Текст книги "Слюни"

А. А. Казаков

«СЛЮНИ»

Посвящается Нати.

Лучшей из всех Лесли.

Ты видела, как душа покидает тело – ещё до встречи со мной.

А я зачем-то заставил тебя смотреть, как безумие сжигает разум.

«…Совершенно невозможно представить себе, чтобы Бартлби с кем-либо совещался…»

Энрике Вила-Матас «Бартлби и компания»

«…Иными словами, и после этого я заткнусь, придуманные истории и романтические романы о том, что произойдет, ЕСЛИ, – для детей и взрослых кретинов, которые боятся прочесть себя в книжке ровно так же, как могут бояться смотреть в зеркало, когда болеют или ранены, или с бодуна, или с ума сошли…»

Джек Керуак «Сатори в Париже»

«… У меня ни работы, ни сбережений, ни надежд. Я – счастливейший человек в мире. Год назад, даже полгода, я думал, что я писатель. Сейчас я об этом уже не думаю, просто писатель. Всё, что было связано с литературой, отвалилось от меня. Слава богу, писать книг больше не надо… »

Генри Миллер «Тропик Рака»

«…Я находчив, – говорит Прайс. – Я личность творческая. Я молод, беспринципен, высокомотивирован и хорошо образован. В сущности, я утверждаю, что общество не может позволить себе потерять меня. Я – его актив…»

Брет Истон Эллис «Американский психопат»

Ты такой же, как все, но посторонний, чужой.

Блабл (п. у. А. А. Казаков)

– Покажись.

– Кому, например?

– Врачу? Миру? Мне?

– Меня нет. Я в домике.

Если скрываться, то у всех на виду.

Если прятаться, то в своей фантазии.

…а ещё такие слова:

– Ты меркнешь.

– Я знаю. Круто, да?

– Нет. Совсем не круто, друг.

– Почему? Мне кажется, так лучше.

– Ещё немного и ты пропадёшь окончательно.

Комментарии без текста

Аннотация

Роман-размышление. Роман-собеседник. Роман-сатира и трагикомедия. Яркое хитросплетение реальности и вымысла. Коктейль из острых переживаний и фантасмагорий.

Знакомьтесь. Это Блабл. Неординарный молодой человек. Мечта девушек. Кошмар всех матерей. Словом, воспитанный мальчик – так он говорит. Каждый день он ищет своё место в меняющемся мире, всё глубже погружаясь в пучину собственного безумия. Сам Блабл высокого мнения о себе, и не очень высокого – о других. Он начитан, но ненавидит все книги одинаково сильно. У него есть диплом о высшем техническом образовании, но нет работы. Он отслужил в армии, но так и не научился подчиняться и уважать старших.

Блабл не признаёт устоев общества, в котором живёт, и поэтому выдумывает собственный мир со своими правилами. Иногда он отправляется погостить в Дом с красной дверью, где чувствует себя спокойнее всего. Он борется с искушением. Он воюет со своими соседями. Он наблюдает за людьми вокруг. И он уверен, что за ним пристально следят.

Блабл вынашивает план мести тем, кто отказывается брать его на работу. Он ходит по собеседованиям, общается с людьми, которые даже не подозревают о том, что происходит у него в голове. Если у тебя богатая фантазия, то зачем жить реальностью, верно? Если ты знаешь толк в веселье, то почему в твоём присутствии люди так часто плачут? Этими вопросами задаётся Блабл, герой романа "Слюни". Эта история о том, кто не чувствует себя в безопасности среди людей. Это исповедь молодого человека, находясь с которым люди не чувствуют никакой опасности, хотя следовало бы: так считает сам Блабл.

Выражаясь его же словами: "Я безумен, я устал, я ушёл".

Автор vs. Блабл

Я хочу кое-что прояснить.

Ещё до того, как Блабл, герой романа "Слюни", начнёт свой разговор.

Несмотря на то, что роман написан преимущественно от первого лица, главный герой не является отражением авторской натуры. Более того, у меня есть подозрения, что Блабл сам себя написал.

Я пытался контролировать его, старался удерживать в рамках приличия и морали, но в итоге проиграл этот спор. Я сдался и позволил парню жить своей жизнью – на страницах книги. Это большее, что я мог дать ему сделать: выговориться.

Блабл придумывает прозвища для других персонажей, которых встречает на своём пути, и называет разные заведения и публичные места довольно странными наименованиями. Все они надуманы, взяты из головы автора: они ничего не значат.

Также Блабл перечисляет множество реальных современных музыкантов, чьё творчество ему нравится. А ещё фильмы и художественные произведения других авторов. Это сделано без всякого злого умысла. Я надеюсь, что никто не обидится.

Вот и всё, что я хотел сказать.

Ну, практически. Есть ещё кое-что важное.

Предостережение или Строго 18 +

Эту книгу категорически запрещается читать лицам, не достигшим восемнадцатилетнего возраста. Обрати на это предостережение особое внимание.

В этой книге, как и на любом повороте в реальной жизни, встречается нецензурная лексика и сцены откровенно эротического содержания. Закрой книгу, если тебе нельзя думать о таком. Отложи книгу, если ты не хочешь о таком слышать.

Прочитаешь эту историю позже, если, конечно, книги тогда ещё будут читать.

Повторюсь: эта книга является плодом воображения автора. Герои – вымышлены, ситуации – надуманы. Любое совпадение с реальными людьми, местами и событиями – случайно и непредумышленно. Автор не преследует цели оскорбить кого-либо.

Эта книга написана исключительно в развлекательных целях. Не следует относиться серьёзно к тому, что ты прочитаешь в ней. Не следует верить главному герою на слово.

Книга не несёт в себе призыва к насилию, проявлению ненависти и агрессии по отношению к другим людям. Эстетам, моралистам, беременным женщинам или просто вежливым, хорошо воспитанным людям не рекомендуется прочтение данного произведения.

И на прощание. Эта книга и не книга никакая. Просто слюни.

Всё ещё здесь? Ждёшь продолжения?

Тогда автор от всего сердца желает приятного прочтения.

На этом автор ушёл. Дальше говорить будет Блабл. Передаю микрофон.

На входе не спрашивают документы

Я всегда хочу обратно, но не знаю куда.

Я никогда не скучаю по тому, что было. Только по тому, чего у меня не было.

Перебирая в памяти места, где я жил, людей, с которыми общался, или вещи, которые меня окружали, я понимаю, что никогда к ним не привязывался. А к разным событиям в своей жизни я всегда относился одинаково равнодушно: как будто я находился на пересадочной станции, с которой готовился сорваться в будущую жизнь.

Но как бы там ни было можно бесконечно долго анализировать факторы, которые предшествовали тому или иному событию, и удивляться: как легко находятся пути отхода, которых раньше почему-то было не видно. Но задним числом всё просто, не так ли? Если вдуматься, этот разговор тоже не имеет особого значения, так как является всего лишь комментарием: поменять что-либо уже нельзя. А что важнее: ни один разговор ещё никогда никому не помог. Я это точно знаю. Я тот ещё Блабл. И говорить – это мой удел.

Так меня зовут, Блабл. Точнее, так меня называли мои друзья, когда они у меня были. Вот уже два года, как мне никто не звонит, не пишет. Я не жалуюсь, просто говорю, как есть. Наверное, я сам виноват: раньше я был общительным, не то, что сейчас. Заводил друзей на каждой вечеринке, в каждом баре. Я посещал такие места в огромном количестве. Знакомился с девчонками, напивался с парнями. Это было давно, в прошлой жизни, можно сказать. Когда я пил алкоголь по выходным, курил сигареты в перерывах между занятиями в Техническом Университете и безобидно изменял своей девушке, если подворачивалась такая славная возможность. С тех пор много слёз утекло. С той девушкой я давно не общаюсь. Моя квартира, в которой я жил, заканчивая обучение, уже не принадлежит мне. А всё, во что я тогда верил – либо умерло, либо потеряло свою красоту, прежний смысл, что в принципе равносильно. Я всегда вспоминаю обо всём ушедшем с каким-то щемящим душу уколом совести, ревную прошлое к настоящему что ли. Можно сказать, что таким образом я признаюсь себе, что прежде я был глупее. Если так, то где гарантии, что в будущем я не скажу того же самого о себе сегодняшнем?

Мой отец, давая объективную оценку моей жизни, как правило, говорит такую умную, но совершенно бесполезную фразу:

– Ты часто буксуешь там, где другие проскакивают. Спотыкаешься о невидимые барьеры.

В последний раз я слышал что-то подобное от отца, когда он допытывался у меня (буквально выматывал из меня душу своими серьёзными разговорами), пытаясь узнать причину, почему я ушёл из фирмы "ПостельКа", куда меня взяли стажёром в конце осени.

Я ничего не ответил ни отцу, ни коллегам по работе. Уволился без объяснения причин. Скажу только, что я чувствовал себя более чем отвратительно в этом паршивом месте. А если честно, иногда я просто делаю то, что сам не могу объяснить. Так, например, в начале зимы, гуляя по Парку Вдохновения, я сбежал по крутому склону, навернулся и разбил себе губу. Не говоря уже о том, что заляпал чистый, девственный снег собственной кровью. Мне наложили швы – восемь штук, – которые болели, так что я не мог рта открыть, а сняли их только на новогодних каникулах. Еве, моей девушке, очень нравится шрам, который остался у меня с тех пор на память: небольшой, едва заметный над верхней губой, по форме похожий на маленькое сердечко.

Когда это произошло, Ева испугалась, но вопросами меня не донимала. Спросила только, зачем я это сделал?

Я ответил, что сам не знаю. Я сказал: захотелось.

Мы сидели в её машине на парковке перед Центром неотложной скорой помощи, где меня только что заштопали. Ждали, пока прогреется двигатель "жука". Губа саднила и чесалась. Я постоянно одёргивал руку. Мне хотелось кричать, хотя боли я не чувствовал. Во рту стоял металлический привкус крови, как будто монетку съел. Я высматривал девчонок на другой стороне улицы, но время близилось к вечеру. Смеркалось. Не разглядеть никого толком. Помню, как Ева сказала без всякого драматизма:

– Ты мог убиться. Ты ведь понимаешь?

– Конечно. Но я об этом как-то не думал.

– А о чём ты думал, можешь сказать?

– О том, как было бы круто сбежать с горы.

Где-то в то же время, когда я разбил губу, отец сказал мне:

– У тебя что ни шаг вперёд, то три назад.

Я всерьёз задумался над этими словами, не поленился и подсчитал, сколько мне полных лет в таком случае. Если мой отец прав, получается, что каждый новый год моей жизни откидывает меня на три года назад. Если так, то мне сейчас "минус сорок шесть лет". Следуя логике моего отца, я вроде как ходячий труп. Хотя для мертвеца я неплохо сохранился. Высокий, худой, бледная кожа туго обтягивает крепкие кости (я ни разу в жизни ничего себе не ломал и не собираюсь, тьфу-тьфу). Ещё у меня густые чёрные волосы, всегда хмурые брови – типа я думаю о чём-то "глубоком и важном", как говорит моя мать в шутку, а я улыбаюсь ей в ответ, но не по тому, что мне смешно, а потому что она моя мать. Ещё у меня есть своя фишка: я нигде и никогда не снимаю куртку. Меня нет и никогда не было в социальных сетях (это другой мир, я называю его Вирт или просто Сети), но я вынужден пользоваться электронной почтой: это уступок, на который я пошёл ради того, чтобы найти работу. Я ношу бороду, хотя до недавнего времени брился каждый день в течение многих лет. Я из семьи военных, родился на северо-востоке страны, в посёлке Сухое Дно: довольно невзрачном месте с богатой историей (когда-то там располагался лагерь для репрессированных). Описать этот посёлок лучше всего старой, но актуальной среди местных жителей шуткой: одна половина населения отбывает тюремный срок в исправительном учреждении, пока другая половина их охраняет. Последние семь лет (не считая армии) я живу в городе с населением в полмиллиона человек, мои родители давно вышли на пенсию и переехали сюда же в город. У меня есть законченное высшее образование, я отслужил в армии по призыву и прошёл стажировку в мебельной фирме.

На самом деле я ненавижу рассказывать о себе, но, говоря так, я, по сути, противоречу своим словам, так что будем считать это исключением. Иногда мне кажется, что даже среди исключений я сам себе исключение. Я долгое время хотел стать писателем, потом плюнул на эту затею, и в итоге стал Бартлби. Я даже собрал свою собственную коллекцию таких же неудачников, как я. Знакомство с Евой обошлось мне дорого: я рассорился с лучшим другом. Ждал угрызений совести или хотя бы тоски, но не почувствовал ничего. Когда мне хорошо, я пою песни, которые сам сочиняю, и вообще поднимаю настроение всем, кто окажется рядом. Когда мне плохо, я думаю о том, как причиняю боль другим людям. Суммарно за девять месяцев я посетил более пятидесяти собеседований, а работал всего десять недель. Такой я человек.

– Как ты будешь жить? – спрашивает мать, вконец теряя терпение, когда звонит мне третий раз за неделю, чтобы узнать, как мои дела. А я просто молчу, слушаю её. – Ты собираешься как-то устраивать свою жизнь или нет?

– А я, по-твоему, чем занимаюсь? – говорю. – Хочешь сказать, я не живу? Можно подумать, я уже умер?

Мать вздыхает. "Как я могла воспитать такого идиота?", так она, наверное, думает обо мне в этот момент. Я без труда могу представить, как в этот момент она задирает голову, обращая вопрошающий взгляд к небу. Но потом голос её смягчается.

– Я просто хочу, чтобы у тебя всё получилось.

– Да? Что именно?

Мать теряется с ответом.

– Ну, то, чем … вы… там … занимаетесь.

– Мы – это кто? – спрашиваю я, заинтригованный.

– Ты и твои друзья? – говорит мать, и это звучит как вопрос.

Перед тем, как отключится, мать просит сказать что-нибудь, что успокоит их с отцом. Я говорю, что иду завтра на собеседование. Мать радуется. Это звучит как план.

– Соглашайся на любую работу. Хватит копаться.

– Ага, – говорю. – Спасибо за совет, мам.

Я говорю: счастливо. А потом отключаюсь, пока она не передала телефон отцу.

Когда я прихожу на собеседование, у меня появляется чувство нереальности происходящего. Как будто я сплю, а собеседование мне снится. Менеджер по управлению персоналом или, как я называю её, Кукла, выглядит так же, как другие девушки, занимающие аналогичные должности в таких же компаниях. Они все для меня Куклы: одно лицо, одни вопросы. Вот эта конкретная Кукла, например, спрашивает, почему я считаю, что подхожу на должность "Специалист ОТК" в компанию, занимающуюся производством кукольных домиков и колыбелей – очень оригинальный вопрос, ага, как же.

Я отвечаю ей без всяких заготовок, даже не задумываясь:

– Потому что ваша компания предлагает соискателям вроде меня тридцатидневное обучение с узкой направленностью, которое, в свою очередь, оплачивается, как полноценный рабочий месяц, а я хочу обучаться новому. Более того, ваша компания с первого дня официально трудоустраивает новых сотрудников, оплачивает больничные листы и отпуска, что в принципе не так важно для меня: я совсем не болею. Но приятно осознавать, что компания заботится о своих работниках, согласитесь? Это располагает к продуктивной работе. В числе прочего, у вас действует смежная система оплаты труда. Оклад плюс премия. Я правильно понимаю? Хорошо. Фиксированный оклад. А чем больше и лучше я буду работать, тем выше я смогу заработать себе премию, верно? Это впечатляет. Такой подход сильно мотивирует. А ещё у меня имеется диплом по деревообработке. Я – технолог по мебели. Данная вакантная должность: моя прямая специализация. Смею вас заверить, я человек порядочный. Вы не должны верить мне на слово, я понимаю. Но у меня имеется служебная характеристика, выданная мне Вооруженными Силами, и там написана чистая правда. Дисциплинированность, исполнительность – вот мои сильные стороны.

И так далее. Я могу наговорить ей, что угодно. И даже больше.

Кукла кивает, повторяет стандартные "угу", "ага", пару раз изображает неубедительное удивление, и говорит что-то вроде "правда?" или "как интересно" – и всё это без всяких эмоций, как будто её только с конвейера сняли и посадили за стол. В итоге она показывает характер или проявляет профессионализм, в этом деле не всегда до конца ясно – в общем, делает то, что ей и положено делать в рамках её программы. Кукла спрашивает:

– Почему вы ушли с прежнего места работы?

Я изображаю смущение, как будто по моему самолюбию нанесли непоправимый удар. Но так, чтобы не выглядеть легко ранимым, чтобы она поняла: это личное. Как если бы я спросил её, что она использует во время месячных: прокладки или тампоны.

А отвечаю я то же, что говорю всем Куклам с тех пор, как уволился из фирмы "ПостельКа", чистую правду. Я говорю:

– Потому что захотел.

Кукла ожидает продолжения. Но его нет, и не будет.

– Хорошо. В таком случае, вопросов больше нет. Мы свяжемся с вами.

Или как-то так. Меняется только расстановка слов, их последовательность. Сами слова, интонация голоса, с которой это произносится, остаются без изменений. Всегда. Везде.

Мы прощаемся, обмениваемся дежурными улыбками. И я ухожу, зная, что она мне не перезвонит. Так как в любом деле, за какое бы я не взялся, находится тот, кто делает это лучше меня. Более опытный. Более коммуникабельный.

А вот то, чего не узнает ни одна Кукла.

Моё имя – Блабл. Отличительные черты: я сумасшедший. А ещё – я только что изнасиловал её у себя в голове.

И с этими мыслями я выхожу в город.

Коридор потерянных людей

В кафе «Коридор потерянных людей», куда я захожу, чтобы пообедать после очередного собеседования, я заказываю блюдо дня и чёрный кофе, усаживаюсь за тот же столик, за который садился, когда приходил сюда в обеденный перерыв, работая в фирме «ПостельКа», и жду заказ. Факт номер один: я сумасшедший. Факт номер два: сумасшествие не имеет ничего привлекательного, кроме своей внешности. Факт номер три: в кафе заходят мои бывшие коллеги по работе. Парень и девушка. Они заказывают еду, занимают столик, оживлённо разговаривают. Потом замечают меня, изображают радость, приглашают за свой столик. Но я отказываюсь, зову составить мне компанию, не особо надеясь на то, что они согласятся. Он и она ломаются, но в итоге подходят ко мне. Не охотно, как будто их силком тащат. Как будто не знают, о чём со мной говорить.

Девушку я зову Симка. Она плоская, как сим-карта. Грудь отсутствует, попы тоже нет. Симка проводила со мной собеседование в фирму "ПостельКа". В общем, она – Кукла.

Парень с ней – Гуру, мой наставник. По идее я должен был у него всему научиться, но Гуру постоянно пропадал на производстве. Мы с ним так и не нашли общего языка.

А вот Симка, звёздочка офиса, то и дело обвивалась вокруг меня, каждый день в новом образе. Меняла духи и постоянно спрашивала: как мне этот запах, а что я скажу про этот аромат? К тому моменту, как я уволился из фирмы, все её духи слились для меня в какой-то один устойчивый шлейф похоти: так пахнет от губ девушки, которая проглотила сперму и прополоскала рот – маскировка страсти, остаточное явление секса.

– Привет, – говорит Симка с деланным энтузиазмом, как будто очень рада меня видеть. – Ты что тут делаешь? – И хлопает длинными, наращенными ресницами.

– Здорова, пацан, – говорит Гуру без улыбки.

– Привет, ребята, – говорю, улыбаясь шире, чем следует. – Какие дела?

Мы обмениваемся рукопожатиями с Гуру. Он худой, как я. Но ладонь у него грубее, хотя руку он жмёт слабее, чем я. Это не может не радовать. Сколько мы работали вместе, он всегда называл меня "пацаном". Это бесило, и однажды я так и сказал ему. Гуру не воспринял мои слова всерьёз.

Неловко обнимаемся с Симкой. Я замечаю, что пахнет от неё так же сладко, как раньше. Феромонами каким-то.

Симка и Гуру переглядываются. Видно, отвыкли от меня. Хочется думать, что я тоже о них забыл. Но это вряд ли.

– Всё в порядке, вроде как, – говорит Гуру, отвечая на мой вопрос, который и не вопрос никакой. Я всегда так говорю людям при встрече, чтобы сбить их с толку.

– Нормально всё, – говорит Симка, усаживаясь за стол. Гуру топчется на месте, потом тоже садится. – Работаем, если это, конечно, можно так назвать.

Как и прежде, у меня появляется чувство, что когда-то давно Гуру пропустил урок по межличностному общению, и впоследствии так и не восполнил пробел. В их фирме была традиция отмечать дни рождения всем коллективом. Меня, как стажёра, не приглашали на эти сборища. Но я всё равно не упустил момент и сделал подарок на день рождения Гуру. Я подарил ему книгу Дейла Карнеги "Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей". Но он не понял намёка и вроде как обиделся на меня.

– Людей не хватает, – говорит Гуру, имея в виду производство, где каждый сотрудник работает за троих, а получает зарплату как за себя одного.

– Новых сотрудников не набираете? – спрашиваю я, обращаясь к Симке.

– Хочешь вернуться? – спрашивает она в ответ. Но шутит, конечно.

Когда я уволился, мы катались с ней весь вечер на её машине по городу. Говорили о разном. В том числе о фирме: Симка тоже была не в восторге от работы, но это уже не важно. Интереснее то, как мы обсуждали с ней измены. Прощупывали почву, так сказать. Симка замужем, так что я не рассматривал её как потенциальный вариант. Мне нужна была девушка, у которой я мог бы жить. Я понимал в тот вечер, что могу трахнуть её прямо сейчас, достаточно нам заехать в какой-нибудь тёмный двор. Не думаю, что она стала бы особо сопротивляться. Но тогда это ничего не изменило бы. Я не стал даже пробовать.

В тот вечер Симка спросила:

"Ты любишь свою девушку?".

А я перевёл тему, отвлёк её внимание какой-то ерундой или ответным вопросом, и потом, спустя время, спросил у неё то же самое: любит ли она мужа?

Помню, как Симка пожала плечами. И сказала, как будто только что прочитала великолепный роман Фредерика Бегбедера:

"Я верю, что любовь живёт три года".

"И что это значит?".

Симка посмотрела на меня и сказала с какой-то печалью:

"Моей дочери три с половиной".

– Чем занимаешься, пацан? – спрашивает Гуру.

Вопрос не застаёт меня врасплох. В последнее время я только и слышу: как дела на работе? Что у тебя с работой?

Никак. Нет работы – нет проблем.

Но сказать правду это не всегда лучший вариант.

Я говорю спокойно, как если бы это не было ложью:

– Продаю тексты к песням.

И смотрю на их реакцию.

– Серьёзно? – спрашивает Симка. Кажется, её это и правда вставляет. – Это круто. А кому?

– По-разному, – говорю. – В основном пока ещё никому не известным исполнителям.

– Что за жанр? – спрашивает Гуру без всякого интереса. Просто для галочки. Чтобы показать, что настоящий мужик может поддержать любую тему в разговоре.

– Рэп, трэп, поп, клуб. Всё такое. Что в моде у моего поколения.

– Мы могли слышать что-нибудь из твоего сочинения? – это Симка.

– Сомневаюсь, – отвечаю как можно прискорбнее, с серьёзным видом.

Я думаю: ещё немного и я сам поверю в этот бред.

Я думаю: принесли бы уже обед что ли.

– А зарабатываешь как? – это Гуру. – Хорошо платят?

– На жизнь хватает, вроде как.

– Да ну? – снова он, не верит мне.

– Как-то так, – говорю.

И качаю головой для достоверности.

Гуру улыбается. Как будто знает, что я вру.

Но мне это может просто казаться, верно?

– Ну что я могу сказать, – говорит Симка, подводя итог. – Желаю тебе успехов. – Пускай у тебя всё в жизни сложится лучше, чем у нас.

Она говорит это с улыбкой, снова шутит.

Но Гуру почему-то воспринимает это на свой счёт.

– Брось, – говорит он. – У нас ещё нормально.

Симка кивает.

– Бывает и хуже, – говорит она. А потом добавляет: – Наверное. Где-то.

– Бывает, можешь мне поверить.

Дальше Гуру сидит с таким видом, как будто мы дети, а он – наш отец. Хотя он не на много старше нас с Симкой.

– Удар по самолюбию? – спрашивает Симка, надоедая ему.

Как и любая Кукла, Симка умеет выматывать из человека душу.

– Да мне всё равно, – отвечает Гуру, отмахиваясь. – Я просто жду, когда мне принесут обед.

Молчание. Честь нарушить его, видимо, выпадает мне.

Я говорю, чтобы разрядить обстановку:

– Почему, когда я рядом с вами, у меня такое чувство, что я ребёнок, от которого родители скрывают, что он – приёмный?

Они смотрят на меня.

Потом друг на друга.

– Извини, – говорит Симка. – Мы что-то увлеклись.

– Всё круто, пацан, – говорит Гуру. – Это мы так, о своём.

Я думаю, что Гуру вряд ли нравится работать в этой фирме, но другого выбора у него нет. Он смирился. У него жена и двое детей. Он должен играть роль добытчика.

А ещё: нам, парням, просто нельзя показывать свои слабости.

Я жду, что они всё-таки расскажут что-нибудь плохое о фирме, чтобы мы все дружно посмеялись, но этого не происходит. Официантка приносит нашу еду.

Я желаю всем приятного аппетита – я ведь вежливый.

Мне отвечают тем же, но уже с набитыми ртами.

Рот у Симки огромный. Яркая красная помада, точно мишень, очерчивает ориентиры, выделяет цель: не промахнёшься, я думаю. Для такой фирмы, как "ПостельКа", Симка – кристалл, услада для глаз парней. Она, бедная, наверное, по ночам не спит: всё икает, когда мужики с производства вспоминают её, взбираясь на своих жён.

Симка заказывает латте. Я уже выпил свой кофе. А Гуру осушил стакан с компотом. Он предлагает мне выйти покурить. Я соглашаюсь, хотя мне больше хочется почирикать с Симкой. Но я понимаю: это просто предлог. Очередная проверка.

Уже на улице Гуру протягивает мне сигареты:

– Бросил, – говорю.

Мне холодно, но я стараюсь не трястись.

Он качает головой.

– Легко тебе это даётся, да? Бросать всё, – в голосе упрёк. Сам-то он так не может.

– Ненавижу чувство, когда ты под контролем, – отвечаю просто.

Гуру кивает с многозначительным видом. Как будто тоже так думает. Затягивается сигаретой и говорит спокойно:

– Я так и не понял, где ты работаешь?

– Я ведь уже сказал.

– Ой, да ладно тебе, – Гуру усмехается, качает головой. Даёт понять, что не собирается играть по моим правилам. – Не хочешь, не говори. Но пиздеть не надо, пацан.

Вот он – истинный наставник. Пример для подражания.

Я вздыхаю. Думаю о том, как закуриваю, а потом тушу окурок о правый глаз Гуру.

Мне немного легчает, когда я представляю себе такое.

– Ну ладно. И как зовут тех парней, которые поют твои песенки? – спрашивает Гуру настойчивее, как будто это мне нужно сознаться перед ним в чём-то.

– Это секретная информация, – говорю. – Я подписал бумагу о неразглашении.

– Так я и думал.

– Правда? Зачем спрашивал тогда?

– Только чирикать можешь.

Гуру показательно докуривает в два причмока. И возвращается в кафе, так ничего и не добившись от меня.

      Я думаю о фирме "ПостельКа".

Начальник отправляет меня на производство, чтобы я помог Гуру провести инвентаризацию. Чем скорее мы закончим, тем быстрее нам выдадут зарплату. Я езжу на производство и позже, осваиваю фрезерный центр. Моя задача: разобраться в том, как в перспективе удалённо управлять этой штукой, сидя в офисе в городе. Это реально, но трудновыполнимо. И точно не по зубам тому, кто работает всего третий месяц стажёром. И вот я всё реже бываю в офисе, всё чаще езжу на производство. Уезжаю из города в половину седьмого утра, приезжаю обратно в восемь вечера. Людей увольняют, зарплату снова задерживают. Заказов нет. От мужиков на производстве я узнаю, что зарплату задерживают постоянно. Отпускные – по минимальной ставке. Больничные листы – тоже, как не людям. Наконец, фирма берёт крупный заказ на производство кухонь. Я снова в офисе. Занимаюсь этим проектом. Сплошные ошибки. Не успеваю в сроки. По указу директора крадём разработки у конкурентов. Меня заваливают работой. Спрос, как с опытного сотрудника. Девушки в офисе смеются надо мной: я злюсь ещё больше, ругаюсь с ними. В конце рабочего дня думаю уже только о том, как завтра, придя на работу, перережу всем глотки. Представляю эту картину в деталях. Я думаю об этом дома. Не могу избавиться от этих мыслей, когда сплю. Просыпаюсь разбитым, неудовлетворённым положением вещей. Иду на работу, и там погружаюсь в это болото с ещё большей силой. Так продолжается до тех пор, пока я не увольняюсь.

На улице холодно.

Я плюю в урну по привычке. Вытираю ноги и захожу в кафе.

Гуру уже в куртке. Он помогает Симке надеть шубу. Она держит свой латте.

– Выпью по дороге, – говорит она. – Рада была повидаться.

Мы обнимаемся на прощание. Я невольно целую Симку в щёку. Она ловит мой взгляд, улыбается уголком рта. Мне почему-то становится обидно за неё. Могла бы найти себе должность получше в фирме посолиднее. Такая девушка точно бы не пропала.

Гуру протягивает руку.

Процедура повторяется.

Я снова в выигрыше.

Хотя это, конечно, как посмотреть.

– Бывай, пацан.

Мы все выходим на улицу.

Они идут налево. Я стою на месте.

Поднимается ветер.

– Эй, – кричу я им вслед.

Мои бывшие коллеги оборачиваются.

Я смотрю Гуру в глаза. Точнее, сквозь него. Взгляд, от которого Еве часто бывает не по себе. Я говорю громко, чтобы он меня услышал:

– Сын Сэма. Убийца Золотого Штата. Ларри и Рой. Большой Эд. Леденец. Пол и Карла. Патрик Бэйтмен.

Гуру в недоумении. Он спрашивает – то же криком, изо рта у него вырывается пар:

– Это ещё что значит?

– Как что? – говорю. – Имена.

– Что за имена? – спрашивает Симка.

Наверное, боится, что пропустила что-то важное.

– Тех, кому я пишу, – говорю. – Ты же хотел знать, верно?

Гуру молчит. Симка улыбается, глядя то на него, то на меня. Теперь её очередь не понимать, что происходит. Она держит стаканчик обеими руками, как ребёнок – игрушку.

– Запомнишь? – спрашиваю.

– Ага. Как же, – отвечает Гуру.

Я улыбаюсь. Изображаю радость. Но они этого уже не видят.

Знакомая среда обитания

Район, в котором живёт Ева, и где, как следствие, вынужден жить я – дыра мира. Серьёзно. Я ненавижу это место. Здесь вроде как располагается историческая часть города. Отсюда в своё время, лет тридцать назад, город разрастался. И когда-то такие районы, такие дома, как эти, наверное, были нормой, и это меня сильно печалит. Не знаю почему.

Спальный район. Дом старый, многоэтажный, безликий. Внутри живут грустные люди с невесёлыми историями. Главное, чтобы было чем запить тоску и боль. Самогон есть, значит, можно жить. В Сухом Дне такого не было: я о домах. Там были только трехэтажные здания из кирпича (военный городок, что с него взять, или когда-то таким был).

Весь день я слушаю песни Хаски и мучаюсь от бессилия. Безразличие, озлобленность, неудовлетворённость – всё это, как болезнь, которая разъедает жителей таких домов изнутри, проглатывает их интерес к жизни, а с этого всегда всё начинается. С безумия тех, кто живет внутри таких домов. Здесь и жить-то не хочется. Только напиться, чтобы не думать о том, где находишься. В таком месте всё чаще посещают мысли о самоубийстве.

Я много где жил, меня нельзя назвать нежным или хотя бы притязательным. Нет. Я просто разборчив и, наверное, в отличие от других людей, я не хочу довольствоваться малым. Мириться с тем, что это и есть норма жизни. Я уехал из Сухого Дна не для того, чтобы работать на пыльном производстве фирмы "ПостельКа" – где-то в таком же, но немного другом посёлке. Я уехал из Сухого Дна не для того, чтобы жить в такой убогой дыре.