Текст книги "Слюни"

– У вас красивое лицо.

– Нет, – отвечает она. И смотрит на свои ноги.

Я касаюсь её подбородка.

Она вздрагивает, но не убирает мою руку.

Заглядываю ей в глаза и говорю как можно мягче:

– Не выдумывайте.

Я понимаю: она обычная.

Красивая – да. Неизвестная – уже нет.

Своя история. Свои странности. Как у всех.

Модные тряпки не скроют разбитой души.

Я говорю, выходя из транса, прогоняя Духа:

– И действительно? За кем я шёл? Хороший вопрос.

Спрыгиваю с раковины. Отряхиваю джинсы.

Она отстраняется. Растерянная. Чего-то ждёт от меня.

– Надеюсь, ваш косметолог поможет решить вопрос.

– Вы уходите?

– Так точно.

– Останьтесь.

– Это исключено.

– Давайте ещё поговорим.

– Не тратьте время.

– Почему?

– Нужно уметь исключать себя.

Она говорит, как будто знает меня:

– Как такому привлекательному молодому человеку может чего-то не хватать? Это неправильно. Это так печально.

– До свидания.

Я ухожу, оставляя её в туалете.

На первом этаже цепляю стаканчик с бесплатным кофе из автомата.

Тот же самый тип, администратор, спрашивает меня: нашёл ли я свою девушку? Всё ли у нас хорошо? Нужна ли нам помощь? Или что-то такое, всё в этом духе.

"Отъебись, лохматый", говорю: "Видишь, я кофе пью?".

Он делает вид, что я непоправимо обидел его. И скрывается среди девчонок за стойкой. Я прощаюсь с ними и выхожу на улице. Странно всё это, если вдуматься.

Лавки Ева

Как-то вечером, когда мы катаемся на машине по городу, я спрашиваю Еву: зачем я нужен ей?

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что говорю постоянно. Почему ты не выставишь меня прочь? От меня никакого толка. У меня ни денег, ни работы. Я никто. Просто скажи, чтобы я ушёл.

– Ты хочешь этого? Уйти?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива.

– А я выгляжу несчастной? – спрашивает она, не глядя на меня, следя за проезжей частью и плотным движением автомобилей.

Я молчу.

Ева вынуждена говорить:

– И ты не бесполезный.

– Ладно, – говорю. – Спасибо, польстила. Но это не ответ.

– По-моему и так всё понятно, – говорит Ева.

– Только не говори, что ты влюблена в меня, ладно? Не нужно этого бреда.

– Нет, – отвечает она уверенным тоном. – Я не влюблена в тебя.

Смотрю на неё в замешательстве.

– И жалеть меня не надо, – говорю.

– Да никто тебя не жалеет.

– Тогда в чём дело? – Я уже ору на неё: – Зачем я тебе?

Ева говорит, всё так же не глядя на меня. Улыбаясь.

– Помнишь, что ты сказал мне, когда мы только познакомились?

– Зачем плакать, когда можно трахаться?

– Нет, не это, – а потом: – Дурак.

Я настроен серьёзно и жду продолжения.

– Ты сказал мне: только не влюбись в меня.

– Я что, правда, такое сказал? Господи. Убей меня. Ну и что дальше?

– И то. Я в тебя не влюблена.

– Ясно.

– Но я люблю тебя.

– Тонкое замечание.

– Зачем ты смеёшься надо мной?

– Я не смеюсь, – говорю. Но голос у меня насмешливый. – Просто хочу знать: в чём тут разница?

– Влюбляются во что-то внешнее, какое-то впечатление, которое складывается о конкретном человеке. А любить значит бояться, – говорит Ева. – Я боюсь потерять тебя. Я переживаю за тебя. Я боюсь тебя. И не хочу думать о том, что ты уйдешь. Или умрёшь. Не знаю, понятно ли я выражаюсь. Но хочу, чтобы ты понял: любить тебя страшное дело.

Обдумываю сказанное, потом говорю:

– Если ты и правда так чувствуешь, изводишь себя этим, живёшь с этими мыслями, значит, ты ещё безумнее, чем я думал. Ты просто ненормальная. Хуже меня просто.

– Спасибо, – говорит Ева.

В голосе гордость.

А мы едем дальше.

Маленькое Собеседование

Тем временем сны становятся всё ужаснее. В каких-то кошмарах – мы с Евой колесим на машине по злачным местам города. Высматриваем испорченных девушек, а когда находим их, как правило, пьяными, в объятиях нескольких парней одновременно, я выхожу из себя и разряжаю в них всю обойму из пистолета, который, как и положено, логике сновидений, чудесным образом оказывается под рукой. В других снах я вроде как оказываюсь в клинике, пациенты которой лечатся от врождённой слепоты, а я единственный зрячий. Брожу по бесконечно-длинным белым коридорам, пытаясь отыскать выход, пока другие пациенты передвигаются на ощупь, вдоль стен, цепляясь друг за друга (у них забинтованные глаза и все, как один, стонут от боли, жалуются на что-то). Короче, все заканчивается тем, что я, так и не найдя выхода, смиряюсь со своей участью, и выкалываю себе глаза ржавыми ножницами, которыми в мирное время акушерки перерезают пуповину новорожденным. Иногда мне снится, что я убегаю от толпы Кукол, прячусь в узких улочках и тёмных аллеях, которые оказываются чьими-то мокрыми пиздёнками, и выплёвывают меня обратно. В таких снах Куклы всегда настигают меня и расправляются со мной так, что и признаваться стыдно. Бывает, мне снится, что я нападаю на девушек, но быстро теряю контроль над ситуацией. Они всегда вырываются из моих рук, выпрыгивают на ходу из своих же машин, оставляя меня нестись дальше по трассе на скорости. Иногда они топятся на дне карьера – словом, делают всё, чтобы не поддаться моей воле. После таких снов я просыпаюсь злой и ещё долго не могу прийти в себя. Мне снится бескрайная пустыня, но здесь почему-то холодно, а я закопан в песок по шею, одна голова торчит. Люди проходят мимо меня, вроде как на работу идут, плюют себе под ноги, но попадают исключительно на меня. Снятся девушки, они занимаются сексом в спальне Евы, одна из них Хапка, репетитор Евы по английскому, другая – тёмное пятно – но тут Хапка сама на себя не похожа. Она приглашает меня присоединиться, а когда я подхожу ближе, Хапка хватает меня скрюченными пальцами, кожа её плавится у меня на глазах, грудь обвисает, а другая девушка и вовсе начинает мерцать, пока не превращается в финик. Иногда я вижу, как убиваю себя разными способами, но ничего не получается, я остаюсь жить, а люди, вроде как мои зрители, ликуют, аплодирую мне. А иногда я сам убиваю кого-то, и тогда понимаю: вот он, конец моих страданий. Но самый жуткий кошмар тех дней: две Куклы в защитных строительных масках извлекают новорождённого из тела плачущей, кричащей, истекающей кровью женщины. Взглянув на него, они говорят: «нет, вы нам не подходите». Потом засовывают младенца обратно в утробу, быстро зашивают женщину иглой, взятой с проигрывателя пластинок, и возвращают неугомонную мать на конвейер.

А бывает, я вижу весёлые сны.

Так, например, во сне ко мне является Маленькое Собеседование. Оно просится на работу, хочет, чтобы я взял его к себе. Я говорю:

– У нас конкурс.

Я говорю, что у меня таких Собеседований – куча.

Я спрашиваю, чем конкретно это Маленькое Собеседование отличается от других.

Маленькое Собеседование стесняется. Или пугается. И теряется с ответом.

Прежде всего, я говорю:

– Придётся немного подождать.

И оставляю Маленькое Собеседование томиться в коридоре. А чтобы оно не расслаблялось, выключаю кондиционер.

Маленькое Собеседование забирается на стульчик, свешивает ножки и сильно потеет.

Я не изверг. Я выношу Маленькому Собеседованию полотенце.

– Спасибо, вы очень любезны, – говорит Маленькое Собеседование. И вытирается.

Голос у Маленького Собеседования охрипший от волнения. Я говорю: придётся ещё подождать. Маленькое Собеседование кивает. Оно всё понимает.

Здесь я устанавливаю правила.

Я ухожу в свой кабинет, сажусь в удобное кресло, закидываю ноги на стол, открываю новый роман Александра Полярного и читаю. Торопиться мне некуда.

Я как никто другой знаю: чтобы Маленькое Собеседование было наиболее податливым, его нужно как следует ослабить. Томительное ожидание – вот мой друг.

Неуверенная улыбка, всклокоченный хохолок, нервные движения рук – вот верный признак того, что Маленькое Собеседование готово к употреблению. Можно приглашать.

Когда я всё-таки вызываю Маленькое Собеседование к себе в кабинет, оно уже не уверено, что хочет здесь работать. Маленькое Собеседование уже успело сто раз подумать. И передумать. А мне нужны те, кто точно знают, чего хотят. Или чего не хотят.

Оно виновато озирается. Садится напротив меня.

Я уже убрал книгу. Мои ноги под столом.

Я весь из себя серьёзный и разборчивый.

Я спрашиваю, глядя в глаза Маленькому Собеседованию:

– Почему вы решили выбрать нашу компанию из всех остальных?

Маленькое Собеседование сглатывает слюну. Отвечает:

– Потому что ваши условия труда и ваши подходы к работе, как и ваше отношение к сотрудникам, кажутся мне на порядок выше, инновационными и доброжелательными, нежели у других компаний. Мне кажется, вашу компанию ждёт большое будущее. Впрочем, кто я такое, чтобы судить вашу компанию?

– Хорошо, – говорю я. – А почему вы думаете, что подходите нашей компании?

Маленькое Собеседование задумывается, но потом говорит:

– Я порядочное и дисциплинированное собеседование. Я люблю узнавать новое и хорошо усваиваю полученный материал. У меня аналитический склад ума, я окончило Технический Университет. Я умею прогнозировать ситуации и доносить ценную информацию до других людей доступным языком. Я много читаю и умею формулировать свои мысли. Я трезво оцениваю свои силы. Я умею работать в команде и хорошо справляюсь в одиночку. За мной не нужен надзор. При этом я личность творческая. Я умею использовать фантазию в работе, если это нужно. Но я не мечтатель. Так что, приняв меня в свою команду, ваша компания, можно сказать, сделает удачную инвестицию в своё будущее.

Я киваю, удовлетворённый. Хотя по мне этого не скажешь.

Я могу, но не прошу Маленькое Собеседование показывать мне свой диплом или свою армейскую характеристику, как и какие-то другие сертификаты и грамоты, которые говорят о нём, как о ком-то. Оно должно понять: эти заслуги ничего не значат для меня и компании. Мне жаль Маленькое Собеседование. Мне хочется, чтобы мы вместе выпили пива, поболтали о девчонках, но у меня такая работа. Я должен быть камнем. Или Куклой.

Я просто играю роль. Как и Маленькое Собеседование.

Оно пришло, а значит, ему что-то нужно от компании. От меня. Моя задача выяснить: как сильно оно готово прогнуться. Как много оно может дать компании. Как мало ему нужно. Я называю это "тест-драйв" для Маленького Собеседования. Мне решать, передавать ли информацию о Маленьком Собеседование выше. А от этого зависит, пригласят ли Маленькое Собеседование на поворотное интервью. Велит ли мне руководство звонить Маленькому Собеседованию. Вспомнят ли о Маленьком Собеседовании в нашей компании вообще. Судьба Маленького Собеседования в моих руках. Мы разговариваем, и к концу разговора Маленькое Собеседование, выжатое и уставшее, уже не соображает.

– Мы подумаем над вашей кандидатурой, и в случае чего свяжемся свами. А пока – спасибо, что уделили нам своё время. До свидания.

– Вам спасибо. Буду ждать звонка.

Когда оно уже уходит, я спрашиваю напоследок что-нибудь несуразное – мне нужно знать, как быстро оно соображает. Может быть, прошу задержаться на минутку и нарисовать носорога? Или спрашиваю, как оно поступит, если я предложу выйти через окно? Маленькое Собеседование теряется с ответом. Отвечает что-то такое же несуразное. Или просто рисует носорога – не очень хорошо, но это не важно. Оно, конечно, боится ошибиться, как и все. И это расстраивает меня. В таких вопросах правильных ответов не бывает. Мы прощаемся, и оно уходит. А я думаю, что, если позвоню Маленькому Собеседованию, скажем, через три-четыре дня, оно будет радо мне. Оно будет преисполнено благодарности, если я от лица компании предложу выйти на работу со следующей недели. Или я могу найти другое Маленькое Собеседование. Их полно, если знаешь, где искать.

Во сне я думаю о том, как хорошо, что мне не приходится ходить вот так же по разным фирмам, лезть из кожи вон, чтобы понравиться людям, чтобы заинтересовать их. Не нужно быть конкурентоспособным. Или иметь опыт работы: двадцать лет от роду, значит, двадцать лет стажа. Всё, что требуется – выслушивать этих забавных ребят: отчаянных и печальных, лишённых выбора. Я был таким в другой жизни. А теперь у меня есть работа. Неинтересная, может. Но я ведь не дурак, чтобы уходить со своего места, верно?

Лот бьёт в лоб или какая там Цифра

Ко мне в память западает четвёртая по счёту квартира, которую мы смотрим с Евой, когда она продолжает искать наиболее подходящий вариант, в покупку которого можно было бы вложиться. Квартира располагается на третьем из двенадцати этажей. По всему периметру дома тянутся кафетерии, кальянные, два салона красоты, несколько крупных магазинов с брендовой одеждой, спортивный зал и даже бассейн. Для жильцов дома действует особая скидка. На цокольном этаже охраняемая парковка. На крыше дома каждую пятницу устраивают вечеринки. В тёплое время года там же разбивают сад. На самом деле это даже не дом, а целый жилищный комплекс – так нам сообщает девушка риелтор. Я спрашиваю, чтобы надоесть ей: какая разница? Она игнорирует меня, уводит за собой Еву внутрь квартиры. В общем, этот ЖК только что сдали, со всех сторон гремит ремонт. По традиции смотрим квартиру в субботу утром. По этажу плетутся пьяные студенты: прибывают на лифте, заползают в свои квартиры и там прячутся от света. Вампиры в дырах. Я беру у риелтора маркер и оставляю на одной из дверей надпись своим размашистым почерком: «СОСУ КРОВЬ, ОПЛАТА ПОЧАСОВАЯ». Ниже приписываю номер телефона какой-то Куклы, который мне дали для связи на последнем собеседовании.

В квартире, которую мы смотрим, риелтор расхваливает всё, что можно, восхищается каждым углом, каждой комнатой. Я спрашиваю: а минусы у этого склепа есть? Она меряет меня взглядом, отвечает дежурной улыбкой, как это делают Куклы, и предлагает пройти в другую комнату. Я останавливаю Еву и спрашиваю: в чём дело? Она говорит, что я слишком агрессивно настроен. Так ничего не получится. Лучше будет, если я выйду. "Риелтор пугается". Я спрашиваю: это она так сказала? Ева отвечает: да, она так сказала.

Еве эта квартира приходится по душе. Кажется, она готова разглядывать её часами. Мне это быстро надоедает, и я выхожу на общий балкон: осматриваю незнакомый мне район, где мы находимся, борюсь с желанием закурить. Хорошо, что сигарет нет. Ощущаю тоску, пылающую внутри меня, как лесной пожар. Пытаюсь представить, как спрыгиваю с балкона, но решаю, что вряд ли умру: земля близко. Думаю о своей Коллекции Бартлби – там есть тип, который выпрыгнул из здания суда и так сбежал прямо во время слушания по своему делу. Он убил много, очень много девушек, а мог стать юристом. Вы знаете его имя. Я думаю о том, как в детстве я прыгал по крышам гаражей в Сухом Дне.

На балкон выходит какой-то старик во фланелевой рубашке. Закуривает сигарету, косится на меня. И говорит как-то насмешливо:

– Утро доброе, что ли, сосед?

– Здравствуйте, – отвечаю. – Если только потенциальный.

– Эта баба кого только сюда не водит, – говорит он. – По шесть человек на дню. Я сначала думал она того, ну ты понял, да? Говорю жене, а она мне: девушка просто риелтор. А мне-то что, так? Если она риелтор, это что, не значит, что она там может того, а? Может ведь, так?

– Наверное, – говорю. – Может.

Я представляю, как девушка-риелтор и Ева сплетаются руками, языками, телами, и тоскую по тому, чего никогда не будет.

Старик затягивается сигаретой, выдыхает дым. Громко кашляет. Хватается рукой за перила балкона. Он крупный, этот мужик. Если начнёт падать вниз – не вытянешь.

– Порядок? – спрашиваю.

– Лёгкие свои выплёвывать – порядок, как думаешь?

– Не так, чтобы.

– Тут-то и оно.

Я думаю о том, что мне делать, если у него случится удар? Пытаюсь вспомнить, как поступить в такой ситуации, но ничего не идёт на ум, кроме как не дать ему проглотить свой язык, чтобы он не задохнулся. Но это из другой темы, как мне кажется.

Он говорит с презрением:

– Эти ребятки наверху опять всю ночь музыку гоняли.

– На крыше?

– Точно. На крыше. Никакого покоя. Днём ремонт делают. Ночью танцуют. Поубивал бы их всех.

Он отхаркивается и плюёт вниз.

– Я уже сказал жене: если они продолжат так же скакать, я просто возьму ружьё и пристрелю их. Я охотник, стреляю метко. По-моему, это справедливо, так? Человек имеет право на покой или как? Зачем тогда вообще жить, если не ради покоя своего?

– Согласен, – говорю.

Он смотрит на меня с недоверием.

– Ага, как же, – говорит. – Поддакиваешь мне.

– Нет, – говорю, смотря ему в глаза. – Я тоже так думаю.

– Не заливай мне, пацан. Все вы одинаковые.

Он вроде как даже начинает злиться на меня.

Лицо у него сморщенное, волосы густые, но седые.

– Хорошее место? – спрашиваю, чтобы вернуть его расположение. Мне нравится с ним разговаривать. – Этот район?

– Блядство одно, – говорит он. – А не район.

Выплёвывает сигарету и уходит не прощаясь.

Спустя какое-то время я возвращаюсь в квартиру.

Ева до сих пор общается с риелтором. Я подзываю её, спрашиваю: долго ещё? Она говорит, что ещё пять минут. Я киваю, смотрю на риелтора: ничего необычного. Девчонка норм, моя ровесница. Внешность – ебабельная. Тело – тоже норм. Я спрашиваю: могу ли я воспользоваться туалетом? Мне никто не отвечает, я решаю, что это тоже ответ. Захожу в ванную, запираю дверь на замок. Спускаю напряжение, думая о ненависти по отношению ко всему миру. Об этой девушке, что смеётся, рассказывая что-то Еве за дверью. О капле крови на острие ножа, когда тот касается шеи. Об уставшем старике, когда тот расстреливает группу смазливых парней. О просторных квартирах, в которых мне никогда не жить. О работе в офисе, которая мне не светит. Короче, всё заканчивается убийством неизвестной девушки где-то в лесу, и в этот момент Дух рыдает слезами похоти в раковину.

Я вытираюсь, спускаю воду, чтобы не вызывать подозрений. Умываюсь. Руки – дважды. Член – трижды, чтобы наверняка. Смотрю на себя в зеркало. Вид печальный.

Выхожу обратно. А там девушки. Наблюдают за мной. Как будто знают, кто я.

Мистер Ломбардо

Мой ноутбук ломается.

В один день этот скрипящий, едва дышащий инструмент, который на протяжении десяти лет скрашивал моё одиночество, терпел припадки бешенства, выслушивал мои жалобы, умирает у меня на глазах. Из дисковода – кто-то ещё им пользуется, серьёзно? – вытекает зеленоватая жидкость, похожая на болотную слизь. Капли собираются в небольшую лужицу на компьютерном столе. Маракашки выпивают её через маленькие трубочки.

Пытаюсь включить его.

Бесполезно. Никакой реакции.

Радует тот факт, что несколькими днями ранее я закончил работу над "Комментариями без текста" и распечатал их на принтере. Сложенные аккуратной стопкой "Комментарии без текста" покоятся тут же на столе, но взгляд на них, как ни странно, не вызывают абсолютно никаких эмоций. Ни гордости, ни чувства выполненного долга. Ни удовлетворённости. Только смутное ощущение завершённости. Такое испытываешь, когда долго пытаешься построить свою жизнь так, как этого требуют правила, но потом плюёшь на результат: пишешь, трахаешься, разговариваешь, поёшь, шутишь, как хочешь. Для себя.

Достаю жёсткий диск, подключаю его к компьютеру Евы. Чищу, удаляю разные рабочие файлы – так, чтобы в итоге на диске осталась только папка с названием: Коллекция Бартлби. Просматриваю её, думаю скопировать на компьютер Евы, но в последний момент останавливаюсь. Смысл? Я знаю всё, что там имеется, наизусть. Настало время поделиться своим знанием с другими. Я уверен: если мой ноутбук попадёт в руки Агентов, они будут рады. Но я не намерен им угождать. Так что я возвращаю жёсткий диск в ноутбук, закидываю тот в сумку, а её – на плечо. И отношу свою личную "Печатную машинку Шахерезады" в ближайший ремонт-сервис, занимающийся починкой техники.

Вывеска над входом гласит: "МИСТЕР ЛОМБАРДО. Ремонт, техобслуживание, приём, выкуп". Меня заинтересовывает надпись ниже: Консультация БЕСПЛАТНО.

Контора находится в каком-то подвале.

Заходя внутрь, осматриваюсь. Это место больше похоже на барахолку. Серая, но хорошо освещённая мастерская, совмещённая с офисом. Несколько посетителей, похожих то ли на моих друзей по кряк-бригаде, то ли на заправских колдырей. Вдоль стен тянутся высокие многоуровневые стеллажи из стали, заваленные железными внутренними органами. С потолка свисают провода, но я знаю, что на самом деле – это удавки для роботов. Стойка администратора прожжена: сигаретами, паяльником, горькими слезами – не знаю чем. Подхожу к парням в чёрных фартуках. Они бьются над сенсорной плитой, смотрят на неё сквозь защитные очки сварщиков. Говорю робко и тихо, чтобы не напугать их:

– Надо бы подлечить этого красавца, – говорю я и хлопаю по сумке, сшитой из пакетов из-под молока, хотя мне хотелось бы из человеческой или крокодильей кожи.

Они не обращают на меня внимания. Что-то обсуждают.

Озираюсь. С одной из полок на меня смотрят мёртвые камеры видеонаблюдения.

Я слышу, как смеются Агенты. Но не вижу их.

– Проходите сюда, – говорит женский голос.

За стойкой администратора появляется молодая девушка, моя ровесница. Симпатичная, одетая скромно. На глазах тёмные очки-звёздочки. Лицо у неё очень худое.

Она вытирает руки тряпкой. Берёт в зубы мел, сосёт его.

Приглядываюсь. Понимаю, что это электронная сигарета.

– Что у вас? – спрашивает она, выдыхая дым, как заправский делец.

– Ноутбук, – говорю. – Сломался.

– Показывайте.

Мне становится не по себе.

Такое чувство, как будто я на приёме у врача.

Достаю ноутбук из сумки, передаю ей.

Девушка смотрит на него, открывает крышку. Потом подключает к сети. Тот, разумеется, никак не реагирует.

Она поворачивает голову, выдыхает густой пар.

Облако плывёт по душному помещению без окон.

– Ясно, – говорит. – Подождите здесь.

Она зовёт кого-то по имени.

От дальней стены отделяется высокая худая тень, идёт к нам. Тенью оказывается парень. На голове синяя панама, скрывающая лицо. Парень цокает языком.

– Что ещё? – спрашивает он.

– Ноутбук, – говорит она. – Надо проверить.

– Мур, – говорит парень и шлёпает её по попке, когда она уходит.

Девушка взвизгивает, смеётся.

Он опускается на высокий стул без спинки, подключает какие-то приборы к ноутбуку, что-то тыкает, чем-то щёлкает. Нажимает кнопки на клавиатуре и говорит мне:

– Это займёт какое-то время.

Он смотрит на меня, но лица его не видно из-за панамы. Потом говорит низким, гнусавым голосом:

– Присаживайтесь, пока.

– Что с ним такое может быть?

Мне хочется поговорить.

– Посмотрим, – отвечает он и молчит.

Появляется девушка, одетая в жёлтое платье. Старше меня. Ровесница Евы, наверно. Она садится на непонятно откуда взявшийся у дальней стены кожаный диван. Затягивается электронной сигаретой. Замечая меня, отодвигается. Я располагаюсь рядом с ней.

– Здесь курят, если что, но только электронные сигареты.

– Я не курю, – говорю.

– Я тоже. Но когда нервы, не могу себя сдерживать.

– Что у вас? – спрашиваю.

– Телефон разбила. Но считай всю жизнь.

– Серьёзно?

– Там все данные. Пароли от карт, соцсетей. Фотографии личные. Сам понимаешь.

Она смотрит на меня. Я киваю, как будто что-то смыслю в этом.

– Не знаю, как я буду без него, – говорит она. Потом прикрывает глаза ладонью. Говорит сама себе: – Спокойно. Держаться, девочка.

– Всё будет хорошо, – говорю. – Уверен, они его…

– Спасут? – спрашивает она, воодушевлённая. – Надеюсь.

– А разбили как? – спрашиваю.

– Ай, – отвечает она, отмахиваясь. – Не важно.

Пауза.

Парни в фартуках заканчивают возиться с плитой.

Она оживает, пиликает. И убегает от них по стенке.

Парни разделяются и ловят её по разным углам.

– Ладно, – говорит она, эта незнакомая девушка, поворачиваясь ко мне. – Кому-то ведь надо пожаловаться, да?

– Конечно.

– Только не смейся, договорились?

– Нет проблем.

– Я пыталась сфотографироваться на работе. У меня был обед. А в это время мы с моим молодым человеком… ну… хотим быть ближе друг к другу. Преодолеть расстояние, так сказать. Обмениваемся фотографиями, ну… ты понимаешь, да? Все мы люди.

– Так точно.

– Так вот, – говорит она, улыбаясь. – На обеде я пошла в туалет в нашем офисе, чтобы сделать несколько фото. Заперлась в кабинке, но те снимки, что у меня получились, были не очень. В них не было… жизни, что ли. Не знаю, как это назвать…

– Такие снимки были, как у всех, – говорю, подсказывая. – В них не было никакой индивидуальности, которую вам, как я полагаю, хотелось увидеть.

– Да, точно. Складно говоришь.

Она облегчённо вздыхает и говорит:

– Ты и правда меня понимаешь или шутишь так?

– Понимаю, конечно, – заявляю со всей серьёзностью, входя во вкус.

Она явно смущается. Но продолжает.

– В общем, какой-то бес дёрнул меня сделать снимок перед зеркалом, у раковины… Чем я только думала? Знаешь, как это делают девчонки-модели? Я вот почему-то решила, что у меня получится сделать также. Мне казалось, это легко.

– Это труднее, чем кажется.

– Ещё как, – отвечает она и смеётся печально. – В общем, я стала изгибаться так и эдак, чтобы поймать кадр…

– …посочнее?

– …точно, кадр посочнее. Села на раковину, едва коснулась… а она треснула.

– Раковина сломалась?

– Да, – отвечает она, краснея. – Немного, но всё-таки. Вода потекла на пол, я растерялась и уронила телефон.

– Он ударился об пол и разбился?

– Нет. Если бы только всё было так просто…

Она всхлипывает. Затягивается сигаретой, выдыхает пар.

– Я поскользнулась и упала на пол…

– …о боже, вы не ушиблись?

– Нет, всё в порядке. Спасибо. Но я села точно на телефон и…

– Вы сломали его?

– Угу.

Она прикусывает губу, как будто пытается сдержать слова.

Я спрашиваю со всей заинтересованностью:

– Случилось что-то ещё, верно? Вижу по вашим глазам, что случилось.

Они у неё очень печальные. А её щёки горят.

– Да. Но я не знаю, как сказать. Это так глупо. Боже…

– Произнесите вслух. Удивитесь, как станет легче.

И тогда она говорит:

– Моё платье задралось, и я всё-таки получила кадр, который так долго искала.

От неё пахнет перегаром. Я замечаю, что её сигарета разрядилась и теперь мигает красным. Она всё ещё посасывает её, не соображая, но пар уже не идёт.

– Не расстраивайтесь, – говорю. – В этом нет вашей вины.

Она не отвечает. Я говорю:

– Вы не хотели отставать от других девушек. Хотели быть как все. Наверняка ваш молодой человек по достоинству оценит этот снимок. Когда телефон спасут. Я уверен.

– Он младше меня. Мне приходится постоянно что-то придумывать, чтобы подогревать его интерес к себе.

– Как я вас понимаю, – говорю. – Моя девушка старше меня. И ей со мной тоже приходится не просто.

Она смотрит мне в глаза.

– Правда?

– Честное слово.

Она смеётся. Глаза у неё красные.

– Дура, – говорит она, ругая себя. – Я просто хотела порадовать своего любимого.

– Ну, ничего, – говорю, обнимая её. Она никак не реагирует на этот мой жест. – Всё хорошо. Вас можно понять. Ваше стремление понравиться ему естественно. А желание поделиться этим со мной трогает до глубины души. Вы смелый, открытый человек. Я считаю, что вашему молодому человеку сильно повезло с вами. Серьёзно.

– Нет, – отвечают она сухо. – Просто я выпила три джин-тоника в баре перед тем, как прийти сюда. Вот я и болтаю всё подряд, не думая. Надоедаю тебе.

– Иногда легко говорить о чём-то личном с тем, кого совсем не знаешь.

– И ты снова прав, – отвечает она.

Работники мастерской зовут её, она извиняется, спрашивает, могу ли я посмотреть за её сумкой? Я киваю. Она забирает кошелёк, объясняя это тем, что ещё не заплатила за работу. Уходит, но быстро возвращается. Счастливая. Вертит в руках телефон.

– Спасибо за разговор, – говорит она. – Ты сильно помог.

– Не стоит благодарности.

– Ты случайно не психолог?

– Нет, – говорю. – Берегите себя.

Но она не торопиться уходить.

– Не хочешь выпить? Я чувствую себя виноватой. Совсем утомила тебя своими разговорами.

– Нет необходимости, – говорю. – Я не скучал с вами.

– Уверен? – спрашивает она и смотрит на меня так, как будто я – идиот, который совсем не понимает намёков.

– Абсолютно, – говорю.

Уходя, она бросает на меня крайний взгляд, полный тайны.

Мне хочется думать, что бойфренд полюбит её, как следует.

Чтобы она не скучала. Чтобы почувствовала себя принцессой.

А через минуту парень в панаме говорит мне, что проверка завершена.

– Но ничего не работает, и не будет работать, – говорит он, гнусавя. – Нужен основательный ремонт. Я тут набросал, что надо менять. И сумму написал, сколько примерно это будет стоить. Но как по мне, проще купить новый ноутбук.

Я забираю у него листок, просматриваю.

Сумма, может, и приемлемая. Но не для меня.

– Спасибо, что посмотрели, – говорю.

– Нет вопросов. Если не собираетесь чинить, можете сдать нам на запчасти. Деньги небольшие, но всё-таки.

Это выход.

– Не знаю, – говорю. – Надо подумать.

– Ваше дело.

Впрочем, на раздумья не уходит много времени.

Потому что умом я уже всё решил.

Я сдаю ноутбук в ломбард. Забираю деньги.

– Жёсткий диск чистили? – спрашивает тот же парень.

– Да, – говорю, но не упоминаю о Коллекции Бартлби.

Пускай будет сюрпризом.

Тот же парень вдруг меняется в лице, а на самом деле просто снимает свою панаму, встаёт по стойке смирно, вздёргивает подбородок и говорит громким, лающим голосом:

– От лица Мистера Ломбардо позвольте выразить вам нашу искреннюю признательность и благодарность. Спасибо, что доверили нам свою технику. Ваше участие в программе избавления мира от техно-отходов важно для нас.

– В какой программе?

Меня гнетёт чувство ирреальности происходящего.

Он передаёт мне визитку и говорит:

– Тут всё написано.

По пути домой изучаю визитку. В ней говорится о том, какой вред оказывает выброшенная на свалку техника, если её не утилизировать, как нужно. Но меня не покидает мысль, что за этими словами стоит что-то большее. А ещё – гнетущее чувство потери.

Кривой трамплин в несветлое будущее

Неудовлетворённость – вот главная причина моего распада, как личности. Недовольство своей жизнью и положением вещей в ней. Невозможность реализоваться. Получить внутренний, душевный покой. Обрести себя. Стать хоть кем-то. Утвердиться в обществе. Реализоваться. Изменить правила игры. Как результат неминуемой гибели – распад на множество частей. Я развалился под натиском общества. Отказ рождает отрицание. Отрицание – первая стадия принятия. А что дальше? Смирение? Это не по мне, простите.

Я болен. Впервые за много лет я готов признаться в этом. Но кому? Я психически-нездоровый человек. Я опасен для общества. Я часть общества. Я выхожу из дома и плюю на тротуар. Старухи у подъезда смотрят на меня с недоверием. Как будто я украл их разноцветные платки с верёвок-сушилок. Как будто это я отравляю им жизнь. Как будто это я заставляю их жить в этом паршивом доме. Они смотрят на меня так, как будто я – главная причина их неудач. Так, как будто им есть, что мне сказать, а мне есть смысл слушать их.

Но я улыбаюсь им, здороваюсь с ними, и вот они уже не видят во мне угрозы. Теперь я просто милый, соседский мальчик, который придержит для них тяжёлую железную дверь на входе в подъезд. Тот, кто поможет им подняться по лестнице на пять ступенек вверх. Или подождёт их в лифте – чтобы тот не взлетел под небеса без их сухих костей.