Текст книги "На пороге великой смуты"

Когда дыхание девушки стало почти неслышным, Мариула склонилась над её лицом. Она увидела, что губы у неё пересохли и покрыты трещинками, словно маленькими ранками. Мариула взяла в руки чистый платочек, окунула его в настой зверобоя и смочила больной губы, как она делала со всеми больными, которых приходилось лечить.

Девушка проснулась и, открыв глаза, лежала неподвижно, словно желая вспомнить, где она находится. Увидев, что Мариула наклонилась над ней с платочком в одной руке и пиалой в другой, она улыбнулась ей.

– Доброе утро, – прошептала она.

Мариула ответила с улыбкой:

– Скорее добрый вечер!

Девушка нахмурилась, закрыла глаза и снова провалилась в глубокий сон, словно и не выходила из него никогда.

* * *

– Ну вот и всё, – сказала сама себе Ляля, складывая карты в колоду. – Скоро придёт «тёмный» человек и принесёт с собою много горя…

Необъяснимая тоска сжала сердце, но Ляля заставила себя отвлечься от страшных мыслей. ЧЕМУ БЫТЬ, ТОГО НЕ МИНОВАТЬ! Страшная буря собирается над степью, готовая поглотить множество жизней, сломать и исковеркать множество судеб. НО ЧЕМУ БЫТЬ – ТОГО НЕ МИНОВАТЬ!

Ляля вздохнула и провела руками по животу. Она знала, что носит в себе источник иных забот. Ляля знала, что уже скоро у неё будут новые причины для счастья и горя, невыразимой радости или тяжкой печали – как повелит Бог. Дать жизнь дочери, растущей на руках матери, выпущенной в жестокий мир без отцовской заботы! Разве могло это её радовать? Но иначе поступить было невозможно. ЧЕМУ БЫТЬ, ТОГО НЕ МИНОВАТЬ…

Постепенно в сердце Ляли разгорелась любовь к новому существу, и она ждала его появления с трепетным нетерпением матери. Скоро родится обожаемая ею дочурка, и всё изменится для неё, как изменяется и расцветает земля под яркими лучами восходящего солнца.

– Дочурка моя, – прошептала восторженно Ляля. – Я жду тебя! Тот день, когда ты появишься на свет, будет единственным днём, когда я познаю наконец настоящее счастье!

Часть вторая
Гроза над степью

Глава 1

Наступила весна 1773 года. Она чувствовалась везде, самая ранняя, когда первые жаркие лучи солнца только тронули зимний покров. Кое-где земля обнажилась, и белый пар колебался в воздухе.

Вниз по Сакмаре плыли льдины. Таких льдин граф Артемьев ещё не видел. Целые острова двигались по воде, крутясь и бултыхаясь. Они были громоздки, тяжелы, неповоротливы, лезли друг на друга со скрежетом и гулом, разбрасывая по мутной воде тысячи вёртких льдинок. Они воздвигали фантастические горы поперёк реки, наползая на ещё не тронувшиеся ледяные поля, с грохотом обрушиваясь на берега, которые казались израненными.

– Ну и силища прёт, ядрёна вошь! – восхищённо воскликнул Демьян.

– Стихия! – глубоко вдохнув свежего воздуха, поддакнул граф.

Зрелище было не столько красиво – оно было сурово и страшно. Льдины стукались о крутой, обрывистый берег. Александру Прокофьевичу сверху, сквозь мутную воду, были видны очертания подводных льдин – их острые края казались таранами.

Граф смотрел на ледоход, бурлящую, разливающуюся реку и думал.

Природа Оренбургского края будто забавлялась с человеком. В степях – тигры бабры, «любившие пообщаться» с людьми, а на уральских золотых приисках природа спрятала от глаз людских огромного диковинного змея – ВЕЛИКОГО ПОЛОЗА.

В степи водилось большое количество гадюк всевозможных видов – серых, пёстрых, бурых, чёрных; медяниц и ящериц. Встречался здесь и полоз (полоз – род змей из подсемейства удавов, с коротким хвостом, в мелких чешуйках, с закруглённой головой и продольным желобом на подбородке, – так описан он в словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, издания 1898 года).

В существование гигантского полоза, в чьей власти было всё золото Урала, верили и казаки, и охотники, и люди, хоть раз посетившие Оренбургский край. Некоторые из них даже якобы видели удивительную тварь или её след.

Графа Артемьева, наслышанного о полозе, давно уже мучал неразрешимый вопрос: действительно ли существует гигантский змей? Александр Прокофьевич упорно собирал сведения, доказывающие существование великого полоза. В глубине души он не сомневался, что змей действительно существует.

Неделю назад в Оренбург прискакал казак из Сакмарского городка Матвей Гуляев, который сообщил графу, что видел «огромного аспида» в лесу, у затона, где Александру Прокофьевичу уже приходилось охотиться.

– Демьян, – обратился он к готовившему похлёбку слуге. – А ты не помнишь, каких размеров полоз, о котором говорил казак?

– Это про аспида вы? – не отрываясь от дела, переспросил тот.

– Ну да, о ком же ещё.

– Кажись, в две с половиной сажени. Матвей сказывал, что аспид этот в самый раз в затоне, в талой водице и плавал.

Граф в сердцах переломил о колено ветку и хмуро пробубнил:

– Жаль, что в тот же день не поехали! Надо было всё бросать и…

– Всё одно не поспели бы, Ляксандр Прокофьевич, – скептически заметил Демьян. – Разве бы аспид стал нас дожидаться? Уполз, знать, в лес зараз! Казаки сакмарские сказывали, что живуч аспид этот. Было дело, и телегой на него наезжали случайно, и даже зашибли маленько. А он в лес всё одно уполз!

Александр Прокофьевич промолчал. Он лишь кисло поморщился и швырнул в воду камень. Демьян зачерпнул дымящуюся похлёбку из котелка и протянул графу ложку:

– Поцведай-ка, Ляксандр Прокофьевич, не переборщил ли с солью-то?

– Сам цведай, – отмахнулся граф.

Он присел на ствол поваленного дерева у самого края обрыва и посмотрел на ледоход мрачно, исподлобья. Он вспомнил случай, когда полоз был рядом, но увидеть рептилию ему не посчастливилось.

Проводник подвёл его тогда к одному малоизвестному озеру на Исети. Граф увидел широкий длинный след в камышовых зарослях лабзы: камыш был примят так, будто по нему проволокли тело массой в несколько десятков килограммов. Они обошли озеро и вышли ко второму, берега которого тоже поросли камышом. И там Александр Прокофьевич увидел аналогичный след, по размерам которого можно было поверить в то, что длина змея была, как утверждал проводник, метров пятьдесят, да и вес он имел внушительный. Вот тогда скептическое мнение графа о гигантском полозе было сильно поколеблено…

Александр Прокофьевич оторвался от воспоминаний. Он обернулся и словно впервые увидел разложенный костёр; чайник кипел, на траве стоял котелок с дымящейся похлёбкой, от которого тянулся невероятно аппетитный запах.

– Ну и Демьян! – впервые за день довольно улыбнулся проголодавшийся граф. – Вот это постарался! Вот молодец!

– Ну ладно, чаго там, – смущённо пробурчал слуга, – я ж привыкший.

После сытной трапезы, за чаем, граф завёл с Демьяном беседу.

– Как думаешь, найдём мы хотя бы след полоза или нет?

– Полагаю, что нет, – ответил слуга. – Хотя кто его знает…

– Ещё бы знать, где этот след искать, – вздохнул Александр Прокофьевич.

Демьян подумал:

– Вот всё кумекаю, на кой ляд вам гад этот ползучий нужон? Ну ползает себе по землице грешной тварь божья и пущай себе ползает на доброе здоровьице. Ведь никому не мешает аспид этот?

– Много ты понимаешь, истукан твердолобый, – усмехнулся граф. – Ты хоть знаешь, сколько людей хотели бы этого полоза увидеть?

– Ну пущай увидим мы его, и что с того? – не унимался слуга. – С собой в Оренбург потащим, чтоб народ дивить?

– Хороший ты человек, Демьян, но тупой как валенок, – помрачнев, сказал Александр Прокофьевич. – Я мечтаю хотя бы увидеть это уникальное чудо природы, а ты…

В лесу темнело. Шуршали ветви.

– Заночуем здесь, а утром двинемся дальше, – объявил граф. – Что-то сегодня больше двигаться по лесу неохота.

– Как велишь, Ляксандр Прокофьевич, – привычно согласился Демьян. – По мне, дык лучше бы домой возвернуться, а не переться, куда бельмы пялются.

Растирая босые ноги и следя за сапогами, подсыхавшими у костра, граф спросил:

– Демьян, а что за рваный шов у тебя на спине?

– Господи, да он у меня ещё сызмальства, – удивился тот. – А вы что, только его узрили, Ляксандр Прокофьевич?

– Да нет, видел множество раз, – ухмыльнулся граф, – а вот спросить о его происхождении только сейчас на ум пришло.

Демьян вздохнул и задумался, вспоминая о давно минувших событиях. Но думал он недолго и вскоре заговорил:

– Это ещё что. Вот батюшка мой покойный весь в рубцах был, ежели помните, Ляксандр Прокофьевич?

– Как же я могу не помнить отца твоего. Первейший медвежатник при моём отце был! – подобрев, ответил граф с удовольствием.

– Тогда мой батюшка зараз с барином в лес пошли, – продолжил вдохновлённый Демьян. – Меня с собой впервые взяли. А мне тогда немного годков было. А вышло так, что медведя они большущего подстрелили, а вот добить не успели. Он как скаканёт – и враз на батюшку моего, повалил, когтищами в бошку вцепился – смертушка лютая пришла ему. Барин-то испужался и на дерево влез – и верно, страшно было. Ну а я куда от батюшки-то денусь? Жалко ведь. Схватил топор, что барин обронил, и ахнул медведяку по башке – топор аж по самую рукоятку вошёл. Батюшку всего кровью залило, и не разберёшь – где своя, где медведякина! Медведь-то так на нём и подох, да вот меня только разок когтем зачыпил, помирая. А след-то когтя евоный эдак на всю жизнь и остался!

– Никогда не слышал я от отца про этот случай, – сказал граф. – Видимо, совестно было, что струсил и на дерево влез, а вас с медведем оставил.

– Господь ему судья, – вздохнул Демьян. – Но на евоном месте любой бы эдак поступил. Медведяка тот огромадный был!

– Интересно, а медведей здесь много? – спросил Александр Прокофьевич.

– Да, водятся, казаки сказывали. Но к нам он не подойдет. Медведь – зверь пужливый и осторожный! На людей нападат, только когда раненый али хворый.

– Не так страшен зверь, как человек, – вдруг сказал граф, резко подняв голову. Злоба засветилась в его глазах, но тут же погасла, сменившись обидой. – Вон моя невестка. Чертовка проклятая, сколько дел понатворила, а на вид безобидная и хрупкая, как ковылинка степная.

Демьян посмотрел на него, но ничего не сказал. Он знал своё место и никогда не подавал голоса, когда барин сердился.

– И как только таких, как она, земля носит, – проворчал граф. – Раздавил бы, как мокрицу, паучиху эту, да вот только…

Он не договорил и опустил понуро голову.

Демьян налил в большую кружку чай и вопросительно посмотрел на барина. Но Александр Прокофьевич сидел, по-старчески согнувшись. После долгого тягостного молчания он грустно сказал:

– Эта гадина всю мою жизнь отравила, – и понурился ещё безнадёжнее.

Понятливый Демьян снова не проронил ни слова, а лишь протянул барину кружку с чаем.

Позднее, располагаясь ко сну, Александр Прокофьевич сказал вполголоса:

– Чертовка, наверное, думает, что убежала, скрылась от меня. Но она не знает, как жестоко ошибается и какой я ей приготовил сюрприз!

Видимо, граф был так утомлён неудачными поисками полоза и печальными воспоминаниями, что сразу заснул. Но среди ночи он вдруг проснулся, как от крика. Было темно, тихо, холодно. Хрустела ломающимся льдом река. Демьян спал как убитый. Что же? Что? Было ощущение чего-то несделанного. Ах, да! Это! Если завтрашний день ничего не даст, надо будет возвратиться обратно в город. Что-то внутри подсказывало о приближении каких-то очень значительных событий. И Александр Прокофьевич снова заснул – физическая усталость взяла своё.

* * *

Появление человека среди мёртвого безлюдья леса показалось таким неожиданным, что сонливое настроение графа мигом улетучилось: он стал внимательно следить за незнакомцем.

Шагавший без дороги, прямо лесом, человек, очевидно, тоже давно заметил их.

Несмотря на утреннюю прохладу, высокий сухощавый незнакомец был одет довольно легко. Сшитая из грубо выделанной кожи куртка, такие же штаны. Обут он был в широкие с отворотами сапоги. На поясе болтались головами вниз две утки.

Сильной рукой оттягивая непокорные ветви, охотник приближался к стоянке графа и его слуги.

Александр Прокофьевич и Демьян во все глаза разглядывали незнакомца. А тот, подойдя, маленькими зоркими глазками осмотрел графа и Демьяна и, обнажив белые как снег зубы, поприветствовал их:

– Утра вам доброго!

– И тебе того же желаем, – ответил Александр Прокофьевич.

Демьян тоже сказал:

– Твои бы слова да Господу в ухи.

– Вы как сюды забрались, люди добрые? – спросил охотник.

– Забраться-то забрались, а как обратно выбираться будем – ума не приложу, – ответил граф.

– А ты что, прямо здесь проживашь, али как? – полюбопытствовал Демьян.

Незнакомец засмеялся и не ответил.

– Как охота? – спросил граф, желая продолжить беседу.

Охотник кивнул на уток и уселся на корягу. Демьян расположился рядом.

Незнакомец вдруг заговорил:

– Запомните место это. Уже к вечеру здесь всё под водою будет! – Он, усмехаясь, покосился на Демьяна. – Ежели до полудня не уйдёте, то здесь и сгинете.

– Это ещё почему? – удивился Александр Прокофьевич.

– Вода прибывает, – пояснил охотник. – А место это завсегда первейшим делом заливает.

– Тогда надо выбираться отсюда, – забеспокоился граф, которого никак не устраивала перспектива утонуть в глухом лесу.

– Я еще медведя здеся недалеча приметил, – сказал незнакомец, указав в сторону. – Давно собираюсь его истребить, да вот как-то руки всё не доходят.

– А не рано ли медвядяке из берлоги вылезать? – усомнился Демьян.

– Нет, в самый раз, – ответил охотник. – Этот зверюга завсегда здесь проживат. Я даже однажды удирал от него. Шёл на уточек осенью, пуль с собою не прихватил. Гляжу, медведь поднялся. Я давай удирать…

– А когда-нибудь добывать медведяку доводилось? – полюбопытствовал Демьян.

– А как же. Доводилось.

Незнакомец был немногословен.

– А добывал как? Один на один?

– По-всякому бывало, – вздохнул охотник. – Случалось, и в одиночку. А чаще с кем-нибудь. Ради мяса били: оно сладкое, вкусное. Убьём одного – две недели зараз по горло сыты.

– Как тебя звать-величать? – спросил граф.

– Зовите Чубатым. Эдак все меня в умёте называют.

– Гм-м-м, – хмыкнул Александр Прокофьевич. – Так вот что, милейший, ты нам поможешь из леса выбраться?

– Отчего же не подсобить добрым людям, – вздохнул Чубатый. – Только вот интерес меня берёт…

– Какой же?

– Кто вы и на кой ляд в эту глухомань забралися?

– Я граф Александр Прокофьевич Артемьев, – граф коснулся ладонью груди, после чего указал на слугу. – А его зовут Демьян.

– А разве графьям место здеся? – округлил глаза Чубатый.

– Нам место везде, куда явиться пожелаем, – улыбнулся Александр Прокофьевич. – А сюда мы забрели в поисках полоза. Кстати, ты не встречал его?

– Ещё как встречал, – ответил охотник, и по его лицу было видно, что он не врёт. – Как-то я ехал с возом сена мимо озера и наехал колесом на аспида этого. Воз-то опрокинулся, и сеном змеюку завалило. Я тогда так обомлел, что говорить позабыл как.

– И что, полоза насмерть сеном раздавило? – заинтересованно воскликнул граф.

– Кабы эдак, – нахмурился Чубатый. – Его оглоблей не пришибёшь. Здоровенный гад! Всё одно что дерево ожило и по землице на боку ползает!

– А как давно это случилось? – сгорая от любопытства, спросил Александр Прокофьевич.

– Почитай три годочка с того дня минуло.

– А весной? Этой вот весной его видеть не доводилось?

– Нет. Эта гадина сторонится людей, и узрить его не всегда доводится!

– Дык где ж ты всё же проживашь, раб Божий? – спросил, вставая, Демьян. Во взгляде слуги сквозило недоверие по отношению к охотнику.

– В умёте, – нехотя ответил тот.

– И где умёт этот?

– Да здесь, неподалёку.

– В лесу, что ль?

Чубатый промолчал. Было заметно, что он не желает говорить о своём селении и тем более приглашать графа и его слугу к себе в гости.

– Ладно, пора в дорогу, – подвёл черту разговору Александр Прокофьевич, вставая и тревожно глядя на реку. – Вода вон уже к береговой линии подбирается.

– И то верно, – кивнул, вставая, охотник.

Он повел их к выходу из леса. Разговорить Чубатого уже больше не удавалось. На вопросы графа он просто не отвечал, словно не слышал их. Охотник шёл быстро, с какою-то змеиною гибкостью пролезая сквозь кустарники, и Александр Прокофьевич с Демьяном едва поспевали за ним.

На опушке Чубатый совсем было распрощался и вдруг вернулся, осмотрел графа и его слугу и не то с грустью, не то с обидой сказал:

– Туда вон ступайте. Держитесь степи, а в лес ни ногой!

И пошёл, размахивая утками.

Александр Прокофьевич проводил его долгим пристальным взглядом и провёл ладонью по влажному лбу.

– Однако пошли и мы, Демьян. Солнце уже высоко, а нам шагать немало придётся.

Тот кивнул, подтянул сапоги, подбросил на могучее плечо тяжёлый мешок:

– А может, не человек он, а сам Иисус Христос?

– С чего ты взял? – удивлённо взглянул на слугу граф.

– Объявился невесть откуда, как зовут, где проживат, не обсказал, нас из беды вызволил и исчез, будто и не являлся к нам вовсе! – с религиозным вдохновением ответил Демьян.

– Будем считать, что ты прав, – улыбнулся Александр Прокофьевич. – А теперь шире шаг, философ мой доморощенный!

Глава 2

Зимовали в лесу, в убогих землянках. Ютились по пять-шесть человек. Днём мужики, оставшиеся в живых после набега сабарманов, охотились и ловили рыбу, а женщины занимались домашним хозяйством.

Амина жила в отдельной землянке с двумя служанками. Она тосковала об утраченном имуществе и изнывала от вынужденного безделья.

В соседней землянке поселились Архип и холостяк Чубатый. Большую часть времени казак проводил на охоте. Еду себе готовил сам, стирал тоже. А вот чинить бельё Архип просил служанок Амины. Казак считал, что ковать железо – дело мужское, а вот шитьё – дело сугубо девичье, и ему всё равно, кто из служанок поможет ему.

Амина не могла видеть рубаху или штаны Архипа в чужих руках. Она не решалась брать бельё у него лично, но когда казак уходил…

Наступление весны испугало Амину до полной растерянности. Архип много раз говорил ей, что он скоро уйдёт. Она была готова идти с ним и в дождь, и в холод, бросив всё!

Как-то раз, ещё зимой, улучив момент, Амина бросилась ему на шею и спросила в глубокой тоске:

– Архипушка, милый мой, что же будет дальше? Неужели ты покинешь меня?

Он шутя успокаивал:

– Ну что же делать велишь? Я же люблю Анию, хоть она и ханское чадо.

Он был весел, улыбчив и добр к ней, но Амина вернулась в свою землянку в полном смятении.

В тёплый воскресный день её служанки штопали на улице рубахи и штаны – мужики пошли в баню. Архип, помывшись первым, лежал на охапке сена, греясь на солнышке.

Спустя час он пошёл в свою землянку. Проходя мимо «штопальщиц», он подмигнул им и попросил вынести квасу.

– Так мы же шьём, Архип, – сказала Фарида, – мужики выйдут – им и надеть зараз нечего.

Вторая служанка, Стеша, отложила иголку:

– Сейчас вынесу.

– Пожалуй, и я с тобой войду, – обрадовался Архип. – С хозяйкой поздоровкаюсь.

– Здесь ожидай, она захворала, – загораживая проход, тихо сказала Стеша.

– Дык я только здравия пожелаю да и уйду восвояси.

Девушка продолжала загораживать собою вход в землянку. Но дверка неожиданно открылась, вышедшая Амина отстранила её и как была, в одной рубахе, встала перед казаком.

– Шёл бы ты к себе, Архипушка, – сказала она спокойно. – Я очень плохо себя чувствую.

И закрыла перед его носом дверь.

– Что ж, видать, не ко двору нынче пришёлся, – вздохнул Архип и пошагал к своей землянке.

Закрыв дверь, Амина легла на постель и отвернулась к стене. Вошедшая Стеша долго прислушивалась, но не слышала ни вздохов, ни рыданий. Когда вошла Фарида, Стеша тихо попросила её не шуметь, но тотчас раздался холодный голос хозяйки:

– Я не сплю, можете шуметь, сколько хотите.

И снова – ни звука. Девушки недоумённо переглянулись, но предпочли вести себя тихо и молча взялись за работу.

* * *

С тех пор жители умёта видели Амину спокойной, со злым огнём в глазах, молчаливой. Она редко выходила из землянки и словно перестала видеть окружавших её людей. Её побаивались все, даже Архип.

После того как хозяйка посёлка впервые не впустила его к себе в землянку, он с неделю пребывал в недоумении, надеясь, что на Амину напала какая-то блажь, которая скоро с неё сойдёт. Потом ему стало почему-то стыдно и неловко. Теперь, когда Амина перестала обращать на него внимание, ему почему-то захотелось видеть её как можно чаще и не избегать, как он делал прежде.

Архип не был злым. Он думал, что хозяйка умёта несчастна из-за него. Он убеждал себя в том, что Амина сама виновата, она настойчиво навязывала ему свою любовь, хотя прекрасно знала, что любит он одну только Анию. Амина хотела закабалить его любовью, женить на себе. Он относился к женитьбе благожелательно, но только своей будущей женой хотел видеть одну лишь только Анию.

Во всяком случае, жить бок о бок с Аминой, которая несчастна из-за него, Архип не мог. И без того тоска по любимой жгла его сердце, а тут ещё неприятности…

Архип решил выяснить, какая блажь нашла на хозяйку умёта. Через служанку Стешу он передал Амине, что умоляет встретиться с ним у реки и поговорить.

Весь день он ходил за нею, как тень, пытаясь встретиться взглядом. Но Амина была спокойна и холодна, как всегда в последнее время, и упорно не смотрела на Архипа. Он был уверен, что она не придёт.

К вечеру начался дождь. Архипу не хотелось мокнуть, но он всё-таки пришёл на условленное место и, к своему удивлению, увидел Амину. С замирающим от сильного волнения сердцем он подошёл к ней и, не зная, что делать, остановился.

Она спросила:

– Чего тебе надобно от меня, Архип?

Дождь не жалеючи промочил их насквозь. Но глаза Амины оставались сухим и горели.

– Ты уж не серчай на меня, Айгуль, – пробормотал, оправдываясь, Архип и начал сбивчиво объяснять, что любит он только Анию и поделать с собой ничего не может.

– Я рада за тебя! – отрезала Амина и горько усмехнулась. – Если ты думаешь, что я люблю тебя, то глубоко заблуждаешься.

– Как же это так? – уставился на неё бестолковым взглядом Архип. – Дык ты ж…

– Я ошибалась, думая, что люблю тебя, – ответила Амина. – Я всего лишь была увлечена тобою, казак, как могла бы увлечься любым другим мужчиной не из моего умёта. Вот и всё. А теперь кончено. У меня всё внутри перегорело, и осталась только зола. Все это просто. И незачем обсуждать.

– Что-то я тебя не совсем понимаю, Айгуль?

Как ни был ошеломлён Архип, он понимал, что Амина говорит вовсе не то, о чём в действительности думает.

– Ты хотел уйти из умёта весной, так вот она наступила, – сказала Амина и вытерла лицо. – Спасибо за помощь и… И ты свободен! А сейчас я ухожу. Незачем мокнуть под дождём ради каких-то пустяков. Умирать из-за тебя…

Она вдруг замолчала и поспешила в посёлок, не разбирая дороги.

Архип догнал её. Он пытался понять, чего она хочет и зачем так возненавидела его?

– Айгуль, обожди. Чего эдак осерчала на меня, скажи?

– Время придёт, сам всё узнаешь, – крикнула она на ходу, не оборачиваясь. – А ко мне больше не приходи. Я видеть тебя не желаю!

* * *

Архип вернулся в свою землянку опустошённым и обескураженным. Сбросив промокшую одежду, он улёгся на жёсткий топчан, натянув на голову одеяло. Он притворился спящим, когда вошёл вернувшийся с охоты Чубатый.

– Чего это ты, Архип? – спросил он. – Али расхворался, друг сердечный?

– Ну и расхворался, а тебе-то что? – выкрикнул из-под одеяла Архип.

– Мне-то ничего! Я ж от всево сердца спросил.

Архип откинул с лица уголок одеяла и посмотрел на Чубатого. Тот стоял посреди землянки, пригнувшись, с видом нашалившего отрока. Что-то ёкнуло в душе казака, и он сказал уже мягче:

– Ты это… не сердись зазря, что я эдак вот ругнулся. Это сгоряча я…

– Дык я и не серчаю вовсе, – улыбнулся добродушно Чубатый. – Сейчас вот пойду уточек поджарю и пожрём зараз сообча.

Он ушёл. Архип тоже вскочил и вышел на улицу.

Дождь кончился, и тучи развеялись. Впервые в жизни Архип почувствовал себя независимым. За то время, что прожил в умёте, он стал свободнее в обращении с людьми, общительнее и завоевал расположение жителей посёлка. Он мало говорил новым знакомым о себе, не рассказывал о своей жизни, но, как ни была ещё коротка его жизнь, каждый понимал, что путь его не был устлан розами.

А ещё Архип соскучился по работе. Он скучал по молоту, наковальне, клещам, горну, раскалённому добела железу, из которого он мог выковать всё что угодно. Особенно ему нравилось подковывать лошадей. Архип представил, как он осторожно и уверенно поднимает ногу коня и, зажав её между колен, вынимает гвозди из истёршейся подковы. Потом берёт нож и снимает с копыта образовавшуюся мозоль. Конь тихонько постукивает о землю раскованным копытом. Затем он раздувает меха, железо раскаляется и становится ковким. Захватив подкову длинными клещами, кузнец кладёт её на наковальню и начинает бить по ней молотом. Подкова получится как новая. Молот бьёт мерными и точными ударами. Вместе с тем движения Архипа виртуозны, точно у колдуна. Он забавляется с раскалённым железом, будто кошка с мышью, плющит его, гоняет по наковальне… Он переворачивает подкову с одной стороны на другую и с каждым ударом молота всё больше сгибает её и сплющивает…

Всё это кузнец делает ловко и проворно, с быстротой воина, размахивающего в бою саблей! Раскалённое докрасна железо рассыпает целый сноп искр, но постепенно тускнеет, темнеет и под ударами молота приобретает наконец нужную форму.

Архип подходит к коню, наклоняется, накладывает на копыто ещё не остывшее железо. Слышится слабое потрескивание и тянет палёным.

Конь, слегка вздрогнув, продолжает жевать сено. Архип вбивает гвозди, закрепляет подкову.

Вдруг перед ним появился образ Ании. Архип увидел девушку сидящей у печи с опущенной головой. Багряные отблески бегали по её прекрасному бледному лицу и отражались в блестящих глазах. Он смотрел на неё и не мог насмотреться. Ания тоже украдкой поглядывала на него. Украдкой, но так чарующе, как только женщина может смотреть на мужчину.

Тишина! Заливаются трелями пичуги в лесу, благоухают степные цветы, но ещё чудесней пахнут волосы Ании. В лесу журчит вода Сакмары. Над головой парят пышные ночные облака. Неверный огонь лучин бросает бледный дрожащий свет на атласную кожу девушки. В окно дома заглядывает тёмно-синее небо миллиардами глаз-алмазов. Подувший ветерок тронул пышные чёрные волосы Ании, её лёгкое прозрачное платье. И она, дивная, прекрасная, готова пасть в его объятия…

Идиллию воспоминаний Архипа нарушил Чубатый, который вернулся в землянку с поджаренными и вкусно пахнущими утками.

За едой Чубатый сказал:

– Давеча в лесу людей чудных встретил. И как их токо в угол медвежий занесло?

– Что ещё за люди? – насторожился Архип, отложив утиное крылышко.

– Пришлые они, – вытирая рот, сказал Чубатый. – Из Оренбурга самого значится.

– Это они тебе так сказали?

– А кто ж ещё. Один из них барин, а второй слуга евоный! Ежели бы не я, то уже сейчас их и в живых бы не было.

У Архипа бешено заколотилось сердце.

– И от какой это смертушки ты вызволил их, обскажи?

– Ясно дело, от лютой, – ответил с довольной миной на лице Чубатый.

– И как она выглядела?

– Кто?

– Смертушка лютая.

– Об чём это ты? – не понял Чубатый.

– Ну, из лап медведя вызволил али ещё из какой оказии?

– Не-е-е. Я их из лесу вывел и дорогу на Сакмарск указал!

Архип нетерпеливо заёрзал на топчане:

– А чего к нам в гости не зазвал?

– Не знай. Думал, Айгульку рассержу. Она не шибко гостей жалует!

– Ты хоть обспросил их – кто они и почто в глухомань пожаловали? – продолжал наседать с вопросами Архип.

– А то как же, – кивнул Чубатый. – Барин тот графом назвался, а слугу евоного, кажись, Демьяном кличут!

– А граф этот фамилию свою называл? – едва дыша, спросил Архип.

– Артемов али Артемьев, – с готовностью ответил Чубатый. – Запамятовал маленько.

Потеряв аппетит, Архип вскочил и, резко выпрямившись, больно ударился головой о низкий потолок землянки. Но он не почувствовал боли. Услышанное поразило его настолько, что на время притупило все чувства.

Он резко подался вперёд и схватил обомлевшего мужика за плечи:

– А ты часом не брешешь, Чубатый?

– Вот тебе крест истинный! – забормотал тот, неистово крестясь. – Ежели бы я их из медвежьего угла не вывел, то утопли бы они оба в разливающейся реке.

– Ладно, не серчай, – отпустив его, мягко сказал Архип. – А мне, видать, подошло времячко уходить отсель. Что-то загостился я на умёте вашем…

* * *

«Граф Артемьев, – думал напряжённо Архип, завязывая в узел свои скромные пожитки. – И что он тут делает? Вдали от имения и…»

– Эй, Чубатый! – обернулся он к притихшему на топчане мужику. – Ты мне так и не обсказал, чего это граф со слугою в медвежий угол забрёл.

– Полоза они ищут, – угрюмо отозвался тот.

– Какого ещё полоза? – удивился Архип.

– Большого, что с бревно размерами.

– А что, эдакие бывают?

– Наверное.

– И здесь водятся?

Чубатый вздохнул:

– Не знай. Многие про него слыхивали, а вот зрить мало кому довелось.

– И граф его сыскать удумал?

– Вот сыщешь графа и сам его об том обспросишь!

Чубатый вскочил:

– Архип, возьми меня с собой?

– Куда? – не понял Архип.

– Туда, куда сам норовишь.

– А чем тебе здесь плохо?

– Мир повидать хочу, – охотно ответил Чубатый. – Опостылела мне зараз житуха эдакая, хоть криком кричи!

– Вот тебе здрасьте, – ухмыльнулся Архип. – А на кого ж ты баб да девок здешних оставишь? Мужиков-то осталось раз-два и обчёлся. А ты самый что ни на есть наивиднейший из них.

– Тошно мне здесь, Архип! – взмолился Чубатый. – Прикипел я к тебе. И помехой не буду!

– Раз так, то собирайся, ежели хочешь, – решил казак. – Чай вдвоём всё веселее будет.

Они решили уйти не прощаясь, чтобы избежать укоризненных взглядов жителей умёта. А особенно не хотели попасться на глаза Амине. Даже друг на друга посмотреть они стыдились.

Рано утром мужчины вышли из землянки и пошагали в лес. В тумане они не заметили, что Амина бежит следом. Она зацепилась за пень, упала, снова вскочила и с разбегу остановилась, тяжело дыша и преграждая им путь. Они могли не прятать своих узлов, – Амина и так всё понимала.

– Степан? Архип? Что вы задумали? Как вам не совестно? Как вы могли?

Чубатый лениво посмотрел на неё и широко зевнул:

– Уйди с пути, барыня. Всё одно не отступимся и уйдём с умёту!

– Негодяй! – закричала она. – Ты уже позабыл, когда пришёл ко мне голодный и обмороженный? Ты позабыл, как мы тебя выхаживали?

– Спасибочки за то, – смутившись, покраснел Чубатый. – Но я…

– А ты чего пялишься, казак удалой? – в исступлении кричала Амина, надвигаясь на попятившегося Архипа. – А тебе чем не угодила я? Что девку твою в Оренбург услала, от смерти подальше?

И она всхлипнула.

– Барыня верно говорит! – раздался голос из тумана. – И что это, мужики, в самом-то деле? Негоже эдак вот драпать, не обсказав людям, пошто утечь из умёту удумали.

Это Силантий Каргин смущённо выговаривал беглецам об их недостойном поведении.