Текст книги "Слюни"

Мне нужно вернуться к своему Дому, заглянуть в ту комнату, которая находилась дальше других комнат, скрытую от посторонних глаз, тайную или просто не видимую невооружённым взглядом. Эта комната казалось самой страшной, я боялся заходить в неё. Но посмотрите на меня сейчас: я гуляю по ней, устраиваю экскурсию, рум-тур, детка, это мой рум-тур специально для тебя, дорогая, я говорю на твоём языке, чтобы ты поняла. Я сажусь в кресло у окна, жду, пока глаза привыкнут к темноте, и трогаю себя, глядя на картины, которые разворачиваются передо мной в этой и других, похожих на эту комнатах. А возвращаясь в реальный мир, покидая Дом, я чувствую себя увереннее и спокойнее. Я вижу себя обновлённого, лучшего, чем прежде. В принципе, какая разница, как я достигаю покоя, пока я не мешаю другим, верно? Я просто думаю о чём-то плохом и всё. Думать о чём-то плохом само по себе – не преступление. Совершать плохое – вот больше, чем просто преступление. Это как минимум непоправимо. Ситуация напоминает погружение. С каждым разом всё глубже, исследуя дно, пытаясь достать с него камень, который не покажешь другим, как в детстве. Я думаю о девушках, которых когда-то знал. Я думаю о девушках, с которыми когда-то спал. Я думаю о девушках, которых видел сегодня днём, проходя по улице: интересно, они икают, когда я вспоминаю о них? Если да, то, как сильно? О Кукле, с которой разговаривал часом ранее, когда был на собеседовании. О девушках, которых видел в Сети. О девушках, которых уже нет в живых, но память о них хранят фотографии: старые, оцифрованные, блуждающие по просторам виртуального мира.

Красивые девушки в приёмной у стоматолога удивляются, почему я смотрю на них чуть пристальнее других посетителей. Пугаются и говорят, что я смотрю сквозь них. «У меня плохое зрение», говорю: «Не принимайте на свой счёт». Они кивают, но это не устраивает их. «Не могли бы вы смотреть на кого-нибудь другого?». Я говорю: нет проблем. И отворачиваюсь. Любуюсь облезлой краской на стене. Я спокоен. У себя в голове я уже истерзал их: утащил за волосы в лес, утопил в карьере и с тихой жутью обезглавил.

Говорить о том, что происходит в Доме, не имеет смысла. Это нереально, но уместно. Это жестоко, но честно. Печально, как моя жизнь. Красиво, как молодость твоей девушки, но она тоже уйдет (молодость или девушка? ответ: обе). Лучше бы я умер, то есть уснул. Потому что уснуть означает умереть, чтобы переродиться в новом сухом дне.

Я веду свой грустный, невнятный рассказ для этих стен, ремонтных работ, соседей-алкоголиков, сидя в чужой квартире, без денег, без дома, уставший от себя. Я не знаю, куда себя деть, не знаю, как мне жить. Я хочу общаться с людьми, я не хочу видеть никого, даже Еву. Я знаю всё, я забыл собственное имя. Я устал и обессилен, меня госпитализировать бы нужно по уму. Я веду этот скомканный разговор с одной целью: чтобы не уснуть.

Лёд & Каньон

Вот сжатая, но точная вереница событий прошлого лета, когда я только вернулся из армии и, находясь в разбитом состоянии, пытался найти своё место в жизни.

Я звоню парням из кряк-бригады, своим прежним друзьям, чтобы узнать, какие у них планы на будущее: все они, как один, либо пьют на выходных, либо прямо заявляют, что ничего интересного не происходит, и на том разговор заканчивается. Никто из них не предлагает встретиться, я тоже ничего не говорю. Денег у меня нет, возможностей тоже. Кое-кто из них собирается помочь мне с работой, но когда я перезваниваю, не отвечает…

Отец говорит, что мне следует идти служить, а я объясняю ему, что соглашусь на это только в том случае, когда окончательно отчаюсь в своей жизни, когда буду уверен, что у меня ничего не получится. Отец не выдерживает и спрашивает с презрением:

– Кого ты боишься?

И я признаюсь без шуток:

– Себя.

Отец смотрит на меня, недоумевая. Но больше ничего не говорит…

Я звоню Янни Плаку, хочу заехать к нему, чтобы хоть как-то скрасить тоску, но Янни говорит, что его нет в городе.

– А где ты? – спрашиваю.

– Катаюсь, – говорит.

– Когда обратно? – спрашиваю, скрипя зубами.

– Надеюсь никогда, Блабл, – отвечает он и смеётся.

Я слышу, как на заднем фоне у него разговаривает девчонка…

Прихожу на собеседование. Компания большая, но предлагаемая должность – не моя специализация. Я разговариваю с Куклой, и вместо того, чтобы, как все, послать меня куда подальше, Кукла отправляет меня к начальнику отдела. "Ух ты", думаю: "Это что-то новенькое". И вот я уже разговариваю с начальником, который не на много лет старше меня: мы быстро находим общий язык, как мне кажется, оба учились в Техническом Университете, у нас даже есть пара общих знакомых. Я спрашиваю, возьмёт ли он меня.

– Не могу ничего обещать, – отвечает этот тип.

В итоге я ухожу оттуда, уверенный, что начальник сам не понял, зачем Кукла привела меня к нему. Может, ради смеха, думаю я…

Я звоню в какой-то отдел управления персоналом, разговариваю с какой-то Куклой, спрашиваю, что с моей кандидатурой. Называюсь, она просит подождать.

Звонок сбрасывается.

Я звоню снова.

– Со мной обещали связаться. Я всё ещё жду ответа от вашей компании.

Кукла спрашивает – резко, как будто это всё объясняет:

– Кто вам это пообещал?

– Та из вас, с кем я разговаривал.

– Назовите имя.

Я называю своё имя.

– Не ваше имя, – Кукла вздыхает: – Имя девушки, которая проводила с вами собеседование.

– А у вас их много? – отвечаю я, уверенный, что эта конкретная Кукла и есть та самая девушка, которая проводила со мной собеседование.

Всё заканчивается тем, что Кукла переводит меня на другую линию. Там со мной говорит какой-то мужчина.

– Если вы хотите получить работу в нашей компании, то мы настоятельно рекомендуем вам не надоедать нашим сотрудникам своими звонками. Это мешает их работе.

– Разрешите уточнить? – говорю я.

– Что?

– С кем я разговариваю?

Пауза.

– С начальником службы безопасности.

Я уверен, что это какой-то обман. Они смеются надо мной. Но связь обрывается....

Я придумываю сюжеты к видеоклипам, сидя в своей пустой квартире, пишу тексты песен, собираю всё это в отдельные рабочие файлы и отправляю по электронной почте на различные студии звукозаписи, ассистентам режиссёров, артистам и продюсерам всевозможных шоу, но ответа нет, никто со мной не связывается…

Хожу по деревообрабатывающим предприятиям города, разговариваю с технологами, наладчиками станков, инженерами по качеству, операторами станков, конструкторами и проектировщиками, мастерами цехов. Спрашиваю: могу ли я походить поучиться.

– Я не буду мешаться, – говорю. – Вы и не заметите, что я здесь.

Но все они, как сговорились. Каждый перекладывает ответственность на другого, выставляет себя этаким скромным винтиком в механизме производства. Все они говорят мне, чтобы я обращался сразу в отдел управления персоналом. Эти мужики говорят мне:

– Вопросы трудоустройства решаются там.

– Но вы не против того, чтобы обучить меня?

– Такие дела нужно решать в отделе кадров.

И я иду в отдел кадров. Разговариваю с Куклой.

А уходя из таких мест, я чувствую небывалую досаду. В груди у меня расцветает отравленный цветок. Я замечаю кое-что общее и важное во всех этих фирмах. Никто не спрашивает у меня документов. Никто не смотрит на мой диплом. Видеонаблюдения в таких местах, расположенных на отшибе, как правило, не бывает. Охранников тоже. Откуда я взялся? Непонятно. Я могу быть кем угодно. Я могу преследовать совсем другие цели: не те, которые озвучиваю. Например, я могу выбирать среди Кукол самую красивую. Проводить свой личный конкурс красоты, о котором буду знать я один.

Это наблюдение становится моей тайной....

Ничего не получается и, не зная, чем ещё себя занять, впервые за много лет я уезжаю в Сухое Дно к сестре – возвращаюсь домой, если так можно сказать.

Я думаю напиться там от безысходности, но муж моей сестры подхватил какую-то инфекцию, он принимает антибиотики, не до веселья, в общем. Так что я просто листаю книги из библиотеки сестры: что-то перечитываю, но большинство ставлю обратно на полку. Пишу несколько неплохих песен, отправляю их Янни Плаку по электронной почте, но он не отвечает. Помогаю старшему племяннику собрать конструктор. Он сильно удивляется, когда узнаёт, что у меня нет денег на мороженое для него.

– Совсем-совсем? – спрашивает племянник.

– Похоже на то, – говорю, а сам чуть не плачу.

Я хожу по посёлку, заглядываю в те места, которые когда-то имели значение, а теперь выглядят серыми и скучными. Людей нет. Ни парней, ни приличных девушек. Все военные. Утром на работу, вечером с работы. Только форма мелькает.

Я много курю, сижу у реки, о чём-то думаю, что-то вспоминаю. Но так же быстро всё забываю, мысли ускользают от меня. В один из дней я понимаю вот что: я совсем ничего не чувствую. Это осознание не пугает меня. Я пытаюсь докопаться до истоков того зла, которое копится во мне много лет – ещё с детства, наверное. Но всё, что я могу сказать: это началось здесь, в Сухом Дне.

Собираюсь сходить в лес, чтобы поплавать на карьерах, но сестра говорит, что там водятся волки.

– Волки чувствуют, что людей в посёлке почти не осталось. И теперь не боятся выходить.

Местные жители собираются на собрании в муниципалитете, где решают: отстреливать волков или нет. Я тоже иду туда вместе с сестрой, слушаю все за и против. И не удивляюсь, когда люди единогласно принимают такое решение:

– Учитывая, что на территории посёлка не зафиксированы случаи того, чтобы волки причинили вред людям, решение организовать дружину, которая будет отстреливать волков, отклоняется.

– Лучше ждать, пока они начнут нападать на людей, – говорит мне сестра.

Я помогаю мужу сестры наколоть дрова, а потом, когда сбегает кто-то из осуждённых (обычное дело, ничего нового), моей сестре приходится подскакивать по боевой тревоге. И я принимаю очередное бессмысленное решение: пора возвращаться в город.

Последнее, что происходит. Покидая Сухое дно, рано утром, я вижу на выезде из посёлка волка. Большого и старого. Он не торопясь переходит дорогу, так что водитель вынужден остановить фургон, в котором мы едем: я и другие незнакомые мне пассажиры.

Сырость. По разбитой дороге стелется туман. Глаза волка встречаются с моими глазами. Я замираю.

– Ну и зверюга, – говорит водитель, ни к кому конкретно не обращаясь. – Будь с собой ружьё, пристрелил бы, заразу.

А я думаю: нет, не пристрелил бы…

Тем же летом, но позже. Меня приглашают стажироваться на должность помощника инженера в небольшую фирму, занимающуюся производством мебели в стиле "лофт". Радостный, но настороженный, я посещаю предприятие, которое находится в одном здании с офисом. Кабинета нет, рабочее место оборудовано прямо в коридоре – рядом с цехом покраски. Программа для работы – не профессиональная. Нелицензированное ПО. Инженер, за которым меня закрепляют, отсутствует и никто не знает, когда он появится. Кукла даёт мне пробное задание: сделать инструкцию к сборке кресла, выполненного из поддонов. Запах краски бьёт по мозгам. Проработав полдня, я уже ловлю вертолёты, меня тошнит, а когда я иду пообедать, меня вырывает в мусорное ведро на улице. Назад не возвращаюсь, всё равно задание я уже два часа, как сделал…

Мне звонит Экса, моя бывшая подружка, которая в своё время называла меня то ли Корпускула, то ли Катапульта – уже и не вспомнишь. Предлагает встретиться.

– Зачем? – спрашиваю.

– Обязательно нужна причина?

– Так-то да, – говорю.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я съехал от тебя.

– У тебя другая пассия?

– Нет. Но я стал дико занят.

– Чем это? Самобичеванием?

Экса смеётся. Шутница.

Я не отвечаю. Она меняет тактику.

Спрашивает каким-то мурлыкающим тоном:

– Ты у себя?

– Нет, – говорю. Вру ей.

А сам осматриваю свою пустую квартиру.

– Не понимаю, как ты там можешь жить?

А я, например, не понимаю, как могут жить все остальные? Но я молчу.

Экса говорит с тоской:

– У меня остались кое-какие твои вещи.

– Сожги их, – говорю. – Мне плевать.

– Если ты дома, я могла бы завести их к тебе. Или сам заезжай, когда время будет.

Я не отвечаю. Она говорит:

– Просто приезжай, ладно? Вещи я выброшу, если ты, правда, этого хочешь.

– Зачем тебе это? – спрашиваю.

– Что именно?

– Зачем ты звонишь мне?

Она вздыхает.

– Сама не знаю.

А потом говорит:

– Просто ты не такой, как все?

И хотя это звучит, как вопрос, я не отвечаю, так как устал повторять людям, что я такой же, как все, но посторонний…

Мне звонит Янни Плак. Рассказывает, как круто он проводит время с одной девчонкой. Я спрашиваю:

– Это на неё ты слюни пускал?

– И не только слюни, – отвечает Янни Плак, смеясь.

Настроение у него приподнятое.

Мне не смешно. Я говорю:

– Давай по делу, пацан.

И спрашиваю, чтобы приструнить его, хотя прекрасно знаю ответ:

– Мокнул конец?

– Что? Я… Ну… Кхе. Нет, Блабл.

– Тогда не выделывайся, – говорю.

Как будто я не знаю, зачем он звонит: чтобы рассказать о своей жизни, поделиться радостью, спросить совета. Янни Плак пересказывает, где был, что делал, говорит о своих чувствах к этой девушке: он едва знает её, но уже считает, что влюбился. Вот что тут скажешь? Романтик двадцать первого века. Тот, кто заранее олицетворяет девушку, приписывает ей чуть ли не культ божества, а сам лишь мастурбирует на её фото в Сети.

Я слушаю его, стиснув зубы, поддакиваю, говорю, что рад за него. Потому что Янни – единственный человек, который звонит мне за последний месяц, не считая бывшей и моих родителей. Пока он выговаривается, я выкуриваю три сигареты. Сжимаю пачку, понимая с горечью: на новые сигареты денег нет.

– Ну, что думаешь? – спрашивает Янни Плак.

– Ничего такая девчонка, – говорю. – Дерзай.

Я говорю ещё что-то. Какую-то несуразицу. Его это устраивает.

– Спасибо, что поддерживаешь меня, Блабл. Серьёзно. Это очень важно для меня. Твои советы. Анализ происходящего со стороны, так сказать. Это мне очень помогает.

Да наплевать, думаю. А сам говорю:

– Обращайся.

В последний момент, когда я считаю, что разговор уже закончен, Янни Плак спохватывается и спрашивает:

– А как ты?

Это выбивает меня из колеи.

– Я? Да нормально… Порядок… Круто всё.

– Можно будет встретиться, – говорит он.

– Когда? – спрашиваю, и уже ненавижу себя за то, сколько энергии я вложил в это слово.

Янни Плак теряется и торопится объяснить:

– Ну, в перспективе… как-нибудь… позже. Сейчас дела.

– Конечно, – отвечаю. – Я так и понял.

А сам думаю: пошёл ты, друг…

Сдаю кровь, как донор, в специализированном центре, куда от нечего делать наведывался студентом. Я здесь впервые с тех пор, как вернулся из армии. Запасаюсь терпением, потому что, как и в прошлые посещения, приходится отвечать на один и тот же вопрос врачей. А именно: в чём смысл моей выцветшей татуировки на предплечье? Клоун, который ни добрый, ни весёлый. Символ двуличия и лицемерия. Улыбка не значит радость. Всё относительно. Но я говорю только то, что они, эти врачи, хотят услышать.

– Это? Да ерунда, – говорю. – Не обращайте внимания.

– Но что-то ведь она значит? Конкретно для вас?

– Только то, что я был молодым и глупым.

Врачи-девушки смеются, потому что в их глазах – я такой и есть. Меня это не злит. Их наивность кажется мне милой. Они ведь не знают, что я сплю исключительно с их ровесницами. Взрослые девушки, как я люблю. Но что важнее: им плевать на меня и мою руку. Они отвлекают меня, пока затягивают на моей руке жгут. Обрабатывают кожу на татуировке спиртовой салфеткой и вводят иглу в вену, которая чётко выделяется на лбу клоуна, как настоящая: прямо промеж его бровей, если бы они у него были.

Врачи пытаются отгадать, что это за клоун.

– Джокер, Пеннивайз, Пьеро, Джон Гейси…

Они перебирают известные варианты. Я качаю головой.

– Это Виктор, – говорю.

– Виктор? Это ещё кто такой?

– Виктор, – говорю я просто. – Это мой друг.

Девушки переглядываются. В глазах недоверие.

Под медицинскими масками на лице явно прячутся улыбки.

– Понятно, – говорят они.

Полученные деньги я трачу на сигареты и сочный бургер, который съедаю на ходу, по дороге в пустую квартиру, радуясь тому, что сегодня можно не идти на обед к родителям, как я делаю это обычно каждый день…

Я зависаю на Чёрном озере, плаваю, провожу там много времени, пока солнце ещё печёт, а погода позволяет. В один из таких дней помогаю ребёнку выбраться из воды, но это пустяк на самом-то деле. Уже стемнело, когда мальчик десяти-одиннадцати лет заплыл на середину озера и боялся возвращаться обратно. Он испугался, что не может нащупать ногами дно, и запаниковал. Я заметил его с пляжа. Нырнул в воду, доплыл до него и сопроводил до берега. За это его старшая сестра пригласила меня присоединиться к их компании у костра. Её друзья – все хипстеры и блогеры – горланили пьяные. Она сказала: они здесь с ночёвкой. Девчонка вроде как винила себя за то, что недосмотрела за братом. Или просто хотела, чтобы я так думал. Смеялась над всем, что я говорил. Лоснилась ко мне. Склоняла меня выпить, но к тому времени я уже завязал. И это, как ни странно, вставляло её ещё больше. Позже ночью, когда её брат уснул в криво поставленной палатке, а её друзья попадали, кто на песок, кто в спальники, мы отошли с ней к деревьям и страстно сплелись телами на сыром песке. Когда она, покачиваясь, ушла спать к брату, я вышел на проезжую часть, поймал машину до города и больше никогда не видел её…

Когда я прихожу к родителям на ужин, они говорят, что им нужно серьёзно поговорить со мной. Я голоден. Я сильно похудел. А когда я ем, я стараюсь не говорить с набитым ртом. Но родители ждут ответа, и я киваю им.

– Мы решили, что должны внести кое-какую ясность. Прояснить ситуацию, так сказать. Связанную с твоей квартирой.

– Я слушаю, – говорю.

– Мы не намерены платить ипотеку за твою квартиру. Больше не намерены.

– Понятно, – говорю.

– Мы продадим твою квартиру, если ты не сможешь за неё платить. Ты это понимаешь?

Мать смотрит на меня.

Я – ноль реакции. Радуюсь еде.

– Что-то ещё? – спрашиваю.

Отец говорит:

– Ты должен работать, чтобы содержать себя.

– Это логично, – говорю.

– Тогда что ты нам всем мозги делаешь?

– Я просто пришёл повидаться, – говорю.

– Ты пришёл поесть, потому что у тебя нет денег на еду. И нет бытовой техники в квартире, на которой эту еду можно было бы приготовить.

– И это тоже, – говорю. – Приятное с полезным.

А потом они говорят что-то ещё на счёт того, что я безответственный, некоммуникабельный и вообще – как мне слышится – позор семьи. Впрочем, меня это не удивляет. Но я стараюсь не слушать их. Как можно скорее доедаю и ухожу, благодарю их за вкусный ужин. Сожалея только о том, что завтра мне снова придётся прийти к ним. Они это знают, и потому не пробуют остановить меня, чтобы сказать ещё что-нибудь. Какой смысл, если я всё равно приду…

Звонит Берч, мой старый друг, который в своё время, как и я, отделился от кряк-бригады. Я не отвечаю ему, потому что знаю: Берч наверняка позовёт меня выпить, а мне будет трудно удержаться. Потом чувствую себя ничем не лучше других и перезваниваю. Перекидываемся парой слов. В итоге Берч, разумеется, предлагает выпить. Я с трудом отказываюсь. Мне очень хочется встретиться с кем-нибудь и просто поговорить.

На заднем фоне у него дикий шум.

– А ты где? – спрашиваю. – В "Проказнике"?

– Каматозники? – переспрашивает Берч. – Ты о чём?

– В "Проказнике", – говорю. – Ты в баре?

– Ох, "Проказник". Понял. – Берч кричит: – "Проказник" закрылся. Я в баре. Приезжай.

– Что за бар? – спрашиваю.

– Какая тара, Блабл? Ты о чём вообще?

– Как. Называется. Бар.

– "Кости Козы". Знаешь такой?

– Конечно.

– Ты где? – спрашивает Берч криком. – Я вызову тебе такси.

– Я не приеду, – говорю.

Музыка у него гремит громче. Кажется, что Берч говорит каким-то механическим голосом. Как будто перекидываешься словами с роботом или музыкальным автоматом.

– Педро? Ты что, правда, назвал меня Педро, Блабл?

И прежде, чем я успеваю что-либо ответить, разговор обрывается. Я жду, пока Берч перезвонит. Но этого не происходит. Перезваниваю ему сам – он недоступен.

Я осматриваю свою пустую квартиру и вздыхаю…

Встречаюсь с Янни Плаком в каком-то кафе, он покупает мне обед. Я слушаю его историю любви. Врубаюсь в его страдания. Жую, пью кофе. Даю пару никчемных советов. Но даже тогда он не успокаивается. Просит послушать запись телефонного разговора (его и этой девчонки), но мне это быстро надоедает. Он спрашивает:

– Я всё правильно делаю?

– Будь раскованным, – говорю. – Судя по записи, ты сильно напрягаешься. Пытаешься впечатлить её.

– Это так заметно?

– Она ведь не глупая, эта девушка? Или глупая?

Янни Плак не сразу понимает, что это вопрос.

Он говорит, как будто защищает её:

– Нет. Она умная.

– Значит, она понимает, что нравится тебе.

– А мне что с того?

– Веди себя естественно. Не пытайся казаться находчивее, ты у нас не самый большой оригинал. Без обид. Просто будь честным с ней. Если ты чего-то не знаешь, попытайся восполнить этот пробел, а не неси какой-то бред. В другой раз, когда подвернётся случай, блеснёшь умом. Если она просит тебя чем-то помочь – не отказывайся, даже если не умеешь этого делать. Девушка должна быть уверена, что может положиться на тебя. Не нужно бояться. Не нужно ждать, пока она бросится на тебя. Ты даже не целовался с ней.

– Случая как-то не было, – отнекивается он.

– Ты катаешься с ней целыми днями.

– Это ничего не значит, Блабл. Нужен момент, понимаешь?

– Ты слышишь себя вообще? Ты уже в моменте. Что тебе ещё нужно?

– Не знаю, Блабл. У неё настроение меняется каждую минуту. Я пытаюсь предугадать. Но пока не получается.

– Ясно.

Я доедаю обед. Мы прощаемся. Я замечаю, что Янни какой-то расстроенный.

– Если хочешь, я могу поговорить с ней.

Он сразу приходит в себя.

– По поводу?

– Не знаю, – говорю. – На счёт её депрессии.

– Она не станет с тобой разговаривать.

Мне не нравится, каким тоном он это произносит.

Янни Плак говорит, извиняясь вроде как:

– Но я обязательно познакомлю вас.

– Круто, – отвечаю, хотя так не думаю.

– Позже, – говорит он.

– Буду ждать, – говорю я. И на том мы расходимся…

Ещё были многочисленные попытки устроиться в компании по производству и продаже мебели с названиями вроде "Стамеска", "Рубанок", "Деревянная лошадь", "Ящик с инструментами". Не трудно догадаться, что ни в одно из этих мест меня так и не взяли…

Все девчонки в то лето были на одно лицо, все они хотели от меня чего-то большего. Они не понимали, почему я не иду работать грузчиком в какую-нибудь торговую сеть или продавцом-консультантом в винный магазин, а я не объяснял им этого. Они не поняли бы меня. Им нравилась моя беспечность, мой азарт, но, осознавая, что я такой безрассудный и импульсивный всегда и во всём, они бросали меня. Каждый день я хотел напиться, но откладывал это дело на завтра, я хотел написать роман, но бросал всё, что начинал, хотел убить кого-нибудь, но не знал, как именно это сделать, хотел утопиться в озере, но, когда решился, как раз начались холода, а в груди у меня уже образовалась дыра…

Янни Плак звонил, чтобы рассказать о своей подружке. Мне это настолько надоело, что я перестал его слушать. Кроме тех редких моментов, когда он делился со мной идеями каких-то песен, которые собирался, но так никогда и не написал…

В конце лета родители выставили мою квартиру на продажу, и даже здесь у меня не было права выбора, потому что они оба были собственниками моей квартиры, а я в ней был просто прописан. Должен признать, это сильно ударило по моему эго. Это подкосило меня. Родители устали ждать, пока я возьмусь за ум – так они сказали мне. А ещё они сказали, что у меня есть два варианта. Идти служить, как служили они, либо переехать к ним и искать работу дальше. В гневе я выбрал третий вариант. Набрал номер, который значился в моём стареньком телефоне как Экса. Она поломалась ради приличия, а через два дня я уже драл её на столе в её квартире. И это тоже было для меня поражением.

Но до этого я успел возненавидеть всех вышеперечисленных людей, и даже тех, кого не знал. Я возненавидел себя и господа бога – за непонимание, отсутствие выбора, невозможность обрести покой, просто жить, радуясь всякому бреду, как остальные.

Когда хочется сбежать, но некуда податься

Все хотят знать, что с ними не так.

Этими словами Ева встречает меня на парковке торгового центра, весь первый этаж которого занимают салоны мебели. У меня только что проходило собеседование в фирму "Ампирные Спальни", куда меня не взяли дизайнером-консультантом. Как сказал бы мой отец: "Всё стабильно, сынок? Всё – никак, да?".

– Не знаю, чем я не устроил их на этот раз.

Я обращаюсь скорее к полупустым парковочным рядам, просто мысли вслух или даже крик души, если угодно, но Ева говорит мне в ответ, когда я забираюсь в машину:

– Все хотят знать, что с ними не так.

Я смотрю на неё.

– И что это значит? – спрашиваю.

– Просто все хотят знать.

– Понятно, – говорю.

Ева надевает солнцезащитные очки, пристёгивает ремень безопасности. Она следит взглядом за тем, чтобы я тоже пристегнулся.

Когда мы выезжаем на проезжую часть, какой-то исполнитель по радио, имя которого, как мне слышится, Секира Тридцать-Девять, начинает петь такие вот слова:

"Пот ручьём бежит с бровей, Кот с ружьём визжит: убей".

Секира Тридцать-Девять не поёт, а даже кричит мне:

"Гони мышей. Убей их всех, убей, эй-эй, убей!".

– Ты тоже это слышишь? – спрашиваю у Евы.

– Что именно?

– Эти слова?

– Ну да.

– О чём эта песня, как ты думаешь?

– О любви? – отвечает Ева неуверенно. – О чувствах?

– Да. О любви, точно.

– Ну, давай. Расскажи мне, о чём в ней поётся.

– Ты всё правильно сказала.

Я выключаю проигрыватель.

Ева злится на меня, но я не спрашиваю причину.

Вчера я весь день просидел одетый в ванной, смотрел, как из крана мне на ботинки лилась горячая вода. Слушал какие-то песни русских рэперов из подборки типа "20 горячих новинок недели" и рыдал, потому что не мог понять ни единого слова. Накануне мне отказали в должности сборщика мебели. Аргументировали это тем, что у меня нет водительских прав. Мы разговаривали с Куклой по телефону, пока я сидел в ванной, а в спальне гремела музыка, которая вообще-то должна была заглушить звуки ремонта, но тот всё равно стучал мне по мозгам с ещё большей силой.

Кукла говорит по телефону:

– Я объясняю вам. Нужно будет кататься по адресам заказчиков. Выполнять работу в разных точках города. Сборщики не сидят на месте. Они должен быть мобильными, как вы не понимаете? В течение дня один сборщик объезжает семь-восемь адресов. Поэтому нужны права. А лучше – свой автомобиль. Всегда нужно оставаться на связи, а вы сказали, что общение через социальные сети для вас неприемлемо. Тогда чего вы ещё хотите?

– Я готов перемещаться на автобусе, – говорю. – Если надо, я пройду все эти адреса пешком. – Я сдаюсь и говорю: – Мне просто нужна работа. Я хороший сотрудник.

– Решение принято. Ваша кандидатура не подлежит пересмотру. Вы не соответствуете требованиям, выдвигаемым на данную должность. До свидания.

Я не подхожу этой компании. Я не подхожу этому миру.

Вода, в которой я сижу, мутная, синеватого оттенка. Как цвет моих джинсов. Телефон выскальзывает у меня из рук, падает в воду. Со стуком опускается на дно ванной.

Мне плевать на него. Он давно умер. Паршивый, как моя жизнь, как моя одежда, как я. Как всё вокруг меня.

"Порчу всё, чего касаюсь…". Так начиналась одна из песен, которую я писал. Она умерла недописанной.

Раздаётся звонок, потом ещё один.

Я достаю телефон из воды, вытираю его.

Смотрю на него в ужасе. Он звонит.

Старая "Нокиа" – вечность не предел.

Отвечаю на звонок.

– Хм?

– Ну как ты там, Бартлби?

– Ничего необычного, Лесли. Как ты?

С парковки торгового центра мы едем в кафе "Кусь". Заказываем обед. Ева копается вилкой в салате. Я ем бургер. Полупустой обеденный зал. Посетителей почти нет.

Телевизор, закреплённый под потолком, показывает новости без звука: что-то о предстоящем конце света.

– Я хочу уехать, – говорит Ева.

– Куда?

– Просто туда, где ты будешь счастлив.

– У меня вроде всё хорошо. Разве нет?

– Нет. Не хорошо.

– С чего ты так решила?

– Потому что прошлой ночью ты схватил меня за горло и тряс, крича: умри, сука, я хочу, чтобы ты сдохла.

Поднимаю глаза. Смотрю на неё. Она не шутит.

– Я даже не помню этого.

– Потому что ты… спал. Вроде как.

Я качаю головой. Кошмар.

– Так ты из-за этого злишься?

– Нет. То есть да. То есть я не злюсь.

Ева вздыхает и говорит, не глядя на меня:

– Меня бесит та жизнь, которую нам навязывают. Я не хочу так жить. Я хочу, чтобы ты был спокойным и добрым со мной. Я хочу, чтобы мы путешествовали. Я хочу… – она осекается. Я беру её руку. Это придаёт ей уверенности. – Я хочу, чтобы ты увидел море. Это очень красиво. Тебе обязательно понравился.

Я подбираю слова.

– Боюсь, этого уже не произойдёт.

Ева смотрит на меня.

– Не говори так.

– Но это правда.

– Не говори так, прошу.

– Я устал и хочу спать.

– Не хочу этого слышать.

Она закрывает уши руками.

– Помоги мне, ладно? Это не трудно.

– Я не слышу тебя.

– Не будь дурой, – говорю я серьёзно.

Она прекращает прикидываться. Говорит:

– А я не помогаю? Ты сам не даёшь себе шанса. Ты сам себя хоронишь.

Я делаю вид, что не слышу её.

– Просто убей меня, ладно? – говорю. – Когда я буду спать. Так будет лучше для всех. Так точно никто не пострадает.

– Заткнись, идиот! – Ева бьёт рукой по столу. – Если ты не можешь быть счастлив со мной в нормальной жизни, значит это моя вина. Я не могу сделать тебя счастливым. Я самая бесполезная девушка из всех.

Она плачет.

Я молча доедаю бургер.

Спустя какое-то время – мне кажется, вечность – Ева успокаивается. Она оплачивает счёт. Мы выходим на улицу.

– Мне пора возвращаться на работу.

– Пока.

Она садится в машину.

– Тебя подвести?

– Куда? – спрашиваю я, сдерживая смех.

– Не знаю, – отвечает. – А тебе куда-нибудь нужно?

– А мне куда-нибудь нужно? – говорю. – Я не знаю.

Ева улыбается. Глаза у неё красные.

– Я пройдусь, – говорю. – Спасибо.

– Я позвоню, – говорит она напоследок. И уезжает.

Я натыкаюсь взглядом на парочку, они идут в обнимку прямо по тротуару. Сзади девчонка очень даже ничего.

Я думаю, куда мне податься. А потом просто иду за ними.

Мог бы, но никогда не стану

…полагаю, я мог бы стать технологом на мебельном производстве. Я мог бы работать на руководящей должности в офисе. Я мог бы колотить табуреты в гараже. Я мог бы подписать контракт и остаться служить в армии. Я мог бы выплеснуть свою злость наружу и таким образом освободиться от Духа. Я мог бы причинить людям много боли. Я мог бы защищать людей. Я мог бы переехать в другой город, но это ничего не изменит. Я мог бы заботиться о стариках в доме престарелых. Я мог бы выращивать цветы и продавать их влюблённым. Я мог бы написать книгу. Я мог управлять фрезерным центром, но боже, как же это скучно. Я мог бы собрать коллективную жалобу от жильцов этой дыры на шум, который производит сосед со своим ремонтом, если бы они были заинтересованы в этом. Я мог бы выслушивать недовольства других людей и давать советы. Я мог бы стать монахом. Я мог бы лечить людей, но для этого нужно иметь образование. Я мог бы присоединиться к культу. Я мог бы сниматься в фильмах для взрослых, но я просто боюсь камер: они крадут душу. Я мог бы скормить собаку нищему. Я мог бы скормить нищего собаке. Я мог бы снова начать пить, но это ничего не изменит. Я мог бы сдаться в лечебницу и находиться там под круглосуточным наблюдением. Я мог бы соблазнить твоих подруг, но ты их всех спрятала. Я мог бы разбогатеть, но не хочу. Я мог бы позвонить Янни Плаку и предложить написать что-нибудь вместе, но не стану этого делать. Я мог бы перестать думать о других девушках. Я мог бы схорониться ещё глубже и поставить себе могильный камень у пизды. Я мог бы записаться на приём к психиатру и выклевать ему весь мозг. Я мог бы в очередной раз проконсультировать себя самостоятельно, но пока ещё не время. Я мог бы посмеяться над твоей шуткой. Я мог бы вместе с тобой поплакать над горем. Я мог бы купить презерватив стеснительной девушке, чтобы обезопасить её от возможности заразиться СПИДом или от страха забеременеть. Я мог бы снова начать курить, но не хочу, чтобы сигареты управляли моей жизнью. Я мог бы убить себя, но какой в этом смысл? Я мог бы рекламировать модную одежду, но я не люблю фотографироваться. Я мог бы записать свои песни, стать популярным в Сети, но я не люблю людей. Я мог бы позвонить друзьям по кряк-бригаде, позвать их выпить, но нет. Я мог бы зарегистрироваться в Сети, чтобы всегда быть на связи, чтобы меня не теряли, чтобы не быть одиноким, но зачем мне это? Я мог бы начать снимать видео в Тик-Ток. Я мог бы напомнить о своём существовании всем тем, кто похоронил меня, вычеркнул из своей жизни, как непригодного, несоответствующего, но нужно сделать всё красиво, нельзя объявляться нищим с пустыми руками. Я мог бы лишить девственницу девственности. Я мог бы найти ту девчонку, с которой не переспал, когда был студентом, и показать ей, чего она лишилась. Я мог бы зашить себе рот, но Ева спрятала от меня все швейные иглы. Я мог бы найти любую работу и просто жить. Я мог бы вписаться в общество, но мне это не нужно. Я мог бы охотиться на китов. Я мог бы проектировать гробы (подробнее об этом позже). Я мог бы сделать вид, что мне не всё равно. Я мог бы притвориться тобой. Я мог бы приехать и скрасить твою тоску, дорогая, но тогда, будь добра, заплатить за такси. Я мог бы перестать ненавидеть себя.