Текст книги "Слюни"

Отпускаю нищего (тот хрипит) и достаю нож.

Я раскладываю его и крепко сжимаю в руке.

Посетители охают. Студент шарахается.

Нищий визжит, на этот раз громче.

– Так, хватит, – говорит кто-то другой.

Этот тип из посетителей. Крупнее того студента.

Он поднимается из-за столика, направляется ко мне.

Я изо всех сил толкаю тележку нищего.

Она летит на того парня, который идёт ко мне.

Забавный момент: тележка, прикреплённая к ноге нищего, тащит его за собой из-за стола. Я едва сдерживаю смех.

Происходят две вещи:

1) Нищий быстро оказывается на полу.

2) Тележка создаёт баррикаду между мной и моими противниками.

Посетители охают. Что-то оживлённо болтают.

Я слышу, как какая-то напуганная девушка шепчет:

– Фью. Ки. Ти. Хлюп.

Что означает, как я понимаю:

– Фу таким быть.

– Теперь, может, сам сходишь за своим ебучим сахаром, а, мудила? – ору я на нищего, который ползёт от меня прочь. – Раз ты уже встал?

Ко мне устремляются ещё пара молодчиков.

Но я во время разворачиваюсь и кричу им всем:

– Умойтесь моими слюнями, свистуны.

Я размахиваю ножом и, смеясь, выбегаю на улицу.

Чемодан в конце дороги

      Вообще-то я собирался рассказать историю о том, как я шатался среди недели по практически мёртвому торговому центру, где большинство торговых точек было закрыто, но кое-какие места ещё работали. Я выбирал чемодан для путешествий – такой, чтобы в него точно влезла расчленённая девушка. Чтобы этот чемодан не протёк кровью, пока я спускаюсь с ним с пятого этажа, волоку его по улице до «жука» Евы. Чтобы он не порвался, пока мы едем до карьеров, где я сброшу его в мутную воду. Я надоедал продавцам-консультантам в магазине сумок. Доставал их вопросами типа: что если забитый чемодан угодит в море – он потонет, нет? Что если я решу перевести в нём пару кукол-игрушек величиной с человеческий рост? И тому подобный бред. Испытывал их терпение. Консультанты, бедные, все вспотели под масками. А потом я сдался и просто написал вот это:

В моем рваном чемодане хватит места на двоих.

      В нём билет с кинотеатра, смятый, с фильмом лет былых.

      Снятый на одну из камер – тех, что пленку зарябит.

      Я смотрел его слезами с мамой, я ребенком был.

      В моем рваном чемодане хватит места на двоих.

      Там букет цветов завядших, ставших памятью любви,

      Тех, что мной предназначались лишь той самой, но, увы.

      Растоптала их ногами, посмеялась и отвергла их.

В моем рваном чемодане хватит места на двоих.

      Внутри строгий костюм мятый, хоть в нем всего раз ходил.

      Веет холодом и страхом, замарал в комьях земли,

Когда падал на могилу, я в нем душу хоронил.

      В моем рваном чемодане хватит места на двоих.

      Где стакан граненый манит, дарит к жизни аппетит,

      С ним одно только страдание, без него бы вовсе сник.

      Я бродяга, я изгнанник, я свободен – тем велик.

      В моем рваном чемодане хватит места на двоих.

      Но пистолет заряжен сталью и курок вот-вот слетит.

      В ночь, когда меня не станет, прибери к рукам своим,

Все мои вещи, но оставь мой чемодан пустым средь плит.

      Костюм что не надевали – идеальный мой прикид.

      Билет с фильма кинь в карман мне: он проход мой на тот мир.

      Из стакана ты помянёшь моё имя, цветы брось

      на могилу. В чемодане моём дырки пуль насквозь.

Спасибо, не интересует

В пятницу вечером катаемся с Евой по городу, когда я звоню одному старому другу по кряк-бригаде, чтобы пригласить его в бар-кальянную «Копытная Копоть» (сегодня у них действует пятидесятипроцентная скидка на всё, так как они работают последний день перед закрытием на карантин). Я хочу встретиться с этим своим другом, и может быть, с его девушкой. Почирикать, поиграть в приставку. Не хватает общения, я совсем одичал.

Он как всегда не отвечает, этот мой старый друг.

Спустя какое-то время звоню ещё раз – то же самое.

– Ладно, оставь его, – говорит Ева. – Занят, может.

– Хрена-с два он занят. Шифруется просто.

– Уехал за город, – говорит Ева. – Проводит время с девочкой. Играет в компьютерные игры. Отправился в космос. Или его похитили. Растащили по углам Маракашки.

– Не говори ерунды.

Дозвониться до него становится вопросом принципа.

Через час-другой я всё-таки добиваюсь своего. Он отвечает.

– Здорова, – говорю, изображая голосом радость, хотя я уже ненавижу его. – Умер там, что ли?

– Здорова, – отвечает этот парень, мой старый друг. – Нет. Живой, вроде бы. Сам как?

– Порядок, – говорю. – Спасибо, что спросил. Отвлекаю? Удобно сейчас разговаривать?

Он откашливается.

– Говори уже, что тут. Звонишь всё…

Он ждёт объяснений.

– Точно, – отвечаю, скрипя зубами. – А ты всё шифруешься.

Это фраза попадает в цель.

– Нет, какой… Просто занят был. На работе.

– А сейчас чем занимаешься?

– Лежу, – говорит. – Только вернулся.

– Какие планы?

– А есть предложения?

Я озвучиваю свою мысль. На счёт бара-кальянной.

Он отвечает как-то натянуто:

– Заманчиво, конечно. Но я, пожалуй, пас.

– А что так? – спрашиваю, как будто удивлён.

– Устал что-то. Буду разлагаться.

– Кальян. Приставка. Пиво. Всё, как положено.

– Сегодня не получится. Устал сильно.

– Ясно, – говорю. – Другого ответа я и не ожидал, если честно.

Он спрашивает, поддаваясь на провокацию, оживляясь, вроде как:

– А ты пьёшь? Кто-то говорил мне, что ты бросил.

– Верно. Но что с того?

– Ничего, – говорит он, как чеканит. – Давай лучше в другой раз.

Он переводит тему и спрашивает, где я вообще обитаю.

Рассказываю свою извечную байку о том, что работаю в хорошей фирме, зарабатываю тем, что проектирую мебель.

– Так ты в городе, значит, – говорит он, чем просто ошарашивает меня. – Тогда нет никаких проблем.

– Да? – спрашиваю я с надеждой. Идиот несчастный.

– Конечно, – отвечает этот мой друг из прошлого. – Встретимся. Как-нибудь заскочу к тебе.

– Куда? – спрашиваю, возвращаясь на землю.

– Ты всё там же живёшь? Где раньше?

– Это где?

Чтобы позлить его.

– Ну, в своей квартире?

– Нет, – говорю.

– А где? – в голосе появляется интерес.

Настоящий дружище.

Я называю район.

Он медлит с ответом.

– Смейся, – говорю. – Это забавно.

– Как тебя туда занесло вообще?

– Долгая история.

Внутри у меня всё крутит.

– А что с твоей квартирой? – спрашивает. – Сдаёшь кому-то в аренду?

– Ага, – говорю. – Всё так.

– Кому? Знакомым?

– Мистеру Ломбардо.

– Кому-кому?

– Хую собачьему, – говорю. – Плевать.

Молчание.

Он говорит осторожно:

– Не понял? Сам ты почему там не живёшь?

– Потому что заебал ты, – говорю и смеюсь. – Пошли в бар.

– Ну, ты даёшь.

Мы уже оба смеёмся.

Он от растерянности.

Я от бессильной ненависти.

Я точно помню, что звонил ему, когда вернулся обратно – куда я там уезжал, не знаю. В армию? В другой город? Это было в прежней жизни и уже не имеет никакого значения. Все воспоминания мертвы. А что я хорошо помню: как с тех пор звонил ему раз пять-шесть, и он всегда обещал встретиться со мной в другой раз. Он вроде как сильно удивляется тому, что я вообще ему набираю. Наверное, я просто чего-то не понимаю.

Я не выдерживаю и говорю ему:

– Давай встретимся, – говорю. – Я подъеду к тебе.

– Ты на машине? – спрашивает он, оживляясь.

Знает, что я терпеть не могу автомобили.

Так же, как знает, что у меня никогда не было водительских прав.

– На кривой козе, – отвечаю. – Плевать.

– Не понял? Ты машиной обзавёлся или как?

– Скорее, водителем, – говорю.

Я подмигиваю Еве. Она не отвечает.

Мне это всё быстро надоедает.

Но я могу быть убедительным. Знать бы ещё зачем.

Проси работу. Проси встречи с друзьями. Проси. Проси. Проси.

Придумывай. Ври. Изворачивайся. Чтобы впечатлить кого-то там.

Чтобы заинтересовать и быть кому-то нужным. Тошнота. Тихий ужас.

– Ну не знаю, – говорит мой друг.

Точнее, его призрак. Остаточное явление того, кем он когда-то был.

– Называй адрес. Сейчас буду.

– Просто покурить, что ли? – спрашивает он.

Нет, думаю. Выследим и убьём какую-нибудь девушку. А потом совершим групповое изнасилование. Весело проведём время, в общем.

Я смотрю на Еву и говорю без слов, одними губами:

"Ну что за человек?".

Она отвечает мне:

"Забудь, отключись".

Я говорю так же, шёпотом:

"Я добьюсь своего".

Ева спрашивает:

"Какой смысл? ".

Я отмахиваюсь от неё.

Представляю, как этот мой друг в тот же самый момент смотрит на свою девушку и говорит, наверное, что-то такое: «Нет, ну когда он уже отъебётся от меня?».

Расслабься, думаю. Это всего лишь реанимация прежней жизни. Акт некрофилии по отношению к давно умершей дружбе. Попытка засчитана. Ничего приятного не вышло.

– Вроде того, – говорю. – Покурить, ага.

– Я не курю, – говорит он, как будто это всё решает.

– Я тоже, – признаюсь.

И мы снова смеёмся. Натянуто. Как чужие.

Я перестаю понимать, зачем затеял всё это.

Но не сдаюсь. Потому что не люблю проигрывать.

– Ну, так что? Куда ехать? – спрашиваю.

– Не отстанешь, да? – спрашивает мой друг.

Без всякой иронии.

– Не хочешь повидаться? – спрашиваю. – Ну, ты пиздец тип.

Он сдаётся. Говорит:

– Ладно, ладно. Поздороваться можно, что уж.

И называет адрес, где живёт.

– Жди, – говорю. – Уже в пути.

– Позвони, – предупреждает друг. – Я выйду.

Я отключаюсь и говорю Еве:

– Лучшее, что мы можем сделать, это забыть о его существовании. Прямо сейчас. Пускай он ждёт нас до инопланетного вторжения. Мы не едем.

– Нет уж, мы поедем.

– Зачем? Какой смысл? Он не хочет видеться. Одолжение он сделает. Выйдет поздороваться. Сука. Ненавижу всех.

– Я хочу посмотреть, что это за друг такой.

– Хороший был друг, – говорю без шуток. – Отличный парень.

– Поэтому он уже полгода, как не хочет с тобой встретиться. Всем бы таких друзей.

– Плевать мне, – говорю. – Не бери в голову.

– Мне-то всё равно, – отвечает Ева. – За тебя обидно просто.

Я смотрю ей в глаза и спрашиваю:

– Что я за человек такой, раз со мной даже старые друзья не хотят видеться, а? Скажи, я, правда, так плох?

– Просто они не скучают по тебе так, как ты по ним.

– Я не скучаю.

– Ну да. Как скажешь. Адрес?

Я вздыхаю. Передаю координаты.

Не вижу смысла распространяться о том, что происходит дальше. Это унизительно. Но если в двух словах: мы приезжаем к дому, в котором живёт мой друг. Мы здороваемся. Он говорит пару слов о том, как я изменился внешне. Я отшучиваюсь. Знакомлю его с Евой. Спрашиваю, как у него дела? Он рассказывает о работе, предлагает… пройтись.

На этом следует заострить внимание.

– Куда? – спрашиваю я, не понимая его.

– Ну, не знаю, – говорит. – Вокруг дома?

Я моргаю.

Думаю, он шутит.

Но друг, который недруг, говорит серьёзно.

Я спрашиваю его прямо:

– Домой не пригласишь?

Он отнекивается. Говорит что-то о заболевшей девушке.

Я думаю о том, что у него в квартире садомазохистская вечеринка, на которую он не хочет меня приглашать, потому что стесняется, что я узнаю о нём страшную тайну. Мне практически удаётся убедить себя в этом. Мне так проще, так какая разница, верно?

Мы наворачиваем круг по периметру дома, в котором он живёт со своей девушкой. Потом ещё один круг. Я задаю вопросы, он отвечает. Сдержанный тон, отстранённость во взгляде, когда наши глаза встречаются. Всё это заставляет меня убедиться в том, что всё живое – трава: сожжено, умерло. Он рассказывает что-то о наших общих друзьях по кряк-бригаде. Снова говорим о работе. Молчим. Эта встреча не занимает и пятнадцати минут.

Я чувствую себя опустошённым.

Когда мы прощаемся, он, этот мой друг, говорит:

– Зарегистрировался бы ты уже в Сети, Блабл. Там бы общались. Честно говоря, ты так сильно облегчил бы нам всем жизнь.

Это сказано в шутку, я знаю. Но меня злят его слова.

– Не интересует, – отвечаю. – Никогда.

Он смотрит на меня, качает головой.

Мне кажется, ему грустно. Но я могу ошибаться.

Он говорит с улыбкой:

– В чём-то ты, конечно, совсем не изменился. А в чём-то стал другим, каким-то… посторонним, что ли. Не знаю. Как это назвать?

– Сгнидился просто, наверное, – отвечаю я.

Пауза.

Он и Ева смеются.

Самоирония. Самовозгорание.

Мне кажется, он говорит словами из какого-то второсортного фильма. Я хлопаю его по плечу и говорю:

– Береги себя.

Я говорю ему, что рад был повидаться. И это правда.

– Не пропадай, пиши, – говорит он и заходит в подъезд.

Ева берёт меня за руку.

– Нормально? – спрашиваю я у неё.

Она не выдерживает и говорит с гневом:

– Столько разговоров, чтобы прогуляться вокруг дома? Серьёзно? Что за бред?

– Как-то так, – говорю. – Такая у меня жизнь.

И пожимаю плечами.

Что мне ещё остаётся?

Вверх тормашками

– Взвесьте мне, пожалуйста, пару сись. Нет, не тех. Вот этих. Да, спасибо. Они свежие? Сегодня привезли. Размер какой? Третий с половиной. Понял. М-мм, мой любимый. Как для меня подбирали. Сосцы твёрдые? Ням-ням. Покормлюсь сегодня. А отрезали когда, не скажете? Извините. Конечно. Вы правы. Это не уважительно по отношению к вам – спрашивать такое. Вы всё-таки тоже девушка. Ах, не в этом дело? Вы просто не знаете. И правда. Откуда вам знать, верно? Вы всего лишь торгуете ими. Продавец в гастрономе. Забавно, что в городе ещё есть такие магазины. Как будто на рынок попал. Или в Сухое Дно. Что, простите? Да не важно. Есть одно такое место. На краю света. Повторите? Нет, пакет не нужен. У меня с собой мешок, сшитый из пакетов из-под молока. Вообще-то я просил подругу сшить мне сумку из выдубленной кожи молодой женщины, но она считает, что это нечестно по отношению к Боди-Комбинату. Не хочется отбирать у них работу, понимаете? Вот я о чём говорю. Да, кладите прямо в мешок. Благодарю. Вы очень любезны. Конечно, я обязательно ещё к вам загляну. Как только эти сиси кончатся, я сразу к вам. А вагины у вас есть? В какую цену. Хм, дороговато, как мне кажется. Впрочем, это моё мнение. Я сейчас испытываю некоторые трудности с деньгами, знаете ли. Ну ладно. Может, в другой раз, верно? Вы правы. Да, я живу рядышком. В том богом забытом многоэтажном доме – знаете? Прямо через дорогу. Дом – улей. Фиолетового цвета. Трещины по всему фасаду. Грязные окна. Жёлтые балконы. На прошлой неделе в нашем подъезде убили двоих алкоголиков, они были моими ровесниками. Их завернули в ковёр, который до этого висел на стене, и вынесли на помойку. Я слышал, как на них, уже мёртвых, ругалась старуха – рассказывала им что-то о своих внуках. Мне стало жаль её. Слышали об этом инциденте? И что думаете? Вот-вот. Я тоже такого мнения. Страшно жить. Ну ладно, я ушёл. До свидания. Извините, что нагнал на вас жути. Я не хотел, это само получилось.

…на выходе в этом же гастрономе какие-то нищие просят у меня денег на бутылку. Я говорю, что у меня нет монет, они не верят, пристают ко мне. Я плюю одному в лицо: оно начинает шипеть, видоизменяться, и вот от него уже поднимается пар. Нищий хватается за кожу, сдирает её с себя грязными ногтями. Он кричит, воет, просит помочь ему, но всем плевать. Он причитает: "Кислота! Кислота!". Я качаю головой и говорю с абсолютным равнодушием к его страданиям: "Всего лишь слюни, дядя". Другие нищие, растерянные, в ужасе убегают. Оплёванный нищий падает на спину, трясёт ногами, изо рта идёт пена. Лицо – месиво крови и костей. Кто-то из покупателей, проходя мимо, говорит с призрением: "Нужно было меньше водку жрать". После этого случая нищие по всему городу некоторое время не показываются мне на глаза. Наверное, поминают этого несчастного.

Возвращаюсь в квартиру Евы, а за стенкой и под полом мои дорогие соседи: алкоголики, ремонтники. Поют песни, сверлят стены. Со всех сторон. Как быть с ними? Я говорю себе: попробуй решить эту задачку, не срываясь и никого не убивая. "Комментарии…" закончены. Бартлби не забыты. Все они, как один, живут в моей памяти: в Доме с красной дверью. Чем заниматься? Наливаю крепкий кофе, включаю Губку Боба по телевизору, жду возвращения Евы. Уже скоро, я думаю. Всё обязательно как-нибудь решится.

Не надо меня упрекать, ребята

В субботу днём, когда мы с Евой катаемся по городу на машине, она останавливается возле аптеки, чтобы купить тест на беременность: у неё задержка, меня это пугает и злит одновременно. Ева паркует «жука» на повороте, вроде как на площади, где стоят другие машины. Двигатель не заглушает. Говорит, что только туда и обратно. Я остаюсь сидеть в машине. Настроение паршивое. Жить не хочется. Умирать страшно.

– Здесь можно парковаться? – спрашиваю.

Это не самое подходящее место. Поверни с проезжей части резче – влетишь в нас.

– Запрещающего знака нет, – говорит Ева. – Другие машины тоже стоят. Я быстро.

Она оставляет двигатель включенным.

А сама скрывается в толпе пешеходов.

Не проходит и минуты, как за нами пристраивается троллейбус. Водитель сигналит, машет мне – смотрю на него в зеркало заднего вида. Не отвечаю. Он сигналит снова, с большей силой. Я устраиваюсь на пассажирском сидении удобнее, что ещё мне остаётся? Наблюдаю, как он выбирается из троллейбуса, подходит к "жуку". Открывает дверь.

– Ты что творишь? – говорит он недовольно. – Здесь общественный транспорт разворачивается. Другого места для парковки не нашёл? Ну, так проехал бы подальше, как остальные делают. Нет, ты чего здесь стоишь, я тебя спрашиваю? Где водитель? Когда вернётся? Так и будешь молчать? Я с кем говорю, парень?

И так как я ещё ничего ему не сказал, ни слова не произнёс, я решаю, что не нарушать молчания – лучший способ отделаться от него. Я развожу руками, пожимаю плечами. Потом что-то мычу в ответ, показываю на пальцах.

Водитель троллейбуса чешет затылок. Он говорит, смягчаясь:

– Так ты немой что ли? Так что ты сразу не сказал… Тьфу ты, ладно.

Спрашивает, слышу ли я. Киваю в ответ.

– В общем, уезжайте сразу, как вернётся водитель, понял? У меня вообще-то время. И лучше так не делайте. За такие шутки и получить можно. Психов за рулём хватает.

Я киваю. Он уходит. Забирается в свой троллейбус. Ждёт, пока мы свалим, нервно постукивая пальцами по рулю. Я сдерживаю смех – вдруг посмотрит на меня, думаю.

Замечаю в зеркале заднего вида, как с парковки пытается выехать джип. Ему проезд загораживает троллейбус. Из джипа показывается краснолицый тип. Кричит что-то водителю троллейбуса, тот объясняет ситуацию. Водитель джипа, злой, идёт к "жуку".

Ситуация перестаёт быть забавной.

Водительская дверь распахивается.

Поворачиваю голову, смотрю на мужика, как будто я удивлён. Он толстый, одетый в огромную куртку. На голове вязаная шапка. Лицо круглое, красное. Как с попойки.

Двигатель "жука" мерно тарахтит.

Мужик забирается на сидение.

Я открываю рот, готовый заорать на него.

– Без паники, пацан.

Шарит рукой под сидением, отодвигает кресло назад.

– Надо вас переставить. Мешаетесь только.

Закрывает дверь, снимает "жука" с ручного тормоза.

Переключает коробку передач.

Движемся. Медленно. Как будто плывём.

Слышно, как скрипят камешки под колёсами.

Полминуты и вот мы уже стоим в другом месте.

Уходя, он снова ставит машину на ручной тормоз.

– Кресло сами пододвинете, – говорит мужик.

И хлопает дверью с улицы, так что стёкла дрожат.

Сначала уезжает троллейбус. За ним – джип.

Возвращается Ева. Обходит машину, разглядывая её.

– Я умом тронулась или ты переставил машину?

– В смысле?

– Я парковалась дальше.

– Здесь и стояли, – говорю. – Поехали уже.

Ева садится за руль. Ёрзает на сидении.

– Кресло ты отодвинул?

Возвращает его на прежнее место.

А я не выдерживаю и спрашиваю, игнорируя её вопрос:

– Купила? Теперь мы узнаем результат?

– Да, – отвечает Ева как-то невесело и больше ничего не говорит.

Когда мы выезжаем на проезжую часть, Ева говорит:

– Так ты скажешь мне или нет?

Я замечаю, что она напугана.

Я смеюсь, хотя мне хочется разрыдаться.

Она смотрит на меня, не понимая, что происходит.

Окажись я на её месте, точно поймал бы сейчас шизу.

Умбер битч

Встречаясь взглядом с каким-нибудь незнакомым человеком где угодно – будь то кафе или улица, не важно – я стараюсь не давать над собой визуального контроля. Я хочу, чтобы он, этот человек, первым отвёл взгляд в сторону. Прежде всего, это связано с тем, что я вынужден каждодневно выискивать в толпе Агентов. Тех, кто следит за мной. А ещё – так можно без особого труда найти другого психа. По глазам можно многое узнать о человеке. Например, я всегда смотрю на людей рассеяно, раскосо. Так у них складывается впечатление, что я думаю о чём-то своём. На самом деле я думаю о том, что думают люди по поводу того, что я думаю о них. Хотят ли украсть мои мысли? Могут ли прочитать их?

Я знаю, что Агентам это под силу.

Нужно быть внимательным.

Дух говорит мне, пока я иду по улице:

– У обычных, нормальных людей благородные глаза.

Дух говорит:

– У других, кто не от мира сего – глаза неблагородного цвета.

Он хочет, чтобы я сам посмотрел.

– Загляни в глаза вон той девушке. Сам поймёшь.

Всё просто.

Я смотрю в глаза девушке, проходящей мимо. Она не обращает на меня внимания.

– Она просто делает вид, – говорит Дух. – Смотри ещё.

Я смотрю в глаза другой девушке. Такая же реакция.

– Твои советы – херня, – говорю я. – Оставь меня.

– Странно, – говорит Дух. – Что-то сломалось.

– Хватит, – говорю я вслух, останавливаясь.

Громкие слова, произнесённые среди дня.

Люди озираются. Смотрят на меня подозрительно.

– Упс, – говорит Дух. – Неприятная ситуация.

И оставляет меня отдуваться за двоих. Ставит в крайне неловкое положение.

– Что? – спрашиваю я, обращаясь ко всем людям мира разом. – У меня… микронаушник. Я… не псих. Не надо так на меня смотреть.

Собака зевает. Старуха жуёт мандаринку. Хипстер кивает, как будто верит мне.

Замечаю на другой стороне улицы парня в чёрной куртке, в маске и в капюшоне. Он тусуется возле заброшенного дома. Заглядывает в замызганные окна.

Вижу, как он достаёт из небольшой сумки, которая висит у него на груди, какую-то штуку. Подносит к ней зажигалку и бросает эту штуку в форточку первого этажа, открытую настежь.

Секунда, две. Хлопок.

Глухой, едва различимый.

Но я слышу. Потому что знаю, чего ждать.

Время – полдень. Четверг. На одной улице два психа.

Автомобили ездят по проезжей части в обе стороны. Плотный поток движения создаёт шум, из-за которого никто не замечает мини-взрыва. Тип в капюшоне смотрит по сторонам довольный. И тогда встречается со мной взглядами.

– Ах, ты же так, – говорит Дух. – Наш персонаж.

– Заткнись, – говорю. – Я хочу поговорить с ним.

– И почему я не удивлён? – спрашивает Дух и больше ничего не говорит.

На пешеходном переходе пересекаю проезжую часть. Взглядом я всё ещё слежу за этим парнем. Он отворачивается и в спешке ретируется. Я прибавляю шаг.

– Стой, – кричу я. – Я просто хочу поговорить.

Он оборачивается, не сбавляя шаг, смотрит на меня.

Готов спорить: он улыбается под маской.

А потом срывается с места и бежит.

– Оставь его, – говорит Дух. – Пускай уходит.

– Может, ты поймаешь его? – спрашиваю я, торопясь.

– Не хочу тебя огорчать, но я – ненастоящий.

– Как будто я не знаю, – говорю.

Мне не остаётся другого выбора, кроме как броситься за ним в погоню. Хотя спортсмен из меня вообще никакой.

Парень сворачивает во двор, я за ним.

…он пытается затеряться в подъездах многоэтажки, но все двери закрыты. Какие-то бабки на лавке прогоняют его, а потом орут на меня, чтобы я забирал отсюда своего друга и проваливал подальше. Я отнекиваюсь: "Он не мой друг". Но они не слушают. Одна из старух бьёт меня палкой по спине. Больно, между прочим…

…он бежит в узкий, сколький переулок, я туда же, стараясь не упасть, не расшибить себе голову…

…он пробегает по детской площадке, молодые мамочки едва успевают убрать своих детей с его пути, чтобы их не зашибли. Я перехожу на шаг, чтобы не вызывать подозрений. Как только скрываюсь от них, снова начинаю бежать. Силы уже на исходе…

…он пролазит в дыру в кованом заборе. Я тоже лезу, выпуская весь воздух из лёгких, обливаясь потом…

…он перепрыгивает через мусорные баки, как в фильме, я просто обхожу их с другой стороны. Делать мне нечего, буду я прыгать…

…он перебегает дорогу в неположенном месте, и его едва не сбивает машина. Я жду на светофоре, слежу за ним, стараясь не упустить из виду, потом мчусь со всех ног…

…он пробегает стенды с фруктами, сбивает их, чтобы помешать моему преследованию. Фрукты падают на асфальт, катятся к моим ногам. Продавцы в ларьках ругаются, замечают меня, пытаются остановить, но я уже без сил, ничего не понимаю. Я ору на них:

– Это паркур, сучки.

Хотя вообще-то я хотел крикнуть им что-то вроде: расступитесь, не мешайте преследованию опасного нарушителя, который может взорвать ваши яблоки и груши.

Я настигаю его во дворе жилого дома, когда этот тип запинается, пытаясь перепрыгнуть через скамейку. Он падает на тротуар, держится за коленку и воет.

– Так… значит… вот что…

Я никак не могу отдышаться.

– Какие дела? – спрашивает он, глядя на меня.

На лице маска. Видно только глаза.

Дышит так же тяжело и часто, как я.

– Это… мне… тот хлопок…

– Ага, – говорит он, отползая от меня. – Именно.

Я сажусь на него, чтобы он не убежал.

– Ты должен… объяснить мне… зачем…

Тип мотает головой:

– Нет, не-а. Не должен. Уйди.

– Тогда… я сам… узнаю, – говорю.

Глотаю воздух. Грудь разрывает на части.

Пытаюсь открыть его сумку, заглянуть внутрь.

Он отмахивается – не особо эффективно. Тоже без сил.

– Фу, – говорит он, как псу. – Нельзя.

Мне почему-то становится дико смешно.

Я улыбаюсь, по-прежнему сидя на нём.

Из подъезда выходит пузатый мужик в синем трико.

Смотрит на нас с недоверием. И говорит с яростью:

– Может, вы в другом месте будете зажиматься, пидоры?

Он плюёт в урну и уходит.

– Слезь ты с меня, – говорит парень. – Я колено разбил.

– Какая жалость, – говорю. – Я чуть лёгкие не выплюнул, пока бежал за тобой.

– Ты выносливый, но я быстрее, – говорит он.

– Ты хитрый, – говорю. – Но я внимательнее.

Он настораживается.

– Я видел, как ты взорвал. Что это было?

– Не понимаю, о чём ты, – говорит парень.

– Кинул в окно какую-то штуку. Она бахнула.

– Это был не я.

Я смотрю ему в глаза и говорю:

– Я видел. Отнекиваться – глупо.

Он открывает рот. Потом вздыхает и говорит:

– Ты Агент, да?

Я шарахаюсь.

– Что? Кто?

– Ты Агент, – говорит он уже спокойнее. Как факт.

– Нет, никакой я не…

– Ладно, – говорит парень. Потом вроде как даже расслабляется, ложится на спину и говорит: – Я знаю, что вы ребята за мной следите. Я слышу, как вы переговариваетесь, когда я включаю и выключаю свет. Кое-кто из ваших типов уже приходил ко мне. Он не знает, что я знаю, что он остался жить у меня под тумбой. Твои парни постоянно говорят со мной. Вы молчите, только когда я что-нибудь взрываю. Вы боитесь хлопков, они вас пугают, точно? Ладно, не важно. Я вас раскусил. А ты не такой и страшный, Агент.

Я смотрю на него в ужасе.

Видно, что он, правда, верит в то, что говорит.

Он мой ровесник.

А такой безумный…

Я слезаю с него. Встаю на негнущиеся ноги.

Протягиваю ему руку, он хватается за неё.

Поднимается.

– Ну, так что? – спрашивает он.

– Что – что? – спрашиваю, мыслями я где-то не здесь.

– Как поступим? Ты, наверно, должен отвести меня к своим? Где у вас штаб?

Оглядывается. Указывает пальцем на трещину, ползущую по многоэтажному дому.

– В той дыре, точно? Это предсказуемо. Могли бы выбрать место получше. Я вот сразу понял, что твои там сидят.

– Ладно, – говорю. – Обойдёмся без этого.

– Нет уже, – отвечает, настроенный решительно. – Ты меня поймал, так что веди. Я знаю правила. У тебя такая работа, Агент.

Он подмигивает мне.

Я спрашиваю, как его имя.

– Я знаю, что тебе оно известно, – отвечает он.

Но когда я снова прошу его назваться, он смягчается, и говорит:

– Ладно. Зови меня Умбер. Сокращённо от Умный Бомбер. Так мы идём или как?

Я не знаю, как поступить.

Мне хочется о многом с ним поговорить.

Но что-то сдерживает меня.

"Между нами есть связь" – вот то, что я хочу сказать ему на самом деле. Но мне не хочется даже думать о том, что мы похожи.

В узкий двор, грохоча музыкой, заезжает машина.

Я отхожу в сторону, пропускаю её. Умбер демонстративно обгоняет меня и идёт вперёд. Водитель сигналит, но ничего не добивается и в итоге прижимается к подъезду.

Прежде, чем скрыться из виду, он опускает стекло и что-то кричит этому сумасшедшему. Слов не разобрать из-за музыки. Умбер, приплясывая, шагает дальше.

И когда я понимаю, что не вижу его рук, раздаётся щелчок.

Парень разворачивается. Кидает мне круглую шипящую штуку.

Я машинально ловлю её, потом отбрасываю в сторону.

Падаю на землю, прикрывая голову руками – как учили в армии.

Взрыв. Громче, чем тот, с которого всё началось.

В ушах у меня начинает звенеть.

Поднимаю глаза и вижу, как парень убегает, смеясь. Припрыгивая от радости.

В том месте, куда угодила петарда – а я всё-таки склонен думать, что это всего лишь петарды – красуется небольшая чёрная воронка в снегу. Пахнет жжёным порохом.

Он кричит мне:

– Передай своим, что вам никогда не взять меня!

После этого в окнах начинают показываться жильцы дома. Я поднимаюсь, отряхиваюсь и ухожу оттуда, пока кто-нибудь не вышел и не стал расспрашивать меня, что и как.

По дороге домой звоню Еве и говорю, что мне срочно нужна работа. Плевать какая. Меня трясёт, как будто я никак не могу согреться. Она спрашивает, пугаясь:

– Что случилось?

– Нечего, – говорю, а мой голос дрожит. – Я просто хочу стать частью общества. Что в этом странного?

Градус отчаяния

– Посмотри на это с другой стороны, Блабл. Я сдался, искупил вину. Мне стало легче, когда я признался миру в том, какой я. Думаешь, я хотел, чтобы моя жизнь так закончилась? Нет. У меня и в мыслях не было сдаваться. Но это было верное решение. Эта идея поселилась в моей голове, стала раскручиваться, и тогда я уже не мог избавиться от неё. Всё началось с мысли, с желания реализовать идею. И на ней же всё и закончилось.

– Даже не пытайся убедить меня в том, чтобы мне пора перестать думать об этом. Если не об этом, то о чём тогда думать? Хотя подожди. Кажется, я знаю. Может, о том, сколько лайков набрать под своей фотографией? Или может о том, какой челлендж провести? Или вот моё любимое: кричать со сцены в микрофон о том, как я имел всех девушек мира? Пойми, друг. Я не позволю миру набить мою голову всем этим бредом, как коробку подарками. Тем более никакие это не подарки. Мишура сплошная. Если я и буду чем-то наполнять себя, то только тем, чем захочу сам. Что у меня останется, если я отброшу все эти фантазии? Ничего! Пустота. Их гонка бессмысленна. Это дорога, вымощенная спермой, и она ведёт в могилу. Но знай: я уважаю твоё мнение. Спасибо за совет.

Он, мой друг из Коллекции Бартлби, пожимает плечами. Сидим у него в комнате на электрических стульях, это немного нервирует. Мой друг расстраивается, так как не может уберечь меня от опасности. Хочется поднять ему настроение. Я предлагаю выпить.

– Тебе нельзя пить, Блабл. Иначе тормоза совсем слетят. Со мной так и было.