Текст книги "Остров пропавших девушек"

31

Каюта Татьяны по размеру не уступает спальне, которую делят Мерседес и Донателла. Но, хотя потолки в ней ниже, а выглядит она, по мнению Мерседес, как-то уродливее, все же каждый раз, когда ее сюда приводят, от окружающей роскоши у нее быстрее бьется сердце. Толстый бархатный ковер, мягкие, но удобные сиденья и кричащей расцветки парчовые шторы от потолка и до самого пола, скрывающие собой иллюминатор. Да, она презирает Татьяну Мид, но оказаться на ее месте была бы не прочь.

Стены обиты деревом, похожим на леопардовую шкуру. От одного угла до другого, от пола до потолка. Тем же деревом отделаны все без исключения предметы меблировки: письменный стол, туалетный столик, шезлонг, стулья с сиденьями в виде ковша и окантовка передней спинки кровати. Причем каждый из них слой за слоем покрывали лаком до тех пор, пока не стало казаться, будто он застыл в янтаре.

Смотреть на это, по правде говоря, тяжело. Мерседес даже представить не может, каково здесь оказаться, когда яхта выйдет в море. «Меня бы тут же стошнило», – думает она.

– Ну, что думаешь? – спрашивает Татьяна.

После того как Мерседес была здесь в последний раз, в каюте появились новые предметы декора. На стене над кроватью теперь висят четыре фотографии в рамках, каждая размером со страницу атласа. На всех Татьяна. Татьяна, подпершая кулаками подбородок. Татьяна, сжавшая лицо ладонями и оттянувшая кожу назад, от чего у нее чуть приподнялась нижняя челюсть, а глаза превратились в две восхитительные миндалины. Татьяна с длинными волосами, с кокетливой улыбкой откинувшаяся на стуле, остальное доделала гравитация. И Татьяна, снятая сверху: сплошные глаза и ни намека на подбородок.

– Oao! – подыгрывая, тянет Мерседес. – Удивительные фотографии.

Это правда. Она ни разу не держала в руке фотоаппарат и поэтому ничего не знает о фотоискусстве, но может сразу сказать, что тот, кто сделал эти снимки, отработал свои деньги на славу.

– Не правда ли? – Татьяна самодовольно кивает.

Мерседес опять размышляет о том, как не повезло этой девочке, которая не унаследовала от своей прекрасной матери ни одной приятной черты. С другой стороны, у Мэтью Мида не может быть никаких сомнений в том, кто ее отец.

Ее реакция Татьяну, по-видимому, радует.

– Они и правда очень клевые, да? И мы заказали мой настоящий портрет для нашего нового дома. Когда увидишь его, вот это точно будет полное oao.

– Не сомневаюсь, – холодно отвечает Мерседес, а про себя думает: «В будущем буду гораздо аккуратнее при выборе друзей».

Татьяна прикладывает ладонь к панели в стене, и в ней тотчас открывается дверь. За дверью тянется коридор, по обе стороны которого выстроились ящики, полки и вешалки, отделанные все тем же леопардовым деревом, в дальнем конце сияет мраморной белизной ванна.

– Ох, боже, – произносит Татьяна, – меня от всего этого уже тошнит. Когда все забито под завязку, поддерживать порядок нет никакой возможности. Так что нам с тобой надо все разобрать. В четверг привезут мой новый осенний гардероб.

«Она пытается загладить передо мной вину… – размышляет Мерседес. – Она не может просто извиниться, так что делает это с помощью вещей».

Груда одежды. Куча бус. Куча браслетов. У Мерседес никогда не было такого богатства. «Что-то отдам Донателле», – думает она. Ей самой эта одежда не подойдет.

Она проводит пальцами по тончайшей кисее платья, так смутившего ее тогда на рыночной площади, – богато украшенного красно-оранжевым узором из индийских огурцов. Оно невероятное. И шелковое, вдруг понимает она, хотя до этого ни разу не касалась шелка. «В каком все-таки мире они живут. В нем девушки могут выйти в такой одежде, и никто не обреет им голову в наказание».

– К тому же тебе… – говорит Татьяна, вскакивая на ноги, – наверняка понадобится что-то на вечеринку.

– На вечеринку?

Принцесса со вздохом закатывает глаза.

– Ну да-а-а.

– По какому случаю?

– Да по случаю новоселья, дурочка! О какой еще вечеринке я могу говорить?

– Новоселья?

Татьяна замирает. Ее брови сходятся на переносице.

– У тебя что, нет приглашения?

Мерседес озадаченно качает головой.

Глаза Татьяны мечут молнии.

«О господи, – думает Мерседес, – неужели я опять что-то сделала?»

Но на этот раз гнев, по-видимому, вызвала не она.

– Ладно, с этим мы разберемся, – говорит Татьяна сквозь сжатые зубы. – Погоди-ка. Глянь…

Она ныряет в шкаф, а когда появляется обратно, у нее в руках самое прекрасное платье из всех, какие только приходилось видеть Мерседес. Розовый атлас. И даже не розовый, а цвета фламинго. Как платье у балерины: v-образный вырез, длинные узкие рукава и юбка, водопадами струящаяся до самых лодыжек.

– Примерь-ка, – говорит Татьяна и сует его с таким видом, будто это старая тряпка, – я через минуту вернусь.

Потом выходит из комнаты, и вскоре Мерседес слышит, как она внизу орет, ища отца.

Платье сделано из ткани, которой Мерседес никогда не видела. Эта ткань тянется. Во все стороны. Как чулки, только мягкая, плотная, тяжелая и гладкая, все одновременно. Ее захлестывает вожделение. Жадная как ребенок, она безумно желает ощутить прикосновение этой ткани к коже. За каких-то пару секунд она раздевается до старого застиранного доставшегося в наследство от Донателлы лифчика и трусиков, набрасывает через голову платье, тут же охватывающее ее коконом, и она в раю.

Она гладит его и никак не может остановиться. Стоит посреди каюты и трогает себя. Проводит ладонями вверх к плечам, зажимая между пальцами складки. От одного этого ощущения трепещет от восторга.

– Отлично. С этим вопросом мы разобрались.

На какой-то момент совершенно позабыв о Татьяне, Мерседес подпрыгивает на месте.

Настроение у подруги явно улучшилось. Она снова улыбается.

– Обычная идиотская ошибка, – произносит она, торжественно вплывая в дверь, – вы все идете. Сегодня после обеда Луна отвезет вам приглашения… Ого! – Она замирает как вкопанная, умолкает, оглядывает Мерседес с ног до головы и говорит: – О да. Идеально.

– А это не слишком? – робко спрашивает Мерседес.

– Нет-нет. В самый раз. – Она осматривает ее еще раз и великодушно добавляет: – На тебе оно смотрится гораздо лучше, чем на мне.

Затем нажимает в стене еще одну панель и открывает дверцу кладовки с зеркалом во весь рост на внутренней стороне.

Глядя на себя, Мерседес ахает, забывая выдохнуть и на мгновение думая, что перед ней кто-то другой. «Я выгляжу как принцесса, – думает она. – Нет, даже как королева».

Татьяна возвращает ее с небес на землю.

– А что наденут твои мать и сестра?

Реальность океанской волной обрушивается на ее голову. «Конечно, мне нельзя надеть это платье. Какая же я дура. Родные на моем фоне будут выглядеть по-дурацки».

Татьяна опять умолкает, обдумывает.

– Ну конечно!

– Что?

Она поворачивается, опять направляется к двери из комнаты и кричит:

– За мной!

Мерседес бросается за ней, бежит по коридору.

– Есть же вещи мамы, до сих пор просто валяются там, – говорит Татьяна. – Даже твоя мать сможет влезть в парочку из тех, что попросторнее.

32

Четверг

Мерседес

Лоренс, минувшая ночь. Бутылка виски из его чемодана и джаз по радио, чтобы приглушить голоса. Знакомы они уже давно. Она вряд ли может назвать его другом, прекрасно понимая, что их взаимоотношения основываются не столько на привязанности, сколько на взаимной выгоде. Тем не менее между ними установилось определенное доверие, и, несмотря на разницу в мотивах, цель у них все же общая.

– Мерседес, – сказал он, – а те деньги, которые мы пытаемся отследить… Ты не думала, откуда они берутся?

Она пожимает плечами. Конечно, думала. Мошенничество. Наркотики. Главы рухнувших государств, обеспечивающие надежность своей доли украденных налогов. Расхитители природных ресурсов, прилагающие массу усилий, чтобы законные хозяева этих ресурсов никогда не увидели прибыли. Не просто уклонение от уплаты налогов: любые преступления и моральные прегрешения. Банк Кастелланы вопросов не задает, зато берет астрономические проценты. А люди обожают новообретенный комфорт.

– Я знаю, что за ними не стоит ничего хорошего.

– Это точно, – отозвался он. – Дело в том, что не так давно мы установили, что Миды по уши увязли в делах гораздо более поганых, чем мы думали раньше.

– Что ты имеешь в виду?

– Они покупают и продают людей.

У Мерседес все сжалось внутри. Но свое волнение она выдала, лишь моргнув. Ей неизвестно, в курсе он ее собственной ситуации или нет. Может, и в курсе. Может случиться, что все, к кому он обращался за годы своей деятельности, по сути своей являлись слугами, связанными тем или иным договором.

– В каком смысле?

– Подпольная торговля живым товаром.

Она думает о кадрах, которые не раз видела в новостях. Бесконечные резиновые лодки, барахтающиеся посреди океана. Люди, пересекающие границы, пытаясь перебраться с юга на север. И огромный рефрижератор на английской придорожной стоянке, набитый мертвыми синюшными телами. Они всегда шутили о том, как им повезло, что Ла Кастеллана, по-видимому, осталась единственным во всем Средиземноморье островом, где нет временных лагерей для размещения беженцев с контейнерами, приспособленными под спальни. Но удача, естественно, здесь ни при чем. Просто никто не гадит у себя доме.

– Те девушки в доме? Это только верхушка айсберга, – говорит Лоренс.

Отец Мерседес считает Лоренса идиотом. Из-за его манеры одеваться, говорить, не растягивая слова, и вечно сопровождающего его шлейфа сплетен Серджио отнес его к той же категории, что придурочного консула. Идеальное прикрытие. Дилетант-англичанин за границей, продающий спиртные напитки изворотливым богатеям и таким образом обеспечивающий себе доступ в их дома. Попутно записывающий все хвастливые речи, которые завсегдатаи «Медитерранео», приравнивающие эксклюзивность к приватности, выбалтывают за столиками.

– О Бернарде Райхсе ты, наверное, не слышала? – спросил он.

Она смотрит на него пустым взглядом.

– Стало быть, нет. Я так и думал, дело довольно специфичное. Пару месяцев назад его арестовали в Нью-Йорке. За схему Понци. Он консультант по инвестициям. Брал у народа деньги, обещая их приумножить. Сначала действительно платил бешеные проценты, используя для этого средства новых инвесторов. Можно предположить, что сегодня большинство достаточно умны, чтобы обходить такого рода финансовые пирамиды стороной, но… жадность. Азарт заставляет людей терять разум. В итоге все это, конечно же, рухнуло, и вскоре на Палм-Бич выставят на продажу далеко не один дом. Так или иначе, но теперь он за решеткой и… знаешь же, что говорят о воровской чести.

– Нет.

Он качает головой.

– Прости. Говорят, что ее нет. Так вот, Берни. С того самого момента, как его взяли, он поет серенады не хуже певчей птички. И показывает пальцем на абсолютно всех. И в его рассказах снова и снова всплывает одно и то же имя.

– Мэтью Мид.

Кивок.

– И, боюсь, это не все.

Festa подходит к концу, когда она тащится обратно к могилам, вымотанная дальше некуда и уверенная, что наэлектризованный мозг не даст ей сегодня заснуть. Те девушки на борту «Принцессы Татьяны». Поднялись на борт четверо, спустились только трое. Эта картина все время хранилась на задворках ее подсознания, но теперь она знает правду. Она тогда не ошиблась. Их было четверо, а потом только трое. И теперь то, чем она занимается в «Каса Амарилья», неожиданно превращается в вопрос жизни и смерти.

Дорогу на кладбище доводить до ума никто не стал: она идет по запыленным расшатанным камням, о которые легко споткнуться. Осторожно ступает в темноте.

Но на самом деле здесь темно по-настоящему теперь не бывает. Даже тут, на мысе, уличные огни города Кастелланы отбрасывают ее тень, а над утесом даже в два часа ночи вовсю мелькают огни и раздается отдаленный грохот ночного клуба «Темпл»[24]24
  Temple в переводе с английского означает «храм».


[Закрыть]. Слишком ярко, чтобы разглядеть что-то кроме луны на небе. «Давненько меня не окружал непроглядный мрак…» – думает она. Они все изменили, эти люди. Превратили храм в бордель и даже украли звезды.

«Ты можешь обрести свободу, Мерседес. Если сумеешь сделать то, о чем он тебя попросил, то наконец сможешь стать свободной».

От этой мысли она кривится, будто прикусила язык. А эти девушки? Как насчет них? Все эти безымянные, обезличенные дети… И все, о чем ты можешь думать, – твоя собственная свобода?

За каждым просветом всегда скрывается огромная черная грозовая туча.

Он спит, обдуваемый бризом вентилятора. Ворочается, когда она на цыпочках подходит к кровати.

– Ты дома. – Распахивает объятия. – Все хорошо? Ты в порядке?

– Тихо, тихо, – шепчет она.

Устраивается, нюхая его знакомый запах. Кожа, мыло, табак и соленый морской ветер. Запах Феликса Марино для нее утешение и радость.

– Спи, спи. Утром поговорим.

– Который час?

– Рано еще, – успокаивает его она. – Спи.

Он обхватывает ее руками, и она, несмотря на жару, наслаждается его объятиями. Когда семейство не в своей резиденции и ее не снимает на несколько дней заезжая публика наподобие нагрянувших на прошлой неделе русских, им удается провести вот так, вместе, три, а то и четыре ночи в неделю. А когда не удается, Мерседес страшно по нему тоскует. «Я хочу вернуться домой. Я хочу, чтобы все это закончилось. Отпустите меня домой. Они больше не смогут меня там держать. Только не теперь, после того, что мне сегодня удалось узнать. Не усну, – думает она, – хотя один только Бог знает, до какой степени мне это нужно. Это все слишком». И в то же мгновение проваливается в забытье, не успев понять этого.

* * *

Мгновения. Всего несколько мгновений с тех пор, как она закрыла глаза. Он тихо входит в комнату, присаживается на кровать, а когда видит, что она уже не спит, протягивает чашку café con lexe.

– Сколько времени?

– Почти семь, – отвечает он, – я не стал тебя будить.

– О боже, – говорит она, опустошая одним глотком полчашки, – к двенадцати мне надо быть на работе.

– Тогда тебе лучше поторопиться, – отвечает он и, насвистывая какой-то мотивчик, направляется обратно на кухню соорудить пару сэндвичей, чтобы они могли позавтракать прямо на воде.

В бухте под «Каса Амарилья» у него есть несколько вершей для омаров. Они могут полодырничать на воде, а потом подойти ближе к берегу, чтобы она добралась до него вплавь и поднялась на работу по высеченной в скале лестнице в сад. Весьма удобный способ срезать путь. К тому же для Мерседес Делии быть на воде без перспективы в ней оказаться – жесточайшая пытка. Она любит мужа, но в море влюблена всю свою жизнь.

Когда они входят в гавань, он включает экран радара. Ведет их к первой верше, ориентируясь на попискивание закрепленного на бакене маячка. Мерседес смотрит на его игрушку и качает головой. За эту штуковину он выложил тысячу американских долларов, а она до сих пор не понимает, какой с нее прок.

– А раньше ты сам их отлично находил, – ворчит она, пока они медленно скользят по воде.

– Вообще-то нет, – отвечает он, не отрывая от экрана глаз. – Ты романтизируешь прошлое. Ты действительно не помнишь, как мы плавали туда-сюда в поисках этих чертовых штук?

– Пф-ф-ф… – тянет она, прекрасно осознавая, что не права. – Ну в самом деле. Смотри. Он же прямо перед тобой. Зачем тебе экран?

– Да затем, что я подвел нас к нему, пользуясь этим экраном, глупенькая.

Феликс выключает двигатель, хватает багор, зацепляет его за буй, берет веревку верши и начинает ее поднимать, перебирая руками.

– Мерса, ну подумай сама. В последние пару лет мы практически удвоили улов – по-твоему, это совпадение? Все только потому, что нам больше не приходится долгими часами выискивать верши, которых у меня теперь вдвое больше. Благодаря технологиям.

– Хм.

– К тому же мне нравится знать, где ты находишься, когда плаваешь.

– Чего?

Он продолжает поднимать вершу, перебирая руками.

– Погоди-ка, – говорит Мерседес, глядя на передатчик, который он закрепил на ее пояске пару месяцев назад. – Ты же сказал, что это только для экстренных случаев. А теперь получается, что он включен постоянно?

Он молчит.

– Ну ты и засранец, Феликс Марино.

Когда он смотрит на нее, в его взгляде заметен проблеск обиды.

– Не надо на меня так смотреть. Я не ребенок, – говорит она.

Феликс лишь качает головой и возвращается к своим вершам.

– Неважно.

– Ты за мной следишь?

– Ох, Мерседес, – с глубоким вздохом отвечает он.

Она недоверчиво смотрит на маячок у себя на поясе и думает: «Может, его снять?» В этом мире слишком многие следят за другими.

– Вопрос не в том, что я тебе не доверяю, – говорит ему она, – здесь дело принципа. Как его выключить?

– Ты серьезно? – спрашивает он, медленно поднимая на нее глаза, и добавляет: – Это любовь, Мерседес, вот и все.

Потом берет маячок и нажимает кнопку, спрятанную под ярко-оранжевой водонепроницаемой крышкой.

– Спасибо, – говорит она.

Он поворачивается и продолжает поднимать вершу.

– Теперь мне не остается ничего другого, как снова переживать за тебя.

– Я обещаю, что включу его, когда ты будешь мне нужен, – говорит она. – И так ты узнаешь, что мне нужна твоя помощь, потому что неожиданно увидишь мой сигнал.

Он вытаскивает вершу на поверхность. В ней в смертельном бою схватились клешнями два великолепных красных самца.

– Я знаю, что в воде ты как дома, – продолжает он, – но подумай сама, каково мне было бы тебя потерять.

– И моей маме, – отвечает она.

И давняя утрата вновь обрушивается на ее голову всей тяжестью океанского цунами. Все то же чувство, не отпускающее с тех пор, как она стала взрослой. «Моя жизнь застопорилась, – думает она. – Я просто не могу это преодолеть. Моя сестра умерла, а мы так и не пришли в себя».

– Ох, Мерса… – говорит он, увидев выражение ее лица. – Прости, я не хотел…

Она поднимает руку.

– Нет-нет. Ты хороший человек. Понятия не имею, как ты меня терпишь.

Он зацепляет веревку за уключину и в четыре шага проходит с одного конца катера на другой, с ловкостью гимнаста огибая сети. Приподнимает жестким рыбацким пальцем ее подбородок и целует в губы.

– Потому что люблю тебя, – говорит он. – Всегда любил.

«Это, конечно, безумие, – думает она, – но оказаться на лодочке посреди океана для меня примерно то же, что накинуть плащ-невидимку».

Только здесь они могут искренне поговорить. Впрочем, она знает, что это иллюзия. Теперь уже нигде не спрячешься от посторонних глаз.

Феликс включает двигатель, чтобы двинуться к следующей верше.

– Ну так что, расскажешь мне или как? – спрашивает ее Феликс. – Что от тебя хотел Лоренс?

Она снова в реальном мире.

– Ну хорошо, – отвечает она.

Глянув на Мерседес, он видит, что ее настроение изменилось. Он выключает двигатель и садится.

– Кое-что случилось. В Нью-Йорке, – отвечает она.

* * *

– Дело не только в деньгах, Феликс, – говорит она. – Да, они мошенники, но есть еще кое-что.

Он молчит, от его радостного настроения не осталось и следа.

– «Каса Амарилья» – центр подпольной деятельности, – объясняет она.

– Как это может быть? Их ведь здесь почти не бывает? – спрашивает он.

– Ох, Феликс, – отвечает Мерседес, – они всегда здесь благодаря интернету. Камеры видел? По всему дому.

Он кивает.

– Для безопасности.

Она лишь качает головой.

– Шантаж. Старый добрый шантаж. Теперь ему платят очень и очень многие. Все эти девочки… Все эти дети. Чем хуже с ними ведут себя его гости, тем больше вынуждены ему потом платить.

– О господи… – произносит он. – Да сколько же денег нужно одному человеку?

– Все, что только есть на белом свете… – отвечает она. – И власть. Представь себе, какую это ему дает власть. Думаю, он подсел именно на нее. Это она будоражит его больше всего.

Обдумывая сказанное, Феликс надувает щеки и медленно выдыхает воздух.

– Но и это еще не все, – продолжает она.

В этот момент ее плечи гнет к земле тяжесть знания. «Я устала, – мелькает в голове мысль. – Как же я устала. Я больше так не могу. Я же просто экономка».

– Продолжай.

– Все эти прогулки. Эти мальчишники. Это… Боже, я всегда знала, что это гнусная публика. Надо иметь в душе некий изъян, чтобы настолько разбогатеть. Чтобы идти по головам других, втаптывая в грязь жизнь каждого из них, и подгребать все под себя. Но… чем они богаче, тем больше их одолевает скука. У них может быть все, что душе угодно, однако хочется все равно больше. А когда есть все, но хочется чего-то еще, они…

Поднялись четверо, сошли только трое.

Та женщина на похоронах. Его жена, мать Татьяны. Интересно, она знала? Поэтому наложила на себя руки?

– Он все это снимает. А они не возражают! Потом он дарит им эти записи в качестве сувениров, а они… настолько пьяны собственной властью, что не понимают, что на самом деле это значит. Что если у них есть копия, то и у него, а они стали источником пожизненного дохода.

– Но я не…

– Они убивают их, Феликс. Приглашают девушек к нему на яхту и убивают.