Текст книги "Неназываемый"

– Я Верховный инквизитор Канва Жиури, – сказала женщина. Яркий свет с белого неба размывал ее черты. Канва Жиури. Имя было откуда-то ему знакомо, но не вызывало никаких чувств. А вот слова Верховный инквизитор имели значение. Они значили, что Малкхая должен повиноваться.

– Увы, но ты мертв, Страж, – сказала инквизитор Канва. Голос у нее был прохладный и отрывистый: каждый слог будто капля, падающая в блюдце. – Скоро Бдение отпустит тебя покоиться с миром у Очага Мары. Но до этого, боюсь, мы попросим тебя выполнить свой долг.

– Да, госпожа, – ответил Малкхая.

– Мы не нашли выживших, – сказала инквизитор Канва. Она опустилась на колени рядом с ним, чтобы лучше его слышать. – Скажи, Страж, когда ты в последний раз видел мою племянницу?

Малкхая рассказал ей обо всем, что помнил: о жрице-еретичке, яме с кровью, поющем столпе и прочих ужасах в глубине монумента-гробницы. После смерти его голос скрипел, будто вся эта история была бревном, которое ему нужно было распилить.

Инквизитор сохраняла спокойное выражение лица, ни следа волнения или удивления. «Прискорбно», – вставляла она время от времени, или – «Ясно».

Он закончил рассказ, поведав Канве, где он в последний раз видел Шутмили. Он знал, что должен был что-нибудь почувствовать в связи с увиденным или хотя бы в связи с собственной смертью. Дарью Малкхая был человеком с сильными простыми эмоциями. Друзья часто его за это дразнили. Он вспоминал о себе будто о знакомом, с которым когда-то вместе учился, а потом их пути разошлись.

– Благодарю, Страж, – сказала Канва. – Этого нам достаточно. Твое тело вернут домой. – Она выпрямилась, голос ее потеплел. – Бдение, прошу вас. Разрывайте связь.

Круг разомкнулся, свет потускнел, и Малкхая исчез навсегда.

– Очень жаль, что тело доктора Лагри так сильно пострадало, – сказал инквизитор Цалду. Новый помощник Канвы Жиури, он был одним из аскетов новой волны, что брили головы в знак самоотверженности.

– Да, – согласилась Жиури. Она сидела за столом в собственной каюте, перечитывая запись беседы с трупом Малкхаи.

Квинкурия Бдения трижды безуспешно пыталась возродить Лагри Арицу, зато с Дарью Малкхаей все получилось с первой попытки. Теперь оба трупа хранились в леднике на борту «Спокойствия», чтобы Бдение могло повторить попытку по возвращении в свое святилище возле Могилы Отступницы. Она не лгала Малкхае. Его тело будет возвращено домой, как только перестанет приносить пользу Инквизиторату.

– Но показания Стража достаточно ясны, – добавила она. – Думаю, мы знаем, каким будет наш следующий шаг.

– Каким, госпожа? – спросил Цалду. Ему было не меньше тридцати пяти лет, но для Жиури он был еще мальчиком. Для карсажийца он был необычайно бледным. Жиури подозревала, что в роду у него затесались предки из дальних провинций.

– Необходимо как можно скорее отыскать мою племянницу, – сказала она. – Вы же видели отчеты из Могилы Отступницы. Шутмили срочно нужна, чтобы восстановить мощь квинкурии Лучников.

Пятый Лучник внезапно скончался несколько недель тому назад, и четыре оставшихся адепта квинкурии цеплялись за жизнь в защитном стазисе. Если не восстановить их число, Лучники быстро погибнут, а Шутмили была единственным подходящим кандидатом. Жиури видела предварительные результаты тестов племянницы. Ни один другой свободный адепт даже отдаленно не мог сравниться с ней по уровню силы и контроля, никто другой не мог бы стать частью самого мощного оружия в арсенале Карсажа.

– Если Шутмили жива, есть вероятность, что ее – будем снисходительны – спасли тлаантотские агенты, – заметила Жиури. – Я уже проложила курс на Тлаантот. Уверена, Сетенай пойдет нам навстречу, так как я оказала ему услугу, предоставив доступ в этот мир. Мы найдем Шутмили, приведем ее в порядок и вернемся в Карадун, чтобы немедленно приступить к слиянию.

– Инквизитор, прошу прощения… – начал Цалду. – Что, если нам не удастся привести ее в порядок?

– Нужно сначала вернуть ее в Могилу Отступницы, а уже потом принимать какое-либо решение, – отрезала Жиури. Она знала, что от Цалду следует ждать неприятностей. Большинство инквизиторов с возрастом обретают некоторую свободу действий. Цалду же до сих пор продолжал строго придерживаться всех правил.

– Да, конечно, Инквизитор, – сказал Цалду. – Если нам удастся найти ее вовремя. В противном случае будет милосерднее покончить с такой жизнью. Ваши родственные связи…

– Не торопите события, Цалду, – мягко сказала Жиури. Она в задумчивости постучала пальцами по столешнице. – Не могу сказать, что меня радует перспектива усыпления собственной племянницы. Но вы же знаете, что мы не можем разбрасываться ресурсами. В Школе нет никого уровня Шутмили, а враги Карсажа не дремлют. Так, Тарасен уже знает о смерти Пятого Лучника. Лучники – наше средство устрашения. Мы не можем их потерять. Она нужна нам.

Жиури знала то, чего, возможно, не знал Цалду: если они потеряют Лучников, их некем будет заменить. Существовали и другие боевые квинкурии гораздо ниже рангом, например, Мечники и Эгида, но Лучники развивались и совершенствовались более ста лет. Это не просто оружие – это гарантия сохранности Империи.

– Но если она поддалась скверне, то она лишь навредит Лучникам, – дерзко заявил Цалду. На его бледных щеках алели два пятна. Жиури вскинула бровь. – Я просто рассматриваю все возможные варианты.

Цалду не впервые за время их путешествия – и точно не в последний раз – раздражал Жиури. Она не стала повышать голос.

– Вы когда-нибудь видели мага, поддавшегося скверне, Цалду?

– Нет, госпожа, – ответил он.

– За свою карьеру я отдала под суд не менее десятка таких магов, – сказала она. – Однажды это мерзкое существо вырвалось прямо в зале суда. Мы потеряли трех стражей и одного инквизитора прежде, чем смогли его одолеть.

Воспоминания Жиури о том дне были отрывочными, но это она запомнила хорошо: хохочущего мага, его гнилые зубы, черную слюну, капавшую с подбородка. Смерть была милосердием.

– Я в курсе всех вариантов, – сказала она. – И я знаю, какой должна быть крайняя мера. Мы всегда готовимся к худшему. Но надеяться на худшее я не позволю. Это понятно?

– Да, госпожа, – сказал Цалду.

Жиури кивнула и поднялась из-за стола.

– Очень неудачно, что Лучники сейчас вне игры. Необходимо подавить имеющуюся проблему в зародыше, и в этом Лучникам нет равных. Но у нас есть Бдение, они с этим справятся. Предлагаю подняться на палубу и посмотреть на них в действии.

Нет смысла ссориться с Цалду, раз уж другой помощник в ближайшее время ей не светит, а это зрелище ему точно понравится.

«Спокойствие» по-прежнему кружило над миром Предтеч. С палубы можно было различить развалины Монумента и суетливые серые силуэты воскрешенных, все еще вылезающих из-под земли. Бдению с трудом удалось сдержать их, чтобы забрать тела.

Под кораблем летали пять челноков. На борту каждого находился адепт квинкурии в черной маске и белом плаще.

Жиури подала сигнал, и челноки замерли, образуя пятиугольник в небе над разрушенным некрополем. Внизу воскрешенные бесцельно бродили среди руин, словно в ожидании чего-то.

– Вы когда-нибудь видели квинкурию в боевом построении? – спросила Жиури у Цалду. Она передала ему пару очков, линзы которых были покрыты черной марлей, как маски адептов квинкурии. – Мало кому удавалось. Это привилегия. Жаль только, что это не Лучники, те устроили бы здесь настоящий фейерверк.

На своих челноках адепты Бдения сняли перчатки и вскинули руки. Канва улыбнулась, затянув ремешок собственных очков. Ее любимое зрелище. Ничто не сравнится с Квинкуриатом, когда тот создает порядок из хаоса.

Зажглись пять огоньков, по одному на каждого адепта. Свет становился все ярче, он поглотил адептов, их челноки и все вокруг, словно «Спокойствие» летело к солнцу.

Волна жара от взрыва докатилась даже до палубы. Жиури почувствовала себя словно в разгар летнего дня. На мгновение ей показалось, что она парит в лучах света, и ослепительно-белое сияние смывает все наносное.

Свет потускнел. Под «Спокойствием» и челноками умирающий мир сиял, как чан расплавленного металла. Затем сияние померкло, и они увидели сверкающую гладь маслянисто-черного цвета, простирающуюся на двадцать миль. Руины исчезли. Пограничная стена тоже. Не стало ни разрушенных могил, ни окаменелых деревьев, ни развалин покинутых домов. Никаких воскрешенных. Как будто пустота пришла в этот мир.

– Вот почему наших адептов так боятся, – заметила Жиури. – Скверна – это риск, как вы верно подметили. Но даже адепты Бдения способны снести город, а это квинкурия среднего ранга, которая славится точечной работой, а не насилием в больших масштабах. Представьте, что может случиться, если адепт уровня Шутмили попадет не в те руки. Представьте, что сделают наши враги с таким оружием. Мы должны найти ее, Цалду. Нельзя терять время.

III
Слияние

Реликварий Пентравесса не дает себя преследовать, совсем как куст шиповника не дает пройти босому путешественнику. Он смущает рассудок, искушает его и, в конце концов, ранит тех, кто был слишком беспечен.

Олтарос Чаросса, из письма к Белтандросу Сетенаю, до его изгнания

13
Без обид

Белтандрос Сетенай не закрывал окна в своих покоях на ночь. В этом была и поблажка, и некоторая бравада. Дул свежий ветер, и дворец канцлера жадно впитывал его в темной ночи пустыни.

Мотылек залетел на балкон в приемной и задел крылом защитную сетку. Вспышка света, потрескивание и слабый горький запах чего-то жженого. Бывало и хуже. Ксорве однажды видела, как то же самое случилось с летучей мышью.

Она ждала в приемной вместе с Талом и Шутмили. Возвращение в Тлаантот на борту карсажийского катера далось им нелегко. Они лишь единожды остановились на заправочной станции; все трое были голодны и мечтали о ванне, но Ксорве не терпелось увидеть Сетеная.

– Надеюсь, ты признаешь, что во всем виновата только ты, – сказал Тал.

– Напомни, зачем я спасла тебя? – спросила Ксорве.

– Потому что тебе нужно, чтобы кто-то над тобой издевался, как я это делаю уже много лет, – ответил он.

Обнаружив Тала живым, Ксорве невольно ощутила облегчение, но это чувство быстро прошло. Послушать его, так он в одиночку нашел Реликварий и почти забрал его, но тут вмешалась Ксорве и все испортила.

Она хотела огрызнуться, но, переведя взгляд на измученную и напуганную Шутмили, решила, что они еще успеют поссориться. Последние несколько дней наверняка были очень тяжелыми для адепта. Даже Сетенай отдыхал между периодами применения магии. Лицо Шутмили осунулось.

Из кабинета Сетеная вышел слуга.

– Вы двое можете войти, а вашу спутницу я отведу в гостевую комнату, – сказал лакей, сделав легкий жест в сторону Шутмили, которая сжалась в кресле. – Он говорит: уже поздно, и он встретится с ней завтра.

Шутмили выглядела потерянной, и Ксорве осенило, что та не знает их языка.

– Все в порядке, – сказала Ксорве, переведя слова слуги. – Следуй за ним. Все хорошо. – Она была так поглощена мыслью о встрече с Сетенаем, что даже не подумала, что делать с Шутмили. – Я зайду к тебе попозже, – добавила она, и Шутмили позволила лакею увести ее.

Сетенай сидел у камина. Парадные одежды он сменил на зеленую шелковую ночную рубашку, а печать канцлера – на бокал смоляного вина, но от этого производил не менее грандиозное впечатление. Что бы ни ждало их впереди, чудесно было снова видеть его: словно возвращаешься домой в темноте и видишь зажженные окна. Они вошли, и он посмотрел на них с неподдельным удовольствием.

– Господин, – сказала она и поклонилась. Тал поступил так же.

– Проходите и садитесь, – сказал Сетенай. – Я попрошу подать еще бутылку. Возможно, у вас есть для меня новости?

Ксорве надеялась, что он каким-то образом уже узнал о случившемся и теперь пребывает в ярости, но все было гораздо хуже – ей придется объясняться лично.

– Господин… – сказала она. – В умирающем мире… Его лицо помрачнело.

– Что случилось?

Ксорве открыла рот, но слова не шли с языка. Что вообще она может сказать? Тал явно не собирался ей помогать. Она посмотрела на Сетеная, все еще пытаясь подобрать слова.

– Вы были правы, – сказала она. – Реликварий был там.

Глаза Сетеная округлились, наполнились предвкушением и волнением – Ксорве никогда не видела у него такого выражения. Но до того, как она успела придумать, как смягчить удар, вмешался Тал.

– Ксорве упустила его, – сказал он. – Он был почти у нас в руках, и…

– Спасибо, Талассерес, – сказал Сетенай, слегка постучав пальцами по столешнице. Он никогда не делал ничего просто так. Ксорве похолодела, как будто из открытого окна вдруг подул зимний ветер.

– Ты упустила его? – спросил он, повернувшись к ней.

– Да, господин, – сказала она. – Простите, господин.

Не в силах смотреть ему в глаза, она уставилась на бокал вина, отмечая игру света и тени. Она не сомневалась, что стоит ей поднять взгляд, как она увидит, что стены и углы кабинета напирают на нее.

Ксорве старалась объяснить все как можно четче. Воспоминания о событиях в Пустом Монументе были расплывчатыми: всякий раз, как она пыталась понять, что произошло, они путались и смешивались, и ее рассказ получался сбивчивым. Все это время Сетенай смотрел на нее словно издалека.

Когда она закончила свой рассказ, он кивнул, но промолчал. В комнате повисла тишина, долгая, как сама вечность. Это было мучительно. Ксорве украдкой бросила взгляд на Тала – его лицо ничего не выражало. Пришла его очередь объясняться.

– Я чувствую, – заметил Сетенай, – что вы двое собираетесь устроить соревнование. На вашем месте я бы хорошенько подумал.

Он встал из-за стола и, подойдя к окну, взглянул на огни города внизу.

– Итак. Реликварий существует. Он найден. Он по-прежнему цел и невредим. Все это время он был поблизости. Это должно было стать поводом для триумфа.

Тишину нарушало лишь потрескивание защитной сетки.

– И все же вы его упустили. Не просто упустили – позволили Оранне завладеть им. Этого не должно было случиться, – сказал он. – Я не совсем понимаю, как вы это допустили. – Тал начал что-то говорить, и Сетенай вскинул руку. – Вы оба.

Сетенай стоял у окна, его силуэт слегка вырисовывался на фоне звездного неба.

– Большую часть жизни я искал Реликварий, и долго готовил тебя к этому, – сказал он, обращаясь к Ксорве. – А теперь он в руках врага. Ты знаешь, как это меня печалит.

– Она не знает, как его открыть, – вставил Тал. – Она все время спрашивала, но я ей не сказал. – Ксорве стало почти жалко его.

– У Оранны нет никаких принципов, – сказал Сетенай. – Если ей удастся его открыть… нам останется надеяться только на себя, потому что боги нам уже не помогут.

– Зачем ей это? – спросил Тал. Ксорве хотела, чтобы он заткнулся. Как только объяснение закончится, она просто спрыгнет с моста или сделает что-то в этом роде.

– Вынужден предположить, что во многом это желание досадить мне, – сказал Сетенай. – Но кроме того, все ищут его по одной и той же причине. Наследие Пентравесса. Все эти знания. Оранна копит знания, как другие копят деньги. Ей хочется заполучить их и быть уверенной, что ни у кого больше их нет. Но это не единственная причина. У нее есть странная теория.

Он повернулся к ним, чуть успокоившись. Истории всегда настраивали его на благодушный лад.

– Магия требует постоянного напряжения, – продолжил он. – Даже если ваш покровитель – любезная, покорная и услужливая богиня вроде Сирены. С одной стороны, у вас есть колодец божественной силы. С другой стороны – ограничения, которые накладывает ваше собственное слабое, бренное тело. Мы всегда желаем больше, чем можем получить. У нас есть доступ к силам, которые формируют и изменяют вселенную, но нас сдерживает наша плоть.

Вытянув вперед руку, он согнул пальцы.

– Этот хрупкий остов, эта маленькая оболочка дряхлеет, стареет и страдает, и с каждой каплей поглощенной силы распадается все быстрее. Не все готовы с этим мириться. Оранна видит в этом вызов.

Кто-то мог бы заподозрить, что Сетенаю нравится звук его собственного голоса, но Ксорве это никогда не смущало. Он умел рассказывать. Он начинал со знакомой темы и, словно паук, раскручивал ее в невероятных направлениях.

– О Пентравессе и Ирискаваал ходили слухи. Поговаривали, что у них сложился небывалый союз. Что Ирискаваал мог использовать тело Пентравесса, не подавляя его сознания. Что Пентравесс выжил в сжимавших его объятиях.

Сетенай перевел взгляд на ладонь и повернул ее так, что кольца засверкали в свете огня.

– Оранна убеждена, что это правда, и что такое может случиться вновь, если маг установит правильную связь с божеством и проведет нужный ритуал. Она верит, что ритуал – одна из тайн, которые спрятаны в Реликварии.

Его голос обладал такой властью, что на миг Ксорве показалось, что все еще можно исправить. Если она рядом с ним, в безопасности, и он рассказывает истории о давно ушедших магах древности, значит, все не так уж плохо.

Она украдкой подняла взгляд и увидела, как легкая улыбка на его губах увяла.

– Если она права… Я уверен, ты можешь представить, чего она хочет, Ксорве. Если у нее получится, Оранна уберет последний барьер между магом и богом. Она мнит себя истинным посланником Неназываемого. Она станет его воплощением. Живой, ходячей, бессмертной и непобедимой. Она выведет его на свет, и он принесет с собой древние знания и всю свою неутолимую жажду.

Ксорве почувствовала, как по спине пробежал холодок, внутри все сжалось. Она знала, что Неназываемый все еще существует. Но она могла спокойно жить и спать только потому, что он не покидал свое Святилище в глуши Ошаара, куда она больше никогда не вернется.

– Оранна всегда была одержима этой идеей, – продолжил Сетенай. – И теперь мы узнаем, насколько это реально.

– Мы можем остановить ее, – сказала Ксорве, борясь с нарастающей паникой. – Мы найдем ее и отберем Реликварий.

– Нет, – сказал Сетенай. – Я найду ее. Вы двое… Думаю, вам лучше остаться здесь, во дворце. Вы уже достаточно натворили дел.

– Господин… – начал Тал.

– Я все сказал, Талассерес, – произнес Сетенай. – У меня нет больше задач для вас.

– Я тут ни при чем, – запротестовал Тал. – Мы были у цели, и тут Ксорве все испортила. Разрешите мне отправиться. Я смогу ее найти. Я покажу ей…

– Нет, – сказал Сетенай.

– Это нечестно, – процедил Тал сквозь сжатые зубы и с усилием добавил: – Господин.

– Возможно, нет, – сказал Сетенай. Тал выпрямился в кресле, сжав кулаки. Когда стало ясно, что решение Сетеная не изменить, Тал поднялся, со скрипом отодвинув стул, и выскочил из комнаты.

Ксорве сидела, понуро опустив голову. Сетенай ходил взад-вперед. Тишину нарушал только звук его шагов.

В конце концов он занял место Тала напротив Ксорве.

– Я не сержусь на тебя, – сказал он. – Здесь есть и моя вина. Я неверно оценил твои способности. Присутствие Оранны повлияло на тебя, – сказал он.

Он наблюдал за ней с большим сочувствием, которое больше походило на жалость. Он был прав. Она сбежала как можно дальше от Дома Молчания, но от его влияния было не так-то просто избавиться.

– Я все еще хочу помочь, – с усилием выговорила Ксорве.

– Ксорве, ты же понимаешь, что мне нужны агенты, которым я могу доверять. Ты ценна, но в этом конкретном вопросе на тебя нельзя положиться.

Она ожидала наказания за свой провал. Сетенай редко повышал голос, но он мог вести себя очень холодно. Она ожидала, что ей устроят разнос. И вот что она получила в итоге. Это было куда хуже.

– Я действительно считаю, – сказал он, и в его устах это равнялось приказу, – что пока тебе лучше остаться здесь.

Сетенай не был добросердечным человеком. Когда он спасал ее, забрав из Дома Молчания, это не было актом сострадания. Он сделал ставку на ее обучение. Она служила ему. Ксорве отдала ему часть долга, но секундное колебание перечеркнуло все ее усилия.

Легко было бы повторить за Талом, что это нечестно, но Ксорве не собиралась потакать своим желаниям. Приговор Сетеная был ужасен, однако она его заслужила. На нее нельзя положиться. Она потеряла свою значимость для него. Она жалкое существо – слабее только дети и больные.

Краем уха она услышала, что он ее отпустил. Она поднялась, онемевшая, ослепшая, замерзшая, и вышла из кабинета.

Тал, не устраивая сцен, добрался до своей комнаты. Он до боли прикусил нижнюю губу, сдерживая крики, слезы, или что там еще планировало его бренное тело.

Он бы никогда не выбрался из крепости Псамага живым, если бы не преуспел в искусстве не давать волю чувствам до тех пор, пока не останешься наедине с собой.

Он закрыл и запер дверь в свою комнату, сбросил куртку на кровать. Яростно огляделся вокруг в поисках чего-то, что могло его утешить, а затем хладнокровно и целенаправленно пробил ногой дыру в дверце шкафа.

Его тело ныло от побоев в умирающем мире, и силы скоро иссякли. В конце концов он упал на кровать, вцепившись руками в волосы, как будто давление на кожу головы могло заглушить переживания.

Я все сказал, Талассерес.

Да пошел ты, старик! Я не рассказал и половины того, что случилось со мной…

На самом деле Тал не хотел вспоминать о том, что с ним случилось на корабле Оранны. Вместо этого он решил напиться. Недалеко от дворца располагалась таверна, где все знали, что он не любит разговоров.

В коридоре он столкнулся с Ксорве. Ее комната была рядом, и он отчасти надеялся на их встречу. На самом деле он предпочел бы никогда ее не видеть, но в неизбежности их встречи крылось болезненное удовлетворение, как будто отковыриваешь болячку. И несмотря на уже имеющиеся синяки, от этой конкретной драки он ни за что бы не отказался.

– Довольна собой? – бросил он, преградив ей дорогу.

– Ложись спать, Тал, – сказала Ксорве.

– Ложись спать, Тал, – передразнил он, сделав шаг навстречу. – Да пошла ты, Ксорве. Все было бы совсем по-другому, если бы ты не облажалась!

– Не начинай, – сказала она.

– Конечно, ты же такая разумная. Это все из-за тебя. По твоей гребаной вине. Я так стараюсь, а в любимчиках у него ты. За твои ошибки приходится расплачиваться мне.

– Да, нам обоим, – сказала Ксорве. Она развернулась и, уходя, поглядела на него через плечо. – Ложись спать.

Тал думал, не пойти ли за ней, но в итоге отправился в таверну, и, усевшись в углу, пил смоляное вино, пока не пришло время переходить на более крепкие напитки.

Ожидать от Сетеная чего-то другого было ошибкой. Теперь Тал знал это наверняка, и бессмысленно было надеяться на что-то еще.

О, Тал, ты мог умереть! Он пытался представить, как это прозвучало бы в устах Сетеная. Даже в воображении это звучало жалко. На самом деле мне глубоко плевать на тебя.

Все дело в том, решил он, потягивая вторую рюмку лакричной настойки, что с его стороны было нечестно ожидать от Сетеная другой реакции, ведь Тал еще не доказал ему, чего стоит. Тал не был выдающимся ученым, магом или политиком, но он был стойким. Сколько бы раз его ни сбивали с ног, он всегда поднимался и пробовал снова.

Таверна закрылась, и Тал нетвердой походкой направился обратно во дворец. Этой ночью дежурил один из его двоюродных братьев, еще один молодой Чаросса, который решил доверить свою судьбу Сетенаю, а не выступить против него в память об Олтаросе. Умный ход – все сторонники Олтароса теперь были в тюрьме или мертвы, некоторые пали от рук Тала. Сетенай очень ценил верность.

– Добрый вечер, Талассерес, – сказал двоюродный брат с ухмылкой, осмотрев Тала с головы до ног. – Занимался делами канцлера?

– Да пошел ты, Матеос, – сказал Тал, споткнувшись о порог, и направился к лестнице.

Он упал на матрас. Мысли улетучились, но миг спустя в голове прояснилось. Верность, вот в чем ключ. Это еще одно испытание, а их Сетенай любит. Талу нужно доказать, что он по-прежнему верен, что на него все еще можно положиться. И он знал, как это сделать.

После стычки с Талом Ксорве ничего так не хотелось, как вернуться в комнату и лечь в постель, но она обещала навестить Шутмили.

Охрана у входа в гостевое крыло пропустила Ксорве без вопросов. Они привыкли к тому, что она то появляется, то исчезает, хотя она едва ли излучала дружелюбие. Большинство охранников во дворце были бывшими наемниками Псамага, которые после распада группы стали работать на Сетеная, и Ксорве было неприятно думать, что кто-то из них, вероятно, был свидетелем того, как Морга резала ей лицо.

Шутмили сидела у окна в отведенной ей комнате и пристально разглядывала алоэ в горшке, будто собираясь сделать зарисовку для научного трактата. Волосы, влажные и гладкие, ниспадали темными волнами до талии.

– Надеюсь, с тобой хорошо обращались, – сказала Ксорве.

– Да, – ответила Шутмили. – Я боялась, что уже никогда не приму ванну.

Она выглядела посвежевшей. А вот Ксорве почувствовала себя особенно грязной. Она не мылась по крайней мере неделю. Пальцами кровь из волос не вычесать.

Шутмили выдали ночную рубашку. Она была слишком большого размера, и в ней девушка казалась отчаянно хрупкой. Одеяния адепта укрывали ее с головы до ног, и Ксорве никогда раньше не видела ее обнаженные руки – гладкие, коричневые и изящные, без шрамов и мозолей, которые покрывали большую часть тела Ксорве. Она поспешно отвернулась.

– Я раздумывала о том, как вернуть тебя в Карсаж, – сказала Ксорве. Шутмили явно стремилась домой, а Ксорве не хотелось ломать голову над тем, как ей развлекать гостью. Она доставит Шутмили на следующий корабль до Карсажа. А потом ее ждет работа на Сетеная. Она придумает что-нибудь – что угодно, – чтобы доказать, что он все еще может положиться на нее.

– Почтовый корабль, наверное, будет быстрее всего, – сказала она. – И это не так дорого. Я отвезу тебя в доки завтра.

Лучше сосредоточиться на вопросах логистики и отвлечься от всего остального.

– О боже, – ахнула Шутмили. – Не думаю… у меня нет денег. Я обычно не… то есть обычно я ничего не покупаю.

– Тебе не платят? – удивилась Ксорве. Она точно не знала, как строятся отношения Шутмили с Церковью Карсажа, но Карсаж был известен своим богатством, и это нечестно, что Шутмили ничего не получает.

– Ну, мне платят пособие, – сказала Шутмили. – В виде одежды, книг и прочих вещей, которые выдает мне Церковь, так что мне даже не на что было бы тратить деньги.

– Ладно, – с сомнением сказала Ксорве. – Не волнуйся. Я заплачу.

Она скопила достаточно – Сетенай хорошо платил, а у Ксорве не было дорогостоящих привычек, – но тут возникло другое затруднение.

– Ты когда-нибудь путешествовала одна? – спросила она. – Ты справишься?

– Это вряд ли так уж сложно. Люди путешествуют каждый день, – сказала Шутмили, а потом внезапно добавила, как будто вынырнула в реальность: – Кажется, я тебя так толком и не поблагодарила. За все, что ты для меня сделала.

Ксорве ощутила вспышку удовольствия и благодарности. Странно – ведь благодарили ее, – но, возможно, все дело было в том, что это происходило так редко. Она отогнала это чувство.

– Забудь, – сказала она. – Это получилось случайно.

– О, да, – задумчиво протянула Шутмили. – Я постоянно случайно вытаскиваю кого-нибудь из горящего здания. Это был добрый поступок.

Что она могла на это ответить? Вовсе не доброта руководила ей тогда, в глубинах Пустого Монумента. Она не сознавала, что делает. Это был мгновенный порыв, который не смогли сдержать годы тренировок.

– Неважно, – сказала Ксорве. У нее не поворачивался язык сказать: «Это была ошибка», но Шутмили, кажется, уловила намек.

– Ну что же. Я в любом случае благодарна, что ты не бросила меня, – заметила она. Она ушла в себя, лицо превратилось в маску.

– Я помогу тебе добраться до дома, – сказала Ксорве, чувствуя, что разговор зашел куда-то не туда. – Ты вернешься в Карсаж и сможешь обо всем забыть.

Она доставит Шутмили на корабль, а потом развернется и оценит дымящиеся руины собственной жизни. Прекрасные перспективы.

Оставив Шутмили спать, она вернулась в свою комнату. Из-за усталости ее хватило лишь на то, чтобы побрызгать в лицо водой, но стоило ей лечь, как мысли закружились, будто чайки над кучей мусора, вокруг ее провала. После всего случившегося. После всего, что она сделала. Признавать это было очень горько.

Кто-то другой с ее умениями предложил бы свои услуги в другом месте. Конечно, никто ни в Тлаантоте, ни где-либо еще не сравнится с Белтандросом Сетенаем, но в каждом городе были свои особенности. Карсажийцы были буквально помешаны на безопасности. Каждому вассальному клану в Ошааре нужен был телохранитель, а еще она могла вернуться в Серый Крюк и сопровождать караваны. В каждом уголке Лабиринта были короли и вожди, которые нуждались в ком-то, кто может убивать, воровать и вести слежку.

С другой стороны, больше ее умений их будут интересовать секреты Сетеная, и для Ксорве эта мысль была невыносима. В любом случае, все не так просто. Она не может просто взять и уйти. Это он мог отказаться от нее, и она ничего не могла с этим поделать.

Она лежала без сна, чувствуя себя несчастной; вдали раздавались шаги и голоса. Ночная стража заступила в караул. Среди ночи Ксорве услышала, как лязгнула защелка на двери Тала Чароссы, а затем рядом с ее комнатой скрипнули половицы.

То ли из мстительности, то ли из беспокойства, то ли из чистого любопытства она подошла к двери.

На полу рядом с дверью обнаружилась подброшенная записка:

Без обид.

Шутка! Надеюсь, ты утонешь в канализации.

Тал Чаросса

Закатив глаза, она прокралась вслед за ним к ангару, где со стен, будто летучие мыши, свисали маленькие корабли.

Она наблюдала из тени, как он готовит челнок, укладывая провизию и ворох одежды.

– Сбегаешь? – спросила Ксорве, когда он повернулся с топором, чтобы перерубить последний трос, удерживающий челнок на месте.

Тал выругался. Его острое лицо сморщилось от злости и тут же помрачнело.

– У меня есть работа.

– А вот и нет. Нас освободили от всех обязанностей.

Усмешка Тала и лезвие топора злобно сияли, как фонарь.

– Как же я могу тебе противоречить.

– Ты летишь за Реликварием, – догадалась она.

– Может быть, у вселенной есть более грандиозный план для Талассереса Чароссы, чем служить Белтандросу мальчиком на побегушках. – Он пожал плечами и завел алхимический двигатель. – А может, и нет.

Ксорве инстинктивно шагнула вперед, будто собираясь его остановить.

Тал засмеялся резким нестройным смехом – будто струна лопнула – и перерубил трос.

– Это испытание, – сказал он. – И я его пройду. Что бы ты сейчас ни сделала, знай, победа будет за мной.

Челнок соскользнул с причала и исчез в ночи: узкий ускользающий силуэт, а затем осталось лишь пятно от фонаря – он подмигнул и растаял в сверкающем небе.

Ксорве собиралась запрыгнуть в другой челнок и догнать его. В ангаре их было несколько. У него было мало зацепок – здесь она легко даст ему фору, – и что бы он ни говорил, четкого плана у него скорее всего тоже нет.