Текст книги "Неназываемый"

15
Жизнь адепта

Ксорве послушно сидела в каюте, отслеживая смены караульных и число пройденных Врат. До Карадуна оставалось всего несколько дней пути. Совсем скоро ей придется действовать. У двери в спальню адептов разместился наряд стражей – явное напоминание, что адепту Канве нужно медитировать и готовиться к слиянию.

Cтраж из третьей смены отошел от двери в спальню в три утра, согласно корабельному распорядку. Затем последовала минутная задержка – страж из четвертой смены докуривал утреннюю сигарету. Воспользовавшись заминкой, Ксорве взломала замок и проскользнула внутрь.

Шутмили спала на той же койке, что и раньше. Она лежала совершенно неподвижно, одеяло укрывало ее до подбородка, косы свернулись на подушке по обе стороны от бледного маленького личика.

Идеальное лицо, подумала Ксорве и тут же потрясенно нахмурилась. Не ради этого она все предприняла.

– Шутмили, – прошептала она и слегка потрясла ее за плечо. – Проснись!

Шутмили очнулась далеко не сразу.

– Ксорве? – пробормотала она. – Что ты здесь делаешь?

– Хотела поговорить с тобой, – сказала Ксорве, внезапно смутившись. План заключался в том, что Шутмили довольно быстро примет ее сторону, но она не придумала, что именно скажет.

– Ты все еще здесь, – сказала Шутмили, потирая глаза. – Я рада. Думала, ты уже сошла.

– Меня не пускали, – объяснила Ксорве, игнорируя искру тепла, которая вспыхнула внутри при мысли, что Шутмили рада ее видеть. – У нас есть два часа до того, как сменится охрана. Следующий караульный, скорее всего, заглянет убедиться, что с тобой все в порядке. К этому времени нас уже не должно здесь быть.

– О чем ты? – спросила Шутмили. Она села в кровати, обернувшись простыней.

– Мы украдем челнок c верхней палубы, – продолжала Ксорве. – Я знаю, как туда попасть, не привлекая внимания охраны…

– Ты что, просишь меня сбежать с тобой? – недоверчиво, с ноткой веселья спросила Шутмили. Затем она посерьезнела. – Это из-за слияния.

– Да, – подтвердила Ксорве. – Ты ведь понимаешь, что это значит? Ты все это время знала?

– Да, – сказала Шутмили.

– Но ты говорила, что с детства мечтала об этом. Ты старалась ради этого. Я видела, как ты училась – но ты умрешь.

– Я не умру, – сказала Шутмили. – Это не одно и то же.

– Но ты не сможешь думать за себя, – запротестовала Ксорве, стараясь не повышать голос. Если охранник услышит их, все будет напрасно.

– Собственный разум – это переоцененная роскошь, – сказала Шутмили. – Когда я стану частью квинкурии Лучников, мне никто не причинит вреда, и я никому не смогу случайно навредить.

– Этого недостаточно… – сказала Ксорве.

– Достаточно, более чем, – терпеливо возразила Шутмили. – Я не хочу провести остаток жизни, беспокоясь о скверне и о том, как бы органы не отказали. Каждый случай использования магии сокращает жизнь. Если я не присоединюсь к Квинкуриату, то самое большее проживу до сорока, и моя смерть будет окончательной. Я не заслужу покой у Очага Мары. Предыдущий Пятый Лучник мирно скончался в девяносто пять лет.

– Это даст тебе семьдесят с лишним лет на… – сказала Ксорве. Она вспомнила рассказ Шутмили о Лучниках, и звучало это неутешительно. – На устрашение.

– Семьдесят с лишним лет на защиту Империи, – поправила ее Шутмили. – На предотвращение войн. На то, чтобы миллионы людей продолжали жить в безопасности в Карсаже. Это важно.

Но звучало это не очень убедительно.

– За пределами Карсажа лежит целый мир, – сказала Ксорве. – Существуют другие вещи. Другие места. Ты можешь заниматься чем-то другим.

Столько миров, столько путей, а она никак не могла придумать что-то, что могло заинтересовать Шутмили. Много лет назад Сетенаю не пришлось произносить долгие речи, чтобы убедить ее. Она вообще едва помнила, что он говорил. Наверное, она просто была трусихой.

– Неужели мой выбор так трудно понять? – спросила Шутмили. – Быть частью чего-то большего. Не сомневаться в себе все время. Всегда знать, где твое место и что тебе нужно делать.

– Это потому, что у тебя не будет выбора.

– У меня и сейчас его нет, – сказала Шутмили как нечто само собой разумеющееся. – Жизнь адепта – это жизнь адепта, за ее пределами для меня ничего нет. Моя семья отдала меня Церкви еще ребенком. По чистой случайности я знаю тетю Жиури, а своих родителей не помню совсем. Я никогда не выйду замуж и не смогу заняться другим делом. Я принадлежу Церкви. Где я живу, когда сплю, что ношу, что ем, что говорю, что думаю, – ничто из этого не является моим выбором.

– Но если ты присоединишься к Квинкуриату, ты никогда не узнаешь, чего бы ты могла хотеть, – сказала Ксорве.

– Да, именно, – подхватила Шутмили. – Я буду там, где мне суждено быть, и где меня впервые в жизни ждут. Я никогда не буду несчастна, мне никогда не будет одиноко.

– Ну, – сказала Ксорве, отчаявшись, – боюсь, такого тебе никто больше не пообещает. Но все же мне жаль.

Ей не хватало слов, чтобы выразить, насколько ей будет жаль.

Шутмили снова потерла глаза, как будто надеялась, что это сон. Когда она заговорила, вся ее прежняя уверенность исчезла. Ее голос звучал так, будто она блуждала в тумане.

– Все, что я говорила, – я всегда в это верила. Я все еще в это верю, – сказала она. – Но вот что странно – когда я решила, что поддалась скверне, что больше не подхожу для Квинкуриата, я задумалась…

– Да? – вставила Ксорве, скрывая волнение.

– Я подумала: ну что же, я просто вернусь к исследованиям, для этого не нужно слияние, и от меня все еще будет польза. И все это под моим собственным именем. Мне почти понравилась эта идея, пусть даже это означало мой провал.

Она грустно помолчала, теребя заусенец. Затем продолжила, избегая взгляда Ксорве.

– И мне понравилось гулять по Тлаантоту с тобой. Было интересно увидеть что-то новое. После слияния я не увижу практически ничего нового.

Она опустила взгляд, словно погрузившись в свои мысли, и Ксорве поняла, что ей стыдно.

– Не знаю, – сказала Шутмили. – Просто не знаю. Возможно, я слабее, чем думала.

– Нет, – запротестовала Ксорве. – Я не знаю, кто ты, но ты не такая. – Она оглянулась на дверь, где сквозь резное окошко тускло просвечивал силуэт головы охранника.

– Даже если бы я хотела передумать, – сказала Шутмили, – просто представим, что я передумала. Неужели мы сможем уйти? Просто встать и уйти?

– Да, – сказала Ксорве. – Легко.

Это было даже слишком легко. Шутмили позвала стража. Когда он вошел в комнату, Ксорве выскочила из-за двери, зажала ему рот рукой, натянула на голову наволочку, связала и запихнула на койку.

– Боже мой, – сказала Шутмили, – надеюсь, с ним все будет в порядке. – Она прикусила губу, но не стала задерживаться в каюте.

Они крались по коридору к транспортному отсеку, следуя намеченному Ксорве маршруту. Возможно, мерзкая богиня-дракон Шутмили все-таки присматривала за ними: их никто не заметил. Ксорве показала на ближайший челнок и открыла двери в отсек.

– Мы просто так возьмем его? – спросила Шутмили, но без колебаний забралась на борт.

– Разве в школе магов тебя не научили, как украсть корабль? – спросила Ксорве.

На борту «Созерцания в спокойствии» никто даже не поднял тревогу – не было ни малейших признаков преследования. Ксорве запрыгнула в челнок вслед за Шутмили, потянула за спусковой рычаг, и они ринулись в небо, словно лист, несущийся по поверхности ручья.

Канва Жиури редко позволяла себе какие-то удовольствия. Чем их меньше, тем они слаще, думала она, а предвкушение лишь заставляет сосредоточиться. По такому случаю она разрешила себе бокал вина – а именно, абрикосового вина семнадцатилетней выдержки из ее собственного поместья за пределами Карадуна. Вино было цвета расплавленного топаза и на вкус напоминало слезы божества.

Срок выдержки был символичным. Семнадцать лет назад силы Дракона-Отступницы впервые проявились в Шутмили. Брат Канвы, Адхара, в панике послал за Жиури. Выслушав его бессвязное бормотание, та сначала решила, что его дочь упала с дерева и поранилась.

Правда открылась ей уже возле дома. Пятилетняя Шутмили лежала под цветущим вишневым деревом во дворе среди цветов и фруктов, которые уже начали гнить. Стояла середина зимы. На дереве не должно было быть еще ни почки. И оно уж точно не должно было так плотно обвивать корнями ноги Шутмили, что трудно было определить, где заканчивается кора и начинается плоть.

Шутмили повезло, что тетя оказалась здесь так быстро. Жиури к тому времени уже была полноценным инквизитором и смогла благополучно разъединить ребенка и дерево, не поранив маленькое сердце. Пожалуй, Жиури должно было быть стыдно – несмотря на профессиональное чутье, она не распознала магический потенциал племянницы, – но об этом никто не узнал. Всего пару недель спустя Жиури лично доставила Шутмили в Школу Мастерства.

Что до вишневого дерева, то природой не задумывалось, что оно проживет шестимесячный цикл за один день. Оно дало богатый урожай спелых ягод. Но даже если бы оно смогло оправиться от такого удара, Шутмили уже вырвала его из временного цикла, и не прошло и месяца, как дерево погибло.

Жиури была свидетельницей последовавших за этим мучений. Мало кто во всем мире был достоин ее сочувствия, но младший брат был одним из немногих. Шутмили была отрадой Адхары. Тяжело осознавать, что предмет твоей гордости родился уже с червоточиной.

Кроме того, в каждом отделении Императорского регистрационного бюро в каждом экземпляре Родословной была изменена страница со списком ныне живущих членов дома Канва – та самая, где значилось имя самой Жиури! Теперь там появилось примечание об опасных способностях Шутмили. Проклятие Отступницы текло в их крови. Перспективы продвижения и вступления в брак любого из семьи Канва были заморожены и останутся таковыми на поколение вперед или даже дольше. Это стало ударом для Жиури, как для ее личных планов, так и профессиональных.

Семнадцать лет спустя Жиури очень хорошо справлялась со своими обязанностями, и повышение до Верховного инквизитора притупило горечь обиды. Она не винила Шутмили – не больше, чем вы можете винить дикую собаку в том, что она вас укусила. Тем не менее, мысль, что до слияния рукой подать, грела душу. Как только Шутмили станет частью Квинкуриата, ее имя вычеркнут – уже не Канва, не простой житель Карсажа, но адепт квинкурии, орудие имперской воли. В Родословную внесут правки, и эта скорбная глава будет закончена для нее, Адхары и всех остальных членов семьи. Тем лучше, что Жиури лично приложит руку к ее окончанию.

Она потягивала вино с закрытыми глазами, размышляя о его утонченном вкусе. Абрикосовое вино делали с помощью серой плесени, которая росла и подсыхала на плодах, придавая мякоти сладость, даже когда кожура начинала гнить. Вот лучшее достижение цивилизации – взять что-то уродливое и превратить во что-то полезное и прекрасное.

Громовой стук в дверь вернул ее к действительности. Разумеется, это был инквизитор Цалду, разрушитель покоя. Она почувствовала себя до крайности раздраженной. Жаль было впустую растрачивать эту роскошь еще до того, как она смогла насладиться ею.

– Инквизитор Канва! – его бледное лицо было искажено ужасом. – Инквизитор… путешественница из Ошаара исчезла, и… кажется, она забрала с собой вашу племянницу.

Он рассказал все, что знал. Она схватилась за край стола, чтобы успокоиться.

– Вызовите Бдение, – сказала она. – И офицеров. Мы должны немедленно изменить курс. Действуйте, Цалду! Немедленно!

Нельзя было пускать на борт прислужницу Сетеная. Виновата в этом была сама Жиури, но она позволила себе лишь несколько секунд ярости и упреков. Гнев сам по себе был удовольствием, и было бы слишком легко ему поддаться.

Она села за стол, прижав руки к прохладному красному дереву, и сделала глубокий вдох. Досадная помеха, но если действовать быстро, ничего страшного не случится. Просто небольшое развлечение на пути в Карадун.

Едва ли ошаарская девушка следует какому-то гениальному плану. Скорее всего, она осознала ценность Шутмили и действовала спонтанно.

Жиури уже давно не наслаждалась настоящим преследованием – с тех пор, как перестала быть обвинителем.

У погони, как у головоломки, есть свои хитрости. Поначалу охотник всегда оказывается в невыгодном положении. Но добыча обязательно допустит оплошность и запаникует. Охотник наблюдает, выжидает, копит силы, и в конце концов ловушка захлопывается.

Шутмили выглянула за борт челнока; кончики пальцев, сжимающие поручень, побелели. Внизу простирался туманный каньон, пронизанный мелкими серебряными речками, будто маленькими ручейками света на фоне иссиня-черной пустоты.

– Конечно, – пробормотала она. – Конечно. Зачем мне планировать свои действия на тридцать секунд вперед? Ксорве, кажется, мы совершили ошибку.

– Да? – откликнулась Ксорве из-за штурвала.

– Они не дадут мне сбежать просто так. Они придут за нами, как только поймут, что меня нет. Наверняка они уже в пути. Ты не представляешь, на что они пойдут, чтобы вернуть меня.

– Могу догадаться. Они уже послали за тобой фрегат в Тлаантот, – сказала Ксорве.

– Как только они поймают нас, они убьют тебя и отведут меня к Могиле Отступницы. А если они решат, что я сбежала добровольно, они убьют нас обеих. Знаешь, какая казнь полагается беглым магам? – спросила Шутмили. – У них есть чудовище…

– Не думай об этом, – посоветовала Ксорве. – Паникой делу не поможешь.

Она сбросила скорость, направив челнок в укромное местечко под выступом. Этот разговор потребует ее полного внимания.

– Мы должны повернуть назад, – настаивала Шутмили, вцепившись в борт. – Давай вернемся на корабль. Я все объясню, постараюсь, чтобы они поняли, что ты пыталась помочь, но я полностью предана делу, и…

– Только если ты правда хочешь, – сказала Ксорве.

– Неважно, чего я хочу, – сказала Шутмили. – Ты не должна умирать.

– Ты тоже. Я не могу позволить тебе просто так пойти на это. Но если ты хочешь, чтобы я привела тебя обратно на верную смерть – пожалуйста.

– Я не умру, – упорствовала Шутмили, отвечая раздраженно, как будто это выводило ее из себя. – Я уже объясняла. Все не так.

– Ладно. Если ты хочешь шляться в маске неестественно долго, давай вернемся.

– А если я выберу шляться с тобой в этой шлюпке, мы продержимся еще полчаса, а потом «Спокойствие» размажет нас по небу, – парировала Шутмили.

– Мы уже далеко, – сказала Ксорве. Прошло около получаса. – До четвертой смены караула еще полтора часа, до этого они тебя не хватятся, а после не узнают, в какую сторону мы улетели. Как только мы пройдем Павлиньи врата, они не смогут нас выследить.

Шутмили на мгновение замолчала, размышляя. Мимо проплывали пики и скалы Лабиринта Отголосков, синие и расплывчатые в неясных ложных сумерках. Ветер сдувал пряди с лица Ксорве.

– Но куда же мне идти? – спросила Шутмили, как будто только теперь осознав, что она не может вернуться к своим надписям. – У тебя есть план?

– Конечно. Пойдем со мной, – сказала Ксорве. Это и вправду так просто.

– Я имею в виду после этого, – сказала Шутмили. – Пойдем с тобой куда?

– Куда угодно, – ответила Ксорве.

– …любезное предложение, – сказала Шутмили так, будто ей вручили особенно отвратительный подарок на день рождения. – Но у тебя есть своя работа.

– Я серьезно, – сказала Ксорве.

– Не может быть, – покачала головой Шутмили. – Ты шутишь.

– Совершенно серьезно, – повторила Ксорве. – Я все обдумала. Ты видела Реликварий, ты была там. Он у Оранны, и мне нужно его вернуть, пока она не сделала что-нибудь ужасное. Так что я собираюсь украсть его, а ты должна мне помочь.

Злость Шутмили уступила место сомнению.

– В прошлый раз от меня совсем не было толку. Что, если она снова меня схватит?

– Я не дам ей этого сделать, – сказала Ксорве.

– На словах это легко… – заметила Шутмили. – А если к делу: она убила столько людей. Что помешает ей причинить тебе боль или даже хуже…

– Многие пытались причинить мне боль. И от тебя будет толк. В отличие от тебя я ничего не знаю о магии. Ты будешь очень полезна. Поможешь мне остановить ее.

Шутмили это не убедило. Пришло время сменить тактику.

– Что ты знаешь о Реликварии? – спросила Ксорве.

– Я знаю миф, – ответила Шутмили. – Слишком уж в подходящий момент он всплыл. Едва ли настоящий Реликварий Пентравесса до сих пор существует.

– А если бы он оказался настоящим?

– Это стало бы одним из величайших открытий столетия, его историческая значимость неоценима. И если хотя бы один из мифов окажется правдой – если он цел, не пуст, если тексты не преувеличивают, – это будет что-то невообразимое. Невообразимо ценное, невообразимо мощное, невообразимо желанное… – заметив улыбку Ксорве, Шутмили сбилась. – Что такое?

– Ничего, продолжай, – сказала Ксорве.

– Пентравесс, конечно, реально существовал, но, честно говоря, с трудом верится, что он действительно хранил все эти невероятные знания в особой коробке.

– Сетенай думает, что Реликварий настоящий, – сказала Ксорве и сделала паузу, чтобы Шутмили осознала сказанное. – Если мы вернем его, он примет и меня, и тебя. Для тебя найдется работа. Он поможет тебе, научит чему угодно. Если кто-то и может спрятать тебя от твоей тети и Цалду, то это Сетенай. Он помог мне – и тебе поможет.

– Ты правда думаешь, что это возможно? – Шутмили смотрела на темный пейзаж, чувствуя, как ладонь холодит поток ветра.

– Конечно, – сказала Ксорве. – Я постоянно таким занимаюсь. – Она не хотела специально производить впечатление, но надеялась, что Шутмили это все равно впечатлит.

– Какое облегчение, – Шутмили прикрыла рукой улыбку. – И Белтандрос Сетенай действительно возьмет меня к себе?

– Он не занимается благотворительностью, – сказала Ксорве. – Но он взял меня к себе, когда я была маленькой, и он не упустит ничего полезного. Он скучает по другим магам. В Тлаантоте есть несколько, но они не особенно хороши в своем деле. Держу пари, ты ему понравишься. И это точно лучше, чем быть Лучником.

– Нет, – сказала Шутмили. – Я не могу.

– Хорошо. Тогда попроси меня развернуть челнок. Ты права. Если мы повернем назад сейчас, они даже не заметят твоего отсутствия. Все начнется заново.

Шутмили закрыла глаза.

– И все же… как я могу? Как я могу….

– Предать Церковь? Бросить своих? Ты можешь, честно. Тебе будет этого немного не хватать. Какое-то время будет тяжело. Но если это выбор между тем, чтобы остаться и умереть или уйти и выжить, Шутмили….

– Я не могу, – сказала Шутмили. – Я не продержусь и пяти минут.

– Я понимаю. Тяжело сбегать в одиночку, – сказала Ксорве. – Но ты не будешь одна.

Вокруг них в Лабиринте звучали отголоски ветра и воды. Ксорве отвела взгляд – не хотела влиять на решение Шутмили, а может, просто не могла смотреть ей в лицо. Затем она почувствовала легкое, как дыхание, прикосновение руки Шутмили к запястью.

– Ладно, – сказала она. – Вперед.

Они дрейфовали в тишине под выступом. Туман в каньоне постепенно таял.

– Я боялась, что ты это скажешь, – призналась Ксорве спустя минуту.

– Что? Почему?

– Потому что я знаю, как мы найдем Оранну, и мне это не нравится.

16
Раба опустошения

В северном Ошааре стояла ранняя весна. Сугробы по-прежнему укрывали маленький город, словно небо решило, что он заслуживает убийства из милосердия, и пыталось задушить его подушкой.

– Что это за место? – спросила Шутмили, опустив капюшон пальто.

– Мой родной город. – На улицах блестел лед, со стороны горы дул пронизывающий ветер. Смеркалось – было три часа дня. Две луны Ошаара склонились друг к другу в небе. – Ты когда-нибудь слышала о тех, кто поклоняется Неназываемому? – спросила она.

– Кажется, Неназываемый – это бог пророчеств, – сказала Шутмили. – Это один из главных культов северного Ошаара. Церковь определяет его как низкоприоритетную угрозу. Мы не одобряем их жертвенную практику, но они относительно стабильны и довольствуются собственным маленьким… Ксорве, ты хочешь сказать, что это здесь? И ты здесь выросла?

– Да.

– То есть ты была еретичкой? – Шутмили прятала руки в пальто, видимо, как подозревала Ксорве, нервно сжимая их.

– Я не давала никаких клятв, – сказала Ксорве, – я была ребенком. Не волнуйся. Это было очень давно. Сейчас я никому не поклоняюсь.

– Я никого не осуждаю, – сказала Шумили. – Просто пытаюсь понять, что больше огорчило бы доктора Лагри и Малкхаю: что девушка, с которой я сбежала, – еретичка или что она атеистка. Это забавно. Бедный Арица. Бедный Малкхая.

– Они пришлись бы ко двору в культе Неназываемого, – заметила Ксорве. – У нас много педантов.

– О нет, – сказала Шутмили. Неясно было, плачет она, смеется или просто у нее дыхание перехватило на морозе. – О нет, бедняги. Оба. Они этого не заслужили.

Они осторожно поднимались по ледяным улицам. Ксорве рассказала Шутмили о Доме Молчания и ритуалах Неназываемого, оставив за скобками свою собственную историю. Ей нравилась Шутмили. Она надеялась, что это взаимно, но для этого Шутмили должна считать ее опытной и успешной. Вся эта чушь из прошлого, насчет Невесты и прочего, была, с одной стороны, чем-то слишком личным, а с другой, – поскольку Сетенай и Талассерес были в курсе, слишком хорошо известна. Было приятно говорить с кем-то, кто не знал о ее самом первом и худшем предательстве.

От Дома Молчания разговор перекинулся к Оранне.

– Думаю, она покинула ряды последователей Неназываемого, – сказала Ксорве. – Ритуал жертвоприношения – тот самый, что мы видели в Пустом Монументе – это уже чересчур. Ей никогда бы не позволили покинуть Ошаар в поисках Реликвария.

– Но ты думаешь, что она вернулась сюда, заполучив его? – спросила Шутмили.

Ксорве пыталась об этом не думать, но Шутмили заслуживала знать, во что ввязывается. Она неохотно объяснила слова Сетеная о том, что Оранна жаждет единения с Неназываемым.

– Это же настоящее богохульство, – Шутмили была поражена. – Карсажийские маги потратили сотни лет на то, чтобы ограничить связь между магом и божеством ради безопасности, и сама идея о том, что можно так открыться… – Она вздрогнула и продолжила ровным голосом: – Но я не думаю, что это возможно. Это требует слишком много энергии. Тебя разорвет на куски. Однако если она думает, что в Реликварии хранится описание какой-то тайной техники…

– Да. Остается надеяться, что она еще не сумела его открыть, – вставила Ксорве. – Если она и впрямь спрашивала об этом Тала, это свидетельствует о ее отчаянии.

Ксорве посмотрела вперед, сквозь деревья. В темноте священную гору было не видно, но при свете дня отсюда можно будет различить ступени к Святилищу.

– Здесь она черпает силу. Она могла вернуться сюда. А если нет… есть другой способ найти ее. – Ксорве претила эта идея, но оттягивать с объяснением она больше не могла. – Если понадобится, мы воспользуемся правом паломников на прорицание. Мы спросим Избранную невесту.

Парадные двери Дома Молчания всегда были заперты, и на их притолоке было начертано следующее:

Да здравствует Командующий Легионами! Да здравствует Рыцарь Хаоса! Да здравствует Надзиратель Поглощенных Миров! Да здравствует Неназываемый!

Грядет разрушение миров и конец времен. Да будем мы тому свидетелями, ибо имя ему – опустошение.

Юная послушница стояла у боковых врат с лампой в руках. Увидев Ксорве и Шутмили, она удивилась, а затем пришла в восторг, узнав, что они паломники.

– Настоятельница захочет вас увидеть, – сказала она, пропуская их внутрь.

Дом Молчания нисколько не изменился. Неудивительно – он оставался неизменным более тысячи лет. Ладан и жженый лотос, пчелиный воск и благовония. Пробирающий до костей холод из крипт. Тихие шаги на лестнице, трепыхание желтых капюшонов за каждым поворотом.

Они сидели возле кабинета настоятельницы, в горле Ксорве стоял ком. Она надеялась, что Дом теперь покажется ей маленьким и простым. Со временем детские страхи исчезают, о них вспоминаешь со смехом. Но Дом Молчания по-прежнему был темным и величественным – разрастающаяся пропасть, полная тайн и сомнений.

Она собрала волю в кулак. Ей не нужно больше бояться Неназываемого. Золотой клык, шрам на лице, восемь лет тренировок и закалка изменили ее до неузнаваемости, никто и не помнит ее ребенком. Кабинет настоятельницы был огромной комнатой с высоким сводом, и небольшой очаг был не в состоянии ее согреть. Путь к столу по холодному полу занял вечность. Ксорве посмотрела на настоятельницу и не узнала ее – она не сразу поняла, что дело было не в том, что ту изменило время. Перед ней сидела совсем другая женщина.

Заметив удивление Ксорве, новая настоятельница подняла бровь.

– Я… э-э-э… не знала, что настоятельница Санграй отошла от дел, – попыталась объясниться Ксорве.

– Настоятельница Санграй ныне возлежит среди достойнейших мертвецов, – сказала преемница. – Я настоятельница Кверен.

Теперь Ксорве вспомнила ее. Во времена Ксорве Кверен была регентом хора – невысокая, полная, бледная женщина, теперь она стала чуточку серее и чуточку стройнее. Дом Молчания на всех так действовал – истончал и приглушал краски.

– Я хотела бы встретиться с Оранной, – сказала Ксорве, пытаясь выяснить, известно ли что-нибудь Кверен. – Говорят, она была хранительницей архивов во времена настоятельницы Санграй.

– Я знаю, кто это, – помедлив, ответила Кверен. – Оранна покинула нас. Жаль разочаровывать вас, но ее здесь нет.

Ксорве попыталась изобразить разочарование, но на самом деле она чувствовала облегчение. По крайней мере, ей не придется встречаться с Оранной здесь, у источника ее силы.

– Когда Санграй объявила о своем уходе, были те, кто считал, что ее место должна занять Оранна, – сказала Кверен. – Но Санграй объявила свою преемницу – то есть меня, – и Оранна, полагаю, сильно разозлилась. Она никогда не заявляла о своих претензиях, но она собрала вокруг себя несколько младших жриц, которые отстаивали ее интересы… какое-то время я думала, что она бросит мне вызов.

– Дуэль? – поразилась Ксорве.

– Для меня это была бы почетная, но верная смерть. Оранна – выдающийся маг. В лучшем случае я смогу заставить горстку костяшек танцевать. Она бы сразила меня на склоне горы и принесла в жертву. – Кверен взяла чашу с вином и сделала долгий глоток. – Я могла бы добиться ее преданности. Потребовать, чтобы она дала клятву на крови. Но я этого не сделала. Я отпустила ее. Увы, ушла она не с пустыми руками. Она забрала с собой несколько послушников и послушниц. Большинство подающих надежды прислужников. Всех лучших младших жриц. Каждую ценную книгу из библиотеки и целый ящик серебряных подсвечников. С тех пор мы ее не видели.

– Ясно, – сказала Ксорве.

Все так, как она и подозревала. Оранна ушла и убедила своих любимчиков пойти за ней, и…

Ксорве похолодела так резко, будто кто-то насыпал ей за шиворот льда: большинство спутников Оранны теперь были мертвы.

Они умерли в Пустом Монументе: по приказу Оранны их кровь стекла в жертвенную яму. Если бы Ксорве видела их лица, она бы могла кого-то узнать, эти безымянные тела обрели бы имена и воспоминания.

В дверь постучали. Кверен подошла и завела с кем-то тихий разговор.

Ксорве в оцепенении смотрела в окно. Снаружи совсем стемнело. Под окнами Дома разливались островки света. Снова пошел снег, хлопья кружили в воздухе с бешеной скоростью.

Дотронувшись до локтя Ксорве, Шутмили прошептала:

– Они не знают, куда отправилась Оранна?

– Похоже на то, – ответила Ксорве.

– Они лгут?

Знала ли Кверен, что случилось с подававшими надежды прислужниками? Пусть лучше думает, что они бродят где-то с Оранной, чем узнает, что их обезображенные трупы покоятся под развалинами Монумента.

– Нет, – сказала Ксорве. Она погрузила пальцы в волосы, пытаясь привести в порядок мысли, бродившие по кругу. Это место увядает, подумала она. Они уже одной ногой в могиле. – Нет, я…

Нам надо идти, хотела сказать она. Я видела достаточно, я хочу уйти. Ей казалось, что она ни секунды лишней не вынесет в Доме Молчания.

Но не успела она открыть рот, как Кверен вернулась в сопровождении круглолицей девочки в одежде послушницы.

Кверен села за стол, а ребенок встал у нее за спиной, переминаясь с ноги на ногу в ожидании какого-то сигнала. Девочка открыто уставилась на шрамы Ксорве, но она была уже слишком взрослой, чтобы задавать вопросы. Дочь Кверен? – подумала Ксорве. Необычно, но вполне возможно.

– Итак, – сказала Кверен. – Перейдем к делу: насколько я понимаю, вы здесь, чтобы просить о пророчестве.

Прямота Кверен застала Ксорве врасплох. Сглотнув, она кивнула.

– Я надеялась, что Оранна сможет нам помочь. Но раз ее здесь нет, то да, наверное.

– Прекрасно, – сказала Кверен. – Не вижу причин откладывать. Через час у нас время вечерних молитв. Будет ли вам удобно обратиться к Неназываемому в это время?

Ксорве снова кивнула. Раз уж это неизбежно, лучше поскорее покончить с этим.

– Хорошо. Цурай, дорогая, ты уже поужинала?

– Да, госпожа, – сказала девочка. Между передними зубами у нее была щербинка.

Кверен улыбнулась.

– Цурай – наша Избранная невеста. Она прорицает уже два года. Мы все ценим ее вклад.

Ксорве похолодела. Конечно. Новая настоятельница, новая Избранная невеста, разгуливающая в одиночку по Дому Молчания, совсем как Ксорве когда-то. В глубине души она знала об этом. С того самого момента, как она решила попросить о пророчестве, эта мысль засела на периферии сознания. Единственное, о чем она забыла, так это о том, что нынешняя Невеста – еще ребенок.

– Сколько тебе лет, Цурай? – спросила она.

– Восемь, госпожа, – ответила Цурай.

Ну конечно. С побега Ксорве прошло восемь лет. Колесо замедлило свой ход, но она все равно очутилась возле Святилища.

Ксорве глубоко вздохнула, и, осознав, что внимание всех присутствующих – и не в последнюю очередь Шутмили – направлено на нее, заставила себя успокоиться. Она все равно попросит о пророчестве, пусть это и означает, что ради ее прихоти ребенок впустит в свое сознание Неназываемого. Ксорве и сама столько раз пророчествовала – не так уж это было и плохо, правда же? По крайней мере, от этого не умирают. Она сама живое тому доказательство.

Как бы то ни было, другого выхода нет. У них есть шанс найти Оранну, заполучить Реликварий до того, как та поймет, как его открыть, и вернуть доверие Сетеная – или они могут сдаться и позволить ей впустить Неназываемого в ни о чем не подозревающий мир.

– Мы будем рады твоей помощи, – сказала она Цурай. – Спасибо.

Цурай молча уставилась на нее, и Ксорве с горечью вспомнила свои чувства, когда много лет назад Сетенай поблагодарил ее за пророчество.

– Превосходно, – сказала Кверен. – Мы соберемся в большом зале через час. Но прежде, чем мы отправимся готовиться к получению пророчества, должна уточнить, остались ли у вас еще вопросы?

Ксорве очень хотелось уйти, но ей нужно было отдать еще один долг прошлому.