не собираешься?

– Нет, – говорю. – Не собираюсь.

– А зря…

Молчание.

– А с работой как?

– Никак.

– А план какой-то есть?

– Книгу закончил, – говорю.

– Ясно. О чём, скажешь?

Пожимаю плечами, немного нервничаю.

– Так… пояснительная записка к… одной… другой… книге.

– Тебя попросили помочь с чужой… работой?

– Нет. Но я обещал прочитать. И высказать своё мнение.

– Понятно.

Отец не знает, что ему делать с этой информацией.

Его любимые авторы: Микки Спиллейн и Эрл Стэнли Гарднер.

Я думаю, что каждый сын уверенно полагает, что он глупее своего отца.

– Мы с мамой хотели бы помочь тебе.

– С чем именно?

– С устройством. С адаптацией.

– Спасибо, не интересует.

Отец не слушает.

– Может, информационные технологии?

– А что с ними? – спрашиваю.

– Обучишься. Пройдёшь курсы. За этим будущее.

– Я и технологии? Серьёзно?

Я смотрю на отца. Он улыбается. Хмельной, трогательный взгляд.

– Если дело в деньгах, – говорит отец, – не беспокойся. Заплатим. Квартиру продали. Хоть с этим поможем.

– Нет, пап. Не нужно.

– А что так? Гордый, да? Я тоже такой.

– Ладно, идём.

Вижу, что он уже докурил.

– Ну, ты подумай, договорились?

– Конечно, – отвечаю, чтобы не расстраивать его.

Ещё бы в лётчики меня записал. Смех просто.

– Я отправил тебе программы обучения на электронную почту. Посмотри.

– Конечно, – повторяю я.

А сам пытаюсь вспомнить: когда я в последний раз вообще проверял свою почту?

Внутри. В ресторане.

Пью много кофе, совсем не ем.

С Евой не разговариваем.

Когда подходит моя очередь поздравлять мать, выхожу на середину зала, хотя это не обязательно, беру микрофон у ведущей вечера, и говорю без всяких бумажек:

– Дорогая мама. Я не займу много времени. И не стану говорить о том, как хорошо, что все мы здесь сегодня собрались. Это всё ты уже слышала. Что я хочу сказать, от себя конкретно, так это слова благодарности – в первую очередь. Спасибо тебе за то, что ты вырастила меня. Спасибо за то, что поддерживала меня всю мою жизнь. Я не помню и не знаю своей жизни без тебя, мама. Я хотел бы дать тебе так много, чего у тебя никогда не было, но у меня есть только слова. И я говорю тебе, мама, продолжай радоваться жизни. Продолжай жить, но уже для себя. Прошу тебя. Никогда не поздно улыбнуться. Время быть счастливой есть всегда. Я очень хочу, мама, чтобы ты услышала меня. Я люблю тебя, хотя не показываю этого. Любить – это тоже решение, и я принял его. Я люблю тебя. Ты и папа – пример идеального брака для меня лично. Прочный, верный союз. Я горжусь вами. Я горжусь тем, что я ваш сын. Я не шучу, не преувеличиваю. Пятьдесят лет, полвека. Но не один, а целых три человека. Ты, твоя дочь и я. А ещё – ты сегодня такая красивая, мама. Глаз не оторвать. С праздником тебя, моя дорогая, любимая женщина.

Эпитафия на камень

Мне так и не удаётся найти слова, которые, как мне кажется, идеально подойдут для моего могильного камня. Слова, которые опишут меня при жизни. Но ничего. Как и положено Бартлби, я просто сажусь и пишу их сам. Хоть это я могу сделать, верно?

Вот то, что получилось на выходе:

Там, где тело моё в лету канет,

Ты разбей поверх цементный садик,

Среди клубов бойцовских, осиных фабрик

Статую свободы в мою память возведи.

На табличке выбей: человеку тотальной ненависти,

Чтобы детки тайком, бегая здесь стайкой,

Знали, где кумиру возложить цветы.

Мои слова гуляют по ветру,

Автомобили ездят по небу,

От пальцев подкуриваю сигареты,

С неба в карьер ныряю ракетой.

Среди высоток, в камень одетых,

Плыл сто лет одиночеством к свету,

Всплыл вверх дном с палящим рассветом,

Солнце на плечи мне тяжбой атлета.

С помощью графического редактора Ева наложила эти слова на могильную плиту. Написала на ней, как я настоял, моё имя, дату рождения, но не дату смерти:

– Этого я писать не буду, – сказала она.

– Ладно, – ответил я. – Плевать.

Получилось недурно, но текста оказалось слишком много.

– Придётся урезать, – сказала Ева. – Много слов.

Вся эта тема была ей неприятна. Я видел это по её глазам.

– Нет, – сказал я непреклонно. – Просто возьмёте плиту размером больше.

Она посмотрела на меня. По лицу проскользнула тень.

Что это, подумал я? Тоска? Усталость? Не стал спрашивать.

– Знаешь… – сказала она. – Я нисколько не удивлена.

Тысячелетие схваток

Десятилетием ранее, когда ты учился в школе в Сухом Дне, учительница русского языка и литературы настояла на том, чтобы ты отправился в районный центр и поучаствовал в конкурсе чтецов современной поэзии. Ты согласился, потому что она, эта учительница, новенькая, молодая и красивая, нравилась тебе. Она была похожа на твою старшую сестру: тебе так казалось. Одевалась немного откровенно для учителя. С учениками всегда вела себя раскованно. В её компании не нужно было напрягаться, что-то вымучивать из себя. Обладала красивой фигурой. Милым личиком. И ты, бывало, мечтал о ней по ночам.

И вот ты готовишься к выступлению, вы много репетируете с ней. А в назначенный день вы отправляетесь на конкурс. Едете на школьном автобусе, ты, она и другие ребята. Ты и она сидите рядом, на соседних сидениях. Вы переговариваетесь, ты шутишь, она смеётся. И ты даже допускаешь мысль, что ты интересен ей не просто, как ученик. Разница в возрасте не смущает тебя. Она общается с тобой на равных. Но осторожничает.

Короче, твое выступление проходит хорошо, она говорит, что ты выступил просто отлично, а жюри оценивают твою работу как "неплохо" – и так будет всю жизнь, привыкай. Ты показываешь всё, на что способен, сильно нервничаешь, но всё-таки выжимаешь из себя по максимуму. Стих крутой, он тебе нравится. Ты подозреваешь, что его написала она, эта учительница, но когда спрашиваешь её – отнекивается. Говорит: стих взят из интернета. В итоге занимаешь третье место, и плевать тебе, сколько их там всего было, этих мест. Учительница радуется больше тебя. А ты рад, что она рада – такой вот альтруизм.

Вы обнимаетесь, она говорит:

– Ты такой молодец.

Ты чувствуешь её грудь под блузкой

Вы уезжаете обратно. Уже стемнело, пошёл снег. Дорогу за окном почти не видно, в салоне темно. Автобус катится кое-как, медленно. Ты успеваешь поспасть и проснуться. А вы всё в дороге. Просыпаешься в очередной раз, хочется в туалет. Твоя учительница, объект твоих фантазий, сидит с другими ребятами. Похоже, ты больше не интересен ей.

Вы встречаетесь взглядами, она сухо улыбается. Вот и всё общение.

Следишь за ней в полумраке автобусного салона. Слышишь, как она, смеётся над шутками других парней. Они старше, эти парни. Выпускники. Сидят на задних рядах сидений. Пьют пиво из бутылок, скрытых в бумажных пакетах. Они громко разговаривают, и с ними рядом всегда трутся красивые девчонки. Эти парни недолюбливают тебя. Они называют тебя "слюнтяем". Потому что только слюнтяи читают стихи. В отличие от тебя, неудачника, они ездили на соревнования по баскетболу, чтобы отстоять честь школы.

Ты чувствуешь себя использованным, злишься, что позволил втянуть себя в это.

Когда автобус останавливается возле придорожного кафе и все, включая водителя, идут ужинать, некоторые из этих парней постарше, слегка пьяные, привязывается к тебе, и тебе никак не удаётся отделаться от них. Они снова дразнят тебя. А когда они собираются обоссать автобус (просто потому, что им так хочется, пока никто не видит), то предлагают и тебе присоединиться к ним, чтобы доказать, что никакой ты не мямля. Недолго думая, ты соглашаешься на эту паршивую авантюру. Они напились пива и поливают автобус сзади, стоя в темноте – дружный ряд. Ты скромно пристраиваешься с боку, расчехляешься и пускаешь пару капель на заднее колесо. Требуется время, чтобы сосредоточиться. Они снова ржут над тобой. Дует ветер, холодно, но ты тужишься, чтобы доказать всем что-то.

– А ты не промах, да? Охренеть можно, бля, – говорят эти парни. И ты довольный, но отрешённый пожимаешь плечами. – Так держать, – говорят они, заканчивая свои дела.

Ты даже не успеваешь заметить, как так получается, но все парни быстро сваливают, а ты остаёшься один, и в этот момент возвращается водитель. Позже оказывается, что кто-то из них, этих парней, сообщил водителю о тебе: просто так, чтобы посмеяться.

Что происходит дальше: крик водителя, смех пьяных парней, недоумевающие взгляды девчонок, немой упрёк учительницы – той самой. По возвращении в Сухое Дно твоим родителям звонит классный руководитель. А школьный совет решает проучить тебя, и ты отправляешься мыть автобус: один, потому что на вопрос "с кем ты был?" хранишь молчание. К тому времени ваши ссаки уже застыли на морозе. А водитель автобуса, под чьим надзором ты скребёшь жёлтый лёд, запрещает использовать горячую воду. Он курит и следит за тобой с довольным видом. Не переставая причитать, какое вы все грязное, никчемное поколение. И ты почему-то самый худший его представитель. Но ты его не слушаешь, этого водителя. Старого и недовольного. Стараешься, по крайней мере.

В итоге ты вымываешь автобус не только снаружи, но и изнутри. На это уходит много свободного времени. Два выходных дня. Всё это время ты думаешь о том, как этот автобус взрывается, слетая с обрыва, как гибнут все пассажиры. Когда ты заканчиваешь, водитель, которому просто заняться больше нечем, кроме как мучить тебя, говорит:

– Надеюсь, ты усвоил урок, пацан?

И улыбается во весь рот, обнажая жёлтые зубы.

Этой ночью, думая об учительнице, ты уже не представляешь, как мило целуешь её в губы. Вместо этого придумываешь другую игру, которая нравится тебе даже больше.

Название: Расправа.

Ноунейм

– Кровь горячая, кровь свежая. Ням-ням.

– Что, простите? – спрашивает медсестра.

– Я не вам, – говорю. – Ничего.

– Как вы себя чувствуете?

Её взгляд становится серьёзным. Глаза фокусируются на мне. Я чувствую себя "под присмотром". Хочется сбежать.

– Порядок, – говорю. – Всё круто.

– Вы уверены? – спрашивает она без шуток.

– Так точно.

– Хорошо.

Медсестра переходит к другому креслу, в котором сидит другой донор. Халат, маска обезличивают её внешность. А её серьёзный настрой лишает интереса. Ни капли секса.

Игла в моей руке жжётся. Насос, расположенный в аппарате для выкачивания крови где-то под кушеткой, стонет, издаёт какие-то всасывающие звуки – так девчонка шлёпает членом себе по губам. Так чавкает парень, ублажая ртом снятую часом ранее в ночном клубе пьяную девушку, чтобы заслужить её расположение, чтобы потом вставить ей.

Кто-то реально так делает? Только серьёзно.

Вставь себе большой палец вверх, если ты делал так.

Подписывайся на канал "Бартлби и Компания", если ты девчонка, и ты попадала в такую приятную ситуацию.

Меня оставляют одного.

Я снова начинаю выдумывать.

В общем, картина такая.

Сдаю кровь. Вокруг – полная санитария. После каждого из пациентов-доноров медперсонал протирает кресла-кушетки. В помещении нет кондиционера, но зато окно открыто нараспашку. Оно выходит прямо на балкон жилого дома. Там на балконе с прозрачными панорамными окнами девчонка занимается пилатесом. Слово, осевшее в моей памяти ещё со времён общения с Янни Плаком. Я наблюдаю за ней. Она складывает руки над головой и садится на шпагат. Потом поворачивается вокруг своей оси. Спина прямая. Ягодицы – натренированные, не оторвать взгляда. Девушка начинает тверкать. Трясёт попкой. Мой взгляд замирает. Я не моргаю. Аппарат под кушеткой начинает пикать.

Медсестра подскакивает ко мне, проверяет все эти провода-капельницы.

– Как ваше самочувствие?

– Порядок. – Говорю. – Всё круто.

– Не забывайте работать рукой, хорошо?

– Ох, – говорю. – Это я могу. Не сомневайтесь.

Одна из медсестёр, самая молоденькая, косится на меня. Но когда я ловлю её взгляд, отворачивается. Делает вид, что ей что-то нужно узнать у других девчонок. И снова смотрит. А потом всё повторяется. Я думаю о том: где она живёт? Есть ли у неё квартира? На чём она ездит? На автобусе? Как она выглядит в Сети? Конкурентоспособно? Не хуже, чем в жизни? Она даёт кончать в рот? Я знаю девчонку, которая сосала член только в презервативе и никогда без него. Представьте, как это унизительно для парня. Наверное, её новый парень отлизывает ей через специальную марлевую тряпочку. Вирус как-никак.

…полагаю, пройдёт немного времени, и парни будут выбирать себе не ту девчонку, кто красивее, а ту, кто лучше обрабатывает свои фотки в Сети. Смотри, какая у меня девушка. Смотри, какая у неё классная попа. Какая грудь. Да нет, друг. Не смотри ты на неё. Зачем тебе это? В телефон мой смотри. В реальности все другие, это не имеет смысла.

Медсестра, всё та же, безликая, вынимает иглу из моей руки. Диктует инструкцию, как вести себя после кровосдачи, как будто я ни разу тут не был. Перевязывает мне руку.

– Никаких физических нагрузок, – говорит напоследок. – Восстанавливайте силы.      Поднимаюсь с кушетки, когда походит молоденькая медсестра. Та, которая заглядывалась на меня. Она тоже спрашивает, как я себя чувствую.

– Уже лучше, – говорю, улыбаясь. – Гораздо.

– Это хорошо, – отвечает она, её глаза смеются по-доброму.

Она начинает двигать кушетку: та стоит недостаточно ровно – так она объясняет свои действия вслух. Но никак не получается, сил у неё не хватает.

– Я помогу, – говорю. – Другой рукой.

– Если вам не сложно, помогите, пожалуйста.

Когда заканчиваю, она благодарит меня. Хочет что-то сказать, но её зовут по имени. И она уходит, извиняясь.

– В другой раз, – говорит она.

– Да, – говорю. – В другой.

Чтобы это ни значило.

Позже забираю деньги в кассе, выменянные на четыреста миллилитров крови.

Там же меня спрашивают: не желаю ли я воспользоваться бесплатной поездкой на такси? Прежде такого бонуса не было. Уточняю, что от меня требуется.

– Ничего. Просто воспользуйтесь приложением с телефона, – объясняет мне девушка, которая общается со мной через окошко в коридоре, через дыру в стене.

– Спасибо, не интересует.

На улице открываю сок – это трудно, когда одна рука не сгибается – делаю глоток. И выкидываю недопитый сок в урну. Люблю апельсиновый, а этот мультифрукт.

Светит солнце. Надеваю солнцезащитные очки.

На карнизе голуби наперегонки бьются клювами в стекло поликлиники.

Когда выхожу с территории, меня перехватывают три студентки-волонтёра, одетые в футболки с надписями "Донор крови". Они предлагают поучаствовать в викторине, посвящённой тематике донорства. Ответить на простые вопросы. Выиграть призы. Ластики. Ручки. Браслетики. Короче, всё самое необходимое. А ещё сфотографироваться.

– Без фотографии я согласен, – говорю.

– Что, простите? – переспрашивают они в один голос.

Одна из них уже держит фотоаппарат наготове.

– Не фотографируюсь, – говорю.

– Это… важно? – спрашивают они снова.

– Принципиально.

– Тогда… наверное… мимо, – говорит одна.

– Дело в том, что нам нужно будет предоставить фотоотчёт, – говорит другая.

– А если каждый будет отказываться, нам нечего будет предоставлять, понимаете? – говорит третья.

– Конечно, – говорю. – Я всё понимаю.

Я ухожу с явно испорченным настроем.

Ещё одно собеседование

Во вторник у меня назначено собеседование на десять утра.

Я добираюсь до него пешком. Идти всего два квартала от дома Евы.

Мебельная фирма "Мальчик-Дуб, Девочка-Бревно". Должность: столяр.

В ходе разговора с Куклой выясняется, что это предприятие – такая же дыра, как и все остальные.

Ни достойной оплаты труда. Ни заинтересованности в кандидатах на должность. Все разговоры – для галочки.

Как и другие Куклы – эта смотрит на меня так, как будто снизошла до разговора со мной с олимпа всех богинь.

Единственная дельная мысль, которая приходит ей в голову:

– Кем вы видите себя через пять лет?

Действительно.

Кем я вижу себя?

Нищим? За решёткой? В армии? Артистом кукольного театра? Звездой интернета? Независимым исполнителем собственных песен? Автором книги "Комментарии без текста", нет? Теневым текстовиком? Таксистом без водительских прав? Угонщиком коз? Погонщиком шлюх на подиум? Заложником денег? Убийцей соседа-ремонтника? Алкоголиком? Призраком? Я уже он. Разжиженной спермой? Я уже был ей. Звёздным захватчиком с планеты Накукань? Знахарем? Тем, кто разбивает сердца? Крушителем судеб? Человеком, который кусает собаку? Парнем без девушки? Тенью без друзей? Козой в скафандре?

Какую бы одежду примерить, хм…

– Не знаю, – отвечаю честно. – На ум ничего не идёт.

– Нужно ответить, – говорит Кукла, хотя ей, разумеется, плевать. Она даже не скрывает этого. – Для анкеты.

– Обязательно?

– Такие правила, – отвечает она, теряя терпение. – Ну же? Смелее.

Я думаю, а потом говорю или наоборот:

– Регулировщиком движения. Для уток.

Она подаётся вперёд, нагибается над столом, так что в вырезе блузки обнажается сочная грудь.

Кошусь. Один мой глаз на одну её сиську. Другой на другую.

– Ещё раз, – говорит Кукла. – Точнее.

– Я буду регулировать движение, когда утки будут переходить дорогу. Зимой они всегда уходят к торговому центру. От пруда до этого центра полкилометра. Плюс-минус. Нужно трижды перейти дорогу, чтобы попасть туда.

– И что?

– Это опасно, как вы не понимаете? Кто-то должен следить за тем, чтобы утки не попали под колёса машин. Дважды в год. Зимой, когда они уходят. И весной, когда они возвращаются на пруд. Этим я буду заниматься.

– Вы смеётесь, да? – спрашивает. – Это серьёзный вопрос вообще-то

Я вижу, как она вносит правку в анкету, записывает в графе "БУДУЩЕЕ, ПЛАНЫ" – неопределённо, нет планов на жизнь.

Я не поправляю её, какой смысл.

Кукла говорит, что они перезвонят мне.

– Знаете, сколько раз я это слышал? – говорю.

Нищий вброд

Так пускай горят, подруга,

Вещи, мебель и я с ними.

Под балконом меня ждёт

Катафалк с бухим водилой.

Урчание в желудке нищего похоже на мурлыканье сытого кота, которое похоже на жужжание инструмента, издаваемое в кабинете стоматолога. А оно похоже на тот противный, визжащий звук, с которым сверло соседа–ремонтника входит в стену-картон старого многоэтажного дома – снова и снова, проникая в глубину моего разума. Убивая меня.

За то время, что я провёл, скитаясь по улицам города, я заметил, что многие музыканты, играющие на тротуарах за мелочь, покидают свои места в одно и то же время. Это заинтересовало меня, и я решил проследить за одним грязным стариком. Он играет на Центральной площади на аккордеоне. А в пять вечера поднимается с пня, который мог бы послужить оригинальным предметом мебели в интерьере (стиль лофт), и ковыляет прочь.