Текст книги "На пороге великой смуты"

Глава 28

Ляля присела под осиной, росшей рядом с землянкой Архипа, и слилась со стволом. В темноте ночи разглядеть её было невозможно. Прислушиваясь к ночным шорохам, она не переставала думать о злодеях, чинивших заговор против отца её дочери. Где-то глубоко внутри шевелился страх. Но жгучая потребность во что бы то ни стало спасти Архипа от верной смерти преодолевала его, и тогда Ляля готовилась проститься с жизнью.

Где-то рядом хрустнула сухая ветка. Она прижалась к стволу дерева и закрыла глаза. Это мог быть только враг, тихо пробирающийся в ночи в посёлок. Врагов было трое, но кто из них сейчас крался к землянке, она не знала. «Где же остальные? – обеспокоенно подумала Ляля. – А может, они уже там, в землянке?»

Сразу же возникла потребность закричать и позвать на помощь! Но она отказалась от этой мысли. Пока люди проснутся, пока поймут, в чём дело, сабарманы живого места не оставят на теле Архипа. А ещё должен быть огонь! Разбойники хотят сжечь его…

Ляля больше ни о чём не размышляла. Она побежала напрямик, через колючие кусты к землянке казака, чтобы спасти его. Если сабарманы убьют Архипа, то она не выполнит своего предназначения на земле, а этого быть не должно… Ради его спасения Ляля готова была пожертвовать собою!

Подбежав к землянке, она остановилась и прислушалась. Вокруг было тихо. А когда она собралась сделать шаг к двери, чьи-то сильные руки обхватили её тело и влажная, дурно пахнущая ладонь зажала рот.

– Попалась, сучка, – прошептал в ухо захвативший её разбойник, и смрадный запах из его рта ударил в нос.

Ляля вздрогнула и забилась в его руках, как лань, попавшаяся в расставленные охотником силки. Она была в ужасе. До двери землянки оставалось сделать каких-то два-три шага, но она не могла пройти их.

– Ты ещё сопротивляешься, маленькая сучка? – прохрипел сабарман и вонзил в её грудь острый нож.

* * *

– Салим, где ты? – прошептал обеспокоенно Чубатый, выйдя из землянки.

– Тихо, здесь я, – ответил так же шёпотом появившийся рядом татарин.

– Всё получилось, как я и говорил, – зашептал, как ядовитая гадюка, Чубатый. – Архип связан и спит!

– К чёрту Архипа, где золото? – спросил Салим, тревожно оглядываясь.

– Оно здесь, у порога, в мешках, – промямлил Чубатый, замирая от страха. – А чего это степь не горит? Где Рахим?

– Я бы тоже хотел это знать, – огрызнулся Салим. – Берём золото и уходим, пока казаки до нас не добрались.

– Уходим? – насторожился Чубатый. – А как же Архип?

– Ты чего о нём беспокоишься, – прорычал Салим. – Шайтан с ним. Берём золото и уходим! Нам теперь наплевать на него!

– Тебе плевать, а мне нет! – неожиданно заупрямился Чубатый. – Бери свой мешок и уходи!

– Нет, мы так не уговаривались, – разозлился Салим, выхватывая из-за пояса окровавленный нож. – Если ты сейчас не возьмёшь второй мешок и не пойдёшь со мной… – Он приставил остриё к груди Чубатого, что было красноречивее невысказанных слов.

– Я что, идти, что ль, отказываюсь, – нервно дёрнувшись, зашептал перетрусивший негодяй. – Я сейчас… только мешок с едой из землянки прихвачу!

– На что он тебе сдался, гадёныш? – зашептал озлобленно Салим. – Нам недалеко ехать, и без еды обойдёмся!

– Отпусти, я мигом, – проблеял плаксиво Чубатый. – Кроме еды в мешке этом у меня вещица есть – память о матушке!

– Сроду бы не подумал, что у таких, как ты, были родители, – убирая нож, прошептал Салим. – Таких гадов, как ты, обычно в навозе находят!

Чубатый вернулся быстро. Он подхватил второй мешок и шепнул в ухо Салима:

– А вот теперь шевели копытами, да побыстрее.

Не успели они забежать в лес и перемахнуть через колючие кусты, как ночное небо вокруг окрасилось заревом пожара.

Углубившись в лес, они, обессиленные, повалились на траву, не выпуская из рук мешки. Едва справившись с дыханием, Салим выругался и ткнул лежашего рядом Чубатого локтем.

– Ты что, ополоумел, гадёныш? – процедил он, скрипя зубами.

– Об чём ты? – прикинулся непонимающим тот.

– О том, скотина, что твой пожар разбудил весь умёт! – прохрипел Салим. – Сейчас там все на ногах и бросятся в погоню!

– Ох, сумлеваюсь я в этом, – проворковал райской птичкой Чубатый. – Сейчас они все зараз пожар тушить будут, а не погоню снаряжать!

– Почему ты так думаешь?

– Потому что никто в умёте не ведает, что это мы землянку-то подпалили.

– Ты в этом уверен?

– А то как же. Архип мог уснуть, а лучину не потушить! Вот она упала на стол, и…

– Скажи, за что ты так его не любишь? – спросил Салим. – Ведь не было необходимости жечь его заживо?

– О том долго сказывать, – вздохнул Чубатый, вставая на ноги. – Бежим лучше подальше отсюда, покуда казаки и умётцы избу тушат!

Они пробежали ещё такое же расстояние и без сил повалились на траву.

– Всё, не могу больше, – прошептал, тяжело дыша, Чубатый. – Больше нету мочи ташшить эдакую тяжесть.

– Зато потом всю оставшуюся жизнь отдыхать будешь, – так же тяжело дыша, попытался подбодрить его Салим. – Чем дальше унесём ноги, тем целее будем.

– Тогда давай подольше передохнём! – взмолился Чубатый. – Ни ног, ни рук не чую, о Господи!

– Не скули, а отдыхай, пока я думаю, – прошептал Салим, переворачиваясь на спину и взглянув на усыпанное звёздами небо.

– Ты ещё думаешь? – ухмыльнулся Чубатый. – Разве можно об чём-то мыслить после эдаких мучений?

– Мне надо подумать, как нам жизни спасти, – сам не зная почему, решил ответить Салим.

– От кого? От казаков, что ль?

– От Рахима.

– От кого?

– От Рахима, – повторил нехотя Салим. – Не нравится мне, что он степь не поджёг. Значит, где-то рядом рыщет и нас высматривает.

– Зря мы его ещё днём не придушили, – посетовал Чубатый. – Сейчас бы не маялись.

– Всё, бежим дальше, – резко выдохнув, вскочил Салим. – О казаках тоже забывать нельзя. Они не где-нибудь в степи, а здесь, рядом.

– Бежим, бежим… А куда? Ты хоть сам-то знашь?

– Пока подальше от умёта, а там разберёмся.

– Легко казать подальше. Знать куда охота.

На этот раз они сумели преодолеть более значительное расстояние и окончательно выбились из сил. Ни один из них не мог пошевелить гудевшими от усталости конечностями.

– Хоть убей, с места не сойду, – выдавил из себя Чубатый. – Я не конь, чтоб с тяжестями эдакими скакать по лесу.

– А больше «скакать» никуда не надо! – послышался из кустов голос Рахима. – Будем считать, что вы прожили полезную жизнь и «вернули» мне теперь уже моё золото!

* * *

В посёлке ударили в набат. Ерофей Злобин выскочил из землянки. В лицо пахнуло дымом и сухим теплом. Он увидел совсем близко, в каких-нибудь двух десятках метров от себя, землянку, охваченную дымом и ползучими язычками огня.

«Землянка Архипа!» – подумал Ерофей, потому что ничьей более она быть не могла.

У горящего жилища уже метались чёрные силуэты людей. Они были как призраки, видимые на ярком фоне огня. Они словно влетали в огонь и вылетали оттуда, втянув головы в плечи.

Чёрные тени метались возле землянки, но не смели войти в неё. И вот, маленькая чёрная тень метнулась к сорванной двери и пропала внутри. Спустя мгновение все та же чёрная тень выскочила из пылающей землянки с тяжелым, бесформенным предметом на плече. Свалив свой груз на землю и качаясь, как спьяну, «тень» взмахнула руками и… упала в объятую огнём землянку. К ней кинулись люди. Злобин тоже рванулся вперёд, но было поздно. Обрушилась крыша, погребя под собою отважную «тень»…

– Казаки, все ко мне айдате! – крикнул Ерофей, принимая тем самым на себя бремя ответственности и организаторства по тушению пожара. – Все ко мне, мать вашу. Никому никуды не разбегаться и не отлынивать!

Лежавшего на земле Архипа быстро освободили от верёвок и окатили из ведра колодезной водой, загасив тлеющую одежду. Он полежал, глядя перед собой невидящим взором, потом вдруг пришёл в себя, вскочил и побежал прямо в огонь.

Его перехватил Матвей Беспалов.

– Ошалел? – крикнул он. – Ступай отсель, не будь ослом. Жизнь ещё те пригодится!

А пожар клокотал, и миллиарды искр взмывали в ночное небо. Как солома, пылали выложенные из брёвен стены землянки. Зловещее зарево озаряло всё далеко вокруг.

– Вот паскуды, – бормотал Злобин, быстро принимая и передавая по цепочке вёдра. Их опрокидывали на горящую землянку и отправляли назад.

– Чтоб вы передохли, аспиды! – выкрикивали десятки глоток. Беспалов подбежал к Злобину. Его лицо было мертвенно-бледно, щека дергалась, глаза горели безумным возбуждением.

– Это поджог! – крикнул он. – Чтоб мне провалиться, ежели не эдак! Надо окружить умёт, чтоб никто лихой отсель не сбег!

Ерофей схватил его за плечи и встряхнул.

– На кой ляд это надо! – сказал он властно. – Чубатова ищите, и сказ весь!

И он посмотрел в лицо Беспалова твёрдым взглядом.

Несмотря на затрачиваемые усилия, спасти землянку Архипа было невозможно. Надо было спасать соседствующие. И у горящей землянки шла упорная непрерывная борьба. Казаки принимали из темноты вёдра и методично выливали их на дымящиеся брёвна и на самих себя. Мокрые, дымящиеся, с почерневшими лицами и руками, они работала как заведённые, без слов, без лишних движений. И только воспалённые внимательные глаза выражали нечеловеческое напряжение борьбы с огнём.

А пожар умирал. Усилия казаков и жителей умёта сделали своё дело. Огню было некуда распространиться. И он метался, спадал, бросался из стороны в сторону и угасал, шипя и подвывая…

* * *

Ляля очнулась, когда едкий дым проник в её ноздри. Она каким-то чудом оказалась на ногах. Из раны в груди сочилась кровь. Но Ляле даже на ум не пришло, чтобы остановить её. Она думала лишь о том, что Архип сейчас погибает в огне и она должна спасти его.

С каждым шагом к двери горящей землянки у Ляли тяжелели голова и ноги, раненая грудь как будто налилась расплавленным свинцом. Теперь и мысли её стали путаться. Она шла вслепую, инстинктивно. Хватаясь за всё, что помогало ей удерживаться на ногах, Ляля шла к двери. Мало кто из бегущих к пожарищу людей видел её.

Добравшись до двери, Ляля распахнула её. Душу охватил звериный ужас. Инстинкт самосохранения требовал бежать от огня. Суеверная душа цыганки панически боялась сокрушительной, всепоглощающей стихии, перед которой так беспомощен маленький и слабый человек.

И сейчас она готова была бежать. Уже развернулась, но вдруг остановилась. Она почувствовала непостижимую уверенность в себе, вспомнила о своём призвании и о том, для чего она пришла в умёт.

Ляля зажмурила глаза. Огонь плясал перед ней, как вырвавшийся из ада злой демон. И там был Архип… Она поняла, что должна немедленно вытащить его из пекла, и шагнула в объятую пламенем землянку.

Девушка оказалась в самом сердце пожара. Огонь лизал её тело со всех сторон. Кожа на глазах покрывалась ожогами, но Ляля не чувствовала боли. Горячий дым ворвался в лёгкие, щипал глаза, но она переносила этот ревущий ад ровно и спокойно.

Тихо, плавно, как во сне, она подошла к сидевшему на табурете Архипу, легко, как пушинку, взвалила его на плечо и вынесла из землянки на улицу.

Как только Ляля положила Архипа на траву, тут же ощутила страшную боль от раны в груди и от сильнейшего ожога, в который превратилось её тело. Волос плавился на голове, а одежда горела.

Почувствовав сильнейшее головокружение, Ляля вздрогнула, попятилась и снова оказалась в раскалённом аду, пожираемая страшным пламенем. «Дочка, Архип, тётушка, Мариула – простите меня!» – мелькнула в голове последняя мысль, и Ляля упала на пол.

В это время обрушилась горящая крыша, погребя под собою её хрупкое, почти детское тело…

* * *

Покинув своё укрытие, Рахим, держа ружьё на изготовку, осторожно приблизился к пленникам.

– Вот видите, как хорошо всё получилось, – плотоядно ухмыльнулся он. – И волки сыты, и овцы целы. – Противно хохотнув, он добавил: – Пока целы!

– А не поспешил ли ты назвать нас овцами, а себя волком? – спросил Салим, лёжа на земле.

– Нисколечко, – самодовольно улыбнулся Рахим. – Я волк потому, что держу в руках ружьё! А вы овцы потому, что находитесь у меня на мушке. Мне стоит лишь пошевелить пальцем, и бах… Овцы мертвы!

– Опомнись, Рахим, – вновь заговорил Салим, – мы же ели из одного котла и были как братья. Неужели ты способен поднять руку на меня?

– Тоже мне брат выискался, – расхохотался Рахим. – Что-то я не припоминаю родственных связей между нами? Тебя даже приятелем назвать нельзя, рыло свинячье!

– Что я тебе сделал? Почему ты так зол на меня? – простонал от бессильной ярости Салим.

– Ты хотел сделать меня приманкой для казаков, а сам завладеть золотом и удрать, – охотно пояснил Рахим. – Пока я поджигал бы степь и удирал от разъярённых казаков, ты успел бы надёжно затаиться в лесу вместе с пройдохой Чубатым в какой-нибудь медвежьей берлоге!

– О Аллах, ты слышал эти слова?! – взмолился Салим. – Мой брат спятил и сам не ведает, что говорит!

– Ох, я тронут твоими молитвами, – рассмеялся Рахим. – И уже поверил, что ты не мыслил супротив меня ничего худого. Но у золота должен быть один хозяин, а не много! Только тогда оно может иметь настоящую ценность и сделать своего обладателя могущественным человеком!

– А Албасты? – спросил, садясь, Салим. – Не рано ли ты списываешь его со счетов?

– Ха, я ненавижу этого жалкого курильщика опия! – перестав смеяться, гневно бросил в ответ Рахим. – Он ничтожество и тряпка! А золото должно принадлежать только людям сильным!

– Таким, как ты? – съязвил Салим.

– Таким, как я, – не уловив иронии, согласился Рахим. – Сейчас я убью вас обоих и спокойно уеду. Мне знакомо много троп вокруг, и я легко укроюсь от любой погони!

– Хорошо, помирать так помирать! – вздохнул обречённо Салим. – Позволь хоть воздать Всевышнему молитву перед смертью?

Рахим на минуту задумался, тщетно ища подвох в словах обречённого. Но, не найдя такового, милостиво позволил:

– Валяй, молись. Ты мне принёс золото и за это заслужил милость пожить ещё немного.

– О Аллах, великий и всемогущий! – воздев руки к небесам, заговорил Салим. – Вразуми дурака этого Рахима, который хочет воздать мне злом за добро, которое я принёс ему!

– Ты что там бормочешь, ишак? – разозлился Рахим. – О каком это добре ты брешешь?

– Я сделал тебе добро, спасая твою жизнь, – скромно ответил Салим. – А теперь помолчи и не мешай мне молиться!

– Нет, сначала расскажи, когда ты жизнь мою спасал? – загремел на весь лес разбойник. – Что-то я не припоминаю такого?

– Да ты и не знал об этом.

– Как же я не мог знать о том, что могу лишиться жизни?

– Тебе просто не рассказали о том, отправляя сюда!

– А ты здесь с какого бока припёка?

– Я был должен убить тебя!

– Ме-ня?!

Рахим настолько был поражён услышанным, что едва не лишился дара речи.

– Брешешь! – задохнувшись от гнева, едва вымолвил потрясённый Рахим.

– Позволь…

Салим достал из-за пазухи письмо Албасты и бросил его окаменевшему разбойнику.

– Я не знаю, какая собака пробежала между вами, – сказал он, – но уверен, что очень чёрная и большая.

Салим замолчал в надежде услышать реакцию Рахима на свои слова. Но тот лишь тяжело дышал, не проронив ни слова.

– Мне был нужен труп, который, по моим замыслам, должен был сгореть в землянке вместе с Архипом, – продумывая каждое слово, вкрадчиво продолжил Салим. – В умёте мертвеца сыскать было невозможно, и я попросил мне помочь Албасты!

– Грязный ублюдок! – скрипя зубами, вымолвил Рахим. – И он прислал меня…

– Ты правильно понял, – «трогательно» вздохнул Салим. – В письме так и написано: «Ты просил труп – он перед тобой!»

– Тогда почему ты меня не убил? – опустив ружье, подался вперед окончательно утративший бдительность Рахим.

– Сам не знаю, – ответил Салим. – Надобность в мертвеце отпала. Да и тебя жаль стало. С одного котла ведь хлебали, хотя ты это и позабыл!

– Что, одолженье, значит, мне сделал? – взревел ослеплённый дикой яростью Рахим, совсем позабыв об осторожности. – А я вот тебя не пожалею! Я прострелю тебе башку! Я…

Он не заметил, как Салим отвёл в сторону правую руку и резко выбросил её вперёд. Брошенный твёрдой рукой нож просвистел в воздухе и разящим жалом впился в горло разбойника. Рахим захрипел, выронил ружьё и завалился на бок.

– Я никогда не говорил тебе, тупица, что метаю нож даже на звук, не видя цели, – ухмыльнулся Салим и обернулся: – Чубатый? Где ты?

– Здеся я, – отозвался тот из кустов.

– Бери мешок и уходим.

– Не пойду я с тобою.

– Это ещё почему?

– Ты убьёшь меня, как Рахима!

– Ах, вот в чём дело, – ухмыльнулся Салим. – Этот бедолага сам напросился на смерть. Он собирался загрести жар нашими руками, а потом убить нас обоих.

– Я это уразумел, – пробубнил Чубатый, оставаясь в своём укрытии. – А ещё я уразумел, что, убив меня, ты станешь богаче вдвое!

– Это ты зря вбил себе в башку, Степашка, – рассмеялся Салим. – Я никогда просто так не убиваю человека. Я не кровожаден, слышишь?

– Не оглох покуда ещё, – отозвался Чубатый. – Но тебе не верю, и всё тута!

– Не веришь – не верь, – перестав смеяться, спокойно сказал Салим. – Не будешь же вечно в кустах отсиживаться? У меня конь Рахима и золото. Я могу оставить тебя одного в лесу и уехать!

– Езжай, но только без золота, – ответил Чубатый. – Оба мешка зараз при мне. Один у ног, а на другом я сейчас восседаю!

– Когда ты успел…

Салим не договорил и закашлялся от внезапного потрясения.

– Вот-вот, и я об том же, – подал голос из кустов Чубатый. – Я для вас обоих помехой был. Ежели бы не Рахим застрелил, то ты бы зарезал. Вы, подонки, мать родную зарежете, и совесть не замучает!

– Слушай, дурень, а ну выбирайся! – откашлявшись, потребовал Салим, выхватив из-за пояса пистолет и взводя курок.

– Как же, разбежался, – последовал ответ. – И не дурень я, понял? Дурень в штанах и тот атаман цельный!

– Ишь, заговорил как, – ухмыльнулся Салим, вытягивая руку с пистолетом. – Предупреждаю, что стреляю на голос так же метко, как и метаю нож!

– Обожди, не пуляй, выхожу я, – выкрикнул Чубатый, вставая. – Только поклянись своим всевышним, что не убьёшь меня!

– Клянусь, – сказал Салим, опуская руку с пистолетом.

– Тогда и я вот весь, – гыгыкнул придурковато Чубатый, выходя из кустов.

– Золото прихвати, – велел Салим, засовывая пистолет за пояс. – Да поторапливайся. – Он задрал голову и посмотрел на бледнеющее небо: – Уже утро вот-вот наступит, а мы…

Метко брошенный Чубатым тяжелый камень точным попаданием размозжил череп Салима, как хрупкое куриное яйцо. Он умер сразу, стоя, после чего грузно осел на землю, испустив дух.

– Я тожа кое в чём горазд, – сказал Чубатый, осторожно приближаясь к телу разбойника.

Убедившись, что оба сабармана мертвы, он отвязал коня Рахима. Подведя его к своему укрытию, он навьючил на животное мешки, после чего забрался в седло и сам.

– Ну чего, потопали, коняга, – улыбнулся он с облегчением и легонько пришпорил коня каблуками сапог.

* * *

Как только на горизонте зарозовел рассвет, люди начали расходиться. Уже перестали дымиться головёшки на пожарище. Распалась цепочка казаков, подававших воду. Громыхнули в последний раз и замерли у колодца составленные в ряд ведра. Ерофей Злобин вытер перепачканное копотью лицо и удовлетворенно улыбнулся.

– Теперь надо бы забросать всё песком, – сказал Гафур Ураев негромко. – Всё одно бы сносить пришлось.

И казаки, посмеиваясь над своим мокрым и растрёпанным видом, кто чем принялись разгребать пепелище.

Архип сбросил с себя отрепья сгоревшей рубахи и присел на пенёк у соседней землянки. К нему подошёл Матвей Беспалов и присел рядом:.

– Ну что, успокоился?

Архип угрюмо смотрел на угли бывшей землянки. Его лицо было нахмурено и бледно. Глаза блуждали, но не выражали ничего, кроме отчаяния.

– Ты чего пригорюнился, атаман? – спросил Беспалов, набивая трубку табачком. – Жив остался, вот и благодари Господа, счастливчик!

– Здесь я церковь возведу, – сказал вдруг Архип, всё ещё глядя на пепелище. – А то прозябаем здесь, как безбожники, и помолиться негде, когда приспичит.

Он повернул лицо к Беспалову и посмотрел на него в упор пристальным, тяжёлым взглядом. У Матвея аж судорогой передёрнулась щека, но он приветливо улыбнулся.

– Храм Божий воздвигнуть – мысль здравая, – сказал он. – Только сперва об жилье бы подумать.

– Всё зараз строить будем. Такое слово моё!

Архип отвернулся – он смотрел на угли, подернутые синим мертвенным покровом.

– Вот ты сейчас сказал о церкви, – начал Беспалов.

Архип вздрогнул и повернул к нему бледное лицо.

– Ты что-то сейчас вякнул?

– Дык я об церкви обспросил, – сказал Беспалов, раскуривая трубку. – Большую зараз грохать будем или для началу маленькую?

– О чём ты мелешь? – закричал Архип, и щека его задёргалась. Он опустил голову и обхватил её руками.

Беспалов пожал плечами и отошёл. Разговора, на который он рассчитывал, не получилось.

К всё ещё находящегося в трансе атаману подошли два Ерофея – Злобин и Хмелёв.

– Пошто кручинишься, атаман? – тихо спросил старик Хмелёв, обняв его за плечи.

– Вспомнить ничегошеньки не могу, как ни силюсь, – пробубнил Архип, не поднимая головы. – Хоть тресни – ничегошеньки.

– А ты не майся зараз и на людей не рыкай, – сказал Злобин. – Поднапряги головушку, гляди и прояснится она.

– Я уже до того её напрягаю, что лопнет, боюсь, – вздохнул Архип и поднял голову. – Помню, как Чубатый меня вечор уткой жареной потчевал. Апосля я в тартарары провалился, и всё.

– Это он тебя чем-то опоил, гадёныш, – уверенно заметил Хмелёв. – Его-то в землянке не было, когда ты там горел, по рукам-ногам связанный!

– А ещё огонь помню и деву, – продолжил Архип, глядя куда-то в сторону. – Чернявая эдака, хлипкая, но силушки недюжинной! Она вроде как меня из огня-то и вынесла!

– Было эдакое, сам зрил, – сказал неожиданно Злобин. – На плече тебя из огня выволокла и на травку уложила.

– Знать, не почудилось мне, а взаправду было сеё? – оживился Архип.

– Господом Богом клинуся, – перекрестился Злобин. – Пущай язык мой отсохнет зараз, ежели хоть словечко не то сбрешу!

– А какая она, не помнишь? – спросил Архип, с надеждой глядя в глаза Ерофея. – Я вота лика еёнова никак припомнить не могу.

– Я тоже её только издали зрил, – вздохнул Злобин. – Вынесла она тебя из огня, на травку уложила, а сама… Пошатнулася, покачнулася и сызнова в огонь окунулась!

– Сама? – вскинул удивлённо брови Архип.

– А то как же? Рядышком с нею никово зараз и не было!

– Чудеса, – сказал Хмелёв и перекрестился: – Может, сама Царица Небесная тебя из огня выволокла?

– Вот и я об этом мыслю, – поддакнул Злобин. – Казаки вон все угли переворошили, но так никого в золе-то и не нашли!

– Знать, взаправду Царица была Небесная, – снова перекрестился Хмелёв. – Невесть откуда явилася и туды же ушла!

– Храм Божий возведём здесь! – сказал Архип. – Вот прямо с него и зачнём строительство!

– А Чубатый? – спросил Злобин. – Того аспида бы словить, да и повесить на суку осиновом?

– Пущай себе слоняется по лесу лешаком неприкаянным, – нахмурился Архип. – Этот выродок уже и без нас наказан.

* * *

Сгибаясь под тяжестью мешков и седока на спине, конь еле переставлял ноги.

– Тьфу, кляча хромоногая, мать твою перемать!

Крепко выругавшись и тем самым отведя душу, Чубатый сошёл с седла и осмотрелся.

Когда он выехал из леса и углубился в степь, прошло довольно много времени. Солнце зависло в зените и жарило так, что Чубатый чувствовал себя, как голый на сковороде. Иногда налетал лёгкий ветерок, но он тоже был горячим и не приносил облегчения.

Блуждая по степи, Чубатый заблудился. Вокруг него на многие вёрсты простиралась степь, как море, без конца и края. Ни кишлака, ни деревца, ни ручейка вокруг. Горло пересохло до внутренностей, но нечем было утолить угнетающую его жажду.

– Черт, на хрена я забился в эту пустыню? – выругался он. – Ведь хотел ехать лесом, так чёрт попутал.

Он глянул себе под ноги. Ни травинки. Выгоревшая на постоянном солнцепёке степь превратилась в пустыню. В тех местах, где выбивались из земли роднички или текли крохотные речушки, ещё можно было встретить чахлую растительность. Но там, куда забрёл Чубатый, был только песок и ничего больше. Мелкий, как мука, красный, зыбкий и текучий. На песке виднелись лишь следы ветра, напоминающие рябь на поверхности воды.

Он несколько раз прошёлся взад и вперёд. Но не нашёл ничего, даже следов животных. Чубатый не нашёл и своих следов, которые успели исчезнуть, пока он топтался на месте.

Он снова прошёлся вокруг, стараясь обнаружить хоть какую-то тропинку, способную вывести его из этого ада.

Едва он вынимал ногу из песка, в это место тотчас натекал песок, и вместо очертаний ступни появлялись похожие на цепи рисунки.

Чубатый растерялся.

Тупиковая ситуация, в которой он оказался, не сулила ничего хорошего. А жажда ещё больше одолевала его.

– Чёрт возьми, – прошептал он, глядя на притороченную к седлу суму покойного Рахима, – может, рискнуть?

Он подошёл к лошади и открыл суму. Вынув из неё наполненный вином кожаный бурдюк, Чубатый облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы и глубоко вздохнул. Он уже несколько раз доставал из сумки этот бурдюк и всегда с сожалением возвращал его обратно.

Чубатый знал, что вином можно утолить жажду только на время. А потом… Хмельной напиток одурманит голову, а жажда вернётся с ещё большим натиском.

Откупорив бурдюк, он поднёс горлышко к носу и понюхал. «Там может быть яд!» – пронеслось в голове.

– Яд? Какой яд? – прошептали его потрескавшиеся губы. – Рахим был воином, и он собирался убить нас с Салимом оружием, а не травить, как крыс!

Но всё же частичка сомнения терзала душу.

Чубатый с сожалением закупорил бурдюк пробкой, но не выбросил его, а снова уложил в суму. 3атем он влез в седло и легонько пришпорил животное.

– Вези меня куды хошь, коняга. Всё одно ни сном ни духом не ведаю, куда стопы править!

Конь тронулся с места и вяло пошагал, но не в ту сторону, куда собирался ехать Чубатый. «Авось куды и вывезет», – равнодушно подумал он и закрыл глаза, стараясь думать о чём угодно, только не о воде.

Но ни о чём другом Чубатый думать не мог. Закрывая глаза, он видел только воду. И не просто воду, а много воды. Он видел реки, озёра, ручьи. Он видел наливаемое в бокалы розовое вино, которого было много, много, много!

– В вине не может быть яда! – подбодрил себя Чубатый и опустил руку в суму, нащупывая в ней злополучный бурдюк. – Рахим воин, а не отравитель, а вино он возил для себя.

Выдернув зубами пробку, он отплюнул её в сторону и припал губами к горлышку. Чубатый с жадностью глотал льющуюся внутрь жидкость, даже не чувствуя вкуса. Ему уже было не важно, что заполняет его желудок. Главное, жажда стала ослабевать: сначала медленно, а потом…

* * *

Волчица, жалобно поскуливая, лизала обезображенное до неузнаваемости лицо молодой женщины. Тело несчастной представляло страшную картину – сплошной ожог. Волос на голове сгорел до черепа. Лицо превратилось в жуткую маску. Глаза, нос, рот, уши… Ничего не сохранилось на нём.

Тело женщины почернело и обуглилось. Волчица отпрыгнула от него и, продолжая поскуливать, уставилась на лицо, которое только что лизала, настороженным взглядом. Шерсть на ней вздыбилась, а лапы задрожали. Видимо, она испытывала сильное волнение.

Тело женщины начало как-то странно вытягиваться, затем она выдохнула, и… дыхание остановилось.

Волчица вздрогнула, принюхалась. Из её немигающих глаз выкатились две слезинки и упали в траву. Она задрала кверху морду и завыла жалобно и протяжно.