Текст книги "Слюни"

Нет смысла объяснять моему отцу, что я и мода – две разные, совершенно несовместимые вещи.

Отец перечисляет все плюсы военной службы.

Мать где-то в чём-то дополняет его по ходу разговора.

Я внимательно слушаю их обоих. Я хороший слушатель – я уже говорил об этом.

Но нет смысла объяснять им в сотый раз, что военная служба для меня – это самый крайний, худший вариант. Это дело предполагает смирение, подчинение, а я этого не люблю. Мне нравилось в армии. А ещё я просто знал: настанет день, и я вернусь домой. Но если я пойду служить, то там и останусь. Уйду служить и признаю своё поражение. Я так никем и не стану. Не реализуюсь ни в чём. Мне всё-таки кажется, что я на что-то способен. Если постараюсь, если поднажму. Ещё большее, чем делал это последние семь лет. Но никто этого, конечно, не видел, так как я не кричал об этом на каждом углу в Сети. Не просил оценить мою работу, написать свой комментарий, подписаться и полюбить меня.

– Нет, ну и сколько можно ждать чуда, а? – спрашивает отец, подводя черту под беседой. По её итогам, видимо, получается, что я – главное разочарование в их жизни.

Вопрос повисает в воздухе, остаётся без ответа.

Позже мы все вместе обедаем.

– Ещё кофе? – спрашивает отец, когда я уже собираюсь уходить.

– Нет, спасибо, – говорю. – Мне пора.

– Так быстро? – спрашивает мать. – Посиди ещё.

– Оставайся, – говорит отец, так как мы не скоро увидимся. – Ночуй, если хочешь.

– Мне нужно на собеседование, – говорю, хотя это не правда.

Мои производители (мне так и хочется купить себе футболку "ВЕРНИТЕ БРАК ПРОИЗВОДИТЕЛЮ") загораются. Они думают, что каждое собеседование – это возможность. Как когда-то я думал, что каждая написанная история – это шанс. Как серийный убийца, наверное, думает, что каждая новая жертва – это путь к освобождению. Но за этой будет следующая, а за той – другая. И так ещё много раз. Пока ты не получишь очередной отказ. Пока время тебя не убьёт. Пока кто-нибудь другой тебя не остановит.

– Какая компания? – спрашивает мать.

– Что за должность? – спрашивает отец.

Я говорю что-то насчёт вакансии ассимилятора старых козлов на какой-то ферме. Родители переглядываются.

– Нет, серьёзно? – спрашивают они вместе.

И улыбаются. А я смотрю на них, уставший, и думаю: ну вот не похуй вам, а?

Думай о чём угодно

Думай о вещах, которых не купишь. Думай о местах, где не побываешь. Думай о красоте, к которой не прикоснёшься. Думай о девушках, которых не трахнешь. Думай о деньгах, которых не заработаешь. Думай о словах, которых не услышишь. Думай о славе, которой не добьёшься. Думай о том, кем тебе никогда не стать. Думай о жизни других, вымышленных людей и радуйся, что у тебя дела обстоят иначе. Думай о тех, кто живут лучше тебя, и завидуй. Думай, как скоротать вечер. Думай о первой любви, о том, где она, какой стала и с кем спит. Думай, как накопить на отпуск за границей. Думай о прелюбодеянии и молись за спасение своей души. Думай о парнях, похожих на девушек, и призирай их. Думай о девушках, которые напоминают парней, и смейся. Думай о голых и мастурбируй. Думай об увеличении заработной платы. Думай о сокращении рабочих мест. Думай, что кто-то обязательно должен что-то изменить. Думай, что ты особенный. Думай о болезнях, вызванных незащищённым сексом. Думай о ниспадающей жаре. Думай о летнем холоде и жалуйся на это другим. Думай о новом телефоне. Думай о девушке, которая нравится твоему другу. Думай о тех, кто использует тебя. Думай, как использовать других. Думай о том, что ты уже не молод. Думай, что всё ещё впереди. Думай о том, как изменишь свою жизнь, но завтра. Думай о девушках, что проводят с тобой ночь, а потом пишут на тебя заявление об изнасиловании. Думай о том, что умрёшь нищим. Думай о том, что скажут другие. Думай о неоправданных надеждах. Думай о несбывшихся мечтах родителей. Думай о тех, кому ничем не можешь помочь. Думай, почему никто не поможет тебе. Думай где, как и с кем жить. Думай, что тебе никогда не добиться такой красивой, как она, и радуйся той, что рядом. Думай о том, что говоришь. Думай, какую одежду носить, а какую нет. Думай, как выглядишь и какое впечатление производишь. Думай о том, какую фотографию оценят твои друзья. Думай о том, что сейчас популярно, и следуй за модой. Думай, куда пойти учиться. Думай, кем станешь в будущем. Думай о том, кем ты так и не стал. Думай о том, где отдыхают твои друзья, а где отдыхаешь ты. Думай, что устал, а сам продолжай ебашить. Думай, как получить одобрение. Думай, как так вышло, что у тебя нет друзей. Думай о чужих жизнях. Думай о людях в картинках. Думай о том, какое решение принять. Думай о том, что тебе ничего нельзя навязать, и потребляй больше. Думай о месте на кладбище. Думай о дыре в стене, которую зовёшь домом. Думай о дереве в огне. Думай о звёздах, которые, разбиваясь о землю, сжигают поля. Думай о том, что с тобой не так. Думай о том, что не так с другими. Думай о том, что неприспособлен. Думай о сексе, как о неплохом времяпрепровождении. Думай о мести, как об искусстве. Думай о наказании. Думай об искушении. Думай о непрощённых обидах. Думай о том, что о тебе думают другие. Думай о чём угодно. Думай, что думаешь, а сам просто молчи.

69 х 3

Ты звонишь мне. Пьяная.

Вечер пятницы. Почти полночь.

Я уснул, пока ждал тебя. Пока смотрел документальный фильм о поисках убийцы-пекаря, который устроил настоящую охоту на девушек. Это произошло где-то на Аляске.

Я отвечаю на звонок словами:

– Какого хрена? Ты где шатаешься?

Ты что-то бурчишь.

– Я не понимаю тебя, – говорю. – Ты в порядке?

Я удивлён, что ты ещё не дома.

– Вроде бы, – отвечаешь ты, икая. – Я не знаю.

Я подскакиваю с дивана. Одеваюсь на ходу. Направляюсь к двери.

– Где ты находишься? – спрашиваю.

– Я здесь, – говоришь ты. И смеёшься.

Я замираю. Смотрю на телефон. Меня пронзает злость.

– Твою мать, Лесли! – я уже ору на тебя. – Где ты? С кем ты?

– Я была с девочками. А теперь я не с ними. Вот.

– Сука, – говорю я.

– Не ругайся, пожалуйста. Я ничего не сделала. Кажется.

– Чтоб я сдох, – говорю. – Чтоб вы все сдохли.

В голове кружится вихрь искр.

Паранойя испепеляет меня. Я не знаю, что думать.

Поэтому стараюсь не думать вообще. Мысли идут фоном.

Вечер пятницы. Встреча с девушками-лесбиянками в кафе. Разговор о совместной работе над коллекцией одежды для животных. Они предлагают тебе сотрудничество. Вроде как собираются запускать новую коллекцию, где в комплекте к костюмам для девушек будут идти костюмчики для их собак и кошечек. Позже вы отправляетесь в клуб "Жёлтые Стены". Ты пишешь мне сообщения. Чтобы я знал, где ты и что делаешь.

Последнее сообщение: два с половиной часа назад. Текст такой: "По-моему, эти двое хотят меня напоить. Ха!".

Картина у меня перед глазами: как ты сосёшь чей-то член. Пока кто-то другой имеет тебя сзади.

Мой разум в огне. Я не знаю, где реальность.

– Сука! – кричу я. В глазах слёзы ненависти.

– А? – сонный голос в трубке. – Я здесь.

– Кто эти двое? – спрашиваю. – Кто они, Лесли?

Обуваюсь. Выскакиваю в подъезд. Жму кнопку лифта.

А сам думаю: куда я вообще? У меня даже денег на такси нет.

Но я всё равно говорю:

– Назови адрес. Я вызову тебе такси.

– Мне уже вызвали.

Приезжает лифт. Двери с лязгом открываются. Я не захожу внутрь. Потому что в этот момент в голову приходит мысль: связь может оборваться. Я спускаюсь пешком. Сбегаю по ступенькам. Пять этажей. Молчание. Сигнал домофона, я выхожу на улицу.

– Алло? Говори со мной.

Голос в телефоне и лицо передо мной говорят одно и то же:

– Я уже здесь.

Ты смотришь на меня, моргаешь, не сразу соображая, кто перед тобой.

– Оу, – говоришь ты, улыбаясь. – Привет.

Я смотрю на тебя.

Глаза стеклянные. Волосы всклокочены.

Ты едва держишься на ногах.

Я беру тебя на руки и затаскиваю в лифт.

Дома. В твоей квартире. Я помогаю тебе раздеться.

Пошатываясь, ты идёшь в ванную. Включаешь воду. Встаёшь под душ.

– Кто эти двое? Ты трахалась с ними? – спрашиваю я, удивляясь тому, как ровно звучит мой голос.

– Двое? – переспрашиваешь ты. – Какие двое?

Я понимаю, что лучше дождаться утра.

Дать тебе возможность проспаться.

Но я не умею ждать. И ты знаешь об этом.

– Те, кто тебя накачивали алкоголем.

Ты хмуришься, пытаясь вспомнить.

Капли воды струятся по твоему телу, стекают по коже.

Я думаю о том, какая же ты красивая.

Но ничего не говорю.

Ты запрокидываешь голову, открываешь рот и высовываешь язык. Вода бьёт тебе по лицу, ты сплёвываешь её. Закрываешь глаза.

– Я не понимаю, о чём ты.

– Ты писала мне, – говорю. – Последнее сообщение.

Ты киваешь. А потом говоришь:

– Девчонки. Они хотели напоить меня.

Я моргаю. Поражённый очевидным.

– Девчонки? – спрашиваю. – Какие?

– Лесбиянки. И всё-таки напоили.

Я киваю машинально.

Ты усмехаешься, вспоминая о чём-то.

– Одна из них даже приставала ко мне.

Я киваю. Не знаю, что сказать на это.

– Она хотела потрогать меня, когда мы сидели за столиком. Засунула руку мне под платье. Пьяная была.

Ты моешься, когда я смотрю на тебя.

– А ты что?

Пожимаешь плечами.

– Я сказала, что люблю тебя.

Я молчу. В горле у меня ком.

Сердце – загнанный кролик, сбавляет бег.

Ты растираешь пену по груди мочалкой и говоришь:

– Наверное, я откажусь от их предложения. Это я о коллекции одежды для животных, если что.

– Почему?

– Как можно доверять человеку, который хочет тебя трахнуть?

Потом спрашиваешь:

– Что скажешь?

– В этом… есть… смысл, – отвечаю.

Пауза.

– А ты что подумал, глупый? Что я изменяю тебе?

– Нет, – говорю. – Как я мог?

Больше я ничего не говорю. Мне плохо.

Ты смотришь на меня и улыбаешься: так мило.

– Иди ко мне, – говоришь ты. И увлекаешь меня за собой.

Позже я вспоминаю о том, что Аляска когда-то принадлежала нам.

Если учесть тот факт, что я вообще-то питаю сильную слабость к свежему хлебу, то можно предположить, что этим охотником на людей, гипотетически, мог быть я.

На языке безумцев

На языке безумцев слюни льются когда

…я стою на тротуаре под снегом с дождём, жду, когда подъедет троллейбус, чтобы вернуться домой к Еве после неудачного собеседования. Меня трясёт от холода, а в кафе рядом с остановкой обедает парень, с которым мы учились на одном факультете. Я наблюдаю за ним сквозь панорамные окна. Этот парень не сдал сессию и отчислился. Насколько мне известно, в армии он не был, но вот он сидит в тепле, а я стою на улице. Он хорошо одет, аккуратно подстрижен, а я заросший. У него дорогой телефон, который он не выпускает из рук, видимо, отправляет сообщения, решает вопросы. А напротив него за тем же столиком сидит девушка и пьёт какой-то коктейль из бокала, по виду она моделька. И вот эта моделька смотрит на него, моего бывшего однокурсника, и улыбается, а когда он что-то говорит ей, она смеётся, обнажая белоснежные ровные зубы, показывая всему миру свой большой рот с глубокой глоткой…

С языка безумца слюни льются когда

…я прихожу устраиваться на работу в компанию, которая занимается производством мягкой мебели, но максимум, что мне предлагает Кукла – так это должность подсобного рабочего. И я согласился бы, но у меня есть вопрос: зачем я потратил пять лет на университет, когда мог сразу после школы, переехав в город, устроиться на ту же самую должность? Должно же быть какое-то уважение к себе, развитие, не знаю. И вот я сижу в просторном светлом кабинете, в офисе, где работают красивые девчонки, и парни, которые не на много лет старше меня. Короче, когда я отказываюсь, Кукла смотрит на меня с упрёком и говорит что-то о том, что все хотят работать в офисе, но так не бывает, чтобы человек с улицы и сразу в офис…

В руки-блюда слюни льются когда

…я прикидываю в уме, кто из моих бывших друзей по кряк-бригаде, где живёт, кто из них кем работает. И я вою в голос, когда понимаю, что все они живут в квартирах, которые им купили родители – которые, в свою очередь, так же, как и мои родители переселись из Сухого Дна, получили сертификат на себя и своих детей. А работают мои бывшие друзья, кто в службе исполнения наказаний, кто по профессии. Конечно, есть исключения, но даже среди этих редких исключений я тоже исключение: худший вариант, самозванец, бездомный, безденежный, сам себе союзник, ненормальный, но всегда улыбающийся…

      Люди ебутся их слюни льются когда

…я вижу девушек, прогуливающихся по улице, а мы с Евой проносимся мимо на её красном "жуке". Ева красивая, лучше большинства, но меня не покидают мысли о других девушках. Я хочу, чтобы они перестали всем своим видом призывать меня обратить на себя внимание. Они навязывают мне свои тела, легко одеваясь, позируя и фотографируясь, а потом, наконец, выкладывая себя в интернет. Мне всё труднее сдержаться. Они селятся у меня в голове, и мне хочется лишить их этого права…

Мысли вьются и слюни льются когда

…я представляю, как напиваются другие. Как они скачут всю ночь напролёт в баре, в клубе. На вписке или на квартирнике. Их молодость бесценна, их пьяные разговоры неповторимы. Их тела уже мертвы, но они не знают об этом. Их страдание не знает предела, и мне жаль их всех. Я хочу оказаться среди них, но я знаю, что это ничего не изменит. Просто проснусь завтра ещё злее, ещё ненасытнее. Я прожил так семь лет: напивался, куролесил, впадал в кураж, трахался, как маньяк. И снова напивался, кричал, прыгал на тротуаре, плёлся домой, шаркая ногами по мостовой, ссал в урны на виду у всех, когда нормальные люди уже шли на работу. Я был юным, я был не один, я ещё на что-то надеялся…

Люди просто поллюция слюни льются когда

…я слушаю о том, чего добиваются другие, мои ровесники, мои знакомые. Слушаю о чужих успехах. Думаю, как бы и мне добиться чего-нибудь, но ничего не выходит. И это только моя вина, не чья больше, так как всё, что нужно сделать, это стать частью общества, начать жить напоказ, как все, радоваться мелочам, найти покой внутри себя. Зарегистрироваться в Сети и напоминать о себе трижды в день, и тогда меня не забудут, я буду вечен, но только до следующего дня, а по-другому жить нельзя, по-другому просто сойдёшь с ума, как я. Живи до новой перемены, но зачем мне такая однодневная память…

Слюни льются, слюни капают с моего рта. Слюни жалости, слюни похоти, слюни невозврата. Слюни зависти, слюни грубости. Слюни липкие, слюни горячие. Слюни холодные и хладнокровные. Слюни вязкие, слюни блядские. Слюни, в которых тонет весь мир. Слюни, в которых захлёбывается поколение. Эти слюни умоют и тебя, и меня, и всех нас. Эти слюни выкинут тебя на берег. Напоят тебя, когда ты будешь изнывать от жажды. Слюни – это обезумевшая волна, которая смывает всё живое, всё человеческое, сбивает с ног. Слюни, которыми девчонки смазывают члены, а парни – вагины. Слюни, которые стекают по лицу и груди твоей девушки. Слюни, плывущие по бурлящей реке времени. Слюни, тонущие в водовороте слов и событий – короче, сама жизнь. Слюни просто.

Неоправданные ожидания

В моей Коллекции Бартлби есть аудиозапись, сделанная ещё полвека назад. Или что-то вроде того. Давно, в общем. Я нашёл её где-то на просторах интернета в прошлой жизни. Она хранится на моём ноутбуке и ждёт своего часа. Якобы принадлежала человеку, похитившему и замучившему до смерти десять девушек. Это произошло где-то в пустыне, когда и мои родители ещё не родились. В стране, куда я никогда не попаду. Будем реалистами: я никогда не был на море, а чтобы увидеть мир, я ушёл в армию. Так что вряд ли. Запись сделана на магнитофон или вроде того. Она была утеряна, позже её нашли или восстановили и уже в нашем тысячелетии оцифровали. И выложили в Сеть чьи-то добрые или недобрые руки. Качество записи оставляет желать лучшего. Язык: иностранный. Прогоняя её через разные программы и переводчики, получаю ответ: попробуйте повторить. Ещё ответ бывает таким: язык не определён. Насколько я могу судить – это английский.

Меня сильно волнует то, что на ней говорится. Требования убийцы, предсмертные крики жертв. Последние слова. Я пытаюсь расшифровать их, но бесполезно. Глухой звук, какой-то шершавый и колющий слух. Голоса едва различимы. Кажется, что капает вода. Потом со звоном бьётся стекло. Что-то свистит. Или булькает. Крики. Голос мужчины. Или собачий лай? Не разобрать. Отчётливый шёпот, следом идёт долгое рыдание или сопение. Удар. Голос девушки. Мужской голос. И так пятнадцать минут, с ума можно сойти.

Вконец отчаявшись обрести покой в мире, я прошу Еву отправить эту запись её репетитору по английскому языку, с которым она занимается дважды в неделю по вечерам. Репетитор, Хапка, моя знакомая. Это я посоветовал Еве обратиться к ней, когда она решила заняться изучением английского углублённо. Хапка лингвист. А познакомились мы с ней ещё в прошлой жизни. В баре "Проказник", когда тот ещё существовал. Так что каждый раз, когда она приходит к Еве домой, мы здороваемся, не глядя друг на друга, и я ретируюсь в другую комнату, где сижу за закрытой дверью, жду, пока Хапка уйдёт. Иногда я ухожу из дома ещё до её появления: шатаюсь по улицам, жду, когда можно будет вернуться обратно. У нас с Хапкой есть общее прошлое. И Еве об этом известно.

Разумеется, она отправляет запись.

А когда Хапка приходит к ней в следующий раз, я вынужден присутствовать от начала до конца, так как я всё это и начал.

– Привет, – говорю я, стараясь не смотреть на неё.

– Привет-привет, – отвечает Хапка с улыбкой в голосе.

Ева говорит, паясничая:

– Ты что-то увидел на потолке, милый? Там что-то интересное, да? Покажи нам, пожалуйста, тоже.

– Да нет, – говорю. – Просто не вижу ни черта. – Я растираю глаз и говорю: – Пойду, умоюсь.

Ева хихикает. Хапка, недоумевая, смотрит то на меня, то на Еву. А я в спешке удаляюсь в ванную комнату. У меня перед глазами сцена из прошлой жизни: маленькая и влажная, раскрывающаяся в ответ на мои настойчивые проникновения писечка Хапки, пока я засовываю в неё смазанную её же слюнями селфи-палку. А Хапка играючи просит прекратить, стонет, но плачет по-настоящему. И в итоге кончает, более того, даже фотографируется в таком виде на телефон на память: выходит не очень, снимок размытый.

Когда я захожу в спальню, я вижу, что девчонки уже занимаются. Обе сидят на кровати в окружении подушек, поджав под себя ноги. Как подруги, думаю я, и почему-то пугаюсь этой мысли. В руках у них по планшету. Ни тетрадей, ни блокнотов. Никаких словарей. Они разговаривают. Точнее, Хапка произносит слово по-английски, а Ева переводит. Меня хватает от силы на пару минут, я перебиваю их. Сгораю от нетерпения.

Откашливаюсь и спрашиваю:

– Так что там с записью, которую мы отправляли тебе?

И слышу, как дрожит мой голос.

– Знаешь, – отвечает она, смотря на меня в упор. – Если это была шутка, то я не поняла её.

– Всё так плохо? – спрашивает Ева. Лицо у неё серьёзное.

Меня трясёт – так сильно я хочу знать, что на этой записи.

Хапка смотрит на Еву. Потом переводит взгляд на меня.

– Вы ведь не серьёзно? – говорит она. А потом, пожимая плечами: – Ну, ладно.

Хапка разводит рукам – жест, означающий: всё, сдаюсь.

Откладывает планшет, достаёт свой телефон из заднего кармана брюк.

– Это было трудно, но кое-что перевести всё-таки удалось.

– Серьёзно? – спрашиваю я, уже не скрывая восторга.

Я подскакиваю к ним, как дикарь, сажусь прямо на пол. А сам думаю: спокойнее, не так быстро. Но я возбуждён, как перед сексом с незнакомой девушкой. Мысль о том, что я услышу хотя бы часть того, что говорится на этой аудиозаписи, хотя бы отрывок, наполняет меня какой-то блядской энергией. Азарт, побороть который я не в силах.

Хапка говорит:

– Я записала перевод аудиосообщением. Ничего, если мы его прослушаем? Или вы хотите сами прочитать?

– Плевать, – говорю я, брызжа слюной. – Включай уже.

– Хорошо-хорошо, – отвечает Хапка как-то обиженно. – Как скажешь.

Ева берёт меня за руку, но я едва это замечаю.

У них обеих обеспокоенный вид.

Хапка включает запись.

– Вот он, перевод, – говорит она.

А потом Хапка говорит уже с телефона:

– Когда речь идёт о замужестве имбирь кусает жёлтый карал покупками вытирают пол а в лица стрелять не имеет смысла жёлтая вода кричит мне минует струя, холодить нельзя большой палец не может быть красным дельфинарий родилась с яйцом прошу позвать на следующий час.

Сообщение заканчивается. Голос Хапки пропадает.

В тишине спальни слышно только моё тяжёлое дыхание.

Я смотрю на Хапку. Сверлю её взглядом. С требованием. С претензией. С немым упрёком. Я жду, когда она скажет: это была шутка, я разыграла тебя. Но этого не происходит. И судя по её озадаченному лицу, Хапка не знает: как реагировать на аудиозапись.

Спрашивает, не хочу ли я послушать перевод ещё раз?

И в этот момент Ева, которая всё это время не сводит с меня глаз, не выдерживает. Она заливается громким смехом.

Увидев это, Хапка выдыхает. И говорит:

– Я так и знала, что вы разыгрываете меня.

Хапка говорит:

– Ну и бред вы отправили мне, ребята.

Теперь она вроде как даже немного обижается.

А Ева смеётся ещё громче. На глазах у неё слёзы.

Я просто перевариваю услышанные слова. Не могу поверить.

Немного успокоившись, Ева спрашивает у Хапки сквозь смех:

– Это… всё… что… удалось… разобрать?

– Это самое адекватное и просто понятное, – отвечает Хапка. – Остальное даже не слова, а блеяние какое-то.

Ева гладит меня по голове и говорит со смехом:

– Это правда, страшно, ты не ошибся. – Она переводит дыхание и говорит: – Страшно смешно. – А потом: – Сколько лет ты ждал этого перевода?

Я что-то бурчу в ответ.

– Сколько, милый? Не слышу.

– Семь, – говорю. – Все семь лет.

И тогда Ева взрывается смехом. Она падает на кровать. Зарывается лицом в подушку. Щёки её наливаются краской. Я чувствую, как моё собственное лицо начинает гореть.

– Так кто-нибудь скажет мне, что это значит? – спрашивает Хапка, глядя то на Еву, то на меня.

Я качаю головой. А Ева в этот момент так себе собеседник.

Всё заканчивается тем, что я закрываюсь в другой комнате, слушаю, как они смеются, успокаиваются, пытаются заниматься, но потом снова смеются. Чтобы хоть как-то снять напряжение, воскрешаю в памяти давно умершую картину, добавляя к ней несколько новых деталей – словом, вызываю у Хапки икоту. А потом, опустошённый и расстроенный, засыпаю на компьютерном стуле, и на этом ещё один день заканчивается.

Добро пожаловать в Шизойленд

В кафетерии лакаю

Воду из-под крана, знаю:

Всё изменится (ага),

Когда я выплюну слова.

Когда я меньше всего этого ожидаю, звонит Чопстик, мой одногруппник. Спрашивает, чем я занимаюсь, есть ли у меня планы на вечер пятницы. Предлагает встретиться.

– Что за праздник? – спрашиваю.

– Просто повидаться, – отвечает Чопстик. – Нашей группой. С кем учились.

Я соглашаюсь. И в пятницу вечером Ева везёт меня в бар "Стойло", куда в последний раз я наведывался ещё до армии. В прежней жизни. Что я помню о том, прошлом визите: мы отмечали защиту дипломной работы, все радовались и делились планами на будущее, а я уходил в армию через три дня, и преследовал одну цель – напиться вдребезги. Итог того вечера: я вышел покурить на улицу, и охранники не впустили меня обратно.

Ева спрашивает, когда меня забрать:

– А ты разве не пойдёшь? – спрашиваю ради приличия.

– А надо? – спрашивает она в ответ. Подыгрывает.

– А ты хочешь? – говорю я, на этот раз серьёзно.

– Это тебя надо спросить, нужна я тебе там или нет.

В итоге мы сходимся на том, что Ева заберёт меня через час.

– И ни минутой позже, – говорю я, выбираясь из машины. – Не хватало мне ещё слушать их пьяные разговоры.

– Что так мало?

– Это логический минимум, который я выдержу.

– Не знаю, – говорит Ева. – Как получится. – И говорит: – Отдохни там.

И на том уезжает прочь. А я думаю: интересно, куда она?

В баре почти никого, играет тихая музыка. Свет приглушён. Странно, учитывая, что "Стойло" – довольно популярное место. К тому же сегодня пятница. Время разврата.

Озираюсь по сторонам, зрение сильно подводит меня. Замечаю Чопстика: он высокий, не пропустишь. Чопстик машет мне из-за столика в конце зала. С ним девчонки.

Подхожу. Пожимаем друг другу руки.

– Привет, девчонки, – говорю я, как будто рад их видеть.

Их трое. Внешне сильно похожи. Здороваются со мной в один голос. Одетые в платья, они смотрят на меня и улыбаются. А сами тыкают наманикюренными пальцами в свои телефоны.

Я сажусь на диван.

– А где остальные? – спрашиваю, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это все, кто будут, – отвечает Чопстик.

– Какая жалость, – говорю. И подмигиваю девчонкам.

Они закатывают глаза.

Собираться такой компанией стало для нас нормой. Как-то раз, когда мы были студентами, мы с Чопстиком напоили эту же компанию девчонок. А потом сыграли с ними в бутылочку. Все трое пересосались и перетрогали друг друга у нас на глазах. Это было давно, в прошлой жизни. Сейчас, конечно, это уже не имеет никакого значения. Но тогда одна из девчонок призналась, что ей это очень даже понравилось. Другая девочка сказала, что ей вроде как всё равно – то же самое, что с парнем. А третья прокляла нас и зареклась, что никогда больше не поддастся на наши с Чопстиком провокации. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы с Чопстиком были не такой уже плохой командой. Рабочим тандемом.

С тех пор я зову своих одногруппниц так:

Девочка-Движ.

Девочка-Пох

И Девочка-Буэ.

Мы давно не виделись с ними. И всем троим интересно, как я, чем занимаюсь, с кем пропадаю. Отвечаю по порядку, нервничаю, нагреваясь от их пристальных взглядов.

Я смотрю на Девочку-Движ и говорю, как я:

– Всё круто. Просто лучше всех.

Смотрю на Девочку-Буэ и говорю, чем занимаюсь:

– Баловством, – говорю. – Песни продаю.

Смотрю на Девочку-Пох и говорю, с кем я:

– В основном со своей девочкой, – говорю. И чтобы отбить у них всякое желание донимать меня, добавляю: – Я теперь вроде как семейный, знаете ли.

Девчонки качают головами. Уточняют что-то, отвечаю им.

Чопстик смеётся. Все заказывают выпить. Я беру кофе. Просто чёрный.

Я вспоминаю, как встречался с Чопстиком в прошлый раз, сразу после армии (это было в каком-то кафе): стояла жара, а у меня не было денег, и я пил воду из-под крана.

– Даже не выпьешь с нами? – спрашивает Девочка-Движ, поджимая губы.

– Алкоголь не употребляю, – говорю. – Уже год почти как.

Девчонки вздыхают каким-то одним общим вздохом, полным печали.

– Ну, охренеть теперь, – говорит Девочка-Движ, и на этом теряет ко мне интерес.

– Какие дела? – спрашиваю у всех разом.

Все молчат. Пожимают плечами. Ничего интересного.

Я чувствую себя как на собрании каких-то анонимов.

Наконец, Девочка-Буэ говорит, что этим летом выходит замуж. Для остальных девчонок, как и для Чопстика, это не новость. Спрашиваю, кто счастливчик. Девочка-Буэ, стесняясь, показывает мне несколько совместных снимков с женихом в своём телефоне.

– Хороший выбор, – говорю. – Завидный тип.

Я уже привык к тому, что меня окружают девушки, не знающие себе цену.

Девочка-Буэ рассказывает какую-то якобы смешную историю, связанную с лжетамадой, который на самом деле трансвестит. Никто не улыбается. Девочка-Движ зевает.

Девочка-Пох говорит, что собирается переезжать, но не говорит куда. Я делаю вид, что заинтригован. Но она больше ничего не говорит, и я почему-то чувствую себя глупо.

Все трое, как и Чопстик, работают по профессии. Дизайнеры мебели, Разработчики новых видов изделий, Проектировщики, Инженеры-Технологи. Я даже не пытаюсь вникать, кто из них какую именно должность занимает. Чувство зависти точит об меня зубы.

– Много зарабатываешь? – спрашивает Девочка-Пох, как ни в чём не бывало. Остальные прислушиваются.

Я напрягаюсь.

– А ты сколько? – спрашиваю в ответ. И улыбаюсь.

Чтобы не быть голословной, Девочка-Пох называет сумму.

– Ну, вот и я так же, – говорю, и на этом вопросы о деньгах, которых у меня нет, отпадают.

Позже нам приносят выпить.

Девчонки спрашивают: за что пьём?

Чопстик говорит:

– За встречу.

Они смотрят на него.

Девочка-Движ говорит, качая головой:

– Как оригинально.

Они просят меня сказать пару слов.

Я говорю просто: как рад их видеть (нет), какие они все красивые (не совсем ложь), пускай этот вечер будет не хуже наших прежних встреч (но этому не бывать).

– Нет, – говорят девчонки разом, смеясь. – Никаких повторений прошлого.

Ещё позже разговор входит в стадию: вспомни, что весёлого было на учёбе.

Я допиваю кофе. Девочка-Движ зовёт меня покурить.

Мы выходим на улицу. Она ждёт, пока я достану зажигалку.

Складываю руки так, как будто в них что-то есть.

Она подносит сигарету, прикрывая мою руку своей ладонью.

Я щёлкаю пальцами. Она моргает, соображая.

Потом смотрит на меня, как на предателя.

– Ты и курить бросил?

Девочка-Движ подкуривается от своей зажигалки, которую достаёт из сумочки.

– Нет, ну что с тобой не так, а? – спрашивает она без злобы.

– Сам не знаю, – отвечаю. И это не совсем ложь.

Она затягивается сигаретой и говорит, выдыхая дым:

– Учёбу вспоминаешь? Только честно?

– Не особо. А ты?

– Иногда. Когда скучно на работе.

Смотрю на неё и думаю: интересно, вспоминает ли она, как мы с ней интимничали в постели? Я думаю: иногда, когда скучно на работе.

Девочка-Движ пьяная. Молчит. Думает о своём.

– Хочешь обратно? – спрашиваю, не имею в виду никакого точного места.

Она пожимает плечами.

– Если бы только это что-нибудь изменило, – говорит она после паузы.

Вернувшись назад в бар, где народу заметно прибавилось, в основном молчу, наблюдая, как они курят кальян, пускают трубку по кругу, а я слушаю их истории о работе, о жизни. Чопстик съехался с девушкой. Девчонки хмельные допытываются до него, но он держится молодцом, хотя тоже пьян. Я много улыбаюсь, всем киваю и в какой-то момент понимаю: мне нечего сказать. Мне не нужны друзья. Я не испытываю потребности в общении с кем бы то ни было в той мере, в какой это происходит у других людей. Меня не одолевает желание рассказывать о себе. Как прошёл мой день? Что нового у меня произошло за неделю? Извините, не ваше дело. Я не нуждаюсь в поддержке других людей, как не нуждаюсь в их вере в меня, в их утешении. Будьте добры: оставьте этот бред слюнтяям и пьяницам. Я уверен в себе. Я знаю, на что способен. Но главное: я знаю, что для меня не приемлемо, когда другие даже не подозревают, что для них допустимо, а что нет.

– Нужно было оставаться, – говорит Девочка-Пох, когда остальные уже в хлам и она в принципе тоже: – Поступал бы в магистратуру, как Чопстик. Мы все устроились по профессии. Сразу, после окончания. Помогали друг другу. Преподаватели направляли нас к своим знакомым в мебельных фирмах. А ты ушёл в армию. Печально это всё как-то.

– Я просто не хотел быть никому должен, – говорю, не зная, что ещё ответить.

– А теперь, наверное, уже поздно, – продолжает она, развивая мысль. – Новый год, новый выпуск. Новые специалисты. Неудивительно, что ты не работаешь по профессии. Спустя год я тоже не пошла бы. Песни продавать, это, наверно, круто, да? Весёлое дело?