Текст книги "На пороге великой смуты"

Глава 18

Мариула остановилась перед спящей девушкой. Ания лежала как живая. Цвет лица свежий, прекрасный. Кожа влажная, словно девушка только вышла из бани, прилегла и задремала после купания. Губы яркие, алые. Но изумительней всего то, что она нежно и спокойно улыбалась, как будто видела прекрасный сон…

Глубоко вздохнув, Мариула осторожно коснулась кончиками пальцев спящей. Кожа эластична, а приоткрытые глаза излучали блеск.

– Сердешная ты моя, – вздохнула Мариула и обернулась к входной двери, так как ей послышался скрип калитки.

Слух не обманул старую женщину. Спустя пару минут в избу вошла казачка Клавдия Санкова, держа за руку мальчонку. Покосившись на спящую Анию, казачка боязливо поёжилась и перекрестилась.

– С чем пожаловала, Клавка? – спросила Мариула, приветливо улыбнувшись.

– Да вот, – Санкова кивнула на сынишку, – Карпушку к тебе привела.

– А что с ним?

– Сама погляди.

Клавдия стянула с сынишки рубаху, и Мариула увидела покрытое чирьями тельце.

– Что только ни делала, – сетовала казачка. – Чистотелом натирала, в бане парила и чирьи давила.

– И что? – ощупывая мальчика, спросила Мариула.

– Их ещё больше стало, – вздохнула Клавдия. – Вот напасть-то, Господи!

– Да-а-а, яйцами лечить надо б! – поставила диагноз Мариула.

– Вот я принесла зараз, – спохватилась казачка. – Мне Клавка Дорогина сказывала, что ты её яйцами лечила.

Она развязала узелок и осторожно положила на стол девять сырых яиц.

– Свежие? – спросила Мариула, укладывая мальчика на скамью.

– А то как же, – вскинула брови Клавдия, – в самый раз из-под наседки прям спозаранку и вытащила.

– Ну тогда присядь у порога и помолчи.

Мариула с приговорами стала катать яйца по телу мальчика. Спустя четверть часа она уложила яйца рядком на стол и улыбнулась мальчику.

– Вот вся порча из тебя зараз и перешла в яйца! – объяснила ему Мариула и подозвала присмиревшую у входа на табурете мать.

Она разбила яйца над глиняной миской. Удивлённая Клавдия закрестилась, с ужасом разглядывая содержимое. Яичные желтки стали почти чёрными, а в белке переплетались неприятные серые нити.

– Ещё два разочка ко мне явитесь, – сказала Мариула, – и всю хворь с мальца как рукой зараз снимет.

– Ну тогда мы пойдём? – беря за руку ребёнка, спросила казачка, с благодарностью глядя на ведунью.

– Ступайте себе с Господом. Только ещё прийти не запамятуйте.

Не успела Санкова с сынишкой выйти из избы, как в сени вошла Глаша Тушканова.

– А у тебя что стряслось, Гланька? – полюбопытствовала Мариула.

– Да так, ничего, – ответила казачка, усаживаясь на табурет и укладывая на колени принесённый с собою узелок. – Вот гостинчик тебе поминальный занесла. Уже зараз год минул, как матушка моя, Прасковья Фёдоровна, преставилась…

– Вот времячко-то летит, Господи, – вздохнула Мариула, с благодарностью глядя на Глашу. – Оком моргнуть не успели, а год-то минул ужо.

– Тогда я пойду? – спросила казачка, бросив полный тревоги взгляд на спящую Анию.

– Ну чего сразу-то? – покачала головой Мариула. – Сейчас самоварчик растопим да и чайку хлебнём.

Глаша положила узелок на стол:

– Чайку дык чайку.

Не успела Мариула подсказать гостье, где искать самовар, как в избу тенью проскользнула цыганка с дочкой на руках.

Она подошла к Мариуле, которая не могла подняться ей навстречу, потому что устала после лечения мальчика.

– А я думала, ты одна, – сказала Ляля, бросив полный неприязни взгляд вслед выходящей в сени Глаши Тушкановой.

– Завсегда одна, а нынче вот нет. – Мариула посмотрела на дверь и пожала плечами: – Слава Господу, что люди наведываются. Не забывают старуху-то…

Рада вдруг жалобно пискнула и зашевелилась, словно желая высвободиться из стягивающих её пелёнок.

Глаша затопила на улице самовар, когда в сени вошла молодая казачка Вера Гурьянова. Её красивое лицо раскраснелось, разрумянилось, как яблочко на солнышке. Мариула горячо обняла молодую женщину.

– Да разве эдак можно? – обеспокоенно упрекнула она при этом. – А вдруг бы дитя выродилось по дороге? Тогда как?

Вера ещё больше раскраснелась и смущённо опустила голову, а Ляля ответила вместо неё с добродушной уверенностью опытной женщины:

– Да ничего бы и не случилось! А если бы и случилось, то она сама того ждёт и желает. Только и всего.

Мариула усадила казачку рядом, внимательно разглядывая её пышную грудь и упругий, значительно выступающий вперёд живот. Ляля проследила за её взглядом:

– В её чреве красивый и крепкий малыш. Через три дня он родится на свет Божий!

– Ты сказала малыш? – встрепенулась Вера. – Выходит, у меня народится сын?

Между тем Мариула нежно привлекла её к себе и сказала просто:

– Дитя будет – и всё тут! А ты мать. Полюбишь того, кто зараз и народится!

– Я мальца хочу! – воскликнула Вера. – И муж мой тоже сыночка хотит! А он у меня такой…

Она замолчала, не находя нужных слов. Уж очень ей хотелось красавцем мужем похвастаться.

Может быть, Мариуле и её гостье и было интересно поболтать о том о сём, но Ляле их беседа быстро наскучила, и она засобиралась домой.

– Верка, поди подсоби Глашке, – обратилась Мариула к казачке, видя, что цыганка не в себе. – Мы сейчас покалякаем маленько с Лялечкой, а апосля чайку сообча испьём!

Когда Мариула и Ляля остались наедине, ведунья спросила:

– Ты его хорошенько закопала, дочка?

Цыганка вздрогнула, но не удивилась.

– Я утащила его в лес и бросила в кусты.

– Не по-людски это, – нахмурилась Мариула. – Ты бы над ним молитовку прочла да землицей присыпала.

– Нет, пусть в кустах гниёт, – отрезала Ляля. – Я просила его отказаться от злых помыслов, но он меня не послушал!

Ничего не сказав, Мариула взяла из рук цыганки её дочку. Она наклонилась и тронула губами лоб девочки тихонько и бережно, чтобы не потревожить её сна. Затем она вернула Раду матери и, глядя ей в лицо, спросила:

– Что, уходить собралась?

– Да.

– Надолго?

– Навсегда.

– И пошто решила эдак?

– Архипа спасать.

– Думаешь, ему надобно это?

– Без меня его никто не спасёт. Так у него на роду написано!

– А что написано на твоём роду, ведашь?

– Спасти отца своей дочки и… – Ляля замялась и замолчала.

– Жизнь положить за него? – переспросила Мариула.

– Да, если Господь Бог того пожелает, – неожиданно твёрдо ответила Ляля.

– А об дитя ты подумала, дочка? – укоризненно покачала головой Мариула. – Круглой сиротинкой дочку оставить удумала?

– Отец её вырастит и воспитает, я знаю, – ответила цыганка. – Ты всю жизнь искала того, кто мог бы заменить тебя на этой земле. Моя Рада как раз та девочка, которая унаследует от меня мои способности и освоит всё то, что дашь ей ты.

– Да ты в своём уме, Ляля?! – ужаснулась Мариула. – Да разве я проживу ещё столько?

– Ты передашь мою дочку её отцу, – уверенно ответила цыганка. – Он и поставит её на ноги!

Прикрыв глаза, Мариула сжала руку Ляли, и что-то дрогнуло в душе девушки, давнее, совсем забытое, всколыхнулось и волнующим теплом подступило к горлу. Словно мать ожила и предстала перед ней.

Ляля разрыдалась. Заливаясь слезами, сама не зная почему, она стала пересказывать Мариуле всё, что накопилось на её ещё юном, но уже достаточно выстрадавшем сердце. Хорошие и плохие воспоминания буквально рвались наружу из её души, как студеная, кристально чистая вода из родника.

Ни одного слова не пропустила Мариула. Не сознанием, а сердцем слушала она. И, не мешая ничему, в памяти её проплывали картины собственных воспоминаний. День, когда она впервые повстречала атамана Василия Арапова и пришедших с ним на берега Сакмары казаков! Ночи, когда она стерегла их, спящих, от нападений кочевников… О строительстве крепости… О многом вспомнила Мариула. О всём том, что наполняло её прошлую тяжёлую и прекрасную жизнь! И на лице её засветилась мягкая улыбка радости.

А Ляля, глядя на неё, подумала: «Прощай, добрая женщина. Мы больше не увидимся никогда, но я уверена, что ты позаботишься о моей дочери…»

Тут Глаша Тушканова и Вера Гурьянова внесли в избу дымящийся самовар. Горница сразу же ожила от весёлого гомона казачек.

Первой поднялась из-за стола Ляля. Она простилась с Мариулой и её гостями и вышла из избы.

За шутками и разговорами минул остаток дня. Глаша постелила Мариуле постель. Когда женщины ушли, Мариула прочла молитву на сон грядущий и прилегла. Но глаза её ещё долго не смыкались. Мариула ворочалась с боку на бок, и перед ней мелькали замысловатые картины туманного будущего, которые, как она была твёрдо уверена, не несли в себе никакой радости.

* * *

Вернувшись от Мариулы, Ляля поспешно, но тщательно оделась. На улице прохладно, а ей предстоял дальний путь. А ещё… Это самое трудное: перебежать незамеченной к дому Мариулы. Хорошо хоть ночь на дворе. Ляля стояла на крыльце и со страхом, с затаённым чувством вины озиралась по сторонам, прижимая к груди спящую дочку. Цыганка никого не хотела видеть, а ещё больше она хотела, чтобы никто не видел её.

Ляле повезло: она в один миг добежала до дома Мариулы, проскочила через калитку и остановилась у крыльца. Теперь надо отдышаться. Отчего так стучит в висках, словно кузнец работает молотом по наковальне? Наконец, она поставила зыбку на крыльцо и постучала в окно. Сначала тихо, потом посильнее. Увидев, как колыхнулась занавеска, она быстро нагнулась, поцеловала дочку и, заливаясь слезами, выбежала на улицу. Ей казалось, что стук в окно разбудил не только Мариулу, но и всё население городка.

Проследив из-за плетня, как вышедшая на крыльцо Мариула взяла на руки девочку и внесла её в избу, Ляля облегчённо вздохнула, вытерла слёзы и поспешила обратно.

Войдя в дом, который она собиралась уже скоро покинуть, Ляля прошла к кровати и присела на краешек. В погружённой во мрак горнице царила мёртвая тишина. Сквозь закрытые ставни медленно тянулись лунные нити, казавшиеся всё светлее по мере того, как глаза привыкали к темноте. Тяжело вздохнув, цыганка резко выпрямилась, подхватила узел с пищей и пожитками, после чего поспешила к выходу.

Оказавшись во дворе, Ляля тенью проскользнула в конюшню, где стоял конь Вайды. Она погладила его морду, от спутанной чёлки до шершавых ноздрей, попробовала разобрать пальцами гриву. Конь ловил её движения чёрными добрыми глазами…

Когда волчица загрызла Вайду, спасая её от смерти, Ляля впала в шоковое состояние. А когда оно прошло, задумалась над тем, как поступить дальше. Решение пришло неожиданно быстро…

Изнемогая от тяжести мёртвого тела, она сумела дотащить его до леса. Спрятав Вайду в кустах, Ляля собралась возвращаться обратно. И тут её осенило! Преследовавший её цыган мог добраться до Сакмарска только на коне. Он следил за Серафимой, которая, не подозревая о слежке, привела Вайду к её убежищу. Значит, конь привязан где-то в лесу, рядом. Не пешком же собирался возвращаться злобный цыган обратно в табор, убив её и её дочку?

С помощью волчицы Ляля быстро отыскала в ночном лесу привязанного к кустам коня. Возблагодарив Бога, что он уберёг животное от волчьих клыков, Ляля вскочила в седло и быстро возвратилась в своё временное жилище.

Заведя коня в пустующую конюшню, она вошла в дом и осмотрелась. И в этот миг… Больно кольнуло сердце, после чего Ляля опешила: «Где это я?!»

Она оказалась окутанной оглушающей тишиной. Вместо луны над головой тускло светило какое-то чужое солнце, словно гаснущая лампада. Она оказалась одна в безжизненном лесу. Что за чертовщина? И вдруг её поразила мысль: «Я попала в потусторонний мир, и отсюда уже нет выхода!» Сердце бешено заколотилось, земля стала уходить из-под ног. Она увидела объятую огнём землянку, а в ней… О Боже! Она увидела лежавшего на земляном полу Архипа, к которому со всех сторон подбирался огонь.

Чтобы успокоиться, Ляля начала читать молитвы. Она закрыла глаза и снова почувствовала укол в сердце.

Открыв глаза, она увидела себя в избе. На улице сияла луна, а вся горница утопала в кромешной тишине.

Первое, что пришло на ум Ляле, – это странность происшедшего. Прежде ничего подобного с ней не случалось никогда. А затем она вспомнила об объятой огнём землянке, об Архипе, который вот-вот должен сгореть. И тут ей сделалось не по себе от мысли, что настигшее её видение неспроста! Отец её дочери – кузнец Архип – в смертельной опасности, и спасти его сможет только она!

– Даже ценой собственной жизни я спасу его, – прошептала Ляля и, вставив ногу в стремя, легко вскочила на коня.

Луну закрыла туча. Всё вокруг покрылось мраком. Хоть бы где мелькнул огонёк. Только редкие капельки дождя проносились у самых глаз, падали на лицо. Холодный ветер раскачивал деревья, росшие в палисаднике.

Опираясь на луку седла, Ляля нагнулась, подхватила стоявший на земле узел и слегка, каблучками сапог, пришпорила бока животного.

Глава 19

Вот уже неделю казаки копали яму, выкладываясь без остатка. Во время отдыха разгибали спины, выходили из подвала и садились за стол. Они перебрасывались редкими словечками, с радостью посматривали на гору земли, растущую посреди гостиной. Ели, подливали чай в пиалы.

И снова заступы врубались в грунт под домом и шуршали лопаты, засыпая землю в освобождённые мешки.

В подвал часто спускались и французы. Флоран и Анжели наблюдали, как движется работа. Иногда и сами брали заступы в руки. Они, как и казаки, повязывали головы платками, уже скоро платки пропитывались потом, но не давали жгучей влаге стекать на лицо и глаза. А французы без остановки долбили землю, иной раз громко перебраниваясь.

– Это и есть твой хитроумный план, месье? – зло вопрошал Флоран, яростно махряча заступом землю.

– А ты что, мог предложить что-то лучше? – огрызался Анжели, засыпая землю в подаваемые казаками мешки.

– Я уже предлагал, а ты…

Флоран отбросил в сердцах заступ и присел, привалившись мокрой от пота спиной к земляной стене.

– То, что ты предлагал, месье, сгодилось бы где-нибудь далеко отсюда, – отложив лопату, ответил Анжели, присаживаясь напротив. – В центре города устроить штурм дома! Такая глупая мысль могла посетить только вашу «светлую» голову, месье!

– А твой чёртов план чем лучше? – возмутился Флоран. – Уже неделю землю долбаем. Ты же говорил, что за три дня управимся?

– Мало ли чего я говорил, – ухмыльнулся Анжели. – Откуда мне было знать, какова толщина промежутка между подвалами?

– А ты уверен, что золото всё ещё там? – съязвил Флоран. – Как нам обоим известно, граф Артемьев не дурак! Держу пари, что он давно уже добрался до бочонков и проверил их содержимое.

– Это было бы плохо, – согласился, вздохнув, Анжели. – Но проверить наши догадки и домыслы иным способом не можем! Итак, за работу, месье Егор. В здешних краях, кажется, говорят так – под лежачего казака брага не течёт!

Но Флоран никак не отреагировал на поступившее предложение Анжели. Он лишь отрицательно покачал головой:

– А если граф просчитал твой ход и устроил нам засаду?

– Тогда вступим в бой, – ответил Анжели, беря в руки лопату. Затем он перешёл на французский. – Казаков вперёд пошлём. Если что завяжется, то быстренько унесём ноги!

И снова застучал в подвале заступ Флорана и заскребла лопата Анжели. Сверху, из комнаты, копающих не было видно. Только земля вылетала в комнату, ложась кучками вокруг прохода.

Поздно вечером, когда на улице стемнело, в доме раздался условный стук: три удара в дверь, промежуток, затем ещё три.

– Наверное, посланец из Яицка, – вздохнул с облегчением Флоран и сам пошёл открывать дверь.

Анжели и Прохор Бурнов переглянулись и на всякий случай приготовили оружие. Но тревога оказалась напрасной. Вскоре появился сияющий Флоран, который ввёл в комнату, обнимая за плечи, молодого казака.

– Это Иван Мерзлов, если кто не знает, – представил он гостя и усадил его на стул. – Он привёз нам добрые вести из Яицка! – Флоран глянул на казака. – Верно я говорю?

Посланец не спеша пересказал окружившим его слушателям о всём, что произошло в Яицке за время их отсутствия. Когда он замолчал, сразу же попал в шквал вопросов, которыми его засыпали казаки.

– Как тама Манька моя поживат? – вопрошал один. – Не скурвилась без меня, подлюга?

– А дед мой, Фока? – тряс гостя за плечо второй. – Не подох ещё хрен старый?

Вопросов сыпалось много, а Мерзлов терпеливо и доходчиво на них отвечал.

Наконец, вытянув из посланца всё, что только можно, казаки разошлись по дому, готовясь ко сну. Всё это время терпеливо дожидавшиеся своей очереди французы облегчённо вздохнули и придвинули поближе к Мерзлову свои стулья.

– Ты когда до нас добирался, слежки за собой не приметил? – спросил его, как всегда, осторожный Анжели.

– Меня вёз через реку старый татарин, рыбак, – ответил Мерзлов. – Я помалкивал, а он меня всё обспрашивал, кто я, откель прибыл? Тогда я обспросил – пошто ему всё это знать надо б? Тогда он вилять начал, прощенья просить. Говорил, что знать хотит, есть ли у меня деньги за перевоз?

– Знаю я его, – усмехнулся Анжели. – Это безобидный человек. Он только перевозками по реке и рыбалкой себе на жизнь зарабатывает!

– А я предлагаю выпить за наш удачный выбор! – хохотнул Флоран. – Я всегда говорил, что Емеля Пугачёв именно тот человек, кто нам и нужен!

– Ты действительно сделал хороший выбор, месье, – согласился Анжели. – Одно то, что Пугачёв взбунтовал казаков, сильно возвысило этого проходимца в моих глазах! – Увидев недоуменный взгляд Мерзлова, он понял, что сказал лишнее, и тут же поправился: – Я хотел сказать не «проходимца», а первопрестольца! Иногда я путаю русские слова, простите меня!

Флоран принёс несколько бутылок вина и одну из них разлил на четыре бокала.

Анжели взял бокал.

– Или мы выполним всё, для чего сюда посланы, или сложим головы, – сказал он. – Другого выхода нет.

Флоран тоже выпил вина и сказал:

– Выпьем за нашу победу и за смерть наших врагов! А у нас их много на этой земле, и надо хорошо смотреть по сторонам.

– А я покуда пооколачиваюсь у вас, – выпив, сказал Иван Мерзлов. – Мне эдак государем велено!

– Раз «самим государем», то возражений нет, – тонко пошутил Анжели. – Наш дом к твоим услугам.

– Мысль хорошая, – поддержал его Флоран. – «Околачиваться» не значит бездельничать. Оставайся, у нас здесь и для тебя найдётся работа!

* * *

Ночь была тихой. Звёзды на небе сверкали, как крохотные алмазы, озаряя призрачным, трепещущим светом ночной мрак. Ясное небо над спящим городом светилось каким-то таинственным призрачным блеском. Дул свежий ветер, принося от реки запах трав, цветущих где-то в прибрежном лесу.

Казаки спокойно спали на расстеленных на полу подстилках, которые после тяжёлого труда казались им мягкими перинами. Городские улицы молчали. Всё в спящем Оренбурге было спокойно. Только перешёптывание двух людей слышалось из-за плохо прикрытой двери кухни.

Но их тихий разговор едва ли нарушал безмолвие ночи и не мешал сну уставших казаков.

– Ты ж ведаешь, что комендант наш со старшиной войсковым что кошка с собакой дружат? – прошептал Иван Мерзлов.

– А то как же, – ответил шёпотом его собеседник – казак Прокофий Горохов, – цапаются прилюдно и почём зазря!

– И оба за собою правду видят, паскуды, – злобно подметил Мерзлов.

– О том тоже зараз ведаю.

– Когда только поутихнут, – продолжил Мерзлов, – пожалуйте вам, новая пакость! Меня и Стёпку Егорова комендант Симонов за талом к реке отрядил. Едем на телеге себе тихохонько, но вдруг выскочил из-за холма Васька Рябой с отрядом и разом набросился на нас!

– Они что, белены зараз облопались? – удивился Горохов, привстав на локоть. – Креста на них нету. Свои ведь!

– Были свои, да вышли все, – вздохнул Мерзлов. – Сейчас в Яицке сам черт не разберёт, кто свой, а кто чужой! Собачатся кто во что горазд, вороги будто. Одни за Симонова, а другие старшину празднуют. Когда мы со Стёпкой за сабельки-то схватились, Васька Рябой враз расхохотался!

– Что, умом тронулся, что ль?

– Кабы эдак, то ладно. На убогих серчать Господом не велено. Он сказал, что враз нас измахрячит, ежели повозку оглядеть не дозволим.

– А для какого ляда ему надобность в том приспичила?

– Государя нашего гад ползучий выискивал, – зло сплюнул Мерзлов.

– Брешешь! – напрягся Горохов.

– Да чтоб мне зараз в аду сгореть, ежели брешу! – негодующе зашептал громче Мерзлов.

– Сам не ведат, что творит, прихвостень, – озадаченно покачал головой Прокофий.

– А самое худшее впереди ещё, – вздыхая, буркнул Мерзлов.

– Бреши, слухаю я, – снова напрягся в ожидании его собеседник.

– Слухай и крестись зараз!

– Что, отлупили вас?

– А ты как думал. Телегу в щепы раздолбали, нас излупили, а коней зараз с собою увели!

– Обоих?

– Обоих!

Казаки немного помолчали, после чего Мерзлов продолжил:

– Идти за ними нам не с руки было. И потащились мы в Яицк. А тут…

– Что ещё? – прошептал заинтригованно Горохов.

– Государь наш с казаками из-за пролеску верхом на коне вывернул! – с гордостью ответил Мерзлов. – Оглядел он нас, рассмеялся. Апосля кликнул Ярёму Переплётчикова и велел ему: «Скачи-ка ты с казаками вдогон за сабарманами! Пущай коней зараз возвернут подобру-поздорову!» Ярёма с двумя десятками казаков зараз за следом ускакали. А когда Ваську Рябова пред государевы очи выставили, тот и сказал ему эдак важно, что негоже своих казаков зараз обкрадывать! Что, дескать, стыд и срам посредь своих разбой чинить недостойный.

– А Васька что? – не выдержал Горохов. – Неужто покаялся?

– Ты что, Ваську не знашь, – тихо рассмеялся Мерзлов. – Этого олуха царя небесного? Он вылупил свое бельмы рачьи, грязно матюгнулся и плюнул государю прямо на сапожки!

– И что?! Государь стерпел эдакое посрамление от Васьки али в рыло ему заехал? – сгорая от нетерпения, прошептал Горохов.

– Будет тебе государь рученьки свои об евоное рыло пачкать, – ухмыльнулся Мерзлов. – Он лишь кивнул казакам, те, как собаки, разом набросилися на Рябова! Вытащили на средь круга, разганишали и нагайками запороли до полусмерти. А государь всё это времячко хохотал зараз. Апосля сказал он Ваське: «Сейчас мы тебя только ещё погладили, пень безмозглый! Ступай отселева и передай старшине свому, что я его ещё послаще угощу!»

– А пошто он Ваську-холуя за ноги не подвесил?! – возмутился Прокофий. – Дык я бы на евоном месте за эдакое…

– Справедливый он, – внушительно ответил Мерзлов. – На то и помазанник Божий! А кто Васька? Прощелыга и холуй! Государь по-людски себя повёл, и все казаки, что с Васькой злодействовали, зараз к государеву отряду примкнули. Да и мы со Стёпкой тожа!

– Эх, жаль, меня с вами не было! – вздохнул восхищённо Горохов. – Я бы…

– Всё, будя, ночевать давай, кулик болотный, – поправляя под головой мешок, сказал Мерзлов. – Ещё грянет времячко, когда и выкажешь удаль свою!

Услышав храп заснувших казаков, Анжели потянулся, перевалился на другой бок и подумал: «Настрой у казаков хороший! Знать, крепкой бучи не миновать! А теперь спокойной ночи, раб Божий Никита Караваев! Пусть тебе приснится вещий сон, когда ты доберёшься до золота и вернёшь его! Во имя Отца, Сына и Святого духа! Аминь!»

* * *

Утром, после лёгкого завтрака, казаки вновь принялись за работу. Французы некоторое время молча наблюдали за ними. Наконец Флоран сказал, вставая со стула:

– Что делать будем, если всё-таки золота в подвале не окажется?

– Тогда поднимемся наверх, убьём графа и перевернём весь дом! – хмуро ответил Анжели. – Ты так же мыслишь, Егор Поликарпович?

Флоран повертел в тонких, изящных, почти женских пальцах хрустальный фужер, поставил его на стол и, рассматривая, как переливается вино под солнечными лучами, задумчиво проговорил:

– Так, Никита Минеевич, так. Только на душе вот что-то тревожно. Сердцем чую, что засада нас там ждёт!

Анжели внимательно посмотрел на собеседника.

– Не нравится мне твоё настроение, месье. Глядя на твою кислую мину, на меня самого накатывает неуверенность.

Они смерили друг друга неприязненными взглядами, после чего заговорили о предстоящем деле.

– Когда доберёмся до подвала, – понизив голос до шёпота, на французском сказал Анжели, – как только проделаем пролом в каменной кладке, пустим казаков в подвал первыми. Если там засада, завяжется бой. А мы тем временем…

– Почему ты думаешь, что нас уже ждут? – нервно спросил Флоран. – Граф мог бы накрыть нас в этом доме давно, прибегнув к помощи губернатора.

– Я ничего не думаю, месье, – сказал Анжели, хитро прищурившись и скривив тонкие губы в улыбке. – Но бережёного Бог бережёт. Кажется, так говорят в России.

Флоран пожал плечами, а глаза его тревожно забегали по лицу собеседника.

– Так ты уверен в благополучном исходе, месье?

– Как ты можешь спрашивать об этом? – отозвался с едкой улыбкой Анжели. – Если бы у меня возникли сомнения, то разве я решился бы на такую авантюру?

– Да, тебя редко подводит чутьё, месье! – с надеждой посмотрел на него воспрявший духом Флоран. – Я всегда удивлялся твоему звериному чутью на любые опасности!

– Вот и хорошо, месье! – воскликнул Анжели, и глаза его заблестели холодным, дерзким огнём. – Не так страшен чёрт, как его малюют церковники!

– Я вижу, что тебе он совсем не страшен, – впервые за утро облегчённо улыбнулся Флоран. – Я знаю, что ты способен вывернуться ужом из любой замысловатой ситуации.

Анжели потёр руки и посмотрел на отверстие подкопа.

– Сдаётся мне, что всё случится уже скоро, – сказал он. – Готовься, месье Егор, уже сегодня все наши сомнения и страхи будут отброшены, как ненужный хлам!

Словно в подтверждение его слов, вдруг смолкли удары заступов о землю. Послышались возня и радостные возгласы казаков.

– Ну вот и всё! – оживился Анжели, сразу же догадавшись, в чём дело. – Осталось продумать, в какое время перейти «Рубикон»!

– Только не сейчас, – засуетился перетрусивший Флоран.

– А когда прикажете, месье? – прошипел мгновенно разозлившийся Анжели.

– Н-ночью, – отводя взгляд в сторону, несколько неуверенно ответил Флоран. – Не будем же мы прорываться в подвал среди дня?

– Тебя что-то смущает, месье?

– Всё. От начала до конца.

– А что именно?

– Я же сказал – всё! И люди графа не спят, нас ожидаючи. И шум разбиваемой кладки поднимется на всю округу.

Глядя на растерянного соотечественника, Анжели плотоядно ухмыльнулся и возразил:

– На улице нас едва ли кто услышит, поверь мне, «Егор Поликарпович», даже если мы развяжем целое сражение с пушками в придачу! А ещё… Если люди графа и ждут нас, то именно ночью! Клянусь чем угодно, месье, но они думают так же, как и ты!

– Как это? – не понял Флоран.

– Что ломать стену и врываться в подвал мы будем именно ночью! – задумчиво ответил Анжели. – Днём они расслаблены и небдительны, а вот ночью… Я уверен, что они не ожидают дерзкого нападения среди дня, а потому…

– Ты хочешь прямо сейчас ломать стену? – выпучил глаза Флоран.

– Вот именно, месье, – подмигнул задорно Анжели. – Я бывал в этом подвале и знаю, что шум ломаемой кладки на втором этаже дома слышен не будет!

– А на первом?

– А на первом шляпный салон, – довольно ухмыльнулся Анжели. – Он будет для нас чем-то вроде подушки, которая ослабит слышимость!

– Тогда…

Флоран замолчал, видя, что собеседник его больше не слушает. Он лишь взял в руки пистолеты, проверил в них заряды, взвёл курки и обречённо посмотрел в спину взявшегося инструктировать казаков «Никиты Караваева».