Текст книги "Остров пропавших девушек"

– Домой-то хоть доберешься? – спрашивает он.

– Конеш, – отвечает она. – Тут рядом.

Когда машина уезжает, Джемма делает два шага вперед, три в сторону и просыпается, замерзшая и немного занемевшая, у ограды дома номер семнадцать.

– Твою мать, – говорит она. – Хрень собачья.

Но туфли все еще на ней, уже неплохо.

После сна она чувствует себя немного лучше. За каких-то пять минут она проходит полтора десятка домов, кое-как отпирает замок своего собственного и на цыпочках переступает порог. Внутри царят тишина и мрак. Она уже решает, что вышла сухой из воды, но, толкнув дверь своей комнаты, видит, что в ее кровати, чуть похрапывая и уронив на ковер телефон, спит мать.

38

У Сары косметики целый ворох. И не какая-то дешевка, а «Шисейдо», «МАК», «Урбан Дикей», «Шанель», «Диор». Не поделки никому не известных брендов, которые Джемма покупает в супермаркете.

– Ты даже не представляешь, насколько они лучше, – говорит ее подруга, брызгаясь парфюмом от Тьерри Мюглера. – Нет, я серьезно. Тебе непременно надо выбросить все это дерьмо и купить что-нибудь получше.

Джемме не хочется это делать. Забавно, что человек берет с собой, когда убегает в спешке. Вся ее жизнь и вещи, которые ей дороже всего, в одном-единственном чемодане. Она не без удивления смотрит на то, что покидала в него за десять минут сборов, когда мать ушла на работу.

Вещи, которые она забыла: трусы, зубная щетка, удобная домашняя одежда, в которой остальные девочки расхаживают в свободное от работы время (здесь тебе не рай, где женщины разгуливают в коротеньком сексуальном бельишке, о котором так грезят мужики).

Вещи, которые она оставила сознательно: семейные фотографии, айфон (купит себе предоплаченный мобильник при первой возможности), ключи от дома.

Глядя на косметику Сары, Джемма гадает, как же ей удастся наверстать. Большей частью все это стоит минимум двадцать фунтов за штуку. В ее собственной коллекции косметика такого уровня – либо подарок на день рождения, либо то, что осело в карманах во время прогулок по универмагам.

– Это довольно затратно… – с сомнением говорит она.

– Да на что еще тратить! – отвечает на это Сара.

Да, но. У нее в кошельке только двести фунтов, заработанные на той вечеринке, – теперь не такая уж и большая сумма, если учесть, каким образом их ей пришлось заработать. Джулия обещала завести ей банковский счет, но когда он у нее появится, то пустой.

– Мне придется ходить на вечеринки куда чаще, – говорит она.

Сара смеется.

– Не думаю, что это будет проблемой. А, и теперь, когда ты прекратила по-дурацки жеманиться, сразу заметишь, как вырастут гонорары. Реально.

– В самом деле? – Сердце в груди Джеммы пропускает удар.

– О да, – отвечает Сара, – даже с учетом вычетов я за вечеринку легко срубаю штуку.

– Вычетов?

– Ну да. Процент агентства, налоги, социальная страховка и все такое прочее.

– Налоги и…

– Да не парься ты, – говорит Сара. – Они сами за всем этим следят за тебя. Если у тебя нет проблем с налогами и вовремя оплачена страховка, никто и никогда не задает вопросов о том, чем ты занимаешься.

Налоги и социальная страховка. Все такое взрослое. Да она индивидуальный номер получила всего пару месяцев назад.

Сара снимает легинсы из мериносовой шерсти и натягивает маленькие черные трусики. Там, где ремешок соединяется с полоской ткани между ягодиц, пришит небольшой розовый помпон – из кроличьего меха, что хорошо, потому как под платьем он совершенно незаметен, но стоит раздеться, как хвостик тут же принимает форму обратно. Сегодня она собирается на ужин. Городские банкиры развлекают своих чикагских партнеров. Джемму на мероприятия такого рода допустят, только когда она сдаст тест на умение вести себя за столом и ее признают достаточно элегантной.

– Как только все наладится, то ты так повеселишься! – восклицает Сара. – Ты сможешь купить себе буквально все, что захочешь. Когда займешься чем-то больше вечеринок. Они, конечно, хороши с точки зрения практики, но в действительности это скорее кастинг. Настоящие бабки платят те, кто зовет тебя поразвлечься на выходные. Такие недели – это что-то нереальное. Боги! Знаешь, есть арабы, для которых пятьдесят кусков – это так, на сдачу. Через год я смогу купить за наличные квартиру.

– Да ты что? – растерянно спрашивает Джемма, чувствуя себя невероятно маленькой.

Она только сутки назад ушла из дома, но ее уже окружает огромный пугающий мир. И полный перспектив. И каких. «Они никогда не жили, – думает она. – Мои мама и папа. Они понятия не имеют».

– Я нацелилась на «Воксхолл», – беспечно заявляет Сара. – Тот жилой комплекс на берегу Темзы. Боже, какой будет вид!

39

Остров

Май 1986 года

Когда в мае «Принцесса Татьяна» возвращается из годового путешествия за летом по всему миру, то вновь встает на якорь в главной гавани, тесня рыболовецкие суда, хотя пристань для яхт уже полностью закончена, а над старым волнорезом видны крыши плавучей недвижимости стоимостью в миллиарды долларов.

Когда Мерседес просыпается и узнает, что Татьяна снова здесь, сердце у нее падает. Хотя перед возвращением в школу Татьяна даже не удосужилась с ней попрощаться, маленький дьяволенок в душе нагоняет на нее страху, что контракт остается в силе. Что неспособность Серджио внимательно прочитать договор с самого начала связала ее по рукам и ногам на всю жизнь.

Со стороны вертолетной площадки подкатывает машина, из нее выходит Татьяна и, не оглядываясь, поднимается по трапу. Мерседес, которая в этот момент ставит на стол тарелки с жареным осьминогом, на миг замирает, смотрит ей вслед и чувствует, что узел в ее животе затягивается еще туже.

– Они вернулись, – говорит Донателла.

– Какая ты у нас наблюдательная, – отвечает на это Мерседес, – тебе бы работать детективом международного уровня.

Сестра шутливо стегает ее кухонным полотенцем. В своем взвинченном состоянии Мерседес даже не замечает, что Донателла исчезает в доме, а когда возвращается, ее волосы тщательно расчесаны и уложены маслом до зеркального блеска, под передником – новое платье в подсолнухах с приталенным лифом, а на фоне оливковой кожи поблескивают единственные украшения сестры – крест, подаренный на конфирмацию, и серебряные круглые серьги.

Когда после обеда Татьяна вновь появляется на трапе, Мерседес втягивает голову в плечи, но та, даже не глянув в сторону «Ре дель Пеше», поворачивает направо и направляется к воротам пристани для яхт. Вбивает на пульте код и заходит в тоннель, пробитый в старом волнорезе. Мерседес чувствует такое облегчение, что ей на глаза наворачиваются слезы. Поглядев на Феликса, который в этот момент штопает сети в лучах весеннего солнца, видит, что он тоже провожает Татьяну глазами. Потом, видимо почувствовав взгляд Мерседес, поворачивается к ней и широко улыбается. «Все в порядке, – явственно читается в го улыбке. – Ты в безопасности. Мы в безопасности. Ты больше не в ее власти».

40

– Что будете?

Татьяна на нее не смотрит. Не удостоила ее даже взглядом, когда пришла в ресторан и села за понравившийся ей столик без спросу.

– Колу, – отвечает она, – не диетическую.

Мерседес нерешительно замирает на месте, ожидая, что Татьяна хоть знаком или жестом признает в ней знакомую, но ничего такого не происходит.

Она поворачивается к своим спутницам. Новым подругам. Судя по всему, им не платят, так как одежда на них по размеру и ни одна из них не поворачивается к Татьяне за одобрением.

– А вы?

– Капучино, ага, – отвечает маленькая блондинка.

Как ее зовут, Мерседес не знает. Она не знает никого из Татьяниных подруг. Да и откуда? Прошлым летом никого из них здесь не было.

– А мне citron pressé, – говорит другая маленькая блондинка.

Они теперь все светловолосые, даже Татьяна. На фоне ее желтоватой кожи этот цвет выглядит ужасно, но, по-видимому, такова мода. Пышные шевелюры, подвязанные шелковыми шарфами, задуманными так, чтобы больше напоминать старые тряпки, и украшения в несколько слоев. Донателла теперь тоже делает такую прическу. Шарф она смастерила из того полупрозрачного сарафана. В конечном итоге у них все идет в дело.

– Прошу прощения, – отвечает Мерседес, – но я не знаю, что это такое.

– Слушай, Кресси, – говорит подруге Татьяна, – ты же сейчас не во Франции, так что опустись до уровня попроще.

Мерседес душит злоба. «Да пошла ты, Татьяна», – думает она, но виду не показывает. Клиент – он и есть клиент, а после того, как на утесе открылся тот огромный отель, посетителей у них не так уж и много.

– Ой… – вздыхает Кресси, смотрит на Мерседес с таким видом, будто перед ней lilu, и медленно-медленно, выговаривая каждое слово, произносит: – Может, тогда лимонад? Вы можете приготовить мне лимонад? Свежий?

Потом умолкает, глядя на официантку, не уверенная, что та ее поняла.

– Limonade? – переводит она, и в этот момент Мерседес понимает, что девушка непроходимо глупа. Хотя, судя по всему, дружелюбна. А раз так, то злиться нет никакой нужды.

Девушка изыскивает внутренние ресурсы.

– Fresca?

Мерседес делает вид, что только в этот момент ее поняла.

– А-а-а! Limonada? Si. No fresco. Pero Fanta! – отвечает она и видит на лице Татьяны тень недовольства – настолько крохотную, что заметить ее может только такой тренированный человек, как она.

Потом ухмыляется и думает: «Съела? Теперь, когда я освободилась от тебя, могу издеваться как хочу».

Кресси, в своем смущении похожая на принцессу Диану, по очереди смотрит на других девочек за столом, безмолвно обращаясь за помощью.

– Свежего у них нет, – объясняет Татьяна. – Только в банках.

– Ага. Ладно, пусть в банках. А, «Фанта»! Отлично! Спасибо! – с лучезарной улыбкой говорит она. – Merci!

Мерседес в ответ тоже ей улыбается и поздравляет:

– Вы говорите на нашем языке! Очень хорошо.

Снова замешательство. Да, эту, судя по всему, долго приучали к горшку.

– Да нет, это на французском, – говорит девушка. – Я просто хотела вас поблагодарить.

Мерседес с улыбкой кладет блокнот для заказов в карман передника, так в него ничего и не записав.

– De nada.

– Не надо расшаркиваться перед ними со всеми этими «спасибо-пожалуйста»! – произносит своим звонким голосом Татьяна, когда Мерседес отходит от их столика. – Мы же им буквально платим за все это.

Донателла видит ярость на лице сестры, когда та входит в ресторан.

– Господи Иисусе! Что она тебе сказала?

– Ничего, – отвечает Мерседес, – вообще ничего.

Момент, когда девушка превращается в женщину и расцветает при свете дня, на Ла Кастеллане называют jimán de xabuesos, что в дословном переводе означает «магнит для кобелей».

В жизни каждой из них наступает мимолетный момент, когда от девушки исходит какое-то сияние, разжигающее внутри огонь, благодаря которому она приманивает кобелей на несколько миль вокруг. Кобелей в прямом смысле – кстати, девочек, которые любят собак, считают ненормальными, – ну и, разумеется, в метафорическом. Когда за ней начинают увиваться парни, считается, что она созрела. Женщины донимают ее шалями, четками и поучительными историями, предпринимая все мыслимые усилия, чтобы побыстрее выдать замуж, пока не случилась беда.

Мальчика в аналогичный момент его жизни называют kabalero de vaqas. Ему разрешают одному, без отца, ходить в бар на рыночной площади и дарят собственный охотничий нож. Хотя это уже совсем другая история.

Донателла в этом году приманивает кобелей так же, как опавший инжир – мух. Это больше не девочка-подросток, работающая официанткой на острове в захудалом кафе, а Софи Лорен. Королева моря.

И каждый день, поскольку все мальчики здесь, за ними приходят и девочки. «Ре дель Пеше» облюбовали тинейджеры с яхт. Все красотки. Все очаровашки. Прелестные дочери красивых матерей, мало похожие на своих отцов благодаря стараниям пластических хирургов, создавших из них наследниц, которых всегда хотелось иметь их мамашам. За минувшую зиму нос Татьяны уменьшился вполовину. Мерседес гадает, смогут ли хирурги проделать то же самое и с ее челюстью.

Но что ни делай с наружностью, внутренняя сущность остается неизменной.

Она приходит каждый день, спускаясь по трапу «Принцессы Татьяны» с болтающейся на руке маленькой сумочкой. Иногда в сопровождении отряда блондинок, но чаще одна. Всегда ищет мальчиков – так же, как мальчики ищут Донателлу. А когда видит знакомых, просто подсаживается к ним, даже не спросив. Парни, как правило, игнорируют ее, но все же не гонят. Вся эта публика с яхт знает друг друга всю свою жизнь.

«Интересно, – размышляет Мерседес, – а если бы отцу Татьяны не принадлежали все причалы на пристани для яхт, ее бы так терпели?»

Как-то раз Мерседес решается на эксперимент. Подойдя к столику, чтобы взять заказы у Хьюго-Светы-Кристофа-Алексы-Кристины-Себастьяна, она обращается к ней с широкой улыбкой на лице и говорит:

– Привет, Татьяна, как ты?

Татьяна осекается посередине анекдота, на секунду замирает и бросает на нее взгляд, значащий: «Ты меня перебила».

– Отлично, – отвечает она, – я буду колу. Только не эту диетическую дрянь.

Потом отворачивается и продолжает свой рассказ с того самого слова, на котором его прервала. А Хьюго-Света-Кристоф-Алекса-Кристина-Себастьян оглядывают Мерседес с головы до ног. Она понимает свое место и поэтому незаметно исчезает, поджав хвост.

Выйдя из кухни, Донателла меняется в лице.

– Что с тобой?

– Да так, ничего, – отвечает Мерседес, не понимая, что с ней происходит.

«Почему это для меня важно? Я же сама жаждала избавиться от этой коровы. А раз так, то почему расстраиваюсь?»

– Ясно. Я так понимаю, нас навестила принцесса Хрю-Хрю?

Мерседес закатывает глаза.

– Отлично, – продолжает сестра, – сейчас мы с этим разберемся.

– Не надо, – отвечает Мерседес, – прошу тебя.

– Не говори ерунды! – велит ей Донателла.

Мерседес держится на расстоянии, но так, чтобы иметь возможность подслушать. «Не надо, Донателла. Ты даже не представляешь, какая она, если посчитает, что ее оскорбили».

Но сестра последнее время опьянена собственной властью. Она забыла, кто она такая.

– Добрый день, леди и джентльмены, – произносит она.

Сидящие за столом поднимают глаза. Девочки хором ее приветствуют, мальчики только бессвязно что-то мямлят, не в состоянии поднять на богиню глаза, когда она наконец предстала их взорам. Они явно моложе тех ребят, которых она повстречала тогда на вечеринке, благодаря чему их легче держать в узде. Еще пара лет, и самоуверенность в каждом из них возьмет верх, но к тому времени они уже будут развлекаться в «Гелиогабале» и станут чьей-то еще проблемой.

– Что будем брать? – лучезарно спрашивает она, доставая блокнот и застывая в ожидании.

– Мы уже сделали заказ, – отвечает за всех Татьяна.

– В самом деле? И что же вы хотели?

– Колу.

– Простите?

– Колу. – Татьяна смотрит на нее как на идиотку.

– Простите, но я не поняла, – качает головой Донателла.

– Я сказала, что хочу взять колу. Кока-колу! Capisce?

Стол затихает. Парни благоговейно взирают на грудь Донателлы, в глазах девушек тоже трепет, только совсем другого типа. «Никто и никогда не давал Татьяне отпор, – думает Мерседес. – Не только мы. Эта публика с яхт ее тоже боится».

– А-а-а-а-а! – произносит Донателла. – Вы хотели заказать кока-колу! А вы знаете, что к ней прилагается некое слово?

– Что?

На лице Татьяны такое потрясение, будто ее попросили подтереть задницу.

– Давайте я сейчас отойду, а вы пока попытайтесь его вспомнить.

С этими словами Донателла величественно поворачивается и уходит.

– Что это было? – спрашивает Хьюго.

– Ох, боже… – отвечает Татьяна. – Прошлым летом мы взяли на работу ее сестру, и теперь они задрали нос выше некуда.

– Серьезно? – спрашивает Алекса.

– Ну да, – отвечает она. – Ко всему прочему, она оказалась полным дерьмом, и терпели мы ее исключительно по доброте души.

Донателла застывает как вкопанная. На ее лице мелькает ярость. «Помню я, как вы себя с нами вели, – говорит выражение ее глаз. – Но больше мы это терпеть не будем». Мерседес, стоя в двери, посылает ей отчаянные сигналы, всеми силами стараясь привлечь внимание. «Нет. Нет, Донита, не делай этого. Брось, моя вспыльчивая, безрассудная сестренка. Оно того не стоит».

Но Донателла шагает обратно к столику и говорит:

– А теперь вон отсюда.

Они отшатываются и в замешательстве переглядываются друг с другом.

– Как… Все? – смиренно спрашивает один из Хьюго.

– Нет, – отвечает Донателла, – только она. – И тычет пальцем в Татьяну. – И не возвращайся, пока хотя бы немного не научишься хорошим манерам.

Татьяна на глазах надувается, напоминая бойцового петуха, готового к драке.

– Что ты сказала?

– Ты меня услышала, – отвечает Донателла. – Вон отсюда! – И для пущей ясности показывает на выход.

– Ты не посмеешь!

– Еще как посмею, уж поверь мне! – гнет свое Донателла. – Вали отсюда!

За лето ее английский стал намного лучше.

Татьяна вскакивает на ноги и орет:

– Я клиентка! Я тебе плачу!

– В прибыль от стакана колы не заложена наценка за грубость, – отвечает ей Донателла.

– Ах так! – рявкает Татьяна. – В таком случае знай, что только что ты растеряла всю свою клиентуру. – И победоносно оглядывает сидящих за столом, явно ожидая, что приятели тоже немедленно бросятся собирать вещи.

– Какая трагедия, – говорит Донателла.

– Вокруг полно других мест, где нам будут только рады, – продолжает Татьяна, оглядывает стол и видит, что никто не двинулся с места. Все не отрывают глаз от скатерти, словно думая о чем-то другом. – Кем ты себя вообразила? – визжит Татьяна.

Донателла выпрямляется.

– Я – Донателла Делиа. И я говорю тебе убираться из моего ресторана.

41

– Остается только надеяться, что на этом она и остановится, – говорит Мерседес.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Донателла, сидя на кровати.

– Донита, ты не хуже меня знаешь, какая она мерзкая.

– Знаю, – отвечает сестра. – Но что она может сделать? Она ребенок.

Ну не скажи. Она ребенок с кучей адвокатов. С отцом, который водит дружбу с самим герцогом.

Возможно, все будет хорошо. Возможно, она забудет про это.

– Она и в самом деле может лишить нас клиентуры, – говорит Мерседес.

– Чепуха! – возражает Донателла. – Что-то у нее не особо получилось сегодня днем.

– Да, но…

– Она просто избалованная хамка, – не уступает Донателла.

О господи…

– Но…

– Мерса, какая же ты все-таки паникерша.

«Потому что я знаю ее. Знаю лучше любого другого, что она собой представляет».

– Да серьезно, все будет хорошо. Я думала, тебя порадует, что я за тебя заступилась.

– А остальные?

– А что остальные? – спрашивает Донателла. – Себастьян пригласил меня в субботу на вечеринку. В гавани. Так что никуда они не денутся.

42

Пятница

Джемма

Прислуге дали выходной, ворота закрыли. В город, несмотря на все его возражения, отправился даже охранник Пауло. В конечном счете он заставил их подписать бумагу, снимающую с него любую ответственность, если что-то пойдет не так, и вместе с шеф-поваром ушел в «Медитерранео», где у Татьяны постоянно зарезервирован столик. Закрытые двери и окна не пропускают ни звука – ни в ту, ни в другую сторону.

Джемму терзают дурные предчувствия.

– Их так много, – говорит она Вей-Чень.

– Десять, – отвечает она, – не так уж много.

На яхте в Каннах было больше. Но там одни приходили, другие уходили, девушек позвали гораздо больше, и они смешались с клиентами на палубе, будто это обычная вечеринка. Если не считать постоянного траха, было почти похоже на отпуск.

Но эти мужчины… Актер с момента своего приезда ни разу не посмотрел ей в глаза. А теперь, когда их компания в полном сборе, все обращаются не к ней, а к пустому месту в паре дюймов от ее ушей. Смотрят прямо, но не в лицо.

Стол накрыт для Мида и его гостей. Поскольку слуг в доме не осталось, Татьяна приказала надеть им какие-то причудливые коротенькие черно-белые наряды служанок с корсетами, которые туго обхватывают талию, выдавливая наверх грудь, и мини-юбками, которые едва прикрывают нагие ягодицы. Пока они разносили коктейли, мужики, сидя в низких глубоких креслах на террасе у бассейна, все пялились и пялились на них. А Татьяна, единственная среди них женщина, царственно восседала в шитом золотом сарафане, похваляясь знакомством со всякими знаменитостями, бесстрастно глядя, как жесткие руки неожиданно залезают к ним под юбки, а они изо всех сил давят в себе возмущенный крик.

«Это ужас… – думает Джемма. – Мужчины становятся все хуже и хуже. Она будто постепенно готовит нас небольшими шажками, и я все думаю, что уже делала что-то похожее, это же не сильно хуже того, что было раньше. А теперь на мне следы от укусов, кожа головы до сих пор болит после того, что тот мужик сделал прошлой ночью. А сегодня их десять – со старым папашей-толстяком и вовсе одиннадцать».

Мужики смотрят на них как на стадо скота и в открытую обсуждают между собой, не обращаясь к ним напрямую. Минувшей ночью они еще притворялись: задавали вопросы и подмигивали, будто у тебя самой есть выбор, когда они выбирают тебя. А сегодня? Мясо. Они выбирают, какой стейк им хочется отведать, и двери заперты.

«Если я закричу, меня кто-нибудь услышит? А если услышит, то придет ли на помощь?»

Когда со столов убирают остатки омаров, Татьяна хлопает в ладоши и радостным голосом восторженной хозяйки провозглашает:

– А теперь сыграем в игру!

Мужики умолкают и с надеждой смотрят на нее.

– Кто играл в «Отвлекающий фактор»? – спрашивает она.

Сара за ее спиной тихо хлопает в ладоши и восклицает:

– Класс!

Все поворачивают в ее сторону головы.

– Я всегда выигрываю! – объясняет она.

– Это точно, – ласково отвечает Татьяна, и мужики опять отворачиваются.

Джемма ждет. Что-то будет, но что именно – ей неизвестно.

– Девочки, идите принесите сыр, – произносит Татьяна. – Сара введет вас в курс дела. А пока вас не будет, я объясню правила этим джентльменам.

Они выходят. Шеф-повар оставил в буфетной два больших фарфоровых блюда, завернутых в пищевую пленку, поэтому им остается лишь аккуратно развернуть их, не нарушив композицию из сыра, винограда и крупного зрелого инжира, разрезанного на четыре части и похожего на вагины, раскинувшиеся на бело-золотистых кроватях. В двух филигранной работы корзинах, тоже завернутых в пленку, печенье тоньше бумаги. В маленьких хрустальных чашечках сверкает яркое фруктовое желе.

– А пудинга нет? – спрашивает Ханна, которой очень понравились маленькие горшочки ганаша, элегантные réligieuses, и шелковистая панакота.

Перед тем как разнести горячее, Сара оставила на мраморной столешнице кухонного стола дюжину дорожек кокаина. Свернув банкноту, она втягивает по одной каждой ноздрей, потом протягивает банкноту Джемме. Почему бы и нет, думает та. Кокаин ей нравится. Нравится порождаемая им четкость, бодрость, но вместе с тем и приятное оцепенение. Взяв банкноту, она наклоняется к порошку.

– Это мужики, они не едят десерт, – говорит Сара.

– Так что за игра?

Джемма выпрямляется, наслаждаясь восхитительным холодком, разбегающимся от горла вниз по всему телу, протягивает банкноту Ханне. Забывает на миг, что ей всего семнадцать, и чувствует, что может бросить вызов всему миру.

– Это соревнование, – объясняет Сара. – Так что соберитесь, придется поднапрячься.

– И что нам надо делать? – спрашивает Вей-Чень.

– Пока они между собой беседуют, мы по очереди забираемся под стол, – говорит Сара. – По пять минут каждая. Больше обычно не требуется.

– Ох, – говорит Джемма.

– Если один из них угадает, кому в этот момент сосут, – продолжает Сара, – то попавшийся должен выложить на стол косарь.

– Обожаю, когда они вот так бросаются деньгами. Это как-то… сексуально и вместе с тем печально, правда? – замечает Ханна.

– Ну, сразу получим приятный бонус, – говорит Вей-Чень. – Эта услуга, по крайней мере, сразу будет оплачена. – С этими словами она берет у Ханны банкноту и тоже склоняется над стойкой.

– Бонус – да, но не тебе. По правилам все деньги достаются победительнице. А побеждаю в этой игре всегда я, уж можешь мне поверить, – отвечает Сара, ухмыляется и облизывает губы.

– Неужели? – восклицает Ханна.

– Это мы еще посмотрим, – замечает Вей-Чень.

– У тебя ни единого шанса, – говорит Сара, облизывает палец, проводит им по мраморной столешнице и засовывает себе в рот – на всю длину, вплоть до третьей костяшки. – Если честно, я думала, что этой ночью нас ждет работенка посложнее, – добавляет она, вытащив его обратно.