Текст книги "На пороге великой смуты"

Оказавшись позади толпы, он облегчённо вздохнул и ткнул легонько локтем в бок стоявшего рядом казака.

– Слышь, браток, а кто это за государем прячется? – спросил он.

– Отвяжись, – отмахнулся казак, видимо, не настроенный для разговора.

– Фу-у-у, значит, и ты не знаешь, – ухмыльнулся Портнов.

– Это кто, я не знаю? – вдруг оживился казак.

– Стало быть, ты, – ответил Ярёма. – Я более ни у кого не спрашивал.

– Отвяжись, – снова отмахнулся казак, видимо, передумав продолжать разговор, и вытянул шею, чтобы получше рассмотреть из-за маячивших голов, что происходит впереди.

– Наверное, принц, раз за спиною «ампиратора», – вздохнул Портнов с безразличным видом, загоняя простодушного казака в хитрую ловушку.

– Хе-е-е, выискал принца! – Казак вдруг снова оживился, заглотив наживку. – Это Егор Бочков. Уразумел? А с ним рядышком Прохор Бурнов. Я не ведаю, кто они и откуда, но давненько с государем рядышком крутятся.

«Значит, я не ошибся, это они, – подумал Ерёма и отодвинулся в сторону. – Хорошо, что этот «Бочков» и его холуй Бурнов вечером меня не приметили. Тогда бы мне точно туго пришлось…»

– На-конь! – вдруг прозвучала команда Пугачёва. – Развернуть хорунки!

Пять разноцветных знамён, прибитых к пикам, запестрели в солнечном сиянии. На каждом из них нашит белый восьмиконечный старообрядческий крест.

– Вперёд, с Господом! – громко выкрикнул «ампиратор», и его конное войско тронулось в путь.

* * *

Восемнадцатого сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года военный губернатор Оренбурга Иван Андреевич Рейнсдорп сидел в своем кресле, изнемогая от жары, от которой не могло спасти даже распахнутое настежь окно. Он расстегнул воротник, свесил руки вдоль подлокотников и раздвинул под столом ноги, чтобы сквозняк обдувал со всех сторон его взмокшее от пота тело.

«И почему я сегодня не остался дома?! – корил себя губернатор. – Мог бы сказаться больным и не переться в этот душный кабинет в такую жарищу. Лучше бы я нежился сейчас в постели, в хорошо продуваемой спальной, чем трачу здесь попусту время!»

Мысль утерялась. Духота подавила её. И почему он должен торчать в этом опостылевшем кабинете? Невыносимо жаркий день, скука, ничего не хочется делать. Даже пальцем пошевелить. Торчит он здесь, в кабинете, на своём губернаторском посту и при этом ничего, ну абсолютно ничего не происходит.

Стоп… какая-то мыслишка мелькнула у него только что в голове… Ага, насчёт рапорта в Военную коллегию. Ну да, сегодня крайний срок. Пока рапорт «доскачет» с нарочным до Петербурга, много дней пройдёт. Из чего следует, что надо взять перо, чернила и бумагу.

И вдруг… Что это?

Губернатор приложил немалые усилия, чтобы вернуться к действительности, выведенный из полудрёмы скрипом отворяемой двери. «Адъютант, мать его, – лениво подумал Иван Андреевич. – Что мне надо сделать? Ах да… Подобрать ноги, застегнуть ворот кителя и придать своей персоне вид погружённого с головой в документы, занятого до невозможности хозяина кабинета!»

Вошедший адъютант, едва перешагнув порог, тут же замер по стойке «смирно».

Губернатор вопросительно посмотрел на адъютанта, а тот стоял молча, как истукан, будто воды в рот набрал.

– Чего пялишься, сукин ты сын? – спросил Иван Андреевич уставшим голосом.

– Вчерась вечером вы приказали мне найти указ графа Чернышова, ваше превосходительство, – чётко, по-военному ответил адъютант.

– О чём он? – нахмурился губернатор, вспоминая о документе.

– Указ от четырнадцатого августа сего года о поимке беглого казака Емельяна Пугачёва! – доложил адъютант.

– А-а-а, это тот проходимец, что скрылся с казанского острога! – вспомнил наконец Иван Андреевич.

– Так точно-с, ваше превосходительство.

– Когда доставлен?

– Ещё в начале сентября особым гонцом-с!

– А где эта бумаженция?

– Извольте-с. – Адъютант вынул из принесённой с собою папки лист бумаги и положил перед губернатором на стол.

– Свободен, – пробубнил Иван Андреевич, не желая видеть адъютанта и тем более читать перед ним документ, который ему видеть тоже не было охоты.

Но он должен был дать ответ. Написать рапорт именно сегодня!

В указе строжайше повелевалось: разыскать беглеца в пределах Оренбургской губернии «особливо Яицкого войска в жилищах», а поймав, заковать в кандалы и «за особливым конвоем» возвернуть в Казань.

«Вот поди разбери, с чего сыр-бор? – подумал Иван Андреевич. – Подумаешь, какой-то жалкий каторжник сбежал с острога. Сбежал и чёрт с ним! Они десятками бегут, мерзавцы, а то и сотнями. Мне больше делать нечего, как каторжан по степи отлавливать…»

Губернатор пододвинул к себе чистый лист бумаги, чернильницу и взял в руки перо.

«Всяческие меры приняты были, – вывел он ровным почерком в рапорте, – но, к сожалению, беглец не обнаружен…»

Свой рапорт Иван Андреевич датировал восемнадцатым сентября тысяча семьсот семьдесят третьего года. Ему было невдомёк, что именно в этот день Емельян Пугачёв, назвавшись царём Петром Фёдоровичем Третьим, развязал кровавую войну, именуемую казачьим бунтом, и что уже скоро её отголоски и словом и делом докатятся до стен Оренбурга.