Текст книги "Слюни"

Взрыв. Спину жжёт. Жаркой волной меня откидывает на пол, усеянный частями растерзанных людских тел в разорванной одежде. Преимущественно женскими останками. Пробитые черепа, в которых камеры устраивают себе уютные гнёзда. Выпотрошенные животы, а внутри мерцают разноцветные кишки: эффект фильтров. Из пустых глазниц вылупляются снимки – потомство камер. Чей-то отрезанный язык, борясь за жизнь, прислуживает, вылизывая разбитый в бою объектив. Оторванная кисть руки поглаживает раненную камеру, а мёртвый рот шепчет ей нежные, ласковые слова, чтобы та поскорее поправилась. В этот момент раздаётся яркая вспышка света, которая исходит со стороны мини-завода: она ослепляет меня, так что я не вижу уже ничего, а чувствую только боль в левом боку – это очередная камера вгрызается под рёбра, пытается сделать своим переносчиком.

– Убирайтесь от него!

Голос женский. Крик исходит откуда-то со стороны. Я слышу, как раздаётся звонкий стук, после чего боль в боку ослабевает: никто уже не пытается проникнуть в меня. Но я по-прежнему ничего не вижу. Свет слепит даже сквозь веки.

Меня оттаскивают в сторону.

Шум вокруг немного стихает.

Из дыры в боку выходит воздух.

Мне кажется, что я сжимаюсь в размерах.

– Приклей на глаза.

Тот же голос. Кто-то вкладывает в мою руку предмет, на ощупь похожий на резину. Маленький, сдвоенный. Отсоединяю один от другого. Перебираю их пальцами, натыкаюсь на липучки. Не зная, чего ожидать, клею эти штуки на глаза.

– Так-то лучше, – комментирует кто-то моё действие.

Я смотрю сквозь пелену. Видимость минимальная, но всё-таки уже лучше.

– Что это такое? – спрашиваю я, срываясь на крик, потому что вокруг всё гремит. Мне кажется, что комната рушится вокруг нас. А кто со мной – не знаю.

– Пэстисы, – отвечает тот же голос. – Смотри сквозь них.

Я моргаю, фокусируюсь на лице девушки, которая, глотая воздух, припадает к моему раненному боку и надувает меня. Она заклеивает мой бок детским пластырем с изображением машинок. А потом кидает в рот резинку розового цвета, подозрительно похожую на использованный презерватив: жуёт её и чавкает. На глазах у девушки, как и у меня, наклейки для сосков: ещё и с трясущимися кисточками.

Она говорит мне:

– Не следовало тебе заходить в эту комнату.

– Я уже как-то догадался, знаешь ли.

Девушка вымученно улыбается в ответ.

– У нас идёт битва. Все мои союзники погибли.

– А где мы сейчас? – Я оглядываюсь, вижу пламя, свет и разруху перед собой как из-за стекла, как будто я нахожусь на витрине. – Только не говори, что…

– В музее. Здесь съёмка запрещена.

Камера садится на стекло размером со стену, которое скрывает нас от всех.

Ползает по ней туда-сюда, пытается ослепить нас, но в итоге сама пугается вспышки. Перестаёт цепляться, падает, бьётся, но уползает прочь к своим сёстрам.

– Как давно ты с ними воюешь?

– А как давно ты построил свой Дом? Я здесь с самого основания. Нас было гораздо больше. Целая коммуна. Но все погибли. Я продолжаю сопротивляться, но сил у меня почти не осталось. Хорошо, что ты пришёл. Ты должен помочь мне.

– Каким образом?

– Мини-завод. Это мать всех камер. Там они зарождаются. Я никак не могу до него добраться. Противников много. Если бы ты согласился отвлечь их, принять удар на себя. Я смогла бы проскочить и закрыть его.

– Я могу. Сделаем это.

– Уверен? – В голосе сомнение. – Ты ранен. Это может стоить тебе жизни.

– Плевать. Лучше я умру, борясь за что-то.

– Тогда вперёд.

Она целует меня в губы, я чувствую вкус латекса у неё во рту.

Тяжело дыша, девушка шепчет мне на ухо:

– Если мы выиграем, я заткну этой резинкой свою фасолинку, и тогда ты сможешь расстрелять меня, насколько твоих патронов хватит. Но об этом позже.

Девушка передаёт мне сачок – таким чистят бассейны. И говорит:

– Просто позируй им, а когда они подберутся слишком близко, лови.

– Договорились.

Мы сходим с постамента, оказываемся за стеклом.

Камеры бросаются в нашу сторону. Девушка бежит по полю боя.

Я вспоминаю уроки видеоблогеров о том, как лучше позировать на фото. Но всё, что приходит на ум: не выставлять вперёд локоть. Больше я ничего не помню.

Камеры окружают девушку. Их целая сотня, не меньше.

– Эй, как вам моя мордашка? – кричу я, не зная, как себя вести.

И тогда я начинаю петь все свои песни разом, чтобы привлечь внимание.

Камеры поворачиваются ко мне, а я горланю свои паршивые песни, прыгаю, трясу головой, машу сачком. Делаю широкие шаги в стороны. Изображаю пальцами пистолеты. Я прикрываю лицо ладонью, кручу свободной рукой в таком жесте, как будто варю что-то. Поворачиваюсь боком, трясу бёдрами. Делаю вид, что из груди у меня вырывается сердце-дикарь. А потом поднимаю одну ногу, как будто я цапля, при этом стараясь не ткнуть локтем в кадр – короче, просто танцую.

Камеры бросаются на меня, я ловлю их сачком. Кружусь, замахиваюсь и зашвыриваю подальше, так что они разбиваются об стены комнаты. Камеры сталкиваются друг с другом. Они крошатся, разлетаются вдребезги, а красные огоньки на них тухнут. Камеры жужжат и слепят меня, но мои глаза под защитой.

Вспышки. Повсюду взрывы.

Моё тело горит, кожа пылает от жара.

Такое чувство, как будто меня просканировали тысячу раз.

Замечаю, как девушка, ловко уклоняясь от врагов, преодолевает путь.

Добираясь до мини-завода, такого крохотного, похожего на порез, напоминающего губы, она ловит мой взгляд. Вид у неё благодарный. Салютую ей сачком.

– Давай! – кричу я. – Покажи им.

Тогда она спускает шорты-амазонки и садится матери всех камер на лицо.

Грубое спасение в кино

У края тёмных вод,

Куда тело моё прибьёт –

Разведи яркий костёр

И сожги, что не уберёг.

В кинотеатре.

Сидим с Евой на самом заднем ряду. На крайних сидениях.

Смотрим новый фильм из серии о супергероях.

Точнее, Ева смотрит. Во всяком случае, пытается.

Пока я пристаю к ней.

Потому что я знаю, что ей, как и мне, на самом деле совершенно не нравятся фильмы о супергероях.

А я хочу, чтобы до карантина мы с Евой обязательно занялись сексом в кино.

Мы сидим с самого края, потому что я не чувствую себя в порядке, когда сбоку от меня сидит незнакомый человек. Когда такое происходит, я невольно начинаю коситься на своего соседа. Смотрю фильм в отражении его глаза, если такое возможно. Короче, это сильно утомляет меня, так что в конце сеанса я чувствую себя как после работы. Поэтому когда-то давно я решил садиться в кинозале только так. Либо не идти в кино вообще.

Исходя из этого, свободные места, которые меня устроили бы, имелись только на этот конкретный сеанс, на это фильм. Именно такой факт заставил нас купить билеты. Ева всё оплатила, а я взял энергетик в стакане и попкорн. Тоже за её счёт, разумеется.

Но происходит неожиданное.

Еве, вроде как, даже начинает нравиться этот паршивый фильм. Либо так, либо она просто не разделяет моего энтузиазма полюбить друг друга в тёмном кинотеатре.

Я предпринимаю последнюю попытку. Трогаю её между ног, но она убирает мою руку. В этот момент Ева улыбается, наблюдая за происходящим на огромном экране.

Я кричу ей на ухо, так как взрывы и выстрелы – словом, звуки спецэффектов, музыкальное сопровождение к той вакханалии действий, что происходит на экране – заполняют собой весь зал. Я пытаюсь перекричать этот шум, объясняя ей вот что:

– Если ты стесняешься, то ничего. Мы можем сделать это в туалете. У них кабинки закрываются, если что.

В ответ Ева смотрит на меня так, что я чувствую себя извращенцем. Она говорит – тоже громом мне на ухо:

– Мы сделаем это дома. Как нормальные люди.

– Но… это… так… скучно.

– А по-твоему, лучше… перед полным… залом… людей?

– Только если ты хочешь выйти на сцену, Лесли.

Я подмигиваю ей.

Ева закатывает глаза. Как будто говоря: ну почему такой невыносимый тип достался именно мне? А я думаю, что мог бы надеть ей на голову ведро для попкорна, к которому мы так и не притронулись, проделать в нём дырку и в сладость отыметь Еву в рот.

Заметив перемену в моём настроении, Ева берёт меня за руку и говорит, перекрикивая громкие голоса актёров, усиленные мощными динамиками:

– Не грусти. Всё будет. Только фильм досмотрим.

– Я хочу сейчас. Я хочу здесь. Я что, зря торчал тут?

– Потерпи. Ты ведь немаленький. И ничего не зря. Отвлёкся от книги.

Признаю. В последнее время я по четырнадцать часов работаю над "Комментариями…". Это утомляет. Но я хочу скорее закончить, чтобы…

…навестить Янни Плака? Избавиться от Духа? Я не знаю.

Ева целует меня в щёку, но это, разумеется, не удовлетворяет моего интереса к ней.

Я сдаюсь. Думаю проспать оставшуюся часть фильма. Но звуки фильма, грохоты, доносящиеся со всех сторон, то и дело пробуждают меня.

Снова беру руку Евы и кладу её на свою ширинку.

– Ты не выносим, – говорит Ева.

– Нет, послушай. Я нацеплю это никчемное ведро на член, ты запустишь в него руку, и никто ничего не заметит. Только нужно решить, куда высыпать весь этот попкорн.

Я прошу её, дать мне минутку. Говорю, что обязательно что-нибудь придумаю.

– Не трать время напрасно, – отвечает Ева.

Она берёт горсть попкорна, отправляет в рот. Жуёт. Потом зачерпывает снова.

Вообще-то она на правильном питании. К тому же терпеть не может попкорн.

Я говорю с разочарованием:

– Да ну тебя… в пизду.

И в этот момент на экране раздаётся очередной взрыв.

– А причём тут суд? – спрашивает Ева, не глядя на меня.

Я повторяю те же самые слова.

Снова взрыв. Или даже какой-то звериный рык одного из героев.

– Я не понимаю, о каком суде ты говоришь?

Я ору Еве на ухо:

– Забудь!

Она резко поворачивает голову, смотрит на меня, в глазах злость:

– Ты вообще уже? Зачем так орать?

Потом так же просто отворачивается. Жуёт попкорн. Смотрит фильм.

Расстроенный, я выхожу из зала, направляюсь в туалет. Возле писсуаров, через один, спиной ко мне стоят два типа. Один ссыт, другой пытается, напрягается – слышно по звукам. Я запираюсь в кабинке, потому что не всегда могу сосредоточиться, когда кто-нибудь делает свои дела рядом со мной. Мне нужно пространство. Ему, наверное, тоже.

…я уже в кабинке. Из-за двери раздаётся звук смываемой воды. Вдруг кто-то из этих двоих, кто стояли там, смеётся. Что-то говорит другому, мне кажется, спрашивает: "заебись поссал, да?" Потом раздаётся шлепок, крик, всплеск воды. Становится очень шумно. Кто-то снова что-то говорит, как будто шипит, я слушаю, но разбираю только обрывки фраз: "бесплатный… козьи загоны… уважение… старейшина… следить за мотором… медный купорос… солёное море в пустыне… парковочный талон привёл к убийце…".

Я решаю обождать. Смотрю в щёлку между дверью кабинки, в которой нахожусь, и стеной. Один парень, одетый в коричневую куртку с мехом, кепку и выцветшие джинсы топит другого парня, студента на вид, в писсуаре. Вместе с водой на пол льётся кровь. Красная вода бежит по кафелю, заполняет щели и растекается по всему помещению.

Это не занимает много времени.

В какой-то момент парень в кепке останавливается.

И смотрит на меня.

Я замираю, готовый к тому, что он набросится на дверь.

Но этого не происходит.

Парень в кепке… ухмыляется.

Сумасшедший, думаю я. Ненормальный просто.

Когда он покидает туалет, я выхожу из кабинки.

Избитый студент стоит на коленях возле писсуара. Всё лицо в крови – но её не так, чтобы много. Всё-таки, он, считай, умылся уже.

– Какие дела? – спрашиваю.

Парень скулит что-то в ответ.

– Громче, – говорю.

– Я просто пошутил, а этот псих набросился на меня…

– Ясно, – говорю, с трудом разбирая слова. Хотя, думаю, он ещё легко отделался.

Я отрываю несколько бумажных полотенец, передаю ему. Парень кивает, плача. Потом вытирает лицо. Я помогаю ему подняться. Потом вывожу его из туалета, как раненного. Толкаю дверь плечом, и вот мы уже в коридоре. Он висит у меня на шее камнем.

Нас замечает охранник кинотеатра. Подходит к нам, озираясь по сторонам. Что-то говорит в рацию. Охранник смотрит на меня, как на врага. Делает жест рукой, требует отойти в сторону. Но парень объясняет ему, что я ни при чём. Рассказывает о том, что произошло. Но его трудно понять: он напуган. Рассказ получается скомканный.

Приходят другие охранники, а с ними медицинский работник. Парня уводят. В итоге, когда я выпадаю из подозрений, меня просят составить словестный портрет нападавшего. Я говорю, что ничего не запомнил, зная, что позже они всё сами увидят на камерах видеонаблюдения. Когда я возвращаюсь в туалет, чтобы сполоснуть руки, там уже на полную мощность орудует шваброй техслужащая. Она смотрит на меня, я отвожу взгляд. Держу руки под холодной водой, вытираю их и выхожу в коридор, где блуждаю какое-то время, не помня, в каком зале идёт наш фильм. Билеты остались у Евы. В голове всё путается. Улыбка безумца, который смотрит на меня через щель в двери. Лужи крови на полу. Плачущий студент. Не найдя ни контролёра, ни работника зала, я захожу уставший в первый попавшийся зал. Там показывают ремейк какого-то фильма ужасов. Зрителей в зале немного. Есть свободные места – как мне надо. Я опускаюсь в кресло в первом ряду.

И скоро засыпаю.

…позже произойдёт следующее: Ева потеряет меня, когда я так и не вернусь к ней из туалета. Она испугается, когда, выйдя из зала по завершении фильма о супергероях, узнает от гардеробщицы или от одного из контролёров, что какого-то парня избили в туалете. Она будет искать меня, спросит у охранников, куда увезли парня. Она будет звонить мне, но я не отвечу, потому что, как и положено делать в кинотеатре, я отключил звук на телефоне ещё на входе. Ева поедет к этому парню в больницу, где будет ждать его у палаты, крича на врачей: "я его девушка, пропустите". К тому времени парню уже наложат швы, забинтуют лицо, так что Ева, зайдя к нему, не сразу поймёт, кто именно перед ней.

В центре всех занятых

– Нет, нет и ещё раз нет. – Девушка вздыхает: – Повторяю, молодой человек. Слушайте внимательно, чтобы потом не переспрашивать. Готовы? Слушаете? Хорошо. – Она говорит, как будто оказывает мне одолжение: – Мы не берём работу с неба, как вы не понимаете? Мы не создаём рабочие места. Мы всего лишь выступаем посредниками между работодателем и соискателем. Какие вакансии к нам поступают, какие запросы имеются, эти предложения мы и рассылаем. Эту работу мы и предлагаем, ясно? Если у вас высшее образование… как вы сказали? Технолог по мебели. Точно. Если вы технолог по производству мебели, это не значит, что вам предложат работу технологом. В мебельной сфере – да. В сегменте деревообработки – да, да и ещё раз да. Но это может быть должность подрамщика на пилораме, оператора станка на производстве или помощника столяра в какой-нибудь мастерской по производству дедушкиных табуретов. Не знаю. Что не понятного? Как ещё вам объяснить? Хорошо, что поняли. Скажите честно: вы заглядывали на наш сайт? Смотрели, что мы предлагаем соискателям? – Она уже теряет терпение. – В банке вакансий на нашем сайте всё сказано. Какие вакансии на сайте, эти же самые и тут. Ознакомьтесь с выбором. Если вы не готовы трудиться на предлагаемых должностях, то смысла обращаться к нам – нет. Зря потратите время. Решайте сами. Всего доброго, молодой человек. Следующий. Проходите. И сразу вопрос. Работать хотим, уважаемый?

Самозанятый

Социально дезориентированный. Сексуально неудовлетворённый. Агрессивно настроенный. В депрессивном ключе мыслящий. Всегда улыбающийся. Самоуволенный. Собственную жизнь ломающий. Самозанятый. Готовый умирать. Самозванец. Свою мать всегда расстраивающий. Эмоционально разговаривающий и много жестикулирующий. Перешагнувший через целую эпоху и угодивший в волчью яму, построенную капризным мальчишкой. Выросший в Сухом Дне и созревший как дикарь. Никогда не гревшийся под пальмой. Никогда не купавшийся в море. Вымученный наукой, но не поумневший. Громкий, хотя отец учил молчать. Смеющийся. Узнавший недопустимое о градусе собственного безумия. Утонувший в слезах всех тоскующих по лучшей жизни. Незнающий ничего, но проинформированный о конце света сверлом соседа снизу. Скачущий на костях собственных потерь. Бросивший всё, за что другой, наверное, держался бы крепко. Танцующий в одиночестве. Поющий под покровом ночи. Разговаривающий с собой. Слышащий, как шуршат обёртками своей истлевшей плоти мёртвые. Шатающийся без дела. Шакалящий: Гав-афф-тяфк! Желающий раствориться. Оставшийся без друзей. Вынашивающий в груди выжженное поле. Схоронившийся в дыре в стене. Не пьющий. Себя отпевающий.

Я тля.

Не коплю на заниженный таз.

Хочу лимузин, который не влезет на парковку.

Опля.

Капля попадает суке в глаз.

И снова сосед снизу зовёт сверло на тусовку.

Вуаля.

Я устал слушать всех вас.

Скрылся на улице, там смешался с массовкой.

Хряк-с.

И через пару тысяч съеденных фраз.

Все лица надкусаны, а в наушниках: «Павел Топский».

Убегая по каким-то узким, незнакомым дворам от собак-каннибалов, которых натравили на меня Агенты…

…не знаю, почему они так на меня взъелись, я никому не мешал, подумаешь, смотрел в окна подвала-общежития Лесостроительного колледжа, где переодевались студентки, одна из них бросилась за телефоном, чтобы сфотографироваться со мной, другая изобразила удивление, а я помахал им обеим ножом, поздоровался, я ведь вежливый…

…я прячусь в деловом центре под названием "ОТЦА СИН", где тысяча офисов и все за закрытыми дверьми. Администратор (старуха в маске прыщавого юнца, студента на подработке) спит, и никто не спрашивает меня, к кому мне назначено. Но я всё равно говорю, что меня ждёт Хор Кочующих Виселиц, и поднимаюсь на третий этаж, где прохожу кабинеты с табличками на закрытых дверях. Читаю, что предлагают. "Услуги юриста: Оформим вашу душу, поможем продать поношенную кожу", "Туристическое агентство: путёвка Весенняя Меланхолия или круиз на двоих по реке мёртвых", "Пчелиный врач: вернём ваше жало в считанные минуты или вернём ваши деньги".

Я сажусь на первый попавшийся диван, чтобы отдышаться. Не проходит минуты, как появляется некрасивая девушка. Она подсаживается ко мне. Удивляется чему-то.

– Закрыто ещё, да? – спрашивает она.

– Что? – переспрашиваю я, недовольный, что меня отвлекли от собственных мыслей. А потом, чтобы не выдавать себя, иначе собаки вернуться, как только почувствуют мою злость, говорю: – Да, точно. Так и есть.

Девушка изучает меня. Моргает. И говорит:

– Торопились? Я тоже боялась не успеть. Но она всегда задерживается.

– Она? О ком вы?

– Преподаватель, – объясняет девушка, смущаясь, как мне кажется.

И прежде, чем я успеваю послать её, она говорит:

– Вы чей-то муж? Чей-то молодой человек?

– Всё мы чьи-то… молодые… мужья.… Ну, вы поняли, я думаю.

– Не ругайте её, – заявляет незнакомая мне девушка. – Она настоящая волшебница.

– Вы о чём?

Я так понимаю, она говорит о моей жене, которой у меня вообще-то нет.

– Если она новенькая, нужно время, чтобы практика подействовала. Мне, например, это очень помогло. И мой молодой человек тоже был не в восторге.

– Ясно.

– Более того, он тоже хотел прийти, чтобы поругаться. Я удержала его.

– Понятно.

Я не хочу вникать. Я даже не уверен, что она – реальная.

Чувствую, как жар целует мои щёки.

Девушка поворачивается ко мне. Я замечаю, что в профиль она была красивее. Беру её за плечи, разворачиваю обратно. Она удивлённо кряхтит. Я объясняю свой поступок тем, что у меня грипп. Болею, говорю. Могу заразить её. И кашляю в кулак.

Она пугается, говорит мне, извиняясь:

– Ох, это опасно. Вирус, знаете ли.

И отсаживается от меня на другой диван.

– Не сочтите за грубость, – говорит она. – Но я очень мнительная. Боюсь всех инфекций. Прошлым летом меня укусил паук, и я думала, что он оставил у меня под кожей свои яйца. Пришлось разрезать руку, выпотрошить её, чтобы убедиться – ничего там нет.

– Не страшно, – говорю. – Я понимаю вас.

– Правда? Это так странно. Вам не кажется?

– Ничего подобного. Наоборот. Я вот, например, не кончаю на девушек, потому что боюсь, что, когда они пойдут мыться, то соберут мою сперму и спрячут у себя в вагине, а потом сделают меня отцом. Так что я понимаю ваши опасения, дорогая.

Свет мигает, потом и вовсе пропадает.

– Оу, – говорю я.

– Так бывает, – отвечает она. – Датчик движения.

Агенты. Снова они, думаю.

Появляются другие девушки.

И свет опять загорается. Я щурюсь, приглядываясь к девушкам.

Некоторые из них, как и эта, некрасивые. Другие – лучше неё, но не на много.

Одна из девушек с соблазнительной попкой просится сесть ко мне на лицо, но я говорю: позже. Я говорю ей на ухо: когда стемнеет. Она сильно расстраивается.

И тогда свет в коридоре пропадает снова.

Девушка возвращается, ликует. Забирается на меня.

– Ладно, только быстро, – говорю. – Раз-два и всё.

Она прыгает на мне – раз, другой, третий. Входит во вкус.

Я уже не могу дышать. Челюсти сводит. Приходится работать зубами, жевать её, чтобы пробраться сквозь неё: прогрызть себе туннель, получить выход к свету. Иначе смерть. А она всё шлёпается. Мурлычет что-то мне под нос. Короче, я съедаю её вместе с душой и тряпками, только тогда она успокаивается и урчит у меня в желудке. Мур. Мяу.

Снова стучат каблуки по этажу. Свет загорается. Лица выныривают из темноты.

Кто-то из девушек спрашивают у меня:

– Вы тоже туда? – Или вот ещё: – Вы с нами?

Но я никому не отвечаю.

Даже не смотря на табличку: куда – с ними?

Плевать. Я просто жду, когда можно будет напасть.

В итоге появляется преподаватель. Я понимаю это по тому, как все девушки (их собралось вокруг меня приличное количество) подскакивают с диванов. И все разом, как сговорились, начинают хлопать в ладоши, урурукают, как птички. Приветствуют её так.

Преподаватель – статная девушка, сексуальная, сильно отличающаяся от всех присутствующих. Задерживает на мне недоверчивый взгляд, всего на секунду, и снова смотрит перед собой. Шагает уверенно на высоких каблуках. На ней деловой костюм: пиджак, брюки – всё в цвет. Под брюками стринги. Грудь без лифчика. Колыхается при ходьбе.

– Здравствуйте, дорогие мои, – говорит она, просто шелестит голосом, улыбаясь им так же, как улыбаются мне Куклы на собеседованиях, но девушек это, кажется, устраивает. – Как же я соскучилась. Как же мне вас не хватало. Сколько прошло? Неделя? А кажется, как будто целая вечность.

Она распахивает объятия, и все девушки, как по сигналу, бросаются к ней. Облепляют её, как губы – член.

– Ладно, пройдёмте в кабинет, – говорит она.

Передаёт ключ в форме маленького пениса той девушке, которая пришла первой, с которой мы разговаривали. Она, эта девушка, берёт ключ в рот и бежит на четвереньках открывать дверь. Я хочу сказать ей, что так она может и правда заразиться какой-нибудь инфекцией, но молчу: это не моё дело, как она заботиться о своём здоровье. Может, я чего-то не понимаю? Преподавательница пересчитывает девушек, потом называет чьё-то имя. Нет ответа. Повторяет имя громче. Все переглядываются. Кто-то из девушек говорит, что видел её – ту, кого ищут. Она была тут. Буквально минуту назад. И пропала.

– Ты уверена? – спрашивают её.

– Да… кажется, – отвечает. А потом тише: – Пока свет не замигал… она… была… здесь. Я так думаю.

– Ничего страшного, – отвечает преподавательница. – Если была, значит, вернётся.

Она смотрит на меня, как будто знает: нет, не вернётся. Я чувствую себя виноватым за то, что съел эту девушку. Похоже, она им нравилась. Я откашливаюсь. И выплёвываю на ладонь кусок ткани от её джинсов. Но никто этого не замечает, потому что в этот момент дверь открывается, и девушки забегают в кабинет. В коридоре остаёмся только мы с преподавательницей. Я поднимаюсь, чтобы говорить с ней на равных. Она высокая.

Чувствую себя не на своём месте. Но можно представить моё удивление, когда я замечаю, как маска самоуверенности, напыщенности слетает с её лица. Остаётся усталость, обречённость. Жалкое зрелище. Она говорит, а сама кажется мне какой-то старой, уменьшенной копией себя прежней. Загнанной лошадью. Высушенной тыквой что ли.

– Значит так, молодой человек, – говорит она, складывая руки в замок, не смотря на меня. – Я не стану возвращать вам деньги, которые ваша жена или подружка или сестра или мать отдали мне за мой семинар. Я никого не принуждаю ходить сюда. Все девушки, как вы могли видеть только что, сами хотят видеть во мне ту, кем я не являюсь. А именно – учительницу, наставницу, их опору и поддержку. Я даю им то, чего они не могут найти в жизни с вами. Это не моя вина, если ваша женщина потратила ваши деньги на мой курс без вашего на то разрешения. Или сходила на моё занятие и решила бросить вас.

Она замолкает.

Ждёт моей реакции.

Голос у неё прокуренный.

Я откашливаюсь и говорю:

– Я рад, что дела у вас идут хорошо. Вижу, что девушки вас любят. Но я никак не отношусь к вам. Ни хорошо, ни плохо. Я пришёл сюда, чтобы… – Я озираюсь, читаю первую попавшуюся табличку на какой-то другой двери и говорю: – Чтобы сделать шугаринг… в салоне… лазерной депиляции. Просто… они пока… закрыты.

Женщина поднимает голову. Собирается с силами.

– Это… правда? – Смотрит на меня с недоверием: – Вы не станете требовать назад деньги вашей… кого там?

– Нет, не стану, – говорю. Я приближаюсь к ней и говорю: – Честно сказать, я даже не знаю, чем вы там занимаетесь. Мне всё равно. Я здесь по другой причине.

– Ну, тогда… что же… – Она прочищает горло и окончательно возвращает веру в себя, входит в образ, напускает таинственность, непоколебимость и говорит, прощаясь: – Прошу меня извинить, но мне пора. Ученицы ждут.

– Конечно, – говорю. – Обучите их. Как следует.

– Непременно, – отвечает она, взмахивая рукой на прощание. И скрывается в дверях кабинета.

Дверь за ней тут же закрывается. Автоматическая, наверное.

Я читаю табличку на ней, гадая, почему не сделал этого раньше? Впрочем, ничего удивительного. Я жутко невнимательный человек.

Там написано следующее: "Общество: Без Мужей. Семинар независимых женщин. Тантрический секс. Познай своё тело без всякого стороннего вмешательства. Доведи себя до оргазма с помощью силы мысли. Будь независима. Вознесись. Видео-урок в подарок".

Заинтригованный, я подхожу к двери. Прислушиваюсь.

Преподавательница ведёт лекцию. Я с трудом, но разбираю слова:

– Секс – это не любовь. Секс – это насилие. Проникновение в вас твёрдого, эрегированного пениса, который бороздит вас изнутри, изнашивает, затирает и таранит, точно катамаран. Всё начинается с боли и ей же заканчивается. Никакой любви в этом акте насилия нет. Это придумали мужчины, чтобы оправдать своё желание наносить вашему телу невосполнимый урон, чтобы подчинять себе вашу волю. Вспомните свой первый раз. Как больно вам было, когда рвалась ваша плева. Разве это любовь? Насилие. Вот то, чем это было. Насладитесь собой. Закройте глаза. Положите руки на промежность. Погладьте себя. Чувствуете себя? Мужчины хотят вас. Так почему вы сами не должны хотеть себя? Гладим, трогаем. Вдох-выдох. Думаем только о себе любимой. Не представляем мужчин. Раз-два. И проникаем. Двумя пальцами. Глубже. Крутим по часовой стрелке…

Я слышу, как раздаются вдохи-выдохи. Возгласы наполняют кабинет. Это разжигает фантазию. Я остаюсь. А когда свет гаснет, и напряжение нарастает до предела – тону во мраке звуков. Освобождаюсь от Духа, поддаваясь искушению. После чего сбегаю оттуда.

Постоянный читатель

В один из дней прихожу в библиотеку, так как накануне мне позвонили из отдела абонемента и попросили сдать все взятые на руки книги до того, как в городе объявят карантин. Говоря по телефону с сотрудником библиотеки, я спросил: это не подождёт?

– Чем раньше, тем лучше, – был ответ.

Мне это показалось странным.

И я задал ещё один вопрос:

– Вы всем так звоните?

– Только тем, кто числятся в нашей базе как читатели с повышенной опасностью к невозврату книг. Как показывает практика, такие читатели халатно относятся к вопросам возвращения книг в срок.

– Это не про меня. Здесь какая-то ошибка.

– Наверное, вы когда-то взяли книгу и не вернули её. Такое бывает.

– Я всегда возвращаю книги в срок.

– Значит, вы просто забыли продлить её.

– Это исключено.

– Значит, вы давно у нас не были. Приходите и приносите книги.

И я иду. Не потому, что нужно. А по той простой причине, что других дел у меня нет. Сидеть дома у Евы и слушать ремонт соседей? Нет, спасибо. И вот я стою на крыльце библиотеки и гадаю: как так вышло, что из постоянного читателя я превратился в того, кому не доверяют книги? Книжный вор, библиотечный преступник. Позор просто.

…металлическая табличка на дверях Центральной публичной библиотеки гласит: "Каждая книга ждёт своего часа". Надпись сделана чёрной краской, давно выгоревшей на солнце, которую так и не обновили. Хочется поддеть краску ногтем, сковырнуть её.

Ты стоишь на входе, пропуская внутрь других посетителей. Пытаешься вспомнить что-то плохое, связанное с этим местом. Но на ум ничего не приходит. Библиотека всегда была для тебя сосредоточением тишины и покоя. Убежищем. Когда ты был студентом, ты часто приходил сюда, шатался неприкаянным среди высоких стеллажей, вдыхал запах книг: в дальних углах тяжёлый и влажный, как пахнет сено после ночи под дождём. Но чем ближе к новым изданиям, тем слаще: свежая краска, страницы-девственницы.

Приятно осознавать, что есть такое место, где нет ни суеты, ни шума. Ни громкой музыки. Ни звуков ремонта. Тебе хочется думать, что так будет всегда. Но ты понимаешь, что, возможно, уже через пятьдесят лет все библиотеки мира станут цифровыми, книги – электронными. От прежнего книжного мира ничего не останется. А такие места, как это, будут посещать не чаще, чем музеи. В библиотеках будут проводиться экскурсии, чтобы показать: как просвещались предки. Радует мысль, что ты этого никогда не увидишь.

Учась в университете, в прошлой жизни, ты решил стать писателем, и как-то за один год прочитал двести сорок восемь книг. Ты хотел оказаться на книжных полках – в магазинах и библиотеках. Ты хотел оставить после себя память. Жаждал приблизиться к кумирам. Ты думал, что тебе есть, что сказать людям. Теперь ты тот, кто всегда молчит.

Где-то в то же самое время ты ходил в библиотеку трижды в неделю. Как на работу, за которую тебе не платили. Персонал библиотеки знал тебя в лицо. Охранники и администраторы. Техслужащие и, конечно, библиотекари. Ты засиживался допоздна в читальном зале, листая те редкие издания, которые не выдавали на руки. Но иногда тебе разрешали взять на выходные экземпляры тех книг, которые нельзя было брать другим.

Работники тебе доверяли. Ты был постоянным читателем.

Ты провёл здесь много времени. Не меньше, чем провёл, напиваясь, в барах и ночных клубах. Ты целовался с девчонками в краеведческом отделе. А как-то раз ты убедил сокурсницу взять у тебя в рот в фонде хранения, но её спугнула пожарная сигнализация.