Текст книги "Слюни"

– Вы были в этом новом клубе "Разорванная Гортань", нет? – спрашивает Гина. Ева качает головой. – Ну и правильно. Никогда туда не ходите. Это просто кошмар. Ди-джей женоненавистник. Весь алкоголь разбавленный. Вход стоит, как на концерт Элджея. В туалет не протолкнёшься. Такое ощущение, что туда только потрахаться заглядывают.

– Я видела, как два парня на танцполе тёрлись друг об друга спинами, – говорит Ива. – Райское место.

– Только ты, девочка, забыла упомянуть, что сначала стояла между ними. Тёрлись они, когда ты уже ушла.

– Они совсем зажали меня, – отвечает Ива, оправдываясь. – Я испугалась, что эти кобелята раздавят меня. Что ещё мне оставалось?

– Действительно, – говорит Гина, качая головой. – Моя бедная девочка.

– Да, это я, – отвечает Ива, надувая губы.

Потом приближается к лицу Гины.

– Усипусичка моя, – говорит Гина.

Они целуются.

Я откашливаюсь.

Девушки все трое (Ева тоже) смотрят на меня.

У меня такое чувство, что я лишний в этой компании.

– Извините? – говорю я.

– Как насчёт замороженных мидий? – спрашивает у меня Ева.

И бросает упаковку в тележку, которую я толкаю.

Девчонки отворачиваются.

Мы немного отстаём от них.

Ева берёт меня за руку.

Я вспоминаю, откуда эти двое мне знакомы, и шепчу Еве на ухо, возбуждённый:

– Это они? Это те самые лесбиянки? С ними ты собиралась шить коллекцию одежды для животных?

– Да, – отвечает Ева. И дёргает меня за руку. – Спокойнее.

Фантазия вспыхивает с новой силой.

– Вам нужно выпить вместе.

– Нет, не нужно.

– Ты должна пригласить их к себе.

– Нет, не должна.

– Тебе понравится.

– Нет.

Я не сдаюсь.

– Ну, хотя бы поговори с ними.

– Успокойся

– Просто попробуй.

– Это глупо.

– Наоборот. Глупо упускать такой шанс.

– Нет тут никакого шанса.

– Смелее.

– Безумие просто.

– Ну что ты теряешь?

Я задерживаюсь, чтобы Евы прошла вперёд, смотрю на двухметрового крокодила – тоже замороженного, лежащего поверх холодильника – как будто мне есть до него какое-то дело. Когда Ева настигает девушек и заговаривает с ними, я не торопясь толкаю тележку, набитую всяким мусором, дальше по проходу между холодильниками. А сам держусь позади девушек. Я слышу, как все трое смеются над чем-то. Я встревожен.

Гина берёт упаковку замороженных крабовых палочек. Прикладывает ко лбу. И шагает дальше.

В итоге девушки-лесбиянки покидают отдел заморозки.

Ева возвращается ко мне.

– У них другие планы.

Я не теряю надежды.

– Что именно они сказали?

– Предложили встретиться позже…

– Отлично.

– …чтобы обсудить дела. Это опять по поводу костюмов для животных.

– Это радует.

– Я отказалась.

– Почему? – Мой голос срывается.

Ева задумывается.

– Даже не знаю. Может, потому что, когда мы встречались в последний раз, они напоили меня и пытались изнасиловать? Да, точно. Поэтому.

– Жаль, что меня там не было.

Ева закатывает глаза.

– Ты просто не выносим.

Я замечаю, что она сердится.

– А над чем вы смеялись? – спрашиваю.

– Я сказала им, что ты хочешь посмотреть, как мы трое будем ласкать друг друга.

– Это смешно. Нет, серьёзно. Над чем?

Ева уходит вперёд и говорит, не оборачиваясь:

– А кто шутит?

Слушай Короля Битников

Я свободен: нейры пак,

Жизнью болен – Керуак.

Орудую словом в такт,

Я на дороге в никуда.

Во сне ко мне является Король Битников. Я не пугаюсь, потому что знаю: это сон. Единственное, что меня удивляет: он говорит со мной, а я понимаю его. Невзирая на языковой барьер. Не смотря на то, что он уже полвека как мёртв. Король Битников говорит со мной, а я слушаю. Это связано с тем, что я решил бросить писать «Комментарии…».

А возможно, дело в том, что накануне я повесил постулат с его "техниками для жизни и прозы" на стену у Евы в квартире. Для этого пришлось просверлить дыру в стене. Я потратил на это два часа, чтобы позлить соседа снизу, но он никак не отреагировал.

Как и положено всем снам: они имеют одно паршивое свойство – забываться. И я не помню практически ничего из того, что Король сказал мне. Но это не так страшно. Самые важные слова я запомнил, как нельзя лучше. Именно этим я и хочу поделиться.

Во сне он крутил своей огромной волосатой рукой, морщился, как если бы ему совсем не хотелось со мной разговаривать. Я боялся разозлить его, но всё равно спросил:

– Я нахожусь на распутье, сэр. Если честно, я сильно сбит с толку. Я разбит, как никогда прежде. Я не знаю, к кому обратиться. Мне плохо. Я устал. Я хочу сбежать, но не знаю, куда именно. Я не жалуюсь, не думайте. Я просто описываю своё состояние, потому что, мне кажется, Вы поймёте меня. Не знаю, почему я так думаю. Может, я ошибаюсь. Но Вы всегда были открытым и добрым человеком – так отзывались о Вас современники. Я смотрел все документальные фильмы, какие только были сняты о Вас посмертно. Скажите, пожалуйста, стоит ли мне продолжать работу над книгой? Или следует бросить эту затею? Я уже много чего бросал, хотя прожил не так, чтобы много. А книга у меня получается паршивая, прошу прощения за ругательство, сэр. Мне совсем не нравится то, что я пишу. Будьте любезны и подскажите, как мне поступить? Не читаю книгу. Не зная меня.

Король Битников поелозил в плетеном кресле, прокряхтел, как старик. Отпил из гранёного стакана портвейн или что он там пил при жизни (тоже и во сне). Смерил меня взглядом с высоты прожитых лет и упокоенных дней. И рассмеялся, как над мальчишкой.

А потом сказал максимально отстранённо:

– Между выбором: писать книгу или не писать книгу – всегда пиши.

После этого кто-то оттолкнул меня, как будто мне здесь было не место. Я не понимал, где нахожусь, но это напоминало какое-то телешоу, и меня увели за кулисы или просто выставили на улицу. Но я не расстроился. Я радовался тому, что услышал ответ.

Я просыпаюсь и думаю: какого хрена? Сосед снизу сверлит. Хватаю телефон и пересказываю этот безумный сон Еве (она уже на работе, время десять утра). Ева отвечает:

– Вот видишь? Ты должен закончить.

– Я должен перестать слушать мёртвых.

– Но конкретно в этом случае я думаю иначе.

Я отключаюсь. Чищу зубы. Ловлю своё отражение в зеркале над раковиной.

Долго смотрю на себя. А потом говорю, не сдерживая широкой улыбки с зубной пастой на губах, которая поразительно напоминает пену бешеного пса:

– Король Битников приходил? Нет, ну ты серьёзно, блядь?

Я включаю музыку, чтобы не слышать, как сосед снизу ремонтирует квартиру.

И сажусь писать "Комментарии…". Такая у меня работа.

Эффект Бартлби

Это Бартлби эффект:

Сплавляю тело по реке –

Все слова мира в рюкзаке.

Пока мальчики и девочки из моего поколения хотят стать знаменитыми в Сети и жить беззаботной жизнью, как блогеры. А блогеры – это большие выдумщики и просто оригиналы мысли, которые позиционируют себя как музыканты, знатоки моды и стиля, обозреватели всего нового – словом, творческие деятели. И вот пока все эти деятели отчаянно штурмуют виртуальный мир, оккупируют память людей, привлекают к себе внимание, несут в широкие массы СЛОВО, как это когда-то делали поэты, писатели и мыслители. Будучи скромным, ни на что не претендующим писарем, переписчиком собственных «Комментариев без текста», я во всеуслышание, со всей серьёзностью заявляю: Я Бартлби.

Невосполнимая утрата – как у Мелвилла.

Человек направления "Нет" – как говорил Вила-Матас.

Самая прекрасная книга: неизданная.

Самая ужасная книга: любая ненаписанная.

Увольняясь из фирмы "ПостельКа", я сказал такую фразу на прощание, которую никто, разумеется, не понял:

– Ебитесь сами, я уволен, – так я сказал.

Что означало: я свободен.

Всю зиму я растил на подоконнике свою человечность. Она цвела и зрела в маленьком пластиковом горшке, тянулась к солнцу под песни Биг Бэйби Тейпа. И вот когда эта штука распустилась, стала прекрасной, как моя любовь к самому себе, я взял набор юного садовника: маленькую лопатку, грабли и лейку со слезами двух девственниц, которых я выслеживал в течение последней недели, и вышел на улицу. Старухи, тусующиеся у подъезда, следили сквозь затянутый пеленой-катарактой глаз (один на троих) за тем, как я выкапывал ямку в ещё сырой, не до конца оттаявшей земле на клумбе, усеянной размокшими окурками. В эту неглубокую могилу я посадил свою человечность: она перекочевала с интересом, но без особого энтузиазма. Корни пугались и цеплялись за мою руку, но я пригрозил обрубить их, и они перестали сопротивляться. Я разрыхлил землю и полил её.

Потом сказал своей человечности:

– Расти, малыш. Просто радуйся.

И добавил с меньшим сарказмом:

– Или хотя бы попытайся не умереть.

И отошёл в сторону. Нутро моё трепетало. Я оторвал от себя кусок, подарил его миру. А старухи у подъезда охнули при виде такой хрупкой красоты. Стали расспрашивать меня наперебой о том, какие удобрения я использовал, чтобы получить такое. Я не ответил им, сделал вид, что не заметил. Переговариваясь между собой, они заявили, что здесь мою человечность ждёт неминуемая гибель: суровые условия окружающей среды, частые звуковые колебания, завистливые взгляды, серость и сырость, непонимание. Словом, увядание человечности неизбежно. И тогда мне пришлось всё-таки объяснить им:

– Верный способ оставить себе что-то по-настоящему, навсегда – уничтожить это. Человечность – моя. И у меня есть такое право, верно? Так что будьте здоровы, девчата.

Я послал им воздушный поцелуй: чтобы не скучали.

Старухи засмущались. Уважительно покивали головами.

Уходя, я заметил, как одна из них достала смартфон и стала старательно фотографировать мою человечность. Чтобы потом отправить внукам, наверное. Не знаю.

Собеседование, на которое наплевать

Иногда мне хочется расцарапать на себе кожу, чтобы скинуть её, как непригодную, неподходящую по размеру – как узкую одежду, от которой по всему телу расползается болезненный зуд. Хочется освободиться, вырваться. А иногда хочется распахнуть свою грудную клетку, показать всему миру, что там внутри, чтобы мир ужаснулся и наконец-то оставил меня в покое. Открыть себя, как коробку, чтобы увидеть, как наружу с криком отчаяния вырвутся чёрные птицы, чьи слипшиеся перья, обмазанные горячим мазутом, пристывают друг к другу, образуя одно гигантское крыло-навес. Такая огромная тёмная туча птиц. А можно представить, что моё тело – это шкаф или даже гардеробная – одна из тех, что я в большинстве проектировал в фирме «ПостельКа», а когда возвращался домой, Ева спрашивала меня с любопытством: «Чем ты сегодня занимался?». И каждый раз я отвечал с какой-то грустью, как будто был в чём-то виноват: «Проектировал шкаф, похожий на гроб». Все изделия, спроектированные мной в этой фирме, были ужасны. Без сомнений.

В общем, если моя грудь – это такой же шкаф, то, открыв его, вы обнаружите внутри целую кучу трупов. Истлевшая кожа. Выпирающие кости. Ссохшиеся кисти рук. Провалившиеся глазницы. Жидкие, выцветшие волосы. Большое нагромождение тел, скиданных, как попало, друг на дружку. Без всякого уважения к памяти мёртвых – образно выражаясь. И все эти скелеты внутри меня тлеют, дожидаясь своего часа. Что-то рассыпается в пыль, перетирается и удобряет почву выжженного поля – моей души. Когда-то всё это было живым. Оно пылало жаром к жизни. Чувства и неподдельные эмоции. Неуверенность в себе. Бессмысленные достижения, которые имеют значение для меня одного. Глупые переживания. Несбывшиеся мечты. Желания и прихоти. Но главное: воспоминания.

Мне была дорога наша дружба с Янни Плаком, и когда он решил, что ему это не нужно, я разозлился и убил её – похоронил нашу дружбу в своей памяти. Я был рад получить работу в фирме "ПостельКа", но когда на меня стали наседать, я был вынужден убить в себе сотрудника этой фирмы. Чтобы сохранить то немногое приятное, что помнил об этом месте. Оставить себе что-то хорошее, как трофей. Когда-то давно я был светлым ребёнком, хорошим мальчиком, послушным сыном, милым парнем, робким любовником, наивным игроком, способным учеником, целеустремлённым живчиком, витязем на службе морали, просто небезнадёжным человеком… Я улыбался яркой светлой радугой, а глаза мои сияли прозрачной голубой льдинкой, и все мои мысли занимали тёплые уютные гнёзда, которые сплели птицы-воришки, пущенные по свету другими людьми с одной единственной целью: украсть чью-то память, занять себе укромное местечко и там жить вечно. Но люди убивали во мне личность всё время, и это происходило медленно и постепенно на моих глазах. Я пробовал помешать им, пытался прекратить эту атаку, но не вышло – и тогда, чтобы не расстраиваться, чтобы не чувствовать ничего, я убил в себе человека.

Вот об этом я думаю, когда прихожу на собеседование в компанию, занимающуюся разработками и нововведениями в области машиностроения. Крупная компания. Филиал, функционирующий в нашем городе, находится в дыре мира: едешь сто лет на автобусе, а потом шагаешь ещё пешком километр по грязи. Я представляю, как преодолеваю этот путь каждый день (туда и обратно, как хоббит, как это делают другие люди) и едва сдерживаю желание разрыдаться ещё по дороге. Настрой мой оставляет желать лучшего.

Уже сидя в приёмной, я заполняю какую-то форму от руки, куда вписываю свои данные. Но когда попадается графа, в которой требуется указать свои паспортные данные, я обращаюсь к Кукле. Спрашиваю, что будет, если я не укажу данные своего паспорта.

– В каком смысле? Что значит, не укажите свои данные? Объясните подробнее. – Переспрашивает Кукла, отрешённая, смотря на меня сверху вниз, так как она высокая, ходит на каблуках. А я сижу на твёрдом стуле в каком-то укромном углу, в комнатушке над производством, как будто меня прячут от других работников. Чтобы те не сказали мне правду: как тут всё плохо, беги отсюда скорее, парень. Своим вопросом я отрываю Куклу от телефонного разговора. И теперь она сверлит меня таким взглядом, как будто я что-то должен ей одной конкретно и всему миру вообще. Это игра меня совсем не привлекает.

– Я не хочу, чтобы у вас остались мои данные, – говорю, хотя на самом деле я не хочу, чтобы хоть у кого-нибудь в этом мире были мои данные, потому что так я не чувствую себя в безопасности. Я не чувствую себя защищённым нигде, потому что почти везде, куда бы я не пришёл, камеры, Агенты следят за мной, а ещё – куда бы я не пришёл, я беру с собой себя, а я не знаю, как я отреагирую на то или иное событие. Но я говорю просто, общаюсь на её языке, чтобы Кукла не пугалась меня и поняла: – Я ведь не знаю, предложите вы мне по итогам собеседования работу или нет, верно? В таком случае возникает вопрос, зачем вашей компании знать мои данные. Понимаете, что я имею в виду?

Кукла моргает. Ничего она не понимает.

– Это стандартная процедура, – говорит Кукла. – Вы оставляете свои данные, служба безопасности проверяет их.

– Чтобы у меня не было задолженностей по кредитам, судимостей, неоплаченных алиментов и прочего, – говорю, кивая. – Мне известно, как всё устроено. Я понимаю.

– Тогда что вы ещё от меня хотите? – спрашивает Кукла, переставая вникать в суть вопроса. Для неё это всё слишком сложно. К такому её не готовили. – Если вы говорите, что всё понимаете, тогда зачем усложняете? Не тратьте время. Просто впишите данные.

"Так делают все" – это она хочет сказать мне. А ещё: "Не выёбывайся, мальчик".

Когда люди приходят на собеседование, они хотят понравиться работодателю: чтобы их взяли на должность, чтобы получить предложение о работе – это она имеет в виду.

И в этот момент я смотрю на неё так, чтобы она поняла: я знаю правила. Знаю, что и как нужно делать. Знаю, чего вы все от меня ждёте. Но не получите от меня этого. Я не буду играть по вашим правилам. Я не преследую цель понравиться вам. Как, наверное, не преследую цель получить работу – уже нет. Хотя когда-то такая цель, конечно, была. В начале поисков, может быть. Не помню точно. Когда я ещё не сошёл с ума окончательно.

А какая у меня цель? Я задумываюсь. Показать Кукле, что есть в мире то, что не поддаётся её контролю. И это ближе, чем она думает. Моё поведение выбивает её из колеи. Мой отказ понравиться ей создаёт конфликт, который не решить улыбкой.

"Покажи лицо, Кукла", думаю я, смотря ей в глаза: "Покажи, что ты думаешь обо мне, когда скалишься мне вот так своей пластмассовой натянутой улыбочкой".

Кукла смотрит на меня, не моргая.

– Я просто хочу знать, будут ли со мной разговаривать, если я не впишу именно эти, конкретные данные в ту форму, что вы выдали мне для заполнения?

– Я проведу с вами собеседование, – говорит Кукла так, как будто делает мне огромное одолжение.

Закончив заполнять эту бумажку, я отдаю её Кукле – пожирателю моих нервов.

После чего возвращаюсь на свой стул. И терпеливо жду, пока меня позовут.

Рядом со мной, на другом таком же стуле сидит мужчина. Возле него стоит женщина. Я так понимаю – его жена. Оба в возрасте. Мужчина делает то же, что я – заполняет форму, только, в отличие от меня, он не выделывается. Я слушаю их разговор. Это получается невольно, они находятся очень близко ко мне. И громко говорят. То есть она.

Женщина держит руку на плече мужчины и говорит, склонившись к нему:

– Не переживай. Всё пройдёт хорошо. Просто будь собой. Ты мастер, всё знаешь. Они обязательно поймут, что ты тот, кто им нужен. Ты молодец. Главное, не волнуйся.

Мужчина молча кивает. Слушает жену.

А я думаю, что это самое печальное, что я слышал за последнюю неделю, и если это и есть мир, то я не хочу быть его частью. Не знаю – почему. Горько слышать такое.

…если есть выбор, значит, есть сомнения, в какую сторону склониться. А если сомневаешься, значит, нужно что-то решать, делать этот самый выбор, но никто на самом деле не хочет ничего решать и выбирать. Все просто хотят думать, что выбирают – быть счастливыми, пребывая в горькой иллюзии свободы выбора, и это тоже вроде как осознанный выбор. Цепляться за то, что показывают, рекламируют и навязывают, не разбираясь. Но на самом деле просто идти по пути наименьшего сопротивления. Горькая истина.

Несмотря на то, что они пришли на собеседование раньше меня, мужчина долго заполняют форму, и Кукла приглашает меня первым. Хотя я был бы рад пропустить их вперёд: очень жаль, что они тут потеют, накручивая себя. Но меня никто не спрашивает.

Кукла – всё та же высокая девушка, одетая в строгий синий костюм – приглашает меня в кабинет, какую-то комнату для переговоров, где я сажусь за круглый стол и оказываюсь в окружении самогонных аппаратов и кальянов. Всё изделия фирмы, на некоторых жёлтая наклейка: "хит продаж". На кирпичной стене висят грамоты за победы в каких-то конкурсах машиностроителей. Это вроде как выставочный уголок. Я так понимаю, всё это сделано здесь для того, чтобы произвести на соискателей впечатление. Смотрите, какая у нас компания. Какие мы молодцы. Вы должны хотеть работать у нас. Ну конечно, блядь.

Судя по тому, что дверь в коридор Кукла оставляет открытой – она не планирует задерживаться. А это, в свою очередь, означает, что она решила от меня отделаться.

Меня не рассматривают как кандидата.

А говорить со мной она намеревается просто из чувства долга.

Для справки. Ей ведь тоже нужно выполнять план по поиску сотрудников.

Ещё одна мысль: Кукла хочет меня позлить.

С того места, где я сижу мне видна дверь в конце коридора с табличкой "технический отдел". Оттуда доносится смех. Голоса девушек, голоса парней.

Кукла садится напротив меня. Заглядывает в форму, которую я заполнил. Смотрит в моё резюме, которое я выслал ей по электронной почте: оно скромно лежит на столе.

Кукла демонстрирует мне чертёж какой-то детали в разрезе, отпечатанный на принтере. Спрашивает, что это за выноски, что это за обозначения. Я отвечаю, хотя не уверен, что правильно. Кукла не поправляет меня, не кивает. Я решаю, что она сама не особо разбирается в том, что всё это означает.

Не глядя на меня, Кукла говорит:

– Как вы узнали о нашей компании?

– Из интернета.

– На каком именно сайте вы увидели вакансию?

Я не помню. Говорю первое, что приходит на ум.

Кукла никак не реагирует.

– Почему вы решили, что подходите на эту должность… – она сверяется с формой, – …оператор станков с чпу? Ваш профиль деревообработка, верно? Домостроение, мебель? А наша компания, чтобы вы понимали, занимается тяжёлым машиностроением.

Серьёзно? С каких это пор кальяны и самогонные аппараты считаются "тяжёлым машиностроением"? Я понимаю, что она не за того меня принимает. Впрочем, я помню, что в описании к вакансии, как и на официальном сайте компании, было сказано, что они имеют контракты с оборонной промышленностью. Но это понятие растяжимое.

– Ваша компания предлагает обучение, – отвечаю просто.

– Да, но почему вы решили, что подходите нам?

– А почему вы решили позвать меня? – Я смотрю на неё. Кукла моргает. – Потому что нужно пробовать все варианты, верно? Я здесь по той же причине.

Кукла не отвечает.

Следующий вопрос:

– Почему вы ушли с прежнего места работы?

Вот оно. Моё любимое.

Я напрягаюсь, готовый к худшему.

– По собственному желанию.

– Но почему?

– Я прошёл стажировку и ушёл.

– Должны быть причины.

Кукла сверлит меня взглядом.

Глаза тоже могут смеяться.

– Производство той фирмы, где я работал, находится далеко за городом. Меня не устраивало ездить туда каждый день.

А сам думаю: если бы я хотел работать в посёлке, то вернулся бы в Сухое Дно. Служил бы там, как вся семья. И через двадцать лет вышел бы на пенсию.

– Это не причина, – говорит Кукла.

Я моргаю. Теперь моя очередь удивляться.

– То есть? – спрашиваю как можно мягче.

– Это не причина, – повторяет Кукла. – Люди не уходят с хорошей работы по такой ерунде.

– А я не говорил, что работа была хорошей.

– Значит, фирма "ПостельКа" – плохое место?

У Куклы загораются глаза. Мисс Сыщик.

– Я этого не говорил.

– Но вы это имели в виду.

– Фирма нормальная, – говорю. – И мне не с чем сравнивать.

– Вот и я так думаю, – отвечает Кукла, не понятно, с чем именно соглашаясь.

Пауза. Допрос продолжается:

– Хорошо. Означает ли это, что если вам не понравится в нашей компании, то вы так же просто уйдёте? Допустим, мы возьмём вас, вы обучитесь работе на станках, но вам захочется чего-то другого, вам не понравится, и тогда вы снова решите искать себя, так?

– Всё зависит от ситуации.

– Вы прошли обучение. Вам не понравилась эта должность. Или вас не устроили обязанности. Или просто компания. Или что там у вас может быть? Я не знаю.

– Нужны причины, – говорю.

– Так какие они? – спрашивает.

Я знаю, что должен говорить.

Но не стану этого делать.

Не хочу, забудь, не буду. Не могу, не знаю как.

Разбиваюсь, как посуда, сплавь меня в мусорный бак.

Смысл врать?

Я вздыхаю. И признаюсь:

– Такое возможно.

– Если я правильно понимаю, – говорит Кукла, – вы считаете, что нашей компании следует взять вас на должность, закрепить за специалистом в этой сфере, обучить вас, потратить время, силы, деньги, зная, что в любой момент вы можете от нас уйти? Если так, то сразу вопрос. Зачем нашей компании брать к себе такого непостоянного сотрудника?

Видно, что Кукла уже всё решила.

Я тоже решил.

Собеседование закончено.

Миссия провалена.

Разговор не имеет смысла.

Но мы продолжаем. Чтобы позлить друг друга? Не знаю.

У нас с этой Куклой был бы горячий секс. Вот то, что я знаю наверняка.

– У меня есть желание работать, – говорю.

– И что? – спрашивает Кукла, едва не смеясь.

– А этого мало?

– А вы как думаете?

– Для меня этого достаточно.

– Я серьёзно вас спрашиваю.

– Я тоже не шучу, – говорю.

А сам думаю: может ли быть, что Кукла – шпион? С тех пор, как я ушёл из фирмы "ПостельКа" без объяснения причин, были случаи, что мне звонили работодатели. Они говорили, что ищут конструктора корпусной мебели, но мало что говорили о самой работе. Чаще спрашивали, почему я ушёл с прежнего места. Все разговоры сводились к этому. На мои вопросы о предлагаемой должности отвечали уклончиво, переводили тему. Во время одного из таких разговоров, которые, честно сказать, сильно вгоняли меня в паранойю, я устал гадать, где истина, а где ложь и по сути сам напросился на собеседование. Работодатель согласился, иначе пришлось бы признать, что я раскусил их заговор, верно? И я сходил на то собеседование. Как ходил на другие. Работы у них я не получил. Как и какого бы то ни было конкретного предложения. Все разговоры были о том же: почему я ушёл с прежнего места? Я чувствовал себя, как на допросе. Ответил честно, как сейчас: потому что захотел. Но людей это никак не устраивает, для них это отговорка. Всем нужны причины, рождающие следствие. Взаимосвязь. Но как быть, если её просто нет? Не все поступки логичны. Не все сюжетные линии сходятся в финале. Разгадки не будет.

Есть нечто, скрытое под поверхностью, не поддающееся объяснению. Это трудно объяснить или даже нельзя описать. Это должно быть внутри тебя. Дикое неприятие мира.

То же самое происходит сейчас. Кукла не понимает меня.

И в итоге, не дождавшись от меня ответа, который можно было бы классифицировать, занести в какую-нибудь категорию и записать в таблицу, мы заканчиваем разговор.

Кукла спрашивает, есть ли у меня вопросы.

У меня их сотня, но она в жизни не ответит мне на них.

– Да, – говорю. – Есть один.

Кукла вроде как даже удивляется.

Я не хочу здесь работать (просто смирись и живи дальше), поэтому мне плевать на все составляющие предлагаемой должности. Но есть то, что не даёт покоя. Я спрашиваю:

– Что производит ваша компания для оборонной промышленности?

Кукла хлопает ресницами.

Я застаю её врасплох.

– В каком смысле? – спрашивает она. – Не поняла вопроса.

Да, бедная. Не такого ты ожидала, верно?

Ты думала, я спрошу о зарплате? О больничных листах? Оплачиваются ли переработки? А что там с отпуском? Две недели? Отлично, ради этого и подохнуть не жалко. Глупая… Ты, наверно, думала, что я буду пытаться убедить тебя в том, что я – тот, кто вам нужен? Стану продавать себя? Предлагаться, как проститутка? Навязывать свою кандидатуру? Внедрять тебе в голову мысль, что взять меня – хорошая идея? Ох, боги мира, снизойдите до меня и дайте мне работу! О, щедрые Куклы, душегубы моего выбора, услышьте меня. Это вы должны предлагать мне работу, а не я должен искать её. Я – будущее. Я – молодость. Я псих и я уже среди вас. Так умойтесь моими слюнями, Куклы.

Я терпеливо объясняю ей, что в описании к вакансии, как и на их сайте, говориться: компания сотрудничает с оборонной промышленностью. Я спрашиваю: так ли это?

– У нас имеются госзаказы.

– А что именно производите?

– Вам назвать, какие именно детали? – спрашивает Кукла так, как будто у меня нет права задавать этот вопрос.

Я улыбаюсь. Широкой улыбкой.

– Оборонная промышленность, – говорю, – это ведь необъятное пространство, верно? Гигантское поле работ. Не может же ваша компания производить всё разом, согласны? – Я развожу раками. – Должны быть конкретные… моменты.

– Я не понимаю…

– Ответвление, – говорю. – Оружие? Транспорт? Котелки? Совковые лопаты? Может быть, пластины для бронежилетов? Или пряжки на ремни? Что именно?

Молчание.

Лицо Куклы – каменная маска.

Она говорит без всяких эмоций, только губы шевелятся:

– Компания не распространяется об этом.

– Тайна, значит, – говорю. – Понятно.

– А что? – спрашивает она. – Какое это имеет значение?

– Никакого, – говорю. – Просто интересно.

Кукла, бедняга, не соображает.

Побудь в моей шкуре, дорогая.

Теперь твоя очередь ловить шизу.

Может быть, я шпион? Меня кто-то послал?

Я из другой компании? Я враг? Я конкурент?

Кукла в замешательстве. Хотя и пытается скрыть это.

Зачем приходил? Непонятно. Так, наверное, она думает.

Мы прощаемся.

– С вами свяжутся, – говорит Кукла.

– Ну конечно, – отвечаю я, как если бы верил ей, если бы принимал это как само собой разумеющееся.

Я поднимаюсь и ухожу, убеждённый, что разговаривал с человеком, который понятия не имеет, чем именно занимается компания, в которой она работает. Такое чувство, что Куклу, как и меня, проводили в этот же кабинет, показали ей все эти кальяны и самогонные аппараты, а потом тупо загнали за стол – набирать новых сотрудников.

Псы отчаяния

Псы долора –

Псы отчаяния, псы боли.

Хочешь узнать цену соли?

Загляни в мою голову.

Впервые за много недель или даже месяцев испытываю к Еве острый сексуальный интерес, когда, шатаясь по торговому центру, я убеждаю её потрахаться в туалете, который находится между этажами, у запасного выхода. Камер видеонаблюдения здесь нет. Агенты затаились. Дух бьётся в бешенстве, вырывается из плоти. Туалет общий, одна кабинка на всех. Тонкая разрисованная вандалами дверь запирается на расшатанную щеколду. Сквозь щели видно, что происходит внутри. Пахнет отвратительно. Обстановка наводит на мысли о Сухом Дне. Пахнет домом, если угодно. Или как в армии. Что ещё хуже.

– Это ужасно, – говорит Ева, тяжело дыша. – Как я могла на такое согласиться? Никогда себе этого не прощу.

– Заткнись, – говорю. – Мы уже делаем это.

– Мерзость, – говорит Ева. – Ненавижу тебя.

– Я тоже от себя не в восторге.

– Как тебе это может нравиться?

– Ещё слово и я заткну тебе рот.

– Напугал, блин.

– Дай сюда руки, – говорю ей.

– Не могу. Я закрываю ими нос.

– Руки. Быстро. Чтобы я связал тебя.

– Хочешь, чтобы меня стошнило?

– Не особо, – говорю.

– Тогда обойдёшься.

После того, как мы заканчиваем – это не занимает много времени, я очень возбуждён – Ева демонстративно не разговаривает со мной. Она тратит целый тюбик антисептика, чтобы дезинфицировать руки. А ещё упаковку влажных салфеток, чтобы вытереться.

– Понравилось? Признайся.

Но Ева молчит. Мы спускаемся на первый этаж.

В лифте я беру её за руку, она одёргивает свою.

– Не прикасайся ко мне.

– Плевать, – говорю. – Всё равно.

– Как будто раньше было по-другому.

– А это что значит? – спрашиваю, смотря на неё.

В зеркале в лифте я выгляжу как-то больше.

Ловлю своё отражение, улыбаюсь. Голове легчает.

Как если бы моя голова была воздушным шаром, наполненным гелием. Тяжёлым, большим. Я отвязал свою голову от шеи, отпустил в небо, и она улетела. А на её место встала другая: лёгкая, чужая. Я чувствую себя отлично. Может, потому что замарал Еву?

В гипермаркете, где полно народу, натыкаемся на моего старого друга по кряк-бригаде. Он с девчонкой. Все вчетвером смотрим друг на друга по очереди, тупим просто.

– Здорова-здорова, – говорит этот мой прежний друг. На губах – скрытая в густых усах улыбка. В глазах искреннее безразличие. Он смотрит на Еву и говорит: – Привет.

Она отвечает тем же. Только очень тихо.

Мне известно о том, что какое-то время они тесно общались в Сети. У меня есть подозрение, что Ева посылала ему свои голые снимки. Хотя это ничем не обосновано.

– Здорова, – это уже я говорю, изображая удивление. С его девчонкой не здороваюсь. После инцидента в туалете я на какое-то время теряю интерес к девушкам вообще. – Какие дела?