Текст книги "На пороге великой смуты"

Глава 23

Уже несколько дней Жаклин сидела в яме вместе с другими пленниками. Раз в день сабарманы спускали им ведро с водой и бросали чёрствую краюху хлеба.

Бывали дни, когда перепившиеся разбойники извлекали всех из ямы и принимались беспощадно избивать плётками с молчаливого согласия Албасты. Поэтому, как только кто-то из сабарманов спускался за пленниками, люди, жалобно воя, прятались друг за друга или вжимались в стену, словно стараясь слиться с нею воедино и стать невидимыми для истязателей.

Однажды Нага-Албасты сам спустился в яму. Это было необычно и всех встревожило: что он задумал, что приготовил для них? В руке у главаря разбойников была плеть. И это увеличило опасения несчастных пленников.

Но Албасты, как ожидалось, не стал хлестать почерневшие и опухшие от постоянных побоев спины пленников. Он внимательно осмотрел жавшихся друг к другу людей:

– Чертовка, иди ко мне!

Радуясь, что приход страшного сабармана не несёт с собою ожидаемых истязаний, люди быстро выдавили из общей массы отчаянно сопротивляющуюся, цепляющуюся за них Жаклин и швырнули её к ногам грозного Албасты. Сабарманы, спустившиеся с Нагой, быстро подхватили исхудавшую от голода и лишений Жаклин под руки и, как пушинку, вытащили её наверх.

Жаклин подвели к шатру Албасты и надели на неё кандалы. Униженная, уничтоженная, она затравленно наблюдала, как опоясывают её ноги стальными кольцами. Затем приладили цепь от пояса до шеи. В конце этой цепи, как у собачьего ошейника, находилось колечко для замка. Когда её голову всунули в ошейник, тут же заперли на замок.

Быть может, вес кандалов был и не обременителен для мужчин, но только не для хрупкого тела Жаклин. Хотя кандалы были сделаны так, что позволяли человеку, в них закованному, работать, ходить и лежать. Только бегать в них было невозможно.

После этого Жаклин поставили на колени, сорвали со спины платье, а на голову надели мешок.

Она не видела, как к ней поднесли зажатый в щипцах раскалённый кусок железа. Это было клеймо рабыни, которое изготовили специально для неё по заказу Наги.

Жаклин уложили животом на землю, наступили ногами на шею и поясницу. Почувствовав неладное, она страшно закричала и потеряла сознание.

Раскалённое добела клеймо коснулось шеи Жаклин. Запахло жареным мясом, а на загривке, на вечные времена, остался узор в виде кисти руки, охваченной обручем с обрывком цепи.

– Бросьте её обратно в яму, – распорядился Албасты, вдоволь насладившись позором своей бывшей хозяйки и сообщницы. – Только кандалы больше с неё не снимать!

Вскочив на коня, он проследил, как Жаклин спускают обратно в яму. Злобно ухмыльнувшись, Нага пришпорил пляшущее под собою животное и ускакал в степь.

* * *

Салим находился на условленном месте в лесу, под огромной осиной, когда Нага осадил коня и осмотрелся.

– Я уже жду тебя, Албасты. – Салим быстро подошёл к нему.

– Ты, как всегда, без опозданий, – сказал вожак сабарманов, довольно хмыкнув.

– И ты, как всегда, вовремя, Албасты, – угодливо улыбнулся Салим.

Они пошли к берегу Сакмары бок о бок, готовясь к серьёзному разговору.

– Ты когда обратно? – спросил Нага, ещё не зная о планах Салима.

– Наверное, больше никогда, – удивил его неожиданным ответом тот.

– Я, наверное, тебя неправильно понял, – усаживаясь на ствол дерева, сказал Нага. – Ты не хочешь больше возвращаться в умёт?

– Мне там больше нечего делать, – встревоженно улыбнулся Салим.

– Наверное, мои деньги уже у тебя? – загораясь надеждой, спросил Нага.

– Пока ещё нет.

– Тогда в чём дело? Ты решил идти наперекор моей воле?

– Я даже не осмелюсь мыслить о таком! – мягко возразил Салим. – Просто кое-что произошло в умёте, что не позволяет больше мне там оставаться!

– Ну, побыстрей выкладывай, что стряслось? – заторопил Нага.

– Я сейчас скажу по порядку, Албасты. Я буду вспоминать, не мешайте мне, – попросил Салим. – Архип не доверяет ни мне, ни Чубатому. Он открыто пренебрегает общением с нами. При таком раскладе он никогда не приведёт нас к спрятанному золоту!

– И ты думаешь, что принёс мне радостную весть, негодяй?! – крикнул в сердцах Нага.

– Я долго думал, что же делать. Хоть тресни, обводит нас вокруг пальцев Архип.

– И ты решил, что лучше всего, не завершив дело, вернуться в лагерь? Ты думал, что после такого будешь обласкан мною?

– Не перебивай меня, Албасты, ради Аллаха! – взмолился Салим. – У меня есть ещё много чего, что я хочу тебе сказать.

– Так говори и не испытывай на прочность мою выдержку!

Нага дрожащей рукой вытянул из внутреннего кармана халата кожаный мешочек с насваем.

Салим воспринял это как дурной знак и задрожал. Его руки запрыгали на коленях, а смуглое лицо приняло болезненно-жёлтый оттенок.

– Не дрожи так, пёс. Ты трус, и у тебя заячье сердце. Ты сам нагоняешь на себя страх, хотя я пока ещё не решил, что с тобою делать!

– А я знаю, что делать, – хихикнул угодливо Салим. – Я знаю, что надо сделать!

И он одну за другой отправил в рот две горошины насвая, которые протянул Нага.

Затем татарин расслабился и пересказал Албасты придуманный план. Нага выслушал его внимательно.

– Ловко придумано, – одобрил наконец Албасты. – План хорош, но мне хотелось бы уточнить кое-какие мелочи.

– Я с удовольствием уточню их, – заверил его Салим. – Спрашивайте, Албасты.

Нага в течение нескольких минут перебирал в голове услышанное, после чего спросил:

– Ты не собираешься возвращаться в умёт, как я понял. Тогда ответь мне, ты настолько доверяешь этому беглому каторжнику и вору Чубатому, что оставил его в умёте одного?

– Ты меня неправильно понял, Албасты, – хитро улыбаясь, ответил Салим. – Я не собираюсь возвращаться в умёт – это верно! Но я всегда буду с ним рядом. Так мне удобнее будет наблюдать за Чубатым, которому я совсем не верю!

– Это ты тоже хорошо придумал, – одобрил Нага. – Тогда ответь мне ещё на один вопрос.

– Я жду его, Албасты! – с готовностью подался вперёд Салим.

– Где ты собираешься взять покойника, которого вознамерился сжечь в землянке вместо Чубатого?

– Я думаю, что с этим мне поможешь ты, Албасты!

– Я?

– Именно ты, хозяин. Я не могу подобрать тело среди сброда из умёта. Будет заметно, и весь план может развалиться. Но у тебя много людей, Албасты. Есть рабы, которых ты собираешься продать. А есть и такие воины, которые вызывают у тебя не восторг, а раздражение!

– Действительно, есть и такие, – задумчиво пробубнил Нага и посмотрел на Салима с глубоким уважением. – А ты необычайно умён и находчив, негодяй. Мне очень приятно с тобой беседовать!

– А ещё я хочу ответить на тот вопрос, который ты не успел высказать, Албасты, – вкрадчиво проговорил довольный похвалой Салим.

– И какой же?

– Ты пришлёшь мне труп или человека, который его заменит!

– Допустим.

– Мы с Чубатым уложим его в землянку и подожжём её!

– Дальше.

– Землянку потушат, обгоревший труп похоронят как Чубатого, и он для всех исчезнет с лица земли!

– Это я уже уяснил, что дальше?

– Архип успокоится. Он не будет знать, что Чубатый жив и не спускает с него глаз.

– А Чубатый не будет знать, что за ним «присматриваешь» ты!

– Именно так, Албасты.

– А ты не боишься, что задуманная тобою интрига может развалиться?

– Исключено, уважаемый Албасты.

– Ты уверен?

– Уверен!

– И ты думаешь, что, как только вас «не станет», Архип сразу же бросится к тайнику за золотом?

– Он это сделает в первую очередь, – хихикнул самодовольно Салим. – Архипу надо строить дома, покупать инструмент, покупать оружие. А денег у него нет! Их он может взять только из тайника покойной Амины.

– Не хотел бы я иметь тебя в числе своих злейших врагов, Салим! – довольно расхохотался Нага. – Твой план безупречен! Как только я верну золото отца, то и тебя озолочу, не сомневайся!

– Мне золота не надо, Албасты, – удивил его своим ответом Салим.

– Что-о-о? – воскликнул обескураженно Нага. – Ты что, святой бессребреник? Тогда почему в сабарманы подался?

– Сам не знаю. Наверное, так Аллаху было угодно.

– Тогда скажи мне, чего тебе надо, если не золота? – насторожился Нага.

– Ту женщину, которую ты держишь в своём шатре, Албасты! Я думаю, это будет не обременительная для тебя плата за возвращённое золото?

– А у тебя губа не дура, Салим! – расхохотался Нага. – Ты просто уморил меня. Ты что, и впрямь её хочешь?

– Очень хочу, господин, – слегка поклонился тот. – Я всегда был умён, но беден. И никогда я не видел таких красивых женщин, как твоя рабыня. И я очень хочу, Албасты, увезти её в дальний степной аул и сделать своей женой!

– О Всевышний! А почему бы и нет?! – еще громче расхохотался Нага. – Более изощрённого наказания для этой фурии просто не придумать!

– Не понимаю, о чём ты, Албасты?

– И не надо! Я дарю тебе эту рабыню и отдам те деньги, которые обещал! А ещё дарую тебе за хорошую мысль лучшего коня и пять верблюдов. Только предупреждаю, Салим. Не спускай глаз со своей, гм-м-м, «невесты»! И увези её так далеко в степь, чтобы она не решилась тебя прирезать из страха остаться одной и не смогла бы удрать оттуда!

* * *

Жаклин лежала в яме на спине и тяжело дышала. Около неё сидела одетая в лохмотья молодая женщина, грязным лоскутком обмахивая лицо клеймённой.

Какой-то нищий азиат подполз к ним из дальнего угла и присел рядом. Он поднял руки и прочёл молитву.

Обратив внимание на Жаклин, азиат спросил у её «сиделки»:

– Кто эта несчастная?

– Француженка, – ответила женщина. – Её нынче клеймили калёным железом. Вот она, сердешная, с того самого часа в беспамятстве. Боюсь, что уже не выживет!

– Случится то, что захочет Всевышний. Уж лучше пусть она умрёт, чем будет продана туда, куда её готовят!

Азиат снова поднял руки и помолился.

– Ты, видать, издалека? – спросила женщина.

– Из Хивы, – ответил тот.

Жаклин, услышав страшное слово «Хива», вздрогнула, открыла глаза, но снова закрыла их.

– А как в наши края забрёл?

– С караваном. Ещё недавно я был очень богатым человеком.

Жаклин снова раскрыла глаза.

– Богатым человеком, – прошептали её потрескавшиеся губы.

Азиат продолжил свой рассказ:

– У меня был большой караван, но Албасты отнял у меня всё. Он убил моих людей, а меня хочет сделать рабом.

– А родные у тебя есть, сердешный? – спросила женщина.

– О-о-о, не сыпь мне соль на рану! – всхлипнул азиат. – У меня осталось в Хиве много родных, но мне больше не увидеть их.

Жаклин снова открыла глаза, приподняла голову и уронила её на колени своей добровольной сиделки.

– Я могу ей помочь, – сказал вдруг азиат. – Только вот надо ли?

– Гляди сам, – вздохнула женщина. – Уж лучше, ежели могёшь, сделай эдак, чтоб тихо померла, сердешная.

– Могу и это, – отрешённо проговорил азиат. – Только вот я никогда не лишал жизни человека.

Жаклин вздрогнула, посмотрела на него и, успокоившись, снова закрыла глаза.

– У меня есть «чёртов палец», – перешёл на шёпот азиат. – Он растёт глубоко под землёй в белой глине. Этот камень одинаково может лечить и убить!

– Господи, страсть-то какая, – пугливо перекрестилась женщина. – А зовут-то тебя как?

– Моё имя ничего тебе не скажет, – уклонился от ответа азиат. – Теперь я раб и доля моя рабская…

Жаклин сквозь забытьё слушала разговор и кое-как его осмысливала. У неё не было сил сказать хоть что-то, а потому…

– Как же так может быть, когда одно и то же снадобье и травит и лечит? – спросила женщина, вытерев со лба больной капельки пота.

– Это смотря как его принимать, – последовал ответ азиата. – Надо соскоблить немного стружек с «пальца» и выпить их.

– А как прознать: во вред они али во здравие?

– Запьёшь кумысом или водой – во здравие. А ежели водкой или вином…

– То помрёшь, – догадалась женщина.

– Именно так, – подтвердил азиат. – И ещё нельзя употреблять снадобье с опием. Кто выпьет стружки «пальца» и покурит опий, тот сразу же сойдёт с ума и будет блаженным калекой до конца своей грешной жизни!

Последние слова, произнесённые азиатом, подняли Жаклин.

Удивлённый её порывом мужчина испуганно отодвинулся и со стороны покосился на неё.

«Сиделка» тоже отшатнулась в сторону и, крестясь, зашептала молитвы.

– Дай, – протянула к азиату дрожащую руку Жаклин, глядя на него полными муки глазами.

– Чего тебе, милая?

– Палец этот «чёртов»! – будучи не в силах говорить громче, прошептала Жаклин.

– Ты хочешь выздороветь или умереть? – спросил азиат, опуская руну в глубь своего рваного халата.

– Не ваше дело, чего я хочу! – прошептала она. – Дай мне своё снадобье, а я решу, что с ним делать…

Глава 24

Глядя на Анжели, Александр Прокофьевич почувствовал, как его трясёт озноб.

– Что вы говорите? Моя дочь была жива, когда её увозили из Оренбурга в Яицк?

– Она была цела и невредима! – Анжели изобразил скучающую мину на лице и прикрыл глаза, давая понять, что ему надоели вопросы графа Артемьева.

Александр Прокофьевич почувствовал слабость в ногах. Прислонившись к стене, он некоторое время молчал, тяжело дыша и с ненавистью глядя на француза.

– Я думаю, вы неспроста оставили её в живых?

Анжели открыл глаза и усмехнулся. Стиснув зубы, граф постарался взять себя в руки:

– Она не заболела по дороге?

– К счастью, нет.

– С ней обращаются хорошо?

– Как с леди дворянского сословия.

– Она содержится взаперти?

– Нет, в казачьей семье.

– В казачьей семье? – переспросил граф.

– Именно так, Александр Прокофьевич, вы не ослышались.

По всему было видно, что Анжели был неплохо подготовлен на случай, если попадётся. Граф спросил его, повысив голос:

– А почему вы сказали Жаклин, что убили девочку?

Анжели немного подумал, а затем ответил:

– Я был вынужден ей солгать. Она, как полоумная, всегда таскала девочку за собой. А это мне не нравилось. Тогда я настоял на убийстве вашей дочери, месье, и взвалил эту ношу на себя!

– Скажите, а какому такому делу мешала Машенька, что вы приговорили её к смерти? – глухим, полным муки голосом спросил граф.

– Она мешала нам зарабатывать деньги, – не слишком-то откровенно ответил Анжели.

– Деньги? Но у вас и так было в руках огромное состояние? – удивился Александр Прокофьевич. – Я видел золото в бочонках. Деньги свежей французской чеканки и, судя по их состоянию, никогда не были в ходу?

– Вам-то какое дело до моих денег, милостивый государь? – спокойно сказал Анжели. – Я их не украл и ни у кого не отобрал! А вот вы их у меня отняли, если не выразиться хуже, Александр Прокофьевич. Я знаю, что люди в вашей стране непредсказуемые, но порядочные и честные. Лично я никогда бы не решился на поступок, подобный вашему!

– Вы хотите назвать меня вором?! – побагровел от возмущения граф. – Вы хотите сказать…

– Я хочу заметить, что не обвиняю вас ни в чём, Александр Прокофьевич, – выровнял ситуацию Анжели. – Мне нужны мои деньги, вам – ваша дочь. В итоге мы можем вполне мирно договориться!

– Вам деньги – мне дочь? – спросил граф.

– Именно так, месье! – кивнул Анжели. – Каждый из нас останется при своём интересе, и недоразумение между нами будем считать разрешённым!

– Я склонен считать, что именно поэтому вы оставили живой мою Машеньку, – зло ухмыльнулся граф, недовольный, что его бесценное сокровище вдруг сделалось предметом грязного торга. – Вы опасный, гнусный, но дальновидный негодяй, месье. И я вас ненавижу! Хотя… Искренне уважаю ваш дальновидный изворотливый ум и поразительную находчивость!

– Вы мне льстите, месье, – нахмурился Анжели, хотя по его засветившемуся лицу нельзя было не заметить, что похвала графа Артемьева пришлась ему по душе. – Я оставил девочку в живых вовсе не из-за денег! Я вижу, что вы считаете меня пронырливым негодяем. Может быть, так оно и есть. Но я не кровожадный убийца! И никогда не подниму руку на детей!

Александр Прокофьевич с задумчивым видом прошёлся по комнате. Он выглянул в окно на улицу, после чего, как будто что-то решив, прищёлкнул пальцами.

– Хорошо, я согласен на обмен, месье! – сказал он твёрдо и решительно. – Деньги принадлежат вам, и вы их получите. Меня не интересует, для каких целей вы завезли золото из Франции в Россию и на какие «нужды» его собираетесь потратить. Меня интересует только моя дочь Машенька, и я хочу вернуть её во что бы то ни стало!

– Это решение достойно вас, Александр Прокофьевич, – просиял Анжели. – Я был уверен, что оно будет именно таким, и никак иначе!

– Но я прошу вас не обольщаться раньше времени, месье «казак», – остудил его пыл граф, с насмешкой разглядывая далеко не дворянский облик своего врага. – Золото вы получите лишь тогда, когда я обниму свою Машеньку!

Теперь настала очередь задуматься Анжели. Но думал он не долго. Его изворотливый ум быстро подыскал подходящее решение, и он сказал:

– Я принимаю ваше условие, месье! Нам остаётся только обговорить детали, касающиеся предстоящего обмена!

– Действительно, – нахмурился граф, – здесь нам есть над чем крепко задуматься.

– Давайте поступим так, – сказал Анжели, – сначала выслушайте моё предложение, месье, а потом думайте.

– Что ж, высказывайте, послушаю, – согласился граф. – Может быть, я сочту его приемлемым и вполне разумным.

– Я с казаками спускаюсь по реке в Яицк, заберу девочку и привезу её к вам, – высказался хитрый француз, «честными» глазами глядя на графа. – Гарантией моего возвращения будет служить месье Флоран и то золото, которое сейчас у вас и которое вы мне затем вернёте.

– Очень заманчиво, но неприемлемо, – нехотя возразил Александр Прокофьевич. – Зная о вас не понаслышке и вашу, прошу прощения, сущность, я не могу быть до конца уверенным, что вы привезёте мне дочь и вообще вернётесь сами!

– Почему вы мне не верите, месье? – сделал вид, что огорчился, Анжели.

– А почему я должен вам верить? – в свою очередь спросил граф. – Если вам так необходимо золото, вы могли бы просто прийти ко мне «в гости» с Машенькой и сразу же предложить обмен. Не извольте сомневаться, я бы совершенно не раздумывал. Но вы решили поступить иначе. Вы хотели оставить Машеньку у себя и тайком забрать золото из подвала! Если бы я был глупец и не ожидал вашего наглого вторжения, у вас бы всё получилось. Но я проверил бочонки, нашёл в них золото и ждал вас. Итог налицо. И золото у меня, и вы мой пленник, с которым я волен поступить так, как захочу! Отсюда вытекают два вопроса. Первый – почему вы не пришли ко мне с Машенькой? Вопрос второй – почему вы решили копать под салон подкоп? Не зная ответа на эти вопросы, я склонен считать, что вы задумали ещё какую-нибудь гнусную авантюру и моей дочери нет в живых!

– Но я же оставляю вам Флорана и золото, которое мне просто необходимо, как воздух? – возразил Анжели.

– Ваш соплеменник, быть может, вовсе вам не нужен, – усмехнулся Александр Прокофьевич. – А золото… Я склонен считать, что оно вам тоже не очень-то необходимо, а копать под салон подкоп вас надоумил Флоран? Отсюдова следует, что вы покинете мой дом, оставив меня в дураках и с ненужными вами соотечественником и золотом!

На лице у слушавшего графа француза не дрогнул ни один мускул. Когда Александр Прокофьевич закончил, он спокойно сказал:

– Из ваших слов, месье, я не уловил ничего существенного, кроме беспочвенных подозрений. И я не собираюсь отвечать на вопросы, которые вы мне задали. Выкладывайте ваши предложения, и я оценю, насколько они мне приемлемы.

– Будь по-вашему, месье, – ухмыльнулся граф. – Я отпущу за дочкой в Яицк Флорана, а вы «погостите» в моём доме до его возвращения!

– И это всё?

– Нет. С Флораном я отправлю капитана Баркова. Уверяю, что он не будет обузой для вашего соотечественника.

– А вы считаете, что Флоран так меня любит, что не сможет не возвратиться из Яицка? – печально усмехнулся Анжели.

– Я надеюсь на его порядочность.

– Тупость, вы хотели сказать?

– Именно порядочность, – подчеркнул Александр Прокофьевич. – Если бы не он, то вы никогда бы не рассказали мне о том, что моя Машенька жива, здорова и невредима.

– Как знать, – пожал плечами француз. – Но как бы то ни было, я согласен с вашим предложением, месье. Тем более что мудаку Флорану «выпала честь» прокатиться на струге с таким достойным господином, каковым является капитан Барков!

– Ваши слова следует расценить как издёвку? – покосившись недоверчиво на француза, спросил граф.

– Боже упаси, Александр Прокофьевич! Просто я имею привычку называть вещи своими именами!

– Демьян? – позвал граф слугу, скучавшего за дверью. – Отведи нашего «уважаемого» гостя в спальню. Да стереги получше.

Затем он посмотрел на вставшего с кресла Анжели.

– Не скучайте, месье. К обеду вас позовут.

Когда француз скрылся за дверью, Артемьев скрипнул зубами и пробормотал:

– Сволочь!!! Если бы не Машенька, то я бы сейчас не разговаривал с тобой, а…

* * *

Александр Прокофьевич отодвинул занавеску. Его рука замерла перед бутылками, расставленными на узких полках. Он взял одну из них и начал её разглядывать.

Выбор вина был столь изыскан, что граф находился в затруднении, какой сорт предпочесть. Однако он был твёрдо уверен в том, что дурманящее действие на мозг эти напитки в бутылках могут гарантировать все.

Александр Прокофьевич усмехнулся. На миг он отключился от всего, его внимание приковало горлышко бутылки, выглядывающее с самой верхней полки, справа. Граф снял её – это оказалось прекрасное бургундское вино десятилетней выдержки! И он не удержался…

После второго бокала его унесло в волшебную страну детства, где было много детей, защищённых любовью близких людей, и ещё надёжнее отгороженных от всех бед неискушённостью и доверчивостью, которые не успели принести разочарования. Ох, как страстно захотелось туда вернуться!

«А может, выпить ещё?» – глядя на недопитую бутылку, подумал Александр Прокофьевич.

– Нет, горе не утопить и в бочке вина, – сказал он сам себе вслух. И всё же выпил ещё бокал вина.

В это время в столовую вошёл капитан Барков и замер у двери в ожидании приглашения: «присаживайся к столу» или отказа – «убирайся вон!». Но граф лишь печально улыбнулся ему и кивнул на бутылку:

– Будешь?

– Не откажусь, – ответил Барков и тут же сел за стол напротив графа.

Александр Прокофьевич мрачно и задумчиво смотрел в пустоту. Барков сам налил себе вина.

– На доброе здоровье, ваше сиятельство! – сказал он, поднимая бокал. – На этот раз судьба улыбнулась нам!

– Будьте и вы здоровы, – ответил граф, беря свой бокал.

Они выпили.

– Позвольте спросить, Александр Прокофьевич, чем вызвано ваше угнетённое состояние? – спросил Барков, от которого не укрылось плохое настроение графа.

– Потерять дочь, потерять сына и веселиться? Но, – продолжил Артемьев, разливая вино по бокалам, – теперь я пью за надежду снова с ними встретиться. Доброго здоровья!

– И вам того же! – добавил капитан.

Громко зазвенели бокалы. Насладившись вкусом изысканного вина, они немного помолчали. Затем Барков спросил:

– Вы приняли какое-то решение, Александр Прокофьевич?

– Да, я сделал свою ставку.

Граф кивнул.

– Очень вы изменились, Александр Прокофьевич, – вздохнул Барков. – Измучились…

– Это ничего, – тихо отозвался граф. – Человеку свойственно переживать и мучиться. У меня снова появилась надежда вернуть свою дочь. Но она призрачна и шатка. – Голос его прервался, и он помолчал, чтобы потом заговорить ещё тише. – Не лгут ли проклятые французы относительно Машеньки, чтобы спасти свои никчёмные жизни? А если жива, то здорова ли?

– Будем надеяться, что французы не лгут и с Машенькой всё в порядке, – осторожно успокаивал его капитан. – Флоран привезёт вашу дочь, и всё будет хорошо.

– О Господи! – простонал Александр Прокофьевич. – Неужели ты не внял моим мольбам? В чём же моя вина?

В голосе его звучали отчаяние и озлобление.

– А я верю, что Машенька жива и всё у нас получится, – сказал Барков бодро и уверенно.

– Ты и правда веришь в это, Александр Васильевич?

– Иначе бы не говорил!

Граф закрыл глаза. Вся его жизнь, такая длинная и бесцельная, снова и снова текла перед ним, и вся усталость, такая большая и бессмысленная, только теперь навалилась на него без пощады. Он опустил голову на сложенные перед собой руки и тяжело вздохнул. Когда Артемьев поднял глаза, в них стояли слёзы.

– Ты готов плыть с Флораном в Яицк?

Покраснев до ушей, Барков ответил:

– Только ради вас, Александр Прокофьевич, и вашей дочки.

Граф откупорил ещё одну бутылку и заполнил вином бокалы. Если оба француза утверждают, что Машенька жива, то так оно и есть! А если нет? Он сдерёт с Анжели с живого шкуру!

– Хорошо, – хрипло сказал он. – Отправляетесь на рассвете! А теперь… Я хочу побыть один, Александр Васильевич.

Барков тут же встал и откланялся. Он пошёл в свою комнату, чтобы подготовиться к «путешествию» в Яицк.

Александр Прокофьевич вернулся в свою спальню. Встав перед иконами на колени, он зашептал горячие молитвы, обращённые к Богу и всем святым, которых только знал.

Граф долго и горячо молился за дочь, за успешную поездку Баркова, как всегда, желая Машеньке крепкого здоровья и долгих лет жизни, а капитану… Он желал ему удачи, удачи и только удачи!

* * *

Капитан Барков кинул вещи в струг. На вёслах сидели два казака, которые чудом избежали ранений во время бойни в подвале шляпного салона. Странное безволие сковало его. Струг беззвучно отделился от берега, повернулся носом по течению и легко заскользил по воде.

Барков подсчитал казаков – их было пятеро. Пятеро и Флоран…

Чуть всплёскивала вода под вёслами, и струг, увлекаемый течением, стремительно нёсся вниз. Тёмные безлюдные берега, хмурое утреннее небо, тёмная река…

Капитан смотрел на воду и на деревья прибрежного леса. Как хороша жизнь, когда знаешь, зачем живёшь, когда умеешь читать в её явлениях сокровенный глубокий смысл!

После полудня пошёл дождь. Барков видел, что все промокли. Оренбург остался далеко позади.

В серой мгле холодного облачного дня не было видно ничего, кроме пустынных берегов. Барков думал о том, что погода собачья и что плыть придётся ещё не менее трёх-четырёх суток.

Флоран угрюмо сидел на корме. Он смотрел куда-то в сторону, даже не делая попыток начать разговор. Лицо его было сморщено злобной гримасой.

– Месье Флоран, – обратился к нему Барков, – мне хотелось бы знать, сколько ещё вёрст до Яицка?

– Я тебе здесь не Флоран, а Егор Поликарпович Бочков, – грубо поправил его француз.

Тон, каким ответил Флоран, не понравился капитану. Он вдруг остро почувствовал, что находится в компании злейших врагов. Другой бы на его месте притих и замолчал, но не таков был Александр Васильевич. Он посчитал, что только продолжение разговора поможет ему хоть как-то разрядить обстановку, а потому… Он сделал вид, что не обиделся на грубый ответ Флорана, и сказал:

– Никогда не путешествовал подобным образом! Река, струг… В этом есть что-то такое интригующее и неповторимое.

– Заткни свой рот! – взвизгнул раздражённо Флоран. – Без тебя тошно.

Француз несколько минут помолчал, а потом… Его словно прорвало!

– Что, торжествуешь, прохвост? – загремел он над рекою, ненавидяще глядя на капитана. – Думаешь, что взял меня за горло?

– Господь с тобой, месье Егор? – удивился Барков. – Ни о чём подобном я даже не мыслил!

– А ты мне зубы не заговаривай! – орал разъярённо француз. – Думаете, что, оставив Анжели у себя, вы тем самым контролируете меня? Черта с два! – Он изобразил кукиш и показал его капитану. – Вы даже представить не можете, что, разъединив меня с Анжели, вы тем самым оказали мне неоценимую услугу! Я всегда ненавидел этого проходимца и теперь, к счастью, вы убьёте его!

– Позвольте… О чём вы ведёте речь, месье? – почувствовав опасность, насторожился Барков. – Меня абсолютно не интересуют ваши отношения с месье Анжели. Я еду за девочкой, только и всего.

– Ха, за девочкой? – хрипло рассмеялся француз. – Да вы никогда её не увидите! Отдав девочку, я «подарю» жизнь выскочке Анжели. А я не намерен делать этого! У меня достаточно денег, чтобы сделать то, для чего я приехал в Россию. А то золото, что сейчас у графа, пусть послужит ему платой за смерть Анжели и, быть может, утешением за безвозвратную потерю дочери!

Слушая Флорана, капитан ощутил лёгкое головокружение и слабость, сковавшую всё тело. Реальность гибели вдруг стала такой явной, что он даже почувствовал над собой дыхание смерти.

– Что вы хотите сделать со мной? – спросил Барков, бледнея и начиная терять самообладание.

– Не отпущу, не надейся, – усмехнулся Флоран. – Я отдаю тебя тем, которым ты кое-что задолжал. – Он посмотрел на притихших казаков и кивнул им. – Берите его, братцы! Этот мерзавец принял большое участие в гибели ваших товарищей!

Барков смотрел на казаков, а они на него. Барков смотрел настороженно и со страхом. Казаки угрюмо и угрожающе. Капитан находился в компании врагов посреди реки на жалком судёнышке. Ситуация выглядела угрожающей настолько, что Баркову ничего не оставалось, как сделать выбор: или перевалить за борт в реку, или… Он выбрал второе и схватился за пистолет. Но и казаки не дремали. В воздухе мелькнули выдернутые из уключин вёсла, и…

Барков ощутил невероятной силы удар – прямо по голове. Второй удар пришёлся в грудь, а третий снова в голову. Этот удар оторвал его, оглушил и подбросил в воздух. На миг ему почудилось, что его разрывает боль, проникшая в каждую клеточку, боль, швырнувшая его из струга прямо в реку.

Потом всё перевернулось. Сильный удар о воду поначалу лишил его сознания, но защитная реакция тела не позволила ему погрузиться в глубину. Инстинкт самосохранения заставил двигаться его руки и ноги. В голове гудело, перед глазами мерцало небо, а грудь разрывала жгучая боль.

Следующий взмах вынес его тело на поверхность. Быстрый вздох – он с облегчением задержал тело на поверхности реки, но только на мгновение.

В тот же миг Баркова снова огрели веслом по голове. Вода над ним сомкнулась, пришлось ускорить взмахи, хотя каждое движение отзывалось в грудине жгучей болью, которая проникла через лёгкие до самой головы.

По счастью, струг с казаками течение успело отнести от него подальше вниз, но Барков уже едва держался на поверхности воды. А до берега было очень далеко.

Сознание медленно, но возвращалось. А вместе с ним упорядочились и мысли в голове. Кое-как отдышавшись, Барков осмотрелся. На значительном расстоянии от себя он увидел струг. И капитан поплыл к берегу – главное, не думать, работать руками. Работать! Рывок за рывком, хоть каждый из них и даётся с трудом, но на это он не может обращать внимания, он должен повторять одни и те же движения. Одежда и сапоги тянут вниз, но нет сил избавиться от них. А пульсирующая боль в голове. Она буквально сводит с ума!

Капитану казалось, что, несмотря на все усилия, он не двигается с места. Сжав зубы, он поплыл ещё быстрее. Глаза застилала кровавая пелена, а мозг пульсировал всё сильнее и сильнее. Теперь Барков знал, что до берега ему не доплыть никогда. С минуты на минуту он пойдёт ко дну, и на этом можно будет ставить точку!